Охота на тень

— Ух ты, — восхитилась Ханне, разглядывая покрытые снегом ели, которые проносились мимо окна машины. Они были похожи на присыпанные пудрой пряники, расставленные кем-то по стойке «смирно» вдоль шоссе. Вдоль обочин тянулись высокие отвалы грязно-серого снега, похожие на бесконечно длинных змей, ползущих на север.

Линда вдруг посерьёзнела и прикусила губу.

— Чёрт возьми, Ханне. Я буду так сильно по тебе скучать.

— А я по тебе.

— Мы же можем иногда встречаться?

— Конечно, мы с тобой будем видеться, — ответила Ханне, прекрасно зная, что это ложь. У поворота на Эстертуну она сказала:

— Ты не могла бы остановить в центре? Мне нужно зайти на почту.

— Конечно. Я заеду на квартиру, заберу одеяла. Ой, прости, заберу малыша. Иди на почту, встретимся возле полицейского участка. Та тётка, что звонила на горячую линию, живёт неподалёку.

Центр Эстертуны был затянут серой дымкой. Вокруг стояли бункерообразные бетонные строения, а торговцы упрямо толклись на площади, пытаясь бороться с холодом. Люди входили и выходили из магазинчиков, а группа молодых людей оккупировала угол возле туалетной будки. Возможно, Линда именно их имела в виду, рассказывая о том, как здесь продаётся крэк прямо под носом у полиции. Или Ханне — просто жертва предубеждений, которая считала, что самые обычные ребята с периферии обязательно должны торговать наркотой?

Когда Ханне упёрлась взглядом в фонтан перед полицейским участком, она никак не могла отделаться от мысли, сколько раз упругим шагом с развевающимися за спиной волосами проходила этой дорогой Бритт-Мари тем самым летом, почти двенадцать лет назад. А Рогер Рюбэк, стоя у окна, наблюдал, как она идёт через площадь и солнце светит ей в спину, и чувствовал, как в животе у него порхают бабочки.

Рюбэк сказал Ханне, что они были просто друзьями, но Ханне подозревала, что это было не совсем так — слишком много боли отражалось в его глазах.

Линда высадила её возле почты и поехала дальше.

Ханне вылезла из машины и сразу запахнула куртку, но сырость и холод всё равно успели запустить свои щупальца под подол и в рукава. Ханне поспешила в тепло почтового отделения и менее чем за пятнадцать минут договорилась о пересылке своей корреспонденции в страну басков. Она также купила марки и конверты, потому что ей нужно было сообщить коллегам из университета о своём отъезде.

Когда Ханне двинулась к полицейскому участку короткой дорогой через площадь, уже начало смеркаться и крупные хлопья снега беззвучно спускались с тёмного бархатного неба. Ханне спряталась под небольшим козырьком на крыльце участка и стала ждать.

Прошло почти полчаса с тех пор, как Линда покинула её, и она должна была вернуться с минуты на минуту. Линда ведь собиралась забрать одеяла — а это не могло отнять много времени.

В полицейском участке кипела жизнь. Сквозь стеклянные двери Ханне видела, как ожидают приёма две женщины с талончиками в руках, а у рецепции стоит старик с тростью и шляпой и о чём-то спорит с женщиной в полицейской форме. Чуть поодаль были заняты беседой ещё несколько одетых в форму сотрудников, каждый из которых держал в руках чашку кофе.

Ханне начинала замерзать и принялась переминаться с ноги на ногу. Она снова бросила взгляд на свои наручные часы.

Сорок пять минут. Где её носит? Может быть, Линда имела в виду, что они встретятся не около участка, а внутри? После недолгих колебаний Ханне вошла внутрь.

Линды нигде не было видно, и Ханне решила обратиться к женщине за стойкой рецепции, которая, судя по всему, только что освободилась.

— Здравствуйте. Моё имя — Ханне Лагерлинд-Шён, я из Госкомиссии. У меня здесь назначена встреча с коллегой, Линдой Буман. Вы её здесь не видели?

— Ух ты, Госкомиссия! — округлив глаза, воскликнула женщина. — Нет, никого оттуда мы сегодня не видели. Но подождите немного, я спрошу у коллег.

Она исчезла за дверью и вернулась минутой позже.

— К сожалению, её никто не видел. Передать ей что-нибудь, если она появится?

— Могу я воспользоваться телефоном? — спросила Ханне.

Женщина провела её в комнатку за стойкой и указала на телефон, стоявший на маленьком письменном столике.

Ханне села на стул. Придвинула к себе аппарат и прижала палец к кнопке. Её руки так онемели от холода, что Ханне едва смогла набрать номер. А может быть, это страшное подозрение, которое пустило корни в её сознании, мешало рукам Ханне повиноваться её воле.

После трёх гудков трубку взял Роббан, и Ханне описала ему ситуацию.

— Когда вы должны были встретиться?

Ханне взглянула на часы.

— Она должна была вернуться сюда уже час назад. Я боюсь, что с ней что-то случилось.

— Случилось? Почему с ней что-то должно случиться?

— Она же отправилась в ту квартиру возле Берлинпаркен. Собиралась забрать одеяла. Не знаю, может быть, я напрасно разволновалась, но…

— Чёрт побери, — пробормотал Роббан, когда до него наконец дошёл смысл слов Ханне. — И ты позволила ей пойти туда одной?

Ханне удивилась и рассердилась одновременно.

— Что значит «позволила»? Разве моя работа — говорить Линде, что ей позволено, а что — нет?

Роббан снова выругался.

— Оставайся на месте, — скомандовал он. — Мы едем туда. Я отправлю ещё наряд патрульных.


Но Ханне не смогла сидеть на месте. Её преследовал звонкий смех Линды и взгляд Линдиных тёмных глаз. Её весёлая болтовня про свадьбу и про путешествие в Италию, и про свадебное платье, которое уже почти готово. А потом Ханне вновь подумала о Бритт-Мари.

В следующее мгновение Ханне выбежала из полицейского участка, забыв про конверты и марки.





37




Снегопад усилился, и Ханне, направляясь к Берлинпаркен, на бегу натянула на голову капюшон, но ветер тут же его сорвал. Ханне поскользнулась на льду и уже падала, но ухитрилась удержать равновесие, схватившись за фонарный столб.

Миновав винный магазин «Систембулагет» она свернула направо и ещё прибавила шаг. Едва не столкнувшись с молодой парой, которая везла детскую коляску, Ханне еле удержалась, чтобы не спросить у них, не видели ли они Линду. Потому что было вполне вероятно, что эта молодая женщина гуляла со своей коляской возле статуи на детской площадке в компании Линды. Но Ханне решила не останавливаться, потому что не могла отделаться от ощущения, что нужно спешить, очень спешить.

Волосы намокли, и талая вода начала затекать ей под ворот свитера, когда впереди среди снегопада замаячили деревья Берлинпаркен. Пальцы Ханне оцепенели от холода, а стопы онемели.

Ханне думала, что Линда могла оказаться на детской площадке. Остановилась ненадолго поболтать с одной из здешних приятельниц и задержалась.

В Италии всё заметно дешевле, чем во Франции, а еда почти такая же вкусная.

Но на детской площадке было темно и пусто.

Рядом с горкой притулился одинокий снеговичок. Вместо носа ему воткнули морковку, а вокруг шеи намотали что-то похожее на старое кухонное полотенце. Качели жалобно поскрипывали на ветру, словно скулил какой-то зверёк.

Ханне, не останавливаясь, побежала к дому, в котором побывала несколько недель назад, распахнула дверь, взбежала по лестнице и упёрлась прямо в дверь квартиры на первом этаже.

На двери не было таблички с именем, но Ханне узнала нужную дверь по небольшой царапине на древесине возле ручки.

Она постучала и стала ждать, но ничего не происходило, и тогда Ханне принялась колотить в дверь.

Стук эхом разносился по пустому подъезду.

Наконец Ханне упала на колени и осторожно заглянула в почтовую щель.

— Линда! — прокричала она. — Ты здесь?

В прихожей было темно, и всё, что Ханне смогла рассмотреть, — придверный коврик, на котором в беспорядке валялись рекламные брошюры, совсем как осенние листья на земле. Ханне показалось, что она слышит тихий скрип, за которым последовал глухой шлепок. Дуновение холодного воздуха вырвалось наружу из почтовой щели, когда Ханне аккуратно опускала заслонку на место.

Поднявшись на ноги, Ханне решительно схватилась за дверную ручку, но дверь подалась совершенно без всякого сопротивления, словно только того и ждала, чтобы впустить Ханне внутрь.

Войдя в прихожую, Ханне тут же оказалась в облаке ледяного воздуха. Словно все силы зимы устремились к ней через прихожую этой маленькой квартирки. Ханне нажала на чёрную клавишу старомодного бакелитового выключателя, но под потолком не загорелся свет. Может быть, лампа не горела ещё в прошлый её визит, Ханне не могла вспомнить. Во всяком случае, когда они наблюдали отсюда за мамочками в парке, в квартире было темно.

Ханне с осторожностью прикрыла за собой входную дверь и немного постояла, чтобы глаза привыкли к темноте. До её слуха снова долетел слабый скрип. Из кухни слышен был звук капающей воды и монотонное гудение холодильника.

Ханне сделала пару шагов вперёд. Рекламные брошюры зашуршали, прилипнув к её мокрым подошвам. Сквозь окна гостиной был виден снегопад. И тут Ханне заметила ещё кое-что.

Одно из окон было приоткрыто, и в образовавшуюся щель залетали отдельные снежинки.

Ханне сделала ещё несколько шагов вглубь прихожей — два, три, четыре, но вдруг споткнулась о какой-то предмет на полу. Поморщившись от боли, она опустила взгляд вниз.

Предмет был похож на какой-то инструмент: узкий выгнутый металлический стержень с округлой рукоятью, похожей на небольшую чашку. А рядом — ещё один стержень с маленьким зеркалом на конце.

А потом Ханне парализовало.

На полу возле дивана кто-то лежал.

В полумраке Ханне могла различить контуры человеческого тела. Сцена выглядела почти умиротворённо, будто человек просто прилёг немного отдохнуть. Руки были раскинуты в стороны, а голова немного завалилась набок, но Ханне знала, что это не послеобеденный сон. Она бегом преодолела последние шаги к гостиной и щелкнула выключателем.

В комнате стало светло, слишком светло, ибо от света не укрылось ничто: ни кровь, ни смерть, ни следы проигранной битвы.

Она лежала на полу, одетая в толстый свитер, и голая ниже пояса. Слипшиеся окровавленные волосы превратились в паклю, а черты лица едва можно было различить. Повсюду вокруг неё были большие липкие лужицы крови, которые свидетельствовали о происходившей здесь жестокой борьбе. Из ладоней торчали чёрные шляпки гвоздей, которые были до боли знакомы Ханне.

«Нет», — пронеслось в голове у Ханне, потому что она не хотела, чтобы это было правдой. Этому нельзя было позволить быть правдой. Кто угодно, только не Линда.

Кто угодно, только не Линда.

Но на полу лежала именно Линда, в этом не было никаких сомнений.

Ханне бросилась к ней. Она вспомнила, что читала где-то, что сердце может ещё биться, когда человек уже выглядит мёртвым. Ханне опустилась на пол рядом с поверженным телом, приложила ухо к груди Линды, а пальцы — к её шее. Но она не почувствовала биения пульса и не услышала ударов сердца, не ощутила дыхания. Кожа Линды была до странности холодна и выглядела ещё белее обычного. Она была похожа на хрупкий белый фарфор, контрастируя со всем этим красным и липким вокруг.

Сквозняк захлопнул окно, и оно тут же со скрипом распахнулось настежь.