Окна во двор
Часть 104 из 121 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Иди ложись. Я приду и расскажу про Бетховена.
Я остался у костра один. Ребята из соседнего лагеря тоже притихли: четверо разошлись по палаткам, трое – две девушки и парень-барабанщик – сидели на камнях у берега и о чем-то негромко разговаривали. Они курили, и, когда ветер дул в мою сторону, я чувствовал знакомый сладковатый запах. От этого мне становилось тоскливо: кажется, я скучал по Майло.
Лев вскоре вернулся.
– Спит? – уточнил я.
– Спит, – ответил он, снова опускаясь на стул. – Не дослушал про Бетховена.
– А ты чего не спишь?
Он пожал плечами.
– Не хочу.
Он вытащил телефон из кармана и поводил им в разные стороны на вытянутой руке. Сказал:
– Связь нигде не ловит. Не могу узнать, как дела у Славы.
– Переживаешь?
– Да.
– Что ему будет-то, – заметил я. – Это же мы на диком пляже посреди всякой опасности, а не он.
Лев убрал мобильный и хмуро глянул на меня.
– Ты чувствуешь себя в опасности?
Подумав, я честно сказал:
– Я боюсь ночевать в палатке. Она кажется… ненадежной.
– Ну мы же теперь не одни.
– Это еще хуже. Эти ребята выглядят небезопасно.
– Ты их боишься?
Я не знал, боюсь их или нет. Но меня напрягали всякие идейные ребята, связанные с наркотиками, – с такими вечные проблемы.
– Может быть, – произнес я.
Мне казалось, Лев посчитает это забавным. Но он не посмеялся, а просто ушел от разговора: встал и скрылся за машиной. Несколько минут периодически открывал и закрывал двери, копался в салоне, заглядывал в багажник. Я подумал, что он так отвлекается, чтобы не наговорить мне гадостей насчет изнеженности и трусости.
Вернувшись, Лев сообщил:
– Я подготовил тебе место в машине. – Он кинул мне ключи, и я едва успел поймать их, прежде чем они приземлятся в костер. – Можешь закрыться изнутри.
– Серьезно?
– Ну да. Так тебе будет спокойней?
Я кивнул, не веря возникшему между нами пониманию. Поднявшись, я прошел к машине, чтобы оценить свое спальное место.
Лев устроил настоящую трансформацию: инструментами отвинтил заднее сиденье, переложил его на передние кресла и опустил спинку – получилось почти вровень с полом. Вещи в багажнике распихал по краям, крупногабаритные переставил вперед. Постелил спальник и с гордостью продемонстрировал мне свое изобретение. Чувство радостной благодарности смешалось во мне с давящей неловкостью за свою излишнюю трусость.
– Завтра прикручивать придется, – виновато заметил я.
– Прикрутим, – отмахнулся Лев.
– Спасибо, – поспешно сказал я. – Но я бы и перетерпел, если что.
– Зачем? Палатка – дело такое. Не всем должно нравиться, я же понимаю.
Скинув ботинки, я забрался на свое временное лежбище. Куртку тоже снял и повесил на спинку водительского кресла. Лев слегка приоткрыл все четыре окна, сообщил, будто бы оправдываясь:
– Лучше не закрывай, иначе к утру здесь будет как в бане. И мотор не заводи, а то умрешь.
– Вот уж спасибо, – мрачно усмехнулся я.
– Да не за что.
Перед тем как уйти, Лев щелкнул замком на бардачке и вытащил оставленные мной распечатки текста.
– Забираю.
Я почувствовал неприятный ком в груди. Стало и тошно, и радостно одновременно. Мне больше всего на свете хотелось, чтобы папа прочитал этот текст, и в то же время я надеялся, что этого никогда не случится. Показывать кому-то такое – это… это… даже не знаю. Хуже, чем всё. Словно душевно оголяешься, давая понять другому человеку, где у тебя болит, и не знаешь: может, именно туда он тебя и ударит.
Но Лев-то первым показал мне, где болит. И я бы ни за что не стал его туда бить.
В ту ночь я не спал до трех часов. То посматривал на электронный циферблат, то приподнимался на локтях и выглядывал в окно: палатка, подсвеченная изнутри фонариком, напоминала светящийся купол цирка. Лев не спал.
Тяжко вздыхая, я поглубже забирался в свой спальный мешок и уговаривал себя: «Спи, спи! Утром он сам тебе все расскажет».
Так и вышло.
Я открыл глаза от бьющего прямо в лицо солнечного света и мысленно порадовался, что обратная дорога начинается не в пять утра. Посмотрел на часы: почти десять.
В окошко бодро постучал Лев, призывая умываться и выходить к завтраку.
Умываться из бутылки – так себе опыт, четыре из десяти. Одному сложно, попросил Ваню подержать бутылку, а он облил мне ботинки и джинсы.
– Водопроводный кран из тебя никудышный, – сообщил ему я.
– А я и не претендую, – хмыкнул брат.
Лев заставил нас завтракать овсяной кашей на воде, зато порезал в нее банан, и получилось вполне съедобно. Ваня первым расправился с завтраком и сразу начал отпрашиваться в соседний лагерь, к барабану. Те ребята, сонно потягиваясь, только-только начали выбираться из палаток.
Лев, покосившись в их сторону, нехотя кивнул.
– Иди, но вежливо уточни, не помешаешь ли ты им.
– Да они мне вообще не нужны, – отмахнулся Ваня. – Мне нужен барабан.
Я напрягся, когда Ваня, выйдя из-за стола, вприпрыжку ускакал к соседям, оставив нас с папой наедине. Эта ситуация неизбежно вела к разговору, которого я боялся в то утро больше всего.
– Я прочитал.
Ну вот, конечно же. Я зажмурился от неловкости.
– Я думаю, ты очень талантливый.
– Правда? – уточнил я, приоткрыв один глаз.
– Если бы я так не думал, я бы этого не говорил.
– А как бы ты тогда сказал?
– Я бы сказал: «Молодец, что занимаешься тем, что нравится». Но я сказал: ты очень талантливый.
– Оу…
Я не знал, что принято на такое отвечать. Мне стало хорошо и радостно и в то же время недоверчиво: конечно, он же мой отец, он должен меня хвалить.
Лев, кажется, прочел эту смесь эмоций на моем лице. Спросил:
– Не веришь мне?
– Не знаю, – честно сказал я. – Девчонка, с которой я встречался в Канаде, говорила, что я писать не умею.
– И ей ты поверил?
– Ну… наверное. Ты видишь, как я пишу? Такой примитивный слог.
– Он не примитивный.
– Простой.
– Но ты же написал это для детей? – уточнил Лев.
Я кивнул. Папа вдруг сказал:
– Сложные речевые конструкции и нагромождения слов иногда выглядят жалкой попыткой скрыть отсутствие таланта. По-моему, ты либо можешь интересно рассказать историю, либо нет.
В груди разлилось теплое чувство благодарности за эти слова, и, спохватившись, я искренне произнес:
– Я думаю, у тебя тоже талант.