Охота на тень

Сама Ханне никогда не посещала сеансы терапии и не стремилась к этому, несмотря на то, что так много времени посвятила изучению психологии и имела за плечами такой багаж, который стал бы лакомым куском для любого психотерапевта.

Но Ханне попросту считала, что не нуждается в терапии. И если Уве желает улучшить отношения с папой, разве не с ним нужно разговаривать в первую очередь, вместо терапевта?

Уве покосился на документы, разложенные по прикроватному столику.

— Дело продвигается?

— Будем надеяться.

После некоторых колебаний Ханне всё же решила рассказать о новом убийстве.

Она описала увиденное в квартире возле Берлинпаркен и объяснила Уве, чем в данный момент занята. Уве сел подле неё и одним глотком осушил её бокал.

— Боже мой, Ханне, — воскликнул он. — Ты и правда должна этим заниматься?

Ханне удивилась. Уве же психиатр. Он каждый день сталкивается с пациентами с глубокой патологией. Уж он-то один из немногих должен был понять, насколько это всё важно.

— Мы не нуждаемся в деньгах, — добавил он.

— Дело не в деньгах. Дело в том, что я хочу помочь раскрыть преступление. Ради памяти женщин, которые стали его жертвами, и ради всех тех, кто рискует стать следующей жертвой.

Уве со звоном опустил бокал на стол.

— Почему ты не можешь заняться чем-нибудь нормальным? Преподавать? Писать книги? Ты молода, красива. Талантлива. Ты можешь заниматься всем, чем захочешь, и из всех возможностей выбираешь работу с кучкой зачуханных полицейских? Ты что, действительно считаешь, что они станут прислушиваться к тебе? Думаешь, их хоть сколько-нибудь интересуют твои прекрасные умопостроения?

— Что ты имеешь в виду?

— Всего лишь то, что перед тобой открыты блестящие перспективы в науке. Так зачем тратить время на сотрудничество с полицией? Ты просто понапрасну растрачиваешь свой потенциал.

Так вот в чём была проблема.

Её работа была, по мнению Уве, недостаточно идеальной. О таком нельзя было вести беседу за одним из идеальных ужинов в обществе идеальных гостей, которые только и имели доступ на эти ужины.

Ханне оказалась настолько обескуражена, что речь изменила ей. Уве всегда был снобом, но сейчас он действительно её удивил.

Тем вечером они больше не разговаривали. Они, напротив, делали всё возможное, чтобы избежать общества друг друга, что в их просторной квартире не представляло какой-либо сложности.

Но позже, когда Ханне тихонько забралась в кровать рядом с ним, к ней пришли мысли. Они подкрались незаметно, исподволь, и подняли волну гнева в её груди.

Зачем он сказал, что она красива, какое отношение это вообще имело к делу?

Почему он считает, что никто не воспримет её всерьёз? Быть может, потому что он сам бы не воспринял?

Но в таком случае как это характеризует самого Уве?



На следующее утро Линда поджидала Ханне на рецепции здания на Кунгсхольмене. Линда была бледнее обычного, а под глазами у неё темнели полукружья осыпавшейся туши для ресниц. Одежда на ней была та же, что вчера.

— Я смогла вздремнуть всего пару часов, — пояснила Линда, не успела Ханне задать ей вопрос. — На чёртовой софе.

— Вы работали всю ночь?

Линда кивнула, застёгивая молнию на куртке.

— А репортёры начали нас атаковать с раннего утра, аккурат после семи. В основном страдает Роббан, конечно. Но тем не менее.

— Мы могли бы перенести встречу с Май Удин, — предложила Ханне. — Несмотря на то, что это важно, никакой спешки нет.

Линда отрицательно покачала головой и направилась к стеклянным дверям.

— Нет. Нужно вырваться из этой чёртовой дыры хоть на пару часов. Или я сойду с ума.

Май Удин жила в маленьком таунхаусе близ озера Тунашён, гладь которого, скованная льдом и укрытая снегом, простиралась менее чем в пятидесяти метрах от её порога.

По льду озера прогуливались, подставив лица лучам низко стоящего солнца, владельцы собак со своими питомцами и прочие жители Эстертуны. Толстый слой пушистого снега покоился на берегу, у замёрзшей кромки воды. Ветер то и дело подхватывал лёгкие белые хлопья, увлекая их за собой.

— До чёртиков красивый день, — отметила Линда, к которой за время поездки, казалось, вернулась её всегдашняя энергия. Она потопала ногами на крыльце, прежде чем позвонить в латунный дверной колокольчик.

Ханне кивнула, покосившись на опасно длинные и острые сосульки, свисавшие с желоба водосточной трубы.

Дверь открыла женщина, которой по виду можно было дать около семидесяти лет. Седые волосы лежали на её голове плотными колечками. Одета женщина была в голубое платье с высоким воротом. Поверх платья она надела потрёпанный серый фартук с воланами. Своим видом хозяйка напомнила Ханне старомодную горничную из какого-нибудь чёрно-белого фильма, которые Ханне смотрела в детстве.


Рукопожатие хозяйки оказалось крепким, а взгляд — жёстким.

— Май, — коротко представилась она, и Ханне ощутила слабый, но вполне различимый аромат фиалковых пастилок. — Надеюсь, это не займет много времени, мне нужно отправить Эрика в школу.

В кухне у Май было тепло, пахло мылом и свежевыпеченным хлебом.

Обстановка была старомодной. Тяжелый обеденный стол тёмного дерева с резными ножками, стулья с накладными подушками в комплект к нему. На окнах висели гардины с цветочным узором. Красный рождественский канделябр соседствовал на подоконнике с цветком амариллиса, проросшего сквозь мох в старом терракотовом горшке.

— Я только что сварила кофе, — сообщила Май, выставляя на стол металлический кофейник, маленькие фарфоровые чашки с цветочным узором и блюдо с печеньем.

— Вы очень добры, — сказала Линда, уселась на один из стульев с подушками и достала блокнот.

Май сняла фартук и повесила на крючок рядом с холодильником. Потом одёрнула юбку и села напротив Ханне с Линдой.

Линда разъяснила Май цель их визита. Она рассказала об убийствах вблизи Берлинпаркен, которые как две капли воды походили на убийства, произошедшие там же в семидесятых. Она опустила детали — распятые руки, предметы, вставленные в различные отверстия женского тела, детей, которые остались наедине с убитыми матерями, но взгляд Май всё равно помрачнел.

— Так я и знала, что это он вернулся. Я читала о ноябрьском убийстве, — почти беззвучно пробормотала она. — Но я не слышала ничего о вчерашнем.

Ханне кивнула.

— Такие, как он, никогда не останавливаются, — продолжала Май. — Я говорила это ещё тогда, в семидесятых.

— С кем вы об этом говорили? — поинтересовалась Линда, слегка склонив в сторону своё сердцевидное лицо.

— С засранцем, который тогда руководил расследованием. Фагерберг, если мне не изменяет память. Это ведь я им рассказала, что человек, которого в сороковых осудили за убийство в Кларе, был невиновен.

— Так вы были знакомы с Фагербергом?

Линда сделала отметку в блокноте.

— Мне хорошо знаком такой тип людей, — фыркнула Май.

— Хм, — Линда подавила зевок. — А Бритт-Мари, вы с ней когда-нибудь обсуждали расследование?

Май энергично затрясла головой, при этом ни на миллиметр не сдвинулись её уложенные аккуратными завитками волосы.

— Я была занята заботой об Эрике. В этой семье никто не хотел брать на себя ответственность. Бритт-Мари была вся в работе, а Бьёрн всегда был негодником. Уродился весь в своего отца. Я вовсе не удивилась, когда Бритт-Мари его оставила.

Линда послала Ханне весьма выразительный взгляд.

— Как вы думаете, что произошло с Бритт-Мари? — спросила Ханне.

Май поглядела на неё и подвинула ближе к гостям блюдо с печеньем.

— Угощайтесь, домашнее.

Линда взяла две маленькие печенюшки и тут же засунула одну в рот. Ханне снова вспомнились лишние килограммы, на которые попенял ей Уве, но несмотря на это, или, быть может, как раз по этой причине, она тоже решила угоститься.

— Большое спасибо, — поблагодарила она.

Май глядела в окно, скользя взглядом от недоеденного птицами комочка сала на жестяном отливе к лениво раскинувшемуся в лучах солнца озеру.

— Я могу понять, почему Бритт-Мари оставила моего сына, — сказала она коротко. — Я бы тоже так поступила. Но бросить ребёнка — это непростительно. Разве Эрик сделал ей что-то плохое?

Линда проглотила остатки печенья, запив глотком кофе, и откашлялась.

— Мы считаем, Бритт-Мари могла идти по следу Болотного Убийцы. Она никогда не упоминала ничего похожего?

— Да нет же. Я бы не забыла.

— У неё не было ежедневника, или, может быть, она вела дневник? — спросила Ханне.

— Ежедневник? Не думаю. Но если у вас есть желание, можете порыться в её вещах. Она оставила какие-то бумаги и прочее, когда сбежала. Спрошу у Эрика, может быть, он знает, где всё это.

С поразительной ловкостью Май встала из-за стола и сделала пару шагов в направлении прихожей.

— Эрик! — позвала она. — Ты не мог бы подойти?

Они услышали звук приближающихся шагов, и в дверном проеме рядом с Май показался мальчишка-подросток, с недовольной миной на угреватом лице. Его каштановые волосы были коротко пострижены на затылке, а по шее спускались длинными прядями. Руки он держал засунутыми глубоко в карманы.

— Привет, — поздоровалась Линда.

— Привет, — отозвался Эрик, глядя в пол.

— Коробка с вещами твоей матери, — обратилась к нему Май. — Ты держишь её в своей комнате?