Охотник на шпионов
Часть 28 из 30 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Вдохнув полной грудью на свежем воздухе, я первые секунды был будто пьян (слабый солярный выхлоп от работающего трактора теперь воспринимался прямо-таки как экзотическое благовоние) и, покачиваясь и мало что соображая, тупо шел следом за Нуф-Нуфом, на спине у которого не было ни рюкзака, ни оружия.
Вернувшись обратно, мы не увидели на крыльце и вокруг него никого, ни своих, ни чужих. Трактор продолжал тарахтеть на холостых оборотах. В целом, все было тихо, если не считать еле слышной, отдаленной канонады, как-никак – война.
Войдя в избу, я увидел, что наш драгоценный Объект и вроде бы проявившая себя как ранимая особа летчица, освободившись от финских маскхалатов и сняв головные уборы, не чинясь, присели за стол и, не обращая особого внимания на лежащие на полу рядом с собой трупы, чего-то активно жуют. По-моему, как раз сандвичи. Ну хоть жратва зря не пропала.
– Так, – сказал я. – От лица командования желаю вам приятного аппетита. Товарищ Игнатов, сейчас пойдете вот с этим товарищем. Найдете аэросани, проверите их исправность и подготовите к отъезду. Он знает, где они стоят.
И я кивнул в сторону зашедшего в избу Соколова.
– А вы, товарищ лейтенант, – сказал я летчице. – Пойдете с нами. Автомат и прочие тяжести можете не брать.
Она с удивлением посмотрела на глушитель моего ППД, которого раньше не было, но ничего не сказала.
Быстро собравшись и оставив трактор и дома с трупами и полутрупами в прежнем подвешенном состоянии, мы побежали к берегу озера, в сторону темневших среди сугробов сараев. Хоть теперь мы и были без лыж, проблем с передвижением не было. Нечестивые дети Туманного Альбиона угнездились здесь довольно давно и сообща со своей прислугой успели протоптать там и сям на хуторе довольно внушительные тропки, которые не смог полностью замести недавний снегопад. Соколов (теперь он уже был с рюкзаком и автоматом «Суоми») и Объект, как им и было приказано, ушли вправо, а мы направились левее.
После короткого «забега с препятствиями» по тропинкам среди сугробов мы увидели впереди, между темных коробок сараев (в них до этой войны, похоже, держали в основном лодки и рыболовные снасти – срубы стояли у самой кромки берега, возможно, даже на коротких сваях из бревен, разглядеть мелкие детали мне мешала темнота и заваливший все снег), на фоне слегка подсвечивающего пейзаж электрического света от фонарей на местной взлетной полосе несколько продолговатых, остроносых предметов под белыми маскировочными чехлами. Да, без всякого сомнения, это и были искомые истребители.
Как нас и предупредили, пять штук. При этом, один из них не был прикрыт чехлом и торчал почти на самом берегу, там, где между кровлей двух сараев (расстояние там было метров десять) кто-то растянул и закрепил маскировочную сеть, сейчас основательно посыпанную свежевыпавшим снегом. Было плохо видно, но, кажется, этот истребитель был раскапотирован и стоял не на шасси, а на заменяющих их подпорках – «козелках». Рядом с ним темнели бочки и еще какие-то неясные с такого расстояния предметы. И, как оказалось, пленный рассказал нам далеко не все, поскольку на «ледовой стоянке» здешнего аэродрома, чуть в стороне от остальных, неожиданно обнаружился еще и шестой самолет – небольшой, одномоторный биплан на лыжах, размерами примерно с наш У‐2.
По мере нашего осторожного приближения к цели с тыла стало видно и то, что крайний левый истребитель стоял отдельно от трех других, заметно отличаясь от них большими размерами и более благородными внешними формами. Похоже, это и был тот самый, единственный здесь «Спитфайр», из-за которого уже было столько дурацких разговоров.
Одновременно «СНА» показал мне четкие красные отметки двух человеческих силуэтов, стоявших возле одного из бревенчатых строений, справа от самолетов, как раз там, куда нас вела тропинка. Собственно, поскольку у одного из них в руке был электрический фонарь-переноска, рассмотреть их можно было и визуально, без привлечения разных там ПНВ. Один (как раз тот, что с фонарем) был в гражданском то ли пальто, то ли дубленке, меховой шапке пирожком и светлых то ли бурках, то ли пьексах, а второй – в темных штанах, расстегнутом светлом то ли коротком полушубке, то ли меховой куртке и шерстяной шапочке-балаклаве. По-моему, оба они смотрели в ту сторону, где заполошно ворчал трактор, явно удивляясь тому, что он уже столько времени стоит на месте и почему-то никуда не едет. А возможно, они уже увидели в темноте наши приближающиеся фигуры. Только бы не начали палить первыми…
– Остальные не имеющие ценности и не представляющие явной угрозы существа вида homo sapiens находятся вон в том сарае и неподвижны, – доложил Смирнов шепотом. – Возможно, спят.
Шедшая за ним лейтенант Заровнятых после этих слов посмотрела на Кюнста с некоторым обалдением.
– Спокойно, девушка, это он так шутит, – постарался успокоить я ее и тут же спросил у Смирнова: – Что делаем дальше? – Я пошел, – сказал он, закидывая СВТ за спину и беря на изготовку «Суоми» с глушаком, и уточнил:
– Командир, отсчитайте с момента начала моего движения десять секунд и снимите этих двоих у сарая! Только наверняка, так чтобы не встали!
– Хорошо, фотоаппарат уже готов – ответил я, прозрачно намекая на явную двусмысленность слова «снимите», становясь на колено и поднимая ППД к плечу.
– Я пошел, – повторил явно не оценивший моей попытки юморить Смирнов и с невероятным проворством и скоростью рванул вперед по глубокому снегу. Чем дольше я за ними наблюдаю, тем более предполагаю, что, возможно, любой из них смог бы бежать и по поверхности воды, на манер Спасителя. Все зависит от того, что за сэнсэй и в каком монастыре их этому обучал…
Раз два, три, четыре, пять, шесть, семь восемь, девять, считал я в уме.
Потом как можно тщательнее прицелился (благодаря отметкам «СНА» я четко видел свои цели) и надавил на спуск, положив обоих одной очередью на десяток патронов, слегка проведя стволом слева направо.
– Тп-пых-пых-пых-тх! – издал автомат несерьезные, долетевшие до моего слуха явно с опозданием, тихие и какие-то нестрашные звуки. Было ощущение, что падавшие из ППД на снег гильзы издавали куда больше шума…
В момент, когда Кюнст заскочил в сарай, обе мои мишени уже сползли по стенке сарая и лежали на снегу, удачно обронив фонарь в сугроб. Смирнов завернул за угол и скрылся в сарае. Через секунду оттуда послышались такие же глухие и неубедительные, хлопки.
– Тих-ха! Не стрелять! – объявил я громким шепотом, увидев в руке летчицы готовый к стрельбе «наган». Инстинкт самосохранения у нее сработал, что ли? Она все поняла и опустила оружие.
Прежде чем мы с авиационной лейтенантшей добежали до сараев, Смирнов благополучно кончил всех, что называется, «с гарантией».
Подобрав брошенный фонарь, я заглянул в сарай. Там было тепло. Тусклая лампочка под потолком, натопленная печь, длинный стол, деревянные нары. Оружия я не увидел, только в одном месте на нарах висел чей-то поясной ремень с застегнутой пистолетной кобурой. Если супостаты и спали в момент нападения, то не все, или, скорее, все-таки не спали, а, как пишут в уставах, «отдыхали лежа». Поскольку среди убитых не было никого в нижнем белье и все, замершие на нарах и на полу возле них в причудливых позах трупаки, были, так или иначе, одеты. И в каждом покойнике было ровно по одной пулевой дырке, не больше. Мой присевший на пустые нары в углу и деловито просматривавший какие-то бумаги с машинописным текстом синтетический друг опять продемонстрировал снайперские чудеса.
– Это все? – спросил я. Ну да, это конец, но где же пистолет? Или чего там еще подумал Штирлиц?
– Все, – констатировал он свершившийся факт.
– И чего там пишут? – поинтересовался я на всякий случай.
– Заводская инструкция по ремонту двигателей Рено 12R, на французском языке. Ничего интересного…
Между тем летчица высунулась из-за моей спины и осторожно заглянула в сарай. Увидев осточертевших уже убитых, скривилась. Хотя пора бы ей уже и привыкнуть. Как говорят в нашем времени отдельные упертые геймеры – танчики уничтожат все, включая и тех, кто в них играет…
– Ну что, красавица, – спросил я, обернувшись к ней и плавно переходя с «вы» на «ты». – Дорогу до дома помнишь?
– Естественно.
– Было бы неестественно, я бы не спрашивал. Взлететь, а потом сесть где-нибудь на нашей стороне фронта в темноте сможешь, продолжательница дела Гризодубовой, Осипенко и Расковой?
– Обижаете, товарищ майор, – надулась товарищ лейтенант.
– Ну и на чем полетишь? Как говорится – выбирай, но осторожно. И быстро, поскольку времени у нас ну совсем в обрез. Весь наличный «авиапарк» к твоим услугам!
– Конечно, на «Спитфайре»! – выдала летчица, по-моему, практически не раздумывая.
Вот зачем ей это? Разумеется, логично, что мамзели захотелось, раз уж представилась такая шикарная возможность, порулить на аппарате, который в те времена и в импортных авиационных журналах, и наших казенных справочниках по империалистической боевой авиации, наряду с немецким Bf‐109, прямо-таки с придыханием считали «лучшим иностранным истребителем» (чем явно или неявно лили воду на мельницу коммерческой рекламы британского авиапрома), а не на какой-то там «надпарижской фанере», каковой, по сути, являлись стоявшие на том же льду тощие «Кодроны».
Хотя я бы понял и если бы она выбрала биплан. В первый момент у меня даже возникла мысль: а не приказать ли ей оседлать биплан и в том же приказном порядке посадить Объект к ней в заднюю кабину? Но эту идею я отмел с ходу – все-таки гарантия того, что эта спортсменка и комсомолка перелетит линию фронта, равнялась даже не 50 %, впечатаются в темноте во что-нибудь и привет – весь смысл моей здешней миссии будет слит в нужник одним легким движением.
Кстати, при ближайшем рассмотрении это действительно оказался свежепокрашенный в белый цвет английский «Тайгер Мот» с голубыми финскими свастиками на крыльях и фюзеляже. Аппарат класса поликарповского У‐2, только чуть покрасивее и с моторчиком водяного, а не воздушного охлаждения…
– Ну-ну. Выбор понимаю, но не то чтобы сильно одобряю.
– Почему?
– Эх, девонька… Самолет-то, культурно выражаясь, не из самых простых. И надо еще проверить, исправен ли он.
В следующие несколько минут мы втроем с ожесточением сдирали припорошенные снегом и явно не хотевшие менять свою форму белые чехлы с плоскостей и фюзеляжа выбранного лейтенантшей британского истребителя. Ну что сказать, это действительно был вполне обычный (по крайней мере, для меня, сотни раз видевшего этот самолет на картинках и старых фото)«Спитфайр-единичка», он же Mk.I. Трехлопастной винт, округлый фонарь с плоской панелью бронестекла спереди, в крыльях восемь пулеметов винтовочного калибра, дырки от стволов которых были заботливо заклеены широкой изолентой (говорили, что такая мера тогда могла прибавить лишние 8—9 километров скорости), мачта радиоантенны с тянущимся к хвосту тонким тросиком и прочие, характерные внешние атрибуты. Необычной была разве что окраска («Спитфайры» любых вариантов традиционно были пятнистыми), однотонная, светлая серо-голубая, особенно резко контрастировавшая с «Кодронами», на которых поверх стандартного французского серо-зелено-коричневого, мелкопятнистого камуфляжа набрызгали краскопультом хаотические пятна и полосы явно водорастворимыми белилами. Опознавательные знаки были, разумеется, все те же – голубые свастики в белом круге, а вот каких-либо бортовых номеров ни на одном здешнем самолете, включая «Тайгер Мот», не было. Хотя оно и понятно – мероприятие-то явно секретное, так что дальше некуда.
Но, пожалуй, самым необычным было шасси этого «Спитфайра». Когда мы наконец стянули с него чехлы, я, взяв фонарь, заглянул ему под мотор. И, действительно, снизу к центроплану «Спитфайра», прямо поверх стандартных ниш шасси, были кем-то (скорее всего, на заводе фирмы-изготовителя) приклепаны дюралевые выколотки-обтекатели хитрой формы, явно рассчитанные под убирающиеся лыжи. Ну а сами лыжи были тут как тут – установлены на стойки шасси, вместо колес. Маленькой неубирающейся лыжей заменили и хвостовое колесико. Интересно, кому это в Англии и с чего пришло в голову заменить колесное шасси «Спита» на лыжное? Тем более непонятно это выглядело на фоне стоявших на обычном, колесном, шасси «Кодронов». Хотя, может быть, именно из-за разочаровывающих итогов нынешнего «эксперимента» инглишмены более не пытались оснащать «Спитфайры» лыжным шасси? Фиг его знает, честно говоря.
Сдвинув неприятно заскрипевшую крышку фонаря назад и откинув наружу прямоугольную дверку-боковину, сделанную в левом борту истребителя для удобства залезания с надетым парашютом, я заглянул в пилотскую кабину «Спитфайра». Сначала свет фонаря выхватил из темноты лежавший на сиденье парашют Потом я глянул и на приборную доску. По буквам, типа «Fuel Tank», нашел шкалу топливомера, и, насколько я понимал в тогдашней маркировке, самолет был заправлен полностью, ну или почти полностью. Как это мило с их стороны! Просто великолепная предусмотрительность! А вот про патроны было непонятно, но это и не было так уж важно. Вряд ли нашей летунье сегодня потребуется в кого-нибудь стрелять, а значит, на наличие или отсутствие боезапаса можно спокойно плюнуть. Хотя если дырки в крыльях все-таки заклеили, значит, и пулеметы хозяева, скорее всего, зарядили заранее, что логично. А вот если в этом «Спитфайре» были посажены аккумуляторы, а баллоны для пневмопуска двигателя пусты или вообще отсутствовали, или его мотор надо непременно принудительно прогревать перед запуском, героической лейтенантше точно пришлось бы искать какой-то другой вариант.
– Ну что там? – спросила Заровнятых, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
– Давай, залезай. На первый взгляд все вроде в порядке. Так что, если ты его заведешь, то, думаю, взлетишь без особых проблем. Но имей в виду, тут все по иностранному и градуировка приборов в разных там галлонах и милях, а не километрах в час с литрами.
– Разберусь, – отмахнулась товарищ лейтенант и, по-хозяйски отряхнув снег с унтов, полезла в кабину. Прямо-таки капитальная женщина, как писал некогда по другому поводу Ярослав Гашек.
Некоторое время она возилась в полутьме заиндевевшей кабины, пролезая в лямки подвесной системы чужого парашюта, подгоняя и застегивая их и устраиваясь поудобнее. Я светил ей фонарем, стараясь держать тускловатую переноску над приборной доской.
– Ты в курсе дальнейшего плана прорыва наших из «котла»? – просил я ее.
– Да. Дело же при мне было!
– Это хорошо. Тогда, если ты, тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, доберешься благополучно, обязательно передай своему начальству или непосредственно в штаб 8-й армии, чтобы завтра, после наступления темноты, ждали нас. Квадрат, где будет попытка прорыва, ты знаешь. Главным образом, я надеюсь на поддержку артогнем. Ориентир – зеленые и красные ракеты, которые мы будем пускать в сторону противника. Все ясно?
– Ясно, товарищ майор! – браво доложила она, поправляя шлем.
– Тебя как звать-то, чудо дивное?
– Евдокия, товарищ майор.
– Ну, удачи тебе, Евдокия! Только ты шасси лучше не убирай и фонарь не закрывай!
– Спасибо, товарищ майор, учту! От винта! – почти без паузы подала она древнюю команду и с лязгом закрыла откинутую боковину кабины. Я спрыгнул с крыла и отбежал в сторону, где за моими телодвижениями меланхолично наблюдал Смирнов. В моторе истребителя возник долгий, ноющий звук, плавно перешедший в гудение и чихание (слава богу, вода в системе охлаждения не замерзла, и, кажется, все заработало!), потом на тройных выхлопных патрубках заплясали искры и, наконец из труб появился почти неразличимый в окутавшей замерзшее озеро полутьме бензиновый дым. Винт превратился в мутный диск, истребитель дернулся (у «Спитфайров», с их коротким и не очень устойчивым шасси и мощным винтом, всегда была тенденция к капотированию, иногда и опытные летчики, перетянув ручку или дав газ слишком резко, втыкали эти самолеты носом в землю на взлете, посадке или рулении) и, наконец, медленно поехал вперед (вроде пронесло!), начав разбег. Наша безбашенная Прасковья из Подмосковья пошла на взлет прямо со стоянки, от сараев, в аккурат поперек обозначенной покойными хозяевами аэродрома световой дорожки. А это могло быть очень опасно, кто знает – вдруг толщина льда на озере разная, или где-то там, в стороне, прятались заваленные снегом полыньи? Но нет, истребитель бежал по покрытому свежим снегом льду довольно долго, но, все-таки надо отдать должное уровню подготовки кадров тогдашних ВВС РККА, взлетел. «Спитфайр» оторвался от поверхности озера, а спустя минуту-другую его темный силуэт с габаритными огнями на концах крыльев начисто пропал в темноте.
Судя по всему, до наших героическая Дунька долетела. Хотя ничего конкретного об этом «перелете» я потом достоверно узнать так и не сумел. Единственной, хотя и довольно дохлой зацепкой оказалась случайно найденная мной в одном архиве опись имущества некоего «Отдела материально-технического снабжения Военной академии командного и штурманского состава ВВС РККА», дислоцированного в поселке Монино Московской области, согласно которой на балансе этого учебного заведения, помимо массы прочих учебных пособий, по состоянию на 21 января 1941 года каким-то образом числился «авиамотор 12-цилиндровый «Роллс-Ройз Мерлин, трофейный, от истребителя «Спидфайер‐1» (написание провожу в полном соответствии с оригиналом документа). Но, по идее, такие моторы могли попасть к нам не раньше осени 1941 года, когда в СССР по ленд-лизу пошли сначала «Харрикейны», а потом и «Спитфайры». А уж коли такой мотор каким-то образом завелся у нас минимум на год раньше, то, скорее всего, его могли снять с какого-то трофея (англичане нам тогда ничего подобного еще категорически не продавали). Конечно, я не могу на все сто процентов утверждать, что этот «Мерллин» был именно с того самого самолета, но можно предположить, что посадка прошла не очень гладко и мотор потом демонтировали с поврежденной машины. Хотя точно так же можно предположить и что Заровнятых смогла долететь и вполне нормально сесть, а «Спитфайр» потом могли, скажем, разбить при испытаниях в НИИ ВВС РККА (хотя никаких официальных отчетов об этом вроде бы и не сохранилось), или, к примеру, его могли сразу же разобрать ради изучения «буржуйских авиационных технологий» по приказу сверху, из Наркомавиапрома или штаба ВВС РККА. Так что стоит признать, что с этим самолетом все так и осталось зыбко, путанно и недостоверно.
Однако за успех «перелета» говорило то, что с самой летчицей все было ясно. И как раз из ее дальнейшей биографии становится понятно, что тогда она действительно вполне благополучно перелетела линию фронта.
В нашем времени ее немногочисленные фото можно иногда найти в популярных авиационных изданиях и энциклопедиях, в какой-нибудь статье на тему «женщины-пилоты Великой Отечественной войны», обычно после фамилий летчиц из 588-го ночного легкобомбардировочного полка Е. Бершанской (кстати, тоже Евдокии), Лилии Литвяк и Екатерины Зеленко.
Особенно часто публикуют явно парадный снимок Евдокии Павловны Заровнятых, возможно, взятый откуда-нибудь из личного дела, сделанный в конце 1940 года. Там она очень серьезная, с короткой стрижкой, в гимнастерке с тремя кубарями на петлицах и орденом Красной Звезды на груди. И не скажу, что она на этом снимке так уж похожа на себя, лично я запомнил ее куда более живой и симпатичной, раскрасневшейся от мороза, маленькой и азартно-энергичной. Возможно, тут все дело в ретуши.
Казенные тексты официозных публикаций говорят следующее – лейтенант Заровнятых Е. П., «за участие в боях с белофиннами в составе Авиагруппы Особого Назначения», указом Президиума Верховного Совета СССР от 4 апреля 1940 г. была награждена орденом Красной Звезды. Учитывая, что финских броненосцев она, как сама рассказывала, не нашла, а в «Авиагруппе Особого Назначения» ее вообще сбили прямо на моих глазах, правительственную награду, по логике, могли дать только за перелет на трофее, да еще, возможно, за какую-то «особо ценную информацию». Иногда в книгах и журналах приводят и сделанный в Кремле 9 апреля 1940 г. групповой снимок награжденных правительственными наградами по тому же указу сорока бойцов и командиров, стоящих и сидящих вокруг разместившегося в центре композиции козлобородого дедушки Калинина. На этом фото наша Дуня стоит в третьем ряду второй справа, но рассмотреть там что-либо, кроме ее головы, практически невозможно.
Далее в официальной биографии нашей героини записано, что с мая 1940 по июль 1941 г. старший лейтенант Заровнятых Е. П. была инструктором на курсах повышения квалификации командного состава ВВС РККА в г. Липецке. С августа 1941 г. – на фронте, командир звена, а затем и эскадрильи в штурмовом авиаполку.
Ну а информацию про жирную финальную точку ее боевой биографии можно найти, если хорошо поискать, и в советских и в немецких источниках. Согласно нашим документам, 14 августа 1942 г. на Донском фронте звено Ил‐2 626-го ШАП (ведущий – начальник воздушно-стрелковой службы полка капитан Заровнятых Е. П. – из сводки даже нельзя понять, что это женщина!) вылетело на штурмовку вражеского переднего края, не имея (ну, разумеется!) истребительного прикрытия. Далее, если верить отчету наших штабистов, «во время отхода после штурмовки, в районе ст. Вешенская, штурмовики были перехвачены несколькими «Мессершмиттами»». Прикрывая товарищей, капитан Заровнятых Е. П. «вступила в неравный бой с фашистскими истребителями и сбила один самолет противника, прежде чем ее Ил‐2 был сбит».
Забавно, что немцы пишут о том, что 14 августа 1942 г. пара Bf‐109F‐4 из I/JG‐52, в составе ведущего, обер-лейтенанта Адольфа Диксфельда (на тот момент – 67 побед, был сбит советскими истребителями и погиб 24 июля 1943 г. на Курской дуге, в р-не населенного пункта Samodurovka, на момент гибели якобы имел на личном счету 89 побед) и ведомого унтер-офицера Эрнста Зуммера (на тот момент – 18 побед, войну закончил сдавшись американцам в южной Австрии в апреле 1945 года, в звании капитана, с якобы 32 победами на счету, в 1960—1970-е гг. служил в бундеслюфтваффе ФРГ, в отставку вышел будучи полковником, умер от инфаркта в 1993 году в Крайлсхайме, где и похоронен) атаковала в р-не населенного пункта Wioschenskaia восемь (?!) Ил‐2, штурмовавших наземные части вермахта. Согласно рапортам гитлеровских пилотов и якобы проявленной пленке фотокинопулеметов (которая до наших дней, естественно, не сохранилась), они «сбили два Ил‐2 достоверно и еще один вероятно». При этом, в рапорте ведущего указано, что один «сумасшедший Иван» (естественно, эти чертовы фрицы не могли знать, что вместо Ивана им на сей раз попалась Марья) пошел на них в лобовую атаку, в результате чего истребитель Диксфельда был поврежден и затем потребовал среднего ремонта. По итогам боя немцам засчитали 68-ю и 19-ю победы соответственно.
Позднее стали известны и другие ранее не опубликованные ни немцами, ни русскими интересные подробности. В частности, оказалось, что в составе того звена «Илов» летели исключительно молодые летчики, для которых это был первый или второй в жизни боевой вылет, к тому же два из четырех Ил‐2 были еще и повреждены зенитным огнем. Так что откровенно самоубийственное решение ведущего звена, решившего оттянуть немецкую пару на себя, имело все основания и в той ситуации, похоже, было единственно верным. Тем более что оставшиеся три Ил‐2, вопреки липовым немецким отчетам, благополучно приземлились на своем аэродроме. Гитлеровцы скромно умолчали еще и о том, что после того, как капитан Заровнятых Е. П. покинула свой подбитый Ил‐2 на парашюте, мстительные пилоты «мессеров» расстреляли ее в воздухе. Когда ее обнаружили красноармейцы, получившая девять пулевых ранений в грудь и живот (в том числе два сквозных!) летчица была еще жива. Ее доставили в расположенный в Михайловке медсанбат, где она, несмотря на все усилия врачей, и умерла спустя двое суток 16 августа 1942 года. По свидетельствам очевидцев из числа медперсонала, последними словами капитанши были такие: «Мало я этих немецких сволочей убила». И было ей на момент смерти всего лишь двадцать пять лет. Похоронена она там же, в Михайловке.
По итогам последнего боя командир 626-го ШАП майор И. И. Талдыко написал на капитана Заровнятых Е. П. представление к званию Героя Советского Союза, но дойдя до штаба Донского фронта, ее подвиг «усох» до масштабов, достойных всего лишь ордена боевого Красного Знамени (правда, тут генералов и прочих замполитов вполне можно понять – в конце лета 1942-го ситуация на фронтах была самая что ни на есть разгромная и наградами категорически не разбрасывались). В конечном итоге, 29 января 1943 года капитана Заровнятых Е. П. посмертно наградили орденом Отечественной войны 1-й степени – как выяснилось позднее, у нас тогда вообще «перенаказали и недонаградили» очень многих.
Но это был еще не конец истории. Во второй половине 1980-х имя героической летчицы попытался раскрутить, причем в совершенно спекулятивной манере, некий журналист из «Комсомольской правды» Эдуард Рарытский, похоже, начисто лишенный совести, чувства меры и литературного вкуса (в начале 1990-х этот Э. Рарытский работал в очень специфической газете «Спид-Инфо», а затем зачем-то опубликовал ряд скандальных материалов о «справедливой борьбе против российской агрессии ведомого Д. Дудаевым и А. Масхадовым героического народа Ичкерии», после чего объявил себя «жертвой имперских амбиций Кремля» и отчалил куда-то в Париж, где его следы в итоге и затерялись). Во всяком случае, именно с его «легкой руки», в позднесоветской прессе долго гуляла информация о том, что в своем последнем бою летчица дралась аж с восемью «мессерами», а один даже таранила!
Так или иначе, в 1990 г. некие активисты из числа ветеранов и прочих «врачей-общественников» вновь подняли вопрос о присвоении Заровнятых Е. П. звания Героя Советского Союза (посмертно), но, как я понял, далеко не все они дожили до момента, когда уже летом 1997 г. (судя по всему, к очередной круглой дате начала Сталинградской битвы) ей таки присвоили звание Героя России (посмертно). Правда, как это обстоятельство могло хоть что-то изменить в судьбе и биографии данной, действительно героической (без вопросов) летчицы, на могиле которой в Михайловке спустя еще десять лет установили не особо похожий на оригинал бюст (кроме того, в ее честь когда-то были названы несколько пионерских дружин и улицы в той же Михайловке и ее родном Медногорске) – даже не знаю.
Наверное, по мотивам ее биографии можно было бы снять фильм, или даже сериал, но, по здравому размышлению, все-так не стоит. Ибо «маститые» отечественные киноделы из моего времени способны на редкость легко и непринужденно вывалять в говне и сделать сказкой любую быль.
Тут за примерами особо далеко ходить не стоит. К примеру, собрался ты снимать кино про мартовский 1940 года пробег первых прототипов танков Т‐34 по маршруту Харьков – Москва – вот и снимай как оно было на самом деле, благо документов на эту тему уже опубликовано изрядно! То есть покажи в цветах и красках весь этот перманентный аврал, нервотрепку и аппаратные интриги, когда выяснилось, что война у порога, а мы, как обычно, не готовы, из Кремля мечут громы и молнии, анусы военных и политических руководителей рангом пониже воняют горелым вазелином, и при всем при этом Наркомат Обороны СССР хотел один танк, Главное Автобронетанковое Управление РККА – другой, Великий Вождь всех народов и лучший друг всех детей и физкультурников – третий, а КБ и завод могли изваять нечто четвертое! А также то, как настоящий (несомненно!) мужик Михаил Кошкин рискнул возглавить лично (но, разумеется, с разрешения парткома и директора завода, а не так по-махновски, как это представляют себе режиссеры и сценаристы!) это рискованное во всех отношениях мероприятие и был вынужден решать все технические и организационные вопросы (ведь танки-то были не серийные и в них постоянно что-то ломалось!) с помощь рук и ненормативной лексики, на тридцатиградусном морозе, от чего и получил двухстороннее воспаление легких и преждевременную смерть в сорок один год! Так нет же, надо превратить реальную историю в какой-то маразматический бред, перенести действие из зимы в лето, сдвинув события почти на полгода (и ведь в этом случае Т‐34 точно не успели бы начать массово выпускать к лету 1941 года!), зачем-то, совершенно не к месту, приплести сюда, в качестве главного «идейного вдохновителя» пробега комкора, а позже генерала армии Г. К. Жукова (который, вообще-то, до начала 1940 г. находился в Монголии, а затем, вплоть до своего назначения на пост начальника Генштаба в январе 1941 г., командовал Киевским Особым Военным Округом и, в соответствии с логикой элементарной армейской субординации, до этого самого момента просто не мог иметь никакого отношения не только к испытаниям и принятию на вооружение «тридцатьчетверки», но и ни к каким-либо другим танкам вообще, кроме, разумеется, подчиненных лично ему танков КОВО!), добавить в число испытателей некую «девочку в комбинезончике» (этакая Гаечка из «Чип и Дейл спешат на помощь»!), в свиту И. В. Сталина – какую-то странную блондинку (а это-то кто такая – переводчица с танкистского на русский, учитывая, что ни в Политбюро ЦК ВКП(б), ни в секретариате Вождя женщин, вплоть до 1953 года и даже позднее, не было вообще?!), а также гремучую смесь из каких-то полусумасшедших сектантов с недобитыми белогвардейцами (совершенно в стиле «Безумного Макса») и предельно недостоверно-карикатурных (незаметно просверлить в танке дырочку и накачать туда ядовитого газа – это, конечно, идея весьма креативная!) немецких шпионов, почему-то представленных некой бандой байкеров, возглавляемой атаманом по кличке «Череп».
Нет, то есть был относительно неплохой двухсерийный фильм «Главный Конструктор» 1980 года с Борисом Невзоровым в роли М. И. Кошкина, где все похоже на правду, правда, с оговоркой, что это кино – все-таки не стопроцентная хроника реальных событий, а лишь экранизация отнюдь не идеальной во всех отношениях (ну не Лев Толстой написал!) художественной повести «Сотворение брони», некоего Якова Резника, написанной явно «по мотивам» (ведь всех нюансов этой истории в СССР тогда еще не знали), к тому же максимально «приглаженная и причесанная» позднесоветской цензурой.
Впрочем, после того, как сценарию другого «духоподъемного» фильма аналогичных «художественных достоинств», «Т‐34», дали какой-то престижный киноприз, я с ужасом жду от российских режиссеров чего-нибудь, вроде «сугубо реалистического» фильма о космическом полете Валентины Терешковой с Сашей Бортич в главной роли… Так что, пусть лучше про покойную Евдокию Заровнятых разные там «былинники речистые» никаких фильмов не снимают, думаю, она не обидится.
Но про все это я узнал значительно позже.
А пока, едва сумбурно взлетевший «Спитфайр» исчез в ночи, на льду озера появился одинокий лыжник с заметно полегчавшим рюкзаком и винтовкой СВТ, направлявшийся в нашу сторону непередаваемым стрелковым шагом. Присмотревшись, я понял, что это Кузнецов. А кто это еще мог бы быть?
Вернувшись обратно, мы не увидели на крыльце и вокруг него никого, ни своих, ни чужих. Трактор продолжал тарахтеть на холостых оборотах. В целом, все было тихо, если не считать еле слышной, отдаленной канонады, как-никак – война.
Войдя в избу, я увидел, что наш драгоценный Объект и вроде бы проявившая себя как ранимая особа летчица, освободившись от финских маскхалатов и сняв головные уборы, не чинясь, присели за стол и, не обращая особого внимания на лежащие на полу рядом с собой трупы, чего-то активно жуют. По-моему, как раз сандвичи. Ну хоть жратва зря не пропала.
– Так, – сказал я. – От лица командования желаю вам приятного аппетита. Товарищ Игнатов, сейчас пойдете вот с этим товарищем. Найдете аэросани, проверите их исправность и подготовите к отъезду. Он знает, где они стоят.
И я кивнул в сторону зашедшего в избу Соколова.
– А вы, товарищ лейтенант, – сказал я летчице. – Пойдете с нами. Автомат и прочие тяжести можете не брать.
Она с удивлением посмотрела на глушитель моего ППД, которого раньше не было, но ничего не сказала.
Быстро собравшись и оставив трактор и дома с трупами и полутрупами в прежнем подвешенном состоянии, мы побежали к берегу озера, в сторону темневших среди сугробов сараев. Хоть теперь мы и были без лыж, проблем с передвижением не было. Нечестивые дети Туманного Альбиона угнездились здесь довольно давно и сообща со своей прислугой успели протоптать там и сям на хуторе довольно внушительные тропки, которые не смог полностью замести недавний снегопад. Соколов (теперь он уже был с рюкзаком и автоматом «Суоми») и Объект, как им и было приказано, ушли вправо, а мы направились левее.
После короткого «забега с препятствиями» по тропинкам среди сугробов мы увидели впереди, между темных коробок сараев (в них до этой войны, похоже, держали в основном лодки и рыболовные снасти – срубы стояли у самой кромки берега, возможно, даже на коротких сваях из бревен, разглядеть мелкие детали мне мешала темнота и заваливший все снег), на фоне слегка подсвечивающего пейзаж электрического света от фонарей на местной взлетной полосе несколько продолговатых, остроносых предметов под белыми маскировочными чехлами. Да, без всякого сомнения, это и были искомые истребители.
Как нас и предупредили, пять штук. При этом, один из них не был прикрыт чехлом и торчал почти на самом берегу, там, где между кровлей двух сараев (расстояние там было метров десять) кто-то растянул и закрепил маскировочную сеть, сейчас основательно посыпанную свежевыпавшим снегом. Было плохо видно, но, кажется, этот истребитель был раскапотирован и стоял не на шасси, а на заменяющих их подпорках – «козелках». Рядом с ним темнели бочки и еще какие-то неясные с такого расстояния предметы. И, как оказалось, пленный рассказал нам далеко не все, поскольку на «ледовой стоянке» здешнего аэродрома, чуть в стороне от остальных, неожиданно обнаружился еще и шестой самолет – небольшой, одномоторный биплан на лыжах, размерами примерно с наш У‐2.
По мере нашего осторожного приближения к цели с тыла стало видно и то, что крайний левый истребитель стоял отдельно от трех других, заметно отличаясь от них большими размерами и более благородными внешними формами. Похоже, это и был тот самый, единственный здесь «Спитфайр», из-за которого уже было столько дурацких разговоров.
Одновременно «СНА» показал мне четкие красные отметки двух человеческих силуэтов, стоявших возле одного из бревенчатых строений, справа от самолетов, как раз там, куда нас вела тропинка. Собственно, поскольку у одного из них в руке был электрический фонарь-переноска, рассмотреть их можно было и визуально, без привлечения разных там ПНВ. Один (как раз тот, что с фонарем) был в гражданском то ли пальто, то ли дубленке, меховой шапке пирожком и светлых то ли бурках, то ли пьексах, а второй – в темных штанах, расстегнутом светлом то ли коротком полушубке, то ли меховой куртке и шерстяной шапочке-балаклаве. По-моему, оба они смотрели в ту сторону, где заполошно ворчал трактор, явно удивляясь тому, что он уже столько времени стоит на месте и почему-то никуда не едет. А возможно, они уже увидели в темноте наши приближающиеся фигуры. Только бы не начали палить первыми…
– Остальные не имеющие ценности и не представляющие явной угрозы существа вида homo sapiens находятся вон в том сарае и неподвижны, – доложил Смирнов шепотом. – Возможно, спят.
Шедшая за ним лейтенант Заровнятых после этих слов посмотрела на Кюнста с некоторым обалдением.
– Спокойно, девушка, это он так шутит, – постарался успокоить я ее и тут же спросил у Смирнова: – Что делаем дальше? – Я пошел, – сказал он, закидывая СВТ за спину и беря на изготовку «Суоми» с глушаком, и уточнил:
– Командир, отсчитайте с момента начала моего движения десять секунд и снимите этих двоих у сарая! Только наверняка, так чтобы не встали!
– Хорошо, фотоаппарат уже готов – ответил я, прозрачно намекая на явную двусмысленность слова «снимите», становясь на колено и поднимая ППД к плечу.
– Я пошел, – повторил явно не оценивший моей попытки юморить Смирнов и с невероятным проворством и скоростью рванул вперед по глубокому снегу. Чем дольше я за ними наблюдаю, тем более предполагаю, что, возможно, любой из них смог бы бежать и по поверхности воды, на манер Спасителя. Все зависит от того, что за сэнсэй и в каком монастыре их этому обучал…
Раз два, три, четыре, пять, шесть, семь восемь, девять, считал я в уме.
Потом как можно тщательнее прицелился (благодаря отметкам «СНА» я четко видел свои цели) и надавил на спуск, положив обоих одной очередью на десяток патронов, слегка проведя стволом слева направо.
– Тп-пых-пых-пых-тх! – издал автомат несерьезные, долетевшие до моего слуха явно с опозданием, тихие и какие-то нестрашные звуки. Было ощущение, что падавшие из ППД на снег гильзы издавали куда больше шума…
В момент, когда Кюнст заскочил в сарай, обе мои мишени уже сползли по стенке сарая и лежали на снегу, удачно обронив фонарь в сугроб. Смирнов завернул за угол и скрылся в сарае. Через секунду оттуда послышались такие же глухие и неубедительные, хлопки.
– Тих-ха! Не стрелять! – объявил я громким шепотом, увидев в руке летчицы готовый к стрельбе «наган». Инстинкт самосохранения у нее сработал, что ли? Она все поняла и опустила оружие.
Прежде чем мы с авиационной лейтенантшей добежали до сараев, Смирнов благополучно кончил всех, что называется, «с гарантией».
Подобрав брошенный фонарь, я заглянул в сарай. Там было тепло. Тусклая лампочка под потолком, натопленная печь, длинный стол, деревянные нары. Оружия я не увидел, только в одном месте на нарах висел чей-то поясной ремень с застегнутой пистолетной кобурой. Если супостаты и спали в момент нападения, то не все, или, скорее, все-таки не спали, а, как пишут в уставах, «отдыхали лежа». Поскольку среди убитых не было никого в нижнем белье и все, замершие на нарах и на полу возле них в причудливых позах трупаки, были, так или иначе, одеты. И в каждом покойнике было ровно по одной пулевой дырке, не больше. Мой присевший на пустые нары в углу и деловито просматривавший какие-то бумаги с машинописным текстом синтетический друг опять продемонстрировал снайперские чудеса.
– Это все? – спросил я. Ну да, это конец, но где же пистолет? Или чего там еще подумал Штирлиц?
– Все, – констатировал он свершившийся факт.
– И чего там пишут? – поинтересовался я на всякий случай.
– Заводская инструкция по ремонту двигателей Рено 12R, на французском языке. Ничего интересного…
Между тем летчица высунулась из-за моей спины и осторожно заглянула в сарай. Увидев осточертевших уже убитых, скривилась. Хотя пора бы ей уже и привыкнуть. Как говорят в нашем времени отдельные упертые геймеры – танчики уничтожат все, включая и тех, кто в них играет…
– Ну что, красавица, – спросил я, обернувшись к ней и плавно переходя с «вы» на «ты». – Дорогу до дома помнишь?
– Естественно.
– Было бы неестественно, я бы не спрашивал. Взлететь, а потом сесть где-нибудь на нашей стороне фронта в темноте сможешь, продолжательница дела Гризодубовой, Осипенко и Расковой?
– Обижаете, товарищ майор, – надулась товарищ лейтенант.
– Ну и на чем полетишь? Как говорится – выбирай, но осторожно. И быстро, поскольку времени у нас ну совсем в обрез. Весь наличный «авиапарк» к твоим услугам!
– Конечно, на «Спитфайре»! – выдала летчица, по-моему, практически не раздумывая.
Вот зачем ей это? Разумеется, логично, что мамзели захотелось, раз уж представилась такая шикарная возможность, порулить на аппарате, который в те времена и в импортных авиационных журналах, и наших казенных справочниках по империалистической боевой авиации, наряду с немецким Bf‐109, прямо-таки с придыханием считали «лучшим иностранным истребителем» (чем явно или неявно лили воду на мельницу коммерческой рекламы британского авиапрома), а не на какой-то там «надпарижской фанере», каковой, по сути, являлись стоявшие на том же льду тощие «Кодроны».
Хотя я бы понял и если бы она выбрала биплан. В первый момент у меня даже возникла мысль: а не приказать ли ей оседлать биплан и в том же приказном порядке посадить Объект к ней в заднюю кабину? Но эту идею я отмел с ходу – все-таки гарантия того, что эта спортсменка и комсомолка перелетит линию фронта, равнялась даже не 50 %, впечатаются в темноте во что-нибудь и привет – весь смысл моей здешней миссии будет слит в нужник одним легким движением.
Кстати, при ближайшем рассмотрении это действительно оказался свежепокрашенный в белый цвет английский «Тайгер Мот» с голубыми финскими свастиками на крыльях и фюзеляже. Аппарат класса поликарповского У‐2, только чуть покрасивее и с моторчиком водяного, а не воздушного охлаждения…
– Ну-ну. Выбор понимаю, но не то чтобы сильно одобряю.
– Почему?
– Эх, девонька… Самолет-то, культурно выражаясь, не из самых простых. И надо еще проверить, исправен ли он.
В следующие несколько минут мы втроем с ожесточением сдирали припорошенные снегом и явно не хотевшие менять свою форму белые чехлы с плоскостей и фюзеляжа выбранного лейтенантшей британского истребителя. Ну что сказать, это действительно был вполне обычный (по крайней мере, для меня, сотни раз видевшего этот самолет на картинках и старых фото)«Спитфайр-единичка», он же Mk.I. Трехлопастной винт, округлый фонарь с плоской панелью бронестекла спереди, в крыльях восемь пулеметов винтовочного калибра, дырки от стволов которых были заботливо заклеены широкой изолентой (говорили, что такая мера тогда могла прибавить лишние 8—9 километров скорости), мачта радиоантенны с тянущимся к хвосту тонким тросиком и прочие, характерные внешние атрибуты. Необычной была разве что окраска («Спитфайры» любых вариантов традиционно были пятнистыми), однотонная, светлая серо-голубая, особенно резко контрастировавшая с «Кодронами», на которых поверх стандартного французского серо-зелено-коричневого, мелкопятнистого камуфляжа набрызгали краскопультом хаотические пятна и полосы явно водорастворимыми белилами. Опознавательные знаки были, разумеется, все те же – голубые свастики в белом круге, а вот каких-либо бортовых номеров ни на одном здешнем самолете, включая «Тайгер Мот», не было. Хотя оно и понятно – мероприятие-то явно секретное, так что дальше некуда.
Но, пожалуй, самым необычным было шасси этого «Спитфайра». Когда мы наконец стянули с него чехлы, я, взяв фонарь, заглянул ему под мотор. И, действительно, снизу к центроплану «Спитфайра», прямо поверх стандартных ниш шасси, были кем-то (скорее всего, на заводе фирмы-изготовителя) приклепаны дюралевые выколотки-обтекатели хитрой формы, явно рассчитанные под убирающиеся лыжи. Ну а сами лыжи были тут как тут – установлены на стойки шасси, вместо колес. Маленькой неубирающейся лыжей заменили и хвостовое колесико. Интересно, кому это в Англии и с чего пришло в голову заменить колесное шасси «Спита» на лыжное? Тем более непонятно это выглядело на фоне стоявших на обычном, колесном, шасси «Кодронов». Хотя, может быть, именно из-за разочаровывающих итогов нынешнего «эксперимента» инглишмены более не пытались оснащать «Спитфайры» лыжным шасси? Фиг его знает, честно говоря.
Сдвинув неприятно заскрипевшую крышку фонаря назад и откинув наружу прямоугольную дверку-боковину, сделанную в левом борту истребителя для удобства залезания с надетым парашютом, я заглянул в пилотскую кабину «Спитфайра». Сначала свет фонаря выхватил из темноты лежавший на сиденье парашют Потом я глянул и на приборную доску. По буквам, типа «Fuel Tank», нашел шкалу топливомера, и, насколько я понимал в тогдашней маркировке, самолет был заправлен полностью, ну или почти полностью. Как это мило с их стороны! Просто великолепная предусмотрительность! А вот про патроны было непонятно, но это и не было так уж важно. Вряд ли нашей летунье сегодня потребуется в кого-нибудь стрелять, а значит, на наличие или отсутствие боезапаса можно спокойно плюнуть. Хотя если дырки в крыльях все-таки заклеили, значит, и пулеметы хозяева, скорее всего, зарядили заранее, что логично. А вот если в этом «Спитфайре» были посажены аккумуляторы, а баллоны для пневмопуска двигателя пусты или вообще отсутствовали, или его мотор надо непременно принудительно прогревать перед запуском, героической лейтенантше точно пришлось бы искать какой-то другой вариант.
– Ну что там? – спросила Заровнятых, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
– Давай, залезай. На первый взгляд все вроде в порядке. Так что, если ты его заведешь, то, думаю, взлетишь без особых проблем. Но имей в виду, тут все по иностранному и градуировка приборов в разных там галлонах и милях, а не километрах в час с литрами.
– Разберусь, – отмахнулась товарищ лейтенант и, по-хозяйски отряхнув снег с унтов, полезла в кабину. Прямо-таки капитальная женщина, как писал некогда по другому поводу Ярослав Гашек.
Некоторое время она возилась в полутьме заиндевевшей кабины, пролезая в лямки подвесной системы чужого парашюта, подгоняя и застегивая их и устраиваясь поудобнее. Я светил ей фонарем, стараясь держать тускловатую переноску над приборной доской.
– Ты в курсе дальнейшего плана прорыва наших из «котла»? – просил я ее.
– Да. Дело же при мне было!
– Это хорошо. Тогда, если ты, тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, доберешься благополучно, обязательно передай своему начальству или непосредственно в штаб 8-й армии, чтобы завтра, после наступления темноты, ждали нас. Квадрат, где будет попытка прорыва, ты знаешь. Главным образом, я надеюсь на поддержку артогнем. Ориентир – зеленые и красные ракеты, которые мы будем пускать в сторону противника. Все ясно?
– Ясно, товарищ майор! – браво доложила она, поправляя шлем.
– Тебя как звать-то, чудо дивное?
– Евдокия, товарищ майор.
– Ну, удачи тебе, Евдокия! Только ты шасси лучше не убирай и фонарь не закрывай!
– Спасибо, товарищ майор, учту! От винта! – почти без паузы подала она древнюю команду и с лязгом закрыла откинутую боковину кабины. Я спрыгнул с крыла и отбежал в сторону, где за моими телодвижениями меланхолично наблюдал Смирнов. В моторе истребителя возник долгий, ноющий звук, плавно перешедший в гудение и чихание (слава богу, вода в системе охлаждения не замерзла, и, кажется, все заработало!), потом на тройных выхлопных патрубках заплясали искры и, наконец из труб появился почти неразличимый в окутавшей замерзшее озеро полутьме бензиновый дым. Винт превратился в мутный диск, истребитель дернулся (у «Спитфайров», с их коротким и не очень устойчивым шасси и мощным винтом, всегда была тенденция к капотированию, иногда и опытные летчики, перетянув ручку или дав газ слишком резко, втыкали эти самолеты носом в землю на взлете, посадке или рулении) и, наконец, медленно поехал вперед (вроде пронесло!), начав разбег. Наша безбашенная Прасковья из Подмосковья пошла на взлет прямо со стоянки, от сараев, в аккурат поперек обозначенной покойными хозяевами аэродрома световой дорожки. А это могло быть очень опасно, кто знает – вдруг толщина льда на озере разная, или где-то там, в стороне, прятались заваленные снегом полыньи? Но нет, истребитель бежал по покрытому свежим снегом льду довольно долго, но, все-таки надо отдать должное уровню подготовки кадров тогдашних ВВС РККА, взлетел. «Спитфайр» оторвался от поверхности озера, а спустя минуту-другую его темный силуэт с габаритными огнями на концах крыльев начисто пропал в темноте.
Судя по всему, до наших героическая Дунька долетела. Хотя ничего конкретного об этом «перелете» я потом достоверно узнать так и не сумел. Единственной, хотя и довольно дохлой зацепкой оказалась случайно найденная мной в одном архиве опись имущества некоего «Отдела материально-технического снабжения Военной академии командного и штурманского состава ВВС РККА», дислоцированного в поселке Монино Московской области, согласно которой на балансе этого учебного заведения, помимо массы прочих учебных пособий, по состоянию на 21 января 1941 года каким-то образом числился «авиамотор 12-цилиндровый «Роллс-Ройз Мерлин, трофейный, от истребителя «Спидфайер‐1» (написание провожу в полном соответствии с оригиналом документа). Но, по идее, такие моторы могли попасть к нам не раньше осени 1941 года, когда в СССР по ленд-лизу пошли сначала «Харрикейны», а потом и «Спитфайры». А уж коли такой мотор каким-то образом завелся у нас минимум на год раньше, то, скорее всего, его могли снять с какого-то трофея (англичане нам тогда ничего подобного еще категорически не продавали). Конечно, я не могу на все сто процентов утверждать, что этот «Мерллин» был именно с того самого самолета, но можно предположить, что посадка прошла не очень гладко и мотор потом демонтировали с поврежденной машины. Хотя точно так же можно предположить и что Заровнятых смогла долететь и вполне нормально сесть, а «Спитфайр» потом могли, скажем, разбить при испытаниях в НИИ ВВС РККА (хотя никаких официальных отчетов об этом вроде бы и не сохранилось), или, к примеру, его могли сразу же разобрать ради изучения «буржуйских авиационных технологий» по приказу сверху, из Наркомавиапрома или штаба ВВС РККА. Так что стоит признать, что с этим самолетом все так и осталось зыбко, путанно и недостоверно.
Однако за успех «перелета» говорило то, что с самой летчицей все было ясно. И как раз из ее дальнейшей биографии становится понятно, что тогда она действительно вполне благополучно перелетела линию фронта.
В нашем времени ее немногочисленные фото можно иногда найти в популярных авиационных изданиях и энциклопедиях, в какой-нибудь статье на тему «женщины-пилоты Великой Отечественной войны», обычно после фамилий летчиц из 588-го ночного легкобомбардировочного полка Е. Бершанской (кстати, тоже Евдокии), Лилии Литвяк и Екатерины Зеленко.
Особенно часто публикуют явно парадный снимок Евдокии Павловны Заровнятых, возможно, взятый откуда-нибудь из личного дела, сделанный в конце 1940 года. Там она очень серьезная, с короткой стрижкой, в гимнастерке с тремя кубарями на петлицах и орденом Красной Звезды на груди. И не скажу, что она на этом снимке так уж похожа на себя, лично я запомнил ее куда более живой и симпатичной, раскрасневшейся от мороза, маленькой и азартно-энергичной. Возможно, тут все дело в ретуши.
Казенные тексты официозных публикаций говорят следующее – лейтенант Заровнятых Е. П., «за участие в боях с белофиннами в составе Авиагруппы Особого Назначения», указом Президиума Верховного Совета СССР от 4 апреля 1940 г. была награждена орденом Красной Звезды. Учитывая, что финских броненосцев она, как сама рассказывала, не нашла, а в «Авиагруппе Особого Назначения» ее вообще сбили прямо на моих глазах, правительственную награду, по логике, могли дать только за перелет на трофее, да еще, возможно, за какую-то «особо ценную информацию». Иногда в книгах и журналах приводят и сделанный в Кремле 9 апреля 1940 г. групповой снимок награжденных правительственными наградами по тому же указу сорока бойцов и командиров, стоящих и сидящих вокруг разместившегося в центре композиции козлобородого дедушки Калинина. На этом фото наша Дуня стоит в третьем ряду второй справа, но рассмотреть там что-либо, кроме ее головы, практически невозможно.
Далее в официальной биографии нашей героини записано, что с мая 1940 по июль 1941 г. старший лейтенант Заровнятых Е. П. была инструктором на курсах повышения квалификации командного состава ВВС РККА в г. Липецке. С августа 1941 г. – на фронте, командир звена, а затем и эскадрильи в штурмовом авиаполку.
Ну а информацию про жирную финальную точку ее боевой биографии можно найти, если хорошо поискать, и в советских и в немецких источниках. Согласно нашим документам, 14 августа 1942 г. на Донском фронте звено Ил‐2 626-го ШАП (ведущий – начальник воздушно-стрелковой службы полка капитан Заровнятых Е. П. – из сводки даже нельзя понять, что это женщина!) вылетело на штурмовку вражеского переднего края, не имея (ну, разумеется!) истребительного прикрытия. Далее, если верить отчету наших штабистов, «во время отхода после штурмовки, в районе ст. Вешенская, штурмовики были перехвачены несколькими «Мессершмиттами»». Прикрывая товарищей, капитан Заровнятых Е. П. «вступила в неравный бой с фашистскими истребителями и сбила один самолет противника, прежде чем ее Ил‐2 был сбит».
Забавно, что немцы пишут о том, что 14 августа 1942 г. пара Bf‐109F‐4 из I/JG‐52, в составе ведущего, обер-лейтенанта Адольфа Диксфельда (на тот момент – 67 побед, был сбит советскими истребителями и погиб 24 июля 1943 г. на Курской дуге, в р-не населенного пункта Samodurovka, на момент гибели якобы имел на личном счету 89 побед) и ведомого унтер-офицера Эрнста Зуммера (на тот момент – 18 побед, войну закончил сдавшись американцам в южной Австрии в апреле 1945 года, в звании капитана, с якобы 32 победами на счету, в 1960—1970-е гг. служил в бундеслюфтваффе ФРГ, в отставку вышел будучи полковником, умер от инфаркта в 1993 году в Крайлсхайме, где и похоронен) атаковала в р-не населенного пункта Wioschenskaia восемь (?!) Ил‐2, штурмовавших наземные части вермахта. Согласно рапортам гитлеровских пилотов и якобы проявленной пленке фотокинопулеметов (которая до наших дней, естественно, не сохранилась), они «сбили два Ил‐2 достоверно и еще один вероятно». При этом, в рапорте ведущего указано, что один «сумасшедший Иван» (естественно, эти чертовы фрицы не могли знать, что вместо Ивана им на сей раз попалась Марья) пошел на них в лобовую атаку, в результате чего истребитель Диксфельда был поврежден и затем потребовал среднего ремонта. По итогам боя немцам засчитали 68-ю и 19-ю победы соответственно.
Позднее стали известны и другие ранее не опубликованные ни немцами, ни русскими интересные подробности. В частности, оказалось, что в составе того звена «Илов» летели исключительно молодые летчики, для которых это был первый или второй в жизни боевой вылет, к тому же два из четырех Ил‐2 были еще и повреждены зенитным огнем. Так что откровенно самоубийственное решение ведущего звена, решившего оттянуть немецкую пару на себя, имело все основания и в той ситуации, похоже, было единственно верным. Тем более что оставшиеся три Ил‐2, вопреки липовым немецким отчетам, благополучно приземлились на своем аэродроме. Гитлеровцы скромно умолчали еще и о том, что после того, как капитан Заровнятых Е. П. покинула свой подбитый Ил‐2 на парашюте, мстительные пилоты «мессеров» расстреляли ее в воздухе. Когда ее обнаружили красноармейцы, получившая девять пулевых ранений в грудь и живот (в том числе два сквозных!) летчица была еще жива. Ее доставили в расположенный в Михайловке медсанбат, где она, несмотря на все усилия врачей, и умерла спустя двое суток 16 августа 1942 года. По свидетельствам очевидцев из числа медперсонала, последними словами капитанши были такие: «Мало я этих немецких сволочей убила». И было ей на момент смерти всего лишь двадцать пять лет. Похоронена она там же, в Михайловке.
По итогам последнего боя командир 626-го ШАП майор И. И. Талдыко написал на капитана Заровнятых Е. П. представление к званию Героя Советского Союза, но дойдя до штаба Донского фронта, ее подвиг «усох» до масштабов, достойных всего лишь ордена боевого Красного Знамени (правда, тут генералов и прочих замполитов вполне можно понять – в конце лета 1942-го ситуация на фронтах была самая что ни на есть разгромная и наградами категорически не разбрасывались). В конечном итоге, 29 января 1943 года капитана Заровнятых Е. П. посмертно наградили орденом Отечественной войны 1-й степени – как выяснилось позднее, у нас тогда вообще «перенаказали и недонаградили» очень многих.
Но это был еще не конец истории. Во второй половине 1980-х имя героической летчицы попытался раскрутить, причем в совершенно спекулятивной манере, некий журналист из «Комсомольской правды» Эдуард Рарытский, похоже, начисто лишенный совести, чувства меры и литературного вкуса (в начале 1990-х этот Э. Рарытский работал в очень специфической газете «Спид-Инфо», а затем зачем-то опубликовал ряд скандальных материалов о «справедливой борьбе против российской агрессии ведомого Д. Дудаевым и А. Масхадовым героического народа Ичкерии», после чего объявил себя «жертвой имперских амбиций Кремля» и отчалил куда-то в Париж, где его следы в итоге и затерялись). Во всяком случае, именно с его «легкой руки», в позднесоветской прессе долго гуляла информация о том, что в своем последнем бою летчица дралась аж с восемью «мессерами», а один даже таранила!
Так или иначе, в 1990 г. некие активисты из числа ветеранов и прочих «врачей-общественников» вновь подняли вопрос о присвоении Заровнятых Е. П. звания Героя Советского Союза (посмертно), но, как я понял, далеко не все они дожили до момента, когда уже летом 1997 г. (судя по всему, к очередной круглой дате начала Сталинградской битвы) ей таки присвоили звание Героя России (посмертно). Правда, как это обстоятельство могло хоть что-то изменить в судьбе и биографии данной, действительно героической (без вопросов) летчицы, на могиле которой в Михайловке спустя еще десять лет установили не особо похожий на оригинал бюст (кроме того, в ее честь когда-то были названы несколько пионерских дружин и улицы в той же Михайловке и ее родном Медногорске) – даже не знаю.
Наверное, по мотивам ее биографии можно было бы снять фильм, или даже сериал, но, по здравому размышлению, все-так не стоит. Ибо «маститые» отечественные киноделы из моего времени способны на редкость легко и непринужденно вывалять в говне и сделать сказкой любую быль.
Тут за примерами особо далеко ходить не стоит. К примеру, собрался ты снимать кино про мартовский 1940 года пробег первых прототипов танков Т‐34 по маршруту Харьков – Москва – вот и снимай как оно было на самом деле, благо документов на эту тему уже опубликовано изрядно! То есть покажи в цветах и красках весь этот перманентный аврал, нервотрепку и аппаратные интриги, когда выяснилось, что война у порога, а мы, как обычно, не готовы, из Кремля мечут громы и молнии, анусы военных и политических руководителей рангом пониже воняют горелым вазелином, и при всем при этом Наркомат Обороны СССР хотел один танк, Главное Автобронетанковое Управление РККА – другой, Великий Вождь всех народов и лучший друг всех детей и физкультурников – третий, а КБ и завод могли изваять нечто четвертое! А также то, как настоящий (несомненно!) мужик Михаил Кошкин рискнул возглавить лично (но, разумеется, с разрешения парткома и директора завода, а не так по-махновски, как это представляют себе режиссеры и сценаристы!) это рискованное во всех отношениях мероприятие и был вынужден решать все технические и организационные вопросы (ведь танки-то были не серийные и в них постоянно что-то ломалось!) с помощь рук и ненормативной лексики, на тридцатиградусном морозе, от чего и получил двухстороннее воспаление легких и преждевременную смерть в сорок один год! Так нет же, надо превратить реальную историю в какой-то маразматический бред, перенести действие из зимы в лето, сдвинув события почти на полгода (и ведь в этом случае Т‐34 точно не успели бы начать массово выпускать к лету 1941 года!), зачем-то, совершенно не к месту, приплести сюда, в качестве главного «идейного вдохновителя» пробега комкора, а позже генерала армии Г. К. Жукова (который, вообще-то, до начала 1940 г. находился в Монголии, а затем, вплоть до своего назначения на пост начальника Генштаба в январе 1941 г., командовал Киевским Особым Военным Округом и, в соответствии с логикой элементарной армейской субординации, до этого самого момента просто не мог иметь никакого отношения не только к испытаниям и принятию на вооружение «тридцатьчетверки», но и ни к каким-либо другим танкам вообще, кроме, разумеется, подчиненных лично ему танков КОВО!), добавить в число испытателей некую «девочку в комбинезончике» (этакая Гаечка из «Чип и Дейл спешат на помощь»!), в свиту И. В. Сталина – какую-то странную блондинку (а это-то кто такая – переводчица с танкистского на русский, учитывая, что ни в Политбюро ЦК ВКП(б), ни в секретариате Вождя женщин, вплоть до 1953 года и даже позднее, не было вообще?!), а также гремучую смесь из каких-то полусумасшедших сектантов с недобитыми белогвардейцами (совершенно в стиле «Безумного Макса») и предельно недостоверно-карикатурных (незаметно просверлить в танке дырочку и накачать туда ядовитого газа – это, конечно, идея весьма креативная!) немецких шпионов, почему-то представленных некой бандой байкеров, возглавляемой атаманом по кличке «Череп».
Нет, то есть был относительно неплохой двухсерийный фильм «Главный Конструктор» 1980 года с Борисом Невзоровым в роли М. И. Кошкина, где все похоже на правду, правда, с оговоркой, что это кино – все-таки не стопроцентная хроника реальных событий, а лишь экранизация отнюдь не идеальной во всех отношениях (ну не Лев Толстой написал!) художественной повести «Сотворение брони», некоего Якова Резника, написанной явно «по мотивам» (ведь всех нюансов этой истории в СССР тогда еще не знали), к тому же максимально «приглаженная и причесанная» позднесоветской цензурой.
Впрочем, после того, как сценарию другого «духоподъемного» фильма аналогичных «художественных достоинств», «Т‐34», дали какой-то престижный киноприз, я с ужасом жду от российских режиссеров чего-нибудь, вроде «сугубо реалистического» фильма о космическом полете Валентины Терешковой с Сашей Бортич в главной роли… Так что, пусть лучше про покойную Евдокию Заровнятых разные там «былинники речистые» никаких фильмов не снимают, думаю, она не обидится.
Но про все это я узнал значительно позже.
А пока, едва сумбурно взлетевший «Спитфайр» исчез в ночи, на льду озера появился одинокий лыжник с заметно полегчавшим рюкзаком и винтовкой СВТ, направлявшийся в нашу сторону непередаваемым стрелковым шагом. Присмотревшись, я понял, что это Кузнецов. А кто это еще мог бы быть?