Охота на Овечкина

– Отправимся минут через пять, – деловито сказал он. – Я только провожу домой девушку. Свободна, красавица!

Он встал. Но Фируза, услышав, что ее собираются проводить домой, отшатнулась.

– Нет-нет, я иду с вами!

После этого заявления в комнате стало тихо. Пэк и Ловчий молча уставились на нее, и молчание их было так выразительно, что девушка почувствовала, как щеки ее заполыхали огнем. И немедленно ощетинилась.

– А что такого? Я тоже хочу пойти. И пойду!

– Зачем, Фирузочка? – озадаченно спросил Михаил Анатольевич. – Вы же понимаете…

– Никому и ничего не собираюсь объяснять! Просто иду с вами, и все! – Она подбоченилась и с вызовом посмотрела на Ловчего, чья неподвижная фигура, хотя и лишенная лица, выражала наибольшее неодобрение.

Ловчий ожил.

– Ха! – презрительно сказал он. – Что называется – до первого столба. Спорить не стану. Хорошо, мы берем тебя с собой.

– Почему это – до первого столба?

– Пять минут здесь, пять минут там, – Ловчий словно бы не слышал вопроса, – разницы никакой. Стража все равно тебя не пропустит.

– Что это вдруг меня не пропустят?

– А нечего тебе там делать, вот что! Думаешь, это так просто – взять да пройти в другой мир? Да еще в такой мир? Серьезная причина должна быть – вот как у Овечкина, и то еще неизвестно, пропустят ли его…

– Меня пропустят! – сердце у Фирузы заныло, но сдаваться она не собиралась.

– Ха! – сказал Ловчий еще презрительней. – В жизни не спорил с бабами – куда проще ткнуть носом. Пошли, сама убедишься.





Глава 26




Вчетвером они вышли из крепости, и призрачный охотник остановился на поле перед аркой, к чему-то принюхиваясь и прислушиваясь. Затем махнул рукой:

– Туда!

И они зашагали в указанном направлении, в лес. Ловчий возглавлял процессию, а Пэк бежал рядом с Овечкиным и Фирузой на четырех лапах, совсем как настоящая ящерица, только янтарного цвета и размером с фокстерьера. Изящное гибкое тельце его слабо мерцало в сумеречном свете дня.

Волшебная Стража – рассказывал он по пути, – охранявшая ворота между мирами, была учреждена не так давно Великим Советом мудрецов из разных миров. О существовании этого Совета знали не многие из людей – лишь те, кто постигал высшую магию, либо же, усердно работая над собой, добивался небывалых высот духа. И из этих немногих лишь кое-кто удостаивался чести стать его членом. А в Стражу мудрецы решили набирать только представителей волшебного, иноматериального племени, существующего почти в каждом мире, – духов, призраков, эльфов да гномов, существ неуязвимых и не знающих истощения и усталости.

Сами же ворота между мирами, по словам Пэка, представляли собой естественные дыры в пространстве и времени, разделяющих эти самые миры, и нуждались они в охране по той простой причине, что провалиться в них мог совершенно нечаянно любой человек или зверь, даже не подозревающий об их существовании. Что и происходило время от времени, вызывая всевозможные недоразумения, а порою и серьезные неприятности – мало ли какое дьявольское или просто дикое создание может внезапно вывалиться неизвестно откуда! Учреждение Стражи положило конец подобным случайностям, и все проходы между мирами охранялись с тех пор самым тщательным образом. Не всегда даже и сведущий человек или волшебник мог получить разрешение пересечь границу – по закону, принятому Советом, он должен был иметь на то весьма уважительную причину. Стражники обладали широкими полномочиями, но малейшая недобросовестность в исполнении ими своих обязанностей наказывалась весьма сурово.

Однако талисманы, изготовляемые некоторыми хитроумными магами, давали им возможность открывать временные проходы в границах и шастать, где вздумается, минуя Стражу. Аркадий Степанович Каверинцев, например, был весьма искусным мастером в этом деле. Его талисманы пользовались широкой известностью в волшебных кругах задолго до учреждения Стражи. И с подобными нарушениями закона бороться было практически невозможно, ибо для чего же тогда и существует магия?..

Слушая Пэка, они успели зайти глубоко в лес. Ловчий все продолжал принюхиваться, выбирая нужное направление. И на вопрос Овечкина, что он ищет, охотник ответил загадочно:

– Самое тонкое место.

Ничего не поняв, Михаил Анатольевич покосился на Фирузу. Та шла насупившись, спрятав руки в карманы жакета, и вид у нее был такой, словно ей совершенно все равно, куда идти, и никакие волшебные стражи ее вовсе не интересуют. Овечкин чуть приотстал, поравнялся с нею и тихо спросил:

– Может, напрасно вы так, Фирузочка? Ну зачем вам, действительно, идти с нами, посудите здраво?

– А вам зачем? – огрызнулась она.

Михаил Анатольевич поежился.

– Мне что здесь пропадать, что там – и вправду все едино. А вы еще так молоды, вам…

– Отстаньте от меня, Михаил Анатольевич, – сквозь зубы сказала девушка. – Хочу и иду, и не ваше дело!

Он пожал плечами и, в очередной раз провалившись ногою в лужу, тихонько чертыхнулся. В сандалиях у него уже хлюпало – Ловчий вел их через лес напролом, игнорируя все препятствия. Конечно, ему-то что – сапоги по колено! А Пэк так и вовсе – бежит почти что по воздуху, едва касается лапками земли…

Горестные земные мысли полезли вдруг в голову Овечкину – и носки-то у него уже мокрые, и провизии-то они с собой не захватили, а путь наверняка неблизкий, и вообще – все наспех, разве так решаются важные дела? А Босоногий колдун вернется, никого не застанет – что он подумает? Под ложечкой неприятно засосало, и очень захотелось повернуть обратно, пока не поздно. Но именно в этот момент Ловчий резко остановился, поворотился кругом, еще раз принюхался и удовлетворенно заявил:

– Здесь!

Сердце у Михаила Анатольевича екнуло. Он нервно огляделся по сторонам – место это как будто ничем не отличалось от всех прочих мест в лесу. Те же мертвые деревья, та же жухлая листва под ногами…


Далее события начали развиваться с исключительной быстротой. Охотник сделал рукою широкое круговое движение и негромко произнес какое-то непонятное слово. И тут началась такая круговерть и свистопляска, что все мысли улетучились из несчастной головы Михаила Анатольевича. Его как будто завертело в сушильном барабане гигантской стиральной машины, с диким звоном и искрами из глаз, понесло куда-то, оторвав от земли… он пытался за что-нибудь ухватиться, но руки скользили по невидимой гладкой поверхности, и в довершение всего из-за непрерывных вспышек перед глазами он перестал видеть своих спутников. Его затошнило, душу обуял ужас, но, к счастью, тут же все и кончилось. Михаил Анатольевич вновь ощутил твердую почву под ногами, и хотя его еще шатало, но звон и сверкание прекратились. Спутники вновь оказались рядом – Фируза, такая же ошеломленная, как и он сам, хватающая ртом воздух, и Ловчий с Пэком, спокойные и невозмутимые, будто ничего не произошло. Кое-как переведя дух, Овечкин огляделся.

Вокруг ничего не было. Он зажмурился на секундочку, потом снова открыл глаза. Вокруг было неописуемое ничто. Бесцветная пустота. На чем ноги стояли – непонятно. У него опять закружилась голова, и он спросил слабым голосом, борясь с дурнотой:

– Где мы?

– У ворот, – ответил Ловчий. – Сейчас выйдет стражник.

Голоса их звучали глухо, едва различимо.

– А где же эти… ворота?

– Напряги воображение, – нетерпеливо сказал охотник. – Нужны тебе ворота – так увидь их!

Михаил Анатольевич некоторое время соображал, что тот имеет в виду, потом послушно напряг воображение. Даже глаза снова зажмурил для большего эффекта. Он знал только одно место, где находились ворота в другой мир, и попытался представить себе именно его. И что-то такое получилось… Во всяком случае, открыв глаза, он увидел то, что уже видел однажды ночью в Муромских лесах – поляну, окаймленную елями, костер, ночное небо, усеянное звездами. Под ногами была трава. В воздухе витал терпкий, живой запах леса и дыма.

А у костра сидел человек. Чем-то он был похож на Ловчего и одет так же, в брезентовый плащ и высокие сапоги, – по-видимому, воображение у Михаила Анатольевича было все-таки не очень развито… Но в отличие от призрачного охотника у этого человека имелось лицо, и лицо это производило приятное впечатление – здешний стражник приветливо улыбался, хотя и смотрел на них весьма пристально.

– Здравствуйте, – первым заговорил он. – Какие гости!

– Привет, – отозвался Ловчий, подходя поближе.

– Привет, коллега, – пискнул Пэк и без приглашения юркнул в костер.

Стражник поднял брови и вопросительно поглядел на Ловчего.

– Мы тоже из Стражи, – пояснил тот, усаживаясь на землю у костра. – А это с нами – парочка смертных.

– Вижу, – сказал стражник. – И что же вам понадобилось у ворот темного мира?

– Да пройти в них, братец, только и всего, – весело сказал Ловчий, и оба они засмеялись, как над доброю шуткой. Пэк присоединил к их смеху свой серебряный колокольчик.

Михаил Анатольевич осмелел, взял за руку застывшую, как изваяние, Фирузу и подвел к костру. Стражник лишь мельком посмотрел на них и вновь обратил к Ловчему уже несмеющийся взор.

– Ну, – сказал он, – объяснись, приятель!

Вместо ответа охотник вынул из кармана плаща плоскую металлическую пластинку, выточенную в форме многолучевой звезды, блеснувшую золотом в свете костра, и протянул ему на ладони. Стражник, не прикасаясь, некоторое время пристально всматривался в нее, затем кивнул.

– Ладно. Тебя и саламандру могу пропустить. А смертных…

– Ради него идем, – Ловчий указал на Овечкина. – Как сопровождающие. На нем заклятие лежит, которое можно снять только в вашем темном мире. Он, видишь ли, беглую душу – самого Хораса – обратно заточил.

Стражник повернул голову и на несколько секунд вперил свой пристальный взор в Михаила Анатольевича. И Овечкину сделалось вдруг ужасно неуютно и ужасно захотелось, чтобы тот отправил его вон отсюда, сейчас же, и никогда и никуда не пропускал. Но стражник вновь медленно кивнул, и лицо его помрачнело.

– Значит, это ты вернул его, – сказал он. – Смелый ты, однако, человек. Связаться с Хорасом… Что ж, попытай счастья. Я попробую дать ему знать, что ты идешь.

Михаил Анатольевич только глубоко вздохнул, не зная, радоваться ему или же лечь и умереть сразу, не дожидаясь продолжения путешествия. Отчего-то он начал чувствовать себя марионеткой, за которую решают другие. Но, может, это было и хорошо. Сам он вряд ли бы на что-то решился…

Стражник тем временем повернулся к Фирузе.

– Девчонка сама увязалась, – торопливо сказал Ловчий. – Нечего ей там делать, и предупреждали ее…

Стражник молчал и все смотрел на Фирузу. А та под его взглядом хмурилась, ежилась, но глаз не отводила. Наконец он открыл рот:

– Что скажешь, девушка?

– Пропусти… что я еще могу сказать?

– Зачем?

– Ну, надо мне! – хмуро сказала Фируза.

– Надо? Это не причина. Видишь ли, милая…

– Сейчас расплачусь, – пригрозила она, и голубые глаза ее действительно тут же наполнились слезами.

– Это не поможет, – сказал стражник. – Если я начну пропускать в преддверие ада каждую плачущую женщину, меня не то что уволят… даже не могу тебе сказать, что со мной сделают. Попробуй все-таки объяснить, зачем тебе туда понадобилось. Возможно, я сочту причину серьезной, хотя ничего не обещаю. Пять минут на размышления…

Тут Ловчий насмешливо хмыкнул, и Фируза неожиданно взорвалась.

– Подите вы все к черту с вашими пятью минутами! – закричала она, вскакивая на ноги. – Я говорю, что мне надо – значит, надо! Я не знаю, зачем! И ничего не могу объяснить. Вы… вы тут все такие крутые, такие умные… а у меня, может быть, предчувствие! Ну, что я могу еще сказать?..

– Предчу-увствие, – протянул стражник, сверля ее взглядом. – Предчувствия бывают разные. Ну-ка, милая, вытри глаза, успокойся. Сядь пряменько… вот так. И скажи мне – что же такое ты предчувствуешь? Сосредоточься…