Охота на охотника
Часть 23 из 30 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Ура! Не отказал! Раз согласился, чтоб она «материал» к нему домой принесла, значит, и сравнение сделает – не выбросит же. И, кстати, что это он такое странное сказал про не пугаться? Можно подумать, Арина частного сектора никогда не видела.
Ничего страшного на застроенном кривоватыми домишками «пятачке» между торчащими вокруг девятиэтажками не наблюдалось. Заборы – иногда глухие, чаще хлипкий штакетник – калитки с прорезями почтовых ящиков и разномастными цифрами адресной нумерации. На сурьминской калитке номер был белый, аккуратный, сама калитка выкрашена веселенькой зеленью. Во дворе возле здоровенной дождевой бочки копошилась замотанная в платок старуха. Платок когда-то, видимо, был расписным, но теперь потемнел, пышная бахрома уныло обвисла. Чистая баба-яга, подумала Арина.
Едва завидев ее, баба-яга оживилась, заулыбалась, разрумянилась, сразу помолодев лет на двадцать. Цепко обхватив девушку за талию, она потащила ее к крылечку:
– Пришла, деточка? Вот и наконец-то! Красавица наша! Сейчас живо-дело банька готова будет, я мигом, не сумлевайся! Бабки наши в банях рожали! И порядок был! А то ишь, завели какие-то дома специальные, одна грязь от них! В баньке-то – милое дело… И перина – чистый пух, ни единого перышка, будете как в раю на облачке…
– Мама! – устало окликнул появившийся на крыльце Сурьмин. – Это не Ксана, это с работы.
– Да как не Ксана, чего ты балаболишь… – баба-яга замахала руками в разнокалиберных перчатках: на правой – рыжей заскорузлой замши с грязной меховой оторочкой по запястью, на левой – синяя, почти новая, с белым «норвежским» орнаментом.
Но баллистик сноровисто высвободил Арину из цепких объятий и увел в дом.
– Как Ксанка моя родами умерла, так она и тронулась, – поморщившись, объяснил он. – Уж так внуков хотела, а ждали-то сразу двойню… оба не выжили. И Ксанка моя с ними. Вот мать с тех пор каждую заглянувшую во двор девушку Ксанкой и считает. Восьмой год уже. Ты не пугайся, она безобидная. Сейчас поплачет и опять пойдет баньку готовить, невестку беременную дожидаться. И откуда ей эти роды в баньке втемяшились? Сама-то в роддоме рожала, а поди ж ты… Ладно, пустое. Что у тебя?
– Вот, – Арина протянула пакетик и деревяшку, в трещине которой поблескивал металл. – Старая идентификация и еще одна пуля. Надо сравнить.
– Ты бы хоть намеком объяснила, чего так таинственно? – Сурьмин недоуменно вздернул левую бровь. – Надо – сравним, – он повертел в руках березовую «пирамидку». – Вот молодец, с носителем изъяла. А то наизвлекают своими кривыми ручками, а после обижаются, что результаты баллистической, видите ли, сомнительные. Сами помнут, поцарапают, а эксперт виноват, – ворчал он не сердито, а скорее по привычке. – Ага, а вот этой охотника застрелили, да?
Про Сурьмина говорили, что он помнит «в лицо» все проходившие через его руки боеприпасы.
– Ну да, – подтвердила Арина. – Мужик пальнул и случайно угодил в того, кто на соседнем номере стоял. Прямо в голову, тот прямо на месте и умер. По официальной во всяком случае версии.
Пассаж про «официальную версию» Сурьмин, однако, пропустил мимо ушей:
– Как – в голову? В глаз, что ли? Или в ухо?
– Почему вдруг в глаз? В затылок, кажется.
– Что ты несешь? Какой еще затылок? – он пристально вгляделся в пакетик с летальной пулей.
– Ну так… – растерялась Арина. – Разве ты не знал? Ты же идентифицировал, твоя подпись там.
– Сравнивал я, – подтвердил баллистик. – А что в голову… мне и не говорил никто. Смертельная пуля, извлеченная из тела… как его…
– Семченко, – подсказала она.
– Может, и Семченко. Из тела, понимаешь? – казалось, он изрядно растерян. – Мне пулю с сопроводиловкой принесли, карабин тоже. Я контроль отстрелял, сравнил. Слыхом не слыхивал ни про какую голову.
– Да ладно, Арсен Федотыч, успокойся, – остановила его Арина, не очень понимавшая, чего это он так раскипятился. – Ну не сказали и не сказали. Какая теперь разница?
С Сурьмина сейчас, подумалось вдруг ей, можно картину рисовать – крайняя степень изумления – для учебника по основам эмоциональной мимики. Разве что глаза не вытаращил, а в остальном – образцовая «маска оторопи».
– Вершина, ты чего, вообще? Совсем без понятия? Вот эта пуля, – он потряс пакетиком, в углу которого болтался смертоносный кусочек металла. – Вот эта вот пуля никого в голову убить не могла. Это ты понимаешь?
– Почему? – удивилась Арина.
– Ох ты ж, боженьки мои! Потому что в голове – кость! У некоторых, – он саркастически усмехнулся, – так вообще ничего другого, похоже, и нету. Сама посуди. Чтоб угодить в мозг, пуля эту кость должна пробить. Череп, я тебе скажу, довольно прочная штука. Так что вместо аккуратненькой пульки в итоге получается этакий гриб. Эх, на работе я бы тебе кучу снимков показал, и даже живьем. Да у тебя же осенью две простреленные головы в производстве были, вспомни, как пули выглядели.
– Да ладно, я и так верю, и осенние выстрелы помню. Но я ж не баллистик, может, там раз на раз не приходится. Но если ты говоришь, что вот эта – не из головы, значит, так оно и есть. Но, Арсен Федотович, как такое может быть? Мужика-то действительно выстрелом в голову убили, а получается, это какая-то другая пуля. Значит, подменили?
– Да ну тебя, – отмахнулся баллистик, – почему сразу подменили. Может, следователь перепутал. Кто там был? Скачко неуловимый? Запросто мог перепутать.
С упомянутым Скачко Арина лично знакома не была. Тот пришел работать в следственный комитет сразу после юрфака, поскакал, по выражению пахомовской секретарши Евы, годик и подался не то в адвокатуру, не то в частные консультанты – в общем, туда, где слой масла на хлебе потолще, да еще и икоркой сверху сдобрен. Совсем недавно ей самой пришлось заново расследовать одно из дел, прошедших через руки шустрого Скачко. Вот именно что «прошедших через». Осудили в итоге невиновного, а настоящий преступник остался вовсе вне подозрений. Понять, почему Сурьмин назвал следователя неуловимым, было нетрудно. Как и поверить в то, что тот просто перепутал пули.
– Да уж, Скачко – тот еще, говорят, был работничек.
– Положим, не он один, – Сурьмин брезгливо поджал губы. – Да и не пойман – сама знаешь кто. Я в том смысле, что не обязательно это его косяк, может, и у нас напортачили. Переложили или даже на сувенир кто-то прихватил.
– У вас?!!
– Чего ты удивляешься? – он дернул плечом. – Сами-то эксперты к вещдокам с почтением относятся, но тут и без нас народу хватает. Уборщицы, адвокаты, да мало ли кто по нашим коридорам шляется. Могли, кстати, и до нас перепутать. Знаешь, как бывает? Из тела одну пулю извлекли, а до следователя, если он на вскрытии не присутствовал, или там до экспертов совсем другая доехала. Пульки-то все на одно лицо. Для неспециалиста то есть. Как на мой взгляд, тут вместо летальной пули одна из контрольных затесалась. Этикеточку не на тот пакетик наклеили – и привет.
– Но ты все равно сравни, ладно? – Арина умоляюще сложила руки. – Вот с этой, что в деревяшке засела.
– Куда ж я от тебя денусь.
Позвонил он уже на следующий день, ближе к вечеру, бодро сообщив:
– Вершина, с тебя коньяк!
– Зачем тебе? – автоматически удивилась она. – Ты же не пьешь, – Сурьмин страшно заботился о своем здоровье, даже зимой, бывало, в лабораторию на велосипеде приезжал.
– Подарю кому-нибудь, – небрежно бросил он. – Короче, я сделал.
– Арсен Федотыч, не томи! – взмолилась она.
Сурьмин удовлетворенно хмыкнул:
– Ладно, записывай. Все пули идентичны – ну в смысле выпущены из одного и того же оружия. Это я про твою из деревяшки и контрольные с того карабина.
– А та, что числится смертельной?
– Ан-нал-логично, – промурлыкал эксперт голосом мультперсонажа. – В смысле, все предъявленные пули отстреляны из одного оружия. Ну а насчет той, что якобы летальная, я тебе уже говорил. Если тебе сказали, что ее извлекли из чьей-то головы – тебя сильно обманули.
– А можно определить… ну если она не из головы… можно предположить, откуда она?
– Разве что предположить, не под протокол. Но – да, в общем, можно. Точно не кость и не что-то настолько же твердое. Да, я тебе сказал, что похожа на контрольные, но – не совсем. Они-то вовсе чистенькие, без малейших деформаций, для того, собственно, пулеуловители и придуманы, чтоб все особенности конкретного ствола видеть. А эта все же слегка деформирована. Ну ты видела. Не до гриба, но приплюснута.
– То есть тут что-то среднее? Между серьезным препятствием и фактическим отсутствием препятствия?
– Как-то так, – подтвердил Сурьмин. – Будешь смеяться, но деформации очень похожи на ту, которую ты в куске березы принесла. С немалой долей вероятности могу предположить, что стреляли во что-то деревянное. Мягко деревянное – то есть не самшит, не черное дерево, даже не дуб – липа, береза опять же. Ну как, это тебе что-то дает?
– Может быть… – задумчиво проговорила Арина и начала было рассыпаться в благодарностях, но баллистик, не дослушав, отключился.
Кто угодно может зайти, повторяла она давешнюю сурьминскую фразу, глядя на зажатую в руке телефонную трубку. Что-то с этим предметом нужно было сделать. Кажется, положить в карман? Или хотя бы на стол? Впрочем, это неважно. Кто угодно…
И Халыч посоветовал искать «рядом».
И, значит, доверять нельзя никому. Сама, все сама.
При мысли о третьей ночевке на кабинетных стульях ребра протестующе заныли: нас недавно ногами пинали, мы еще в себя не пришли, а ты нас на стулья укладываешь?!
Нападение, после которого она действительно не совсем еще оправилась, было диким и абсолютно, абсолютно непонятным.
Нападавший не требовал ни телефон, ни деньги, не искал золотых украшений. Он напал не чтобы ограбить, он просто… напал. Повалил на мерзлый асфальт, пинал ногами, шипел яростно. То ли случайный хулиган, несомый внезапным всплеском агрессивности, вызванной воздействием алкоголя или еще каких-то веществ, то ли… не хулиган и не случайный?
Примерещилось ей, или нападавший действительно это сказал? Даже не сказал – прошипел: «Кто тебя прос-сил лез-зть, куда не прос-сят!» Смешная фраза, если подумать. Хотя в тот момент было, конечно, не до смеха. Может, и не бормотал нападавший ничего такого? Может, Арина все выдумала? Когда больно и страшно, чего только не померещится.
Потому что – куда это она «лезла»? Такая фраза могла бы прозвучать, к примеру, из уст какой-нибудь ревнивой идиотки. Но кого к ней ревновать, кроме Дениса? А у него вроде давно уже никого постоянного не было. Может, он лукавит? Или, еще вероятнее, просто ошибается: девочки из одного-единственного свидания способны много чего напридумывать. Как в «Золушке»: мама, принц посмотрел на меня три раза! И в голове у девицы уже готова история любви на всю жизнь, вплоть до имен для будущих внуков. А если условный принц и думать не думает о продолжении, тут да, можно и взбеситься. Вот только обиженные девицы все больше по угрожающим звонкам и смскам специализируются. Могут гадость какую-нибудь к порогу подбросить. Но – реальное нападение? Да еще такое… убедительное.
Тут куда вероятнее то, что в криминальных репортажах именуют «связью с профессиональной деятельностью потерпевшего». Следователю могут мстить – за старые дела, или могут пугать в связи с делами текущими. Все это возможно. И все это совершенно не лезет ни в какие ворота. За что – мстить? По каким сегодняшним делам – пугать?
Еще и двух лет не прошло, как она после развода вернулась из Питера домой. Чьи-то интересы в процессе следствия затронуть, или испугать кого-то – настолько – вроде бы пока не случалось. Откуда бы взяться настолько остервенелым врагам? Да и дел по-настоящему серьезных – так, чтобы кто-то настоящую злобу затаил – через ее руки пока не проходило. Разве что мать того зачинщика ресторанной драки со смертельным исходом, убедившая себя в том, что злая следовательша специально засадила ее «кровиночку»? Кровиночке, к слову, почти полтинник, но мамаша его возненавидела Арину, что называется, смертельно, в зале суда ее чуть не оттаскивать пришлось. Но она почти старуха, а нападавший был несомненно молод. Гибкий, стремительный, как вставший на дыбы леопард.
Может, Арину с кем-то перепутали? Все-таки темно было, росту она среднего, куртка и джинсы тоже вполне обыкновенные. Может, это вовсе и не ей предназначались все те удары и та фраза про «лезть куда не просят»?
В таком случае – понял ли нападавший, что ошибся? Скорее нет, чем да: Арина с тех пор регулярно просматривала сводки происшествий по району – похожих нападений не было. А если объектом была она сама, почему тот, темный и стремительный, больше не появлялся?
И не посоветуешься ни с кем, вот жалость. Рассказывать о нападении она не стала никому – ни Пахомову, ни даже Денису. Первые дни, когда даже вздохнуть было больно, он был в отъезде, а когда вернулся, самочувствие было уже вполне терпимым.
Но провести еще одну ночь на сдвинутых в ряд кабинетных стульях? Бр-р. Она купила пару водолазок и упаковку трусиков – там и сям по городу попадались машины, с которых заезжие узбеки торговали трикотажным бельем, добротным (Узбекистан – хлопковая республика) и буквально за копейки. С утра, когда в здании не было еще никого кроме дежурных внизу, обтиралась в туалете мокрым бумажным полотенцем. И мечтала о нормальном душе.
Вздохнув, Арина, вместо того чтобы отложить телефон, полезла в быстрый набор.
Денис отозвался после первого же гудка:
– Привет, только хотел тебе позвонить…
– До меня дошло, что некоторые люди занимаются благотворительностью, подкармливают голодных следователей. Ты не в курсе, где таких людей найти?
– За тобой заехать или ты сама?
– Лучше я сама, а ты придумай что-нибудь, а? Я бы сейчас лошадь съела!
Он хмыкнул:
– Лошадь жалко. И где ж я тебе ее на ночь глядя возьму? Ладно, что-нибудь придумаю.
* * *
С террасы федяйкинского пентхауса тело несчастного бизнесмена внизу казалось совсем крошечным. Странно, подумала Арина, тут же всего восьмой этаж, а такое впечатление, что не меньше тридцатого.
Просторный двор до краев – будь то восьмой этаж или пятидесятый – заполняла та особая теплая свежесть, которая бывает только в мае, если он выдался жарким, и только ранним-ранним утром. Когда до дневного пекла еще несколько часов, и воздух напоминает прохладную, кристально прозрачную воду – пей не напьешься. Почему утро, снова удивилась она, он же в полдень погиб…
Ничего страшного на застроенном кривоватыми домишками «пятачке» между торчащими вокруг девятиэтажками не наблюдалось. Заборы – иногда глухие, чаще хлипкий штакетник – калитки с прорезями почтовых ящиков и разномастными цифрами адресной нумерации. На сурьминской калитке номер был белый, аккуратный, сама калитка выкрашена веселенькой зеленью. Во дворе возле здоровенной дождевой бочки копошилась замотанная в платок старуха. Платок когда-то, видимо, был расписным, но теперь потемнел, пышная бахрома уныло обвисла. Чистая баба-яга, подумала Арина.
Едва завидев ее, баба-яга оживилась, заулыбалась, разрумянилась, сразу помолодев лет на двадцать. Цепко обхватив девушку за талию, она потащила ее к крылечку:
– Пришла, деточка? Вот и наконец-то! Красавица наша! Сейчас живо-дело банька готова будет, я мигом, не сумлевайся! Бабки наши в банях рожали! И порядок был! А то ишь, завели какие-то дома специальные, одна грязь от них! В баньке-то – милое дело… И перина – чистый пух, ни единого перышка, будете как в раю на облачке…
– Мама! – устало окликнул появившийся на крыльце Сурьмин. – Это не Ксана, это с работы.
– Да как не Ксана, чего ты балаболишь… – баба-яга замахала руками в разнокалиберных перчатках: на правой – рыжей заскорузлой замши с грязной меховой оторочкой по запястью, на левой – синяя, почти новая, с белым «норвежским» орнаментом.
Но баллистик сноровисто высвободил Арину из цепких объятий и увел в дом.
– Как Ксанка моя родами умерла, так она и тронулась, – поморщившись, объяснил он. – Уж так внуков хотела, а ждали-то сразу двойню… оба не выжили. И Ксанка моя с ними. Вот мать с тех пор каждую заглянувшую во двор девушку Ксанкой и считает. Восьмой год уже. Ты не пугайся, она безобидная. Сейчас поплачет и опять пойдет баньку готовить, невестку беременную дожидаться. И откуда ей эти роды в баньке втемяшились? Сама-то в роддоме рожала, а поди ж ты… Ладно, пустое. Что у тебя?
– Вот, – Арина протянула пакетик и деревяшку, в трещине которой поблескивал металл. – Старая идентификация и еще одна пуля. Надо сравнить.
– Ты бы хоть намеком объяснила, чего так таинственно? – Сурьмин недоуменно вздернул левую бровь. – Надо – сравним, – он повертел в руках березовую «пирамидку». – Вот молодец, с носителем изъяла. А то наизвлекают своими кривыми ручками, а после обижаются, что результаты баллистической, видите ли, сомнительные. Сами помнут, поцарапают, а эксперт виноват, – ворчал он не сердито, а скорее по привычке. – Ага, а вот этой охотника застрелили, да?
Про Сурьмина говорили, что он помнит «в лицо» все проходившие через его руки боеприпасы.
– Ну да, – подтвердила Арина. – Мужик пальнул и случайно угодил в того, кто на соседнем номере стоял. Прямо в голову, тот прямо на месте и умер. По официальной во всяком случае версии.
Пассаж про «официальную версию» Сурьмин, однако, пропустил мимо ушей:
– Как – в голову? В глаз, что ли? Или в ухо?
– Почему вдруг в глаз? В затылок, кажется.
– Что ты несешь? Какой еще затылок? – он пристально вгляделся в пакетик с летальной пулей.
– Ну так… – растерялась Арина. – Разве ты не знал? Ты же идентифицировал, твоя подпись там.
– Сравнивал я, – подтвердил баллистик. – А что в голову… мне и не говорил никто. Смертельная пуля, извлеченная из тела… как его…
– Семченко, – подсказала она.
– Может, и Семченко. Из тела, понимаешь? – казалось, он изрядно растерян. – Мне пулю с сопроводиловкой принесли, карабин тоже. Я контроль отстрелял, сравнил. Слыхом не слыхивал ни про какую голову.
– Да ладно, Арсен Федотыч, успокойся, – остановила его Арина, не очень понимавшая, чего это он так раскипятился. – Ну не сказали и не сказали. Какая теперь разница?
С Сурьмина сейчас, подумалось вдруг ей, можно картину рисовать – крайняя степень изумления – для учебника по основам эмоциональной мимики. Разве что глаза не вытаращил, а в остальном – образцовая «маска оторопи».
– Вершина, ты чего, вообще? Совсем без понятия? Вот эта пуля, – он потряс пакетиком, в углу которого болтался смертоносный кусочек металла. – Вот эта вот пуля никого в голову убить не могла. Это ты понимаешь?
– Почему? – удивилась Арина.
– Ох ты ж, боженьки мои! Потому что в голове – кость! У некоторых, – он саркастически усмехнулся, – так вообще ничего другого, похоже, и нету. Сама посуди. Чтоб угодить в мозг, пуля эту кость должна пробить. Череп, я тебе скажу, довольно прочная штука. Так что вместо аккуратненькой пульки в итоге получается этакий гриб. Эх, на работе я бы тебе кучу снимков показал, и даже живьем. Да у тебя же осенью две простреленные головы в производстве были, вспомни, как пули выглядели.
– Да ладно, я и так верю, и осенние выстрелы помню. Но я ж не баллистик, может, там раз на раз не приходится. Но если ты говоришь, что вот эта – не из головы, значит, так оно и есть. Но, Арсен Федотович, как такое может быть? Мужика-то действительно выстрелом в голову убили, а получается, это какая-то другая пуля. Значит, подменили?
– Да ну тебя, – отмахнулся баллистик, – почему сразу подменили. Может, следователь перепутал. Кто там был? Скачко неуловимый? Запросто мог перепутать.
С упомянутым Скачко Арина лично знакома не была. Тот пришел работать в следственный комитет сразу после юрфака, поскакал, по выражению пахомовской секретарши Евы, годик и подался не то в адвокатуру, не то в частные консультанты – в общем, туда, где слой масла на хлебе потолще, да еще и икоркой сверху сдобрен. Совсем недавно ей самой пришлось заново расследовать одно из дел, прошедших через руки шустрого Скачко. Вот именно что «прошедших через». Осудили в итоге невиновного, а настоящий преступник остался вовсе вне подозрений. Понять, почему Сурьмин назвал следователя неуловимым, было нетрудно. Как и поверить в то, что тот просто перепутал пули.
– Да уж, Скачко – тот еще, говорят, был работничек.
– Положим, не он один, – Сурьмин брезгливо поджал губы. – Да и не пойман – сама знаешь кто. Я в том смысле, что не обязательно это его косяк, может, и у нас напортачили. Переложили или даже на сувенир кто-то прихватил.
– У вас?!!
– Чего ты удивляешься? – он дернул плечом. – Сами-то эксперты к вещдокам с почтением относятся, но тут и без нас народу хватает. Уборщицы, адвокаты, да мало ли кто по нашим коридорам шляется. Могли, кстати, и до нас перепутать. Знаешь, как бывает? Из тела одну пулю извлекли, а до следователя, если он на вскрытии не присутствовал, или там до экспертов совсем другая доехала. Пульки-то все на одно лицо. Для неспециалиста то есть. Как на мой взгляд, тут вместо летальной пули одна из контрольных затесалась. Этикеточку не на тот пакетик наклеили – и привет.
– Но ты все равно сравни, ладно? – Арина умоляюще сложила руки. – Вот с этой, что в деревяшке засела.
– Куда ж я от тебя денусь.
Позвонил он уже на следующий день, ближе к вечеру, бодро сообщив:
– Вершина, с тебя коньяк!
– Зачем тебе? – автоматически удивилась она. – Ты же не пьешь, – Сурьмин страшно заботился о своем здоровье, даже зимой, бывало, в лабораторию на велосипеде приезжал.
– Подарю кому-нибудь, – небрежно бросил он. – Короче, я сделал.
– Арсен Федотыч, не томи! – взмолилась она.
Сурьмин удовлетворенно хмыкнул:
– Ладно, записывай. Все пули идентичны – ну в смысле выпущены из одного и того же оружия. Это я про твою из деревяшки и контрольные с того карабина.
– А та, что числится смертельной?
– Ан-нал-логично, – промурлыкал эксперт голосом мультперсонажа. – В смысле, все предъявленные пули отстреляны из одного оружия. Ну а насчет той, что якобы летальная, я тебе уже говорил. Если тебе сказали, что ее извлекли из чьей-то головы – тебя сильно обманули.
– А можно определить… ну если она не из головы… можно предположить, откуда она?
– Разве что предположить, не под протокол. Но – да, в общем, можно. Точно не кость и не что-то настолько же твердое. Да, я тебе сказал, что похожа на контрольные, но – не совсем. Они-то вовсе чистенькие, без малейших деформаций, для того, собственно, пулеуловители и придуманы, чтоб все особенности конкретного ствола видеть. А эта все же слегка деформирована. Ну ты видела. Не до гриба, но приплюснута.
– То есть тут что-то среднее? Между серьезным препятствием и фактическим отсутствием препятствия?
– Как-то так, – подтвердил Сурьмин. – Будешь смеяться, но деформации очень похожи на ту, которую ты в куске березы принесла. С немалой долей вероятности могу предположить, что стреляли во что-то деревянное. Мягко деревянное – то есть не самшит, не черное дерево, даже не дуб – липа, береза опять же. Ну как, это тебе что-то дает?
– Может быть… – задумчиво проговорила Арина и начала было рассыпаться в благодарностях, но баллистик, не дослушав, отключился.
Кто угодно может зайти, повторяла она давешнюю сурьминскую фразу, глядя на зажатую в руке телефонную трубку. Что-то с этим предметом нужно было сделать. Кажется, положить в карман? Или хотя бы на стол? Впрочем, это неважно. Кто угодно…
И Халыч посоветовал искать «рядом».
И, значит, доверять нельзя никому. Сама, все сама.
При мысли о третьей ночевке на кабинетных стульях ребра протестующе заныли: нас недавно ногами пинали, мы еще в себя не пришли, а ты нас на стулья укладываешь?!
Нападение, после которого она действительно не совсем еще оправилась, было диким и абсолютно, абсолютно непонятным.
Нападавший не требовал ни телефон, ни деньги, не искал золотых украшений. Он напал не чтобы ограбить, он просто… напал. Повалил на мерзлый асфальт, пинал ногами, шипел яростно. То ли случайный хулиган, несомый внезапным всплеском агрессивности, вызванной воздействием алкоголя или еще каких-то веществ, то ли… не хулиган и не случайный?
Примерещилось ей, или нападавший действительно это сказал? Даже не сказал – прошипел: «Кто тебя прос-сил лез-зть, куда не прос-сят!» Смешная фраза, если подумать. Хотя в тот момент было, конечно, не до смеха. Может, и не бормотал нападавший ничего такого? Может, Арина все выдумала? Когда больно и страшно, чего только не померещится.
Потому что – куда это она «лезла»? Такая фраза могла бы прозвучать, к примеру, из уст какой-нибудь ревнивой идиотки. Но кого к ней ревновать, кроме Дениса? А у него вроде давно уже никого постоянного не было. Может, он лукавит? Или, еще вероятнее, просто ошибается: девочки из одного-единственного свидания способны много чего напридумывать. Как в «Золушке»: мама, принц посмотрел на меня три раза! И в голове у девицы уже готова история любви на всю жизнь, вплоть до имен для будущих внуков. А если условный принц и думать не думает о продолжении, тут да, можно и взбеситься. Вот только обиженные девицы все больше по угрожающим звонкам и смскам специализируются. Могут гадость какую-нибудь к порогу подбросить. Но – реальное нападение? Да еще такое… убедительное.
Тут куда вероятнее то, что в криминальных репортажах именуют «связью с профессиональной деятельностью потерпевшего». Следователю могут мстить – за старые дела, или могут пугать в связи с делами текущими. Все это возможно. И все это совершенно не лезет ни в какие ворота. За что – мстить? По каким сегодняшним делам – пугать?
Еще и двух лет не прошло, как она после развода вернулась из Питера домой. Чьи-то интересы в процессе следствия затронуть, или испугать кого-то – настолько – вроде бы пока не случалось. Откуда бы взяться настолько остервенелым врагам? Да и дел по-настоящему серьезных – так, чтобы кто-то настоящую злобу затаил – через ее руки пока не проходило. Разве что мать того зачинщика ресторанной драки со смертельным исходом, убедившая себя в том, что злая следовательша специально засадила ее «кровиночку»? Кровиночке, к слову, почти полтинник, но мамаша его возненавидела Арину, что называется, смертельно, в зале суда ее чуть не оттаскивать пришлось. Но она почти старуха, а нападавший был несомненно молод. Гибкий, стремительный, как вставший на дыбы леопард.
Может, Арину с кем-то перепутали? Все-таки темно было, росту она среднего, куртка и джинсы тоже вполне обыкновенные. Может, это вовсе и не ей предназначались все те удары и та фраза про «лезть куда не просят»?
В таком случае – понял ли нападавший, что ошибся? Скорее нет, чем да: Арина с тех пор регулярно просматривала сводки происшествий по району – похожих нападений не было. А если объектом была она сама, почему тот, темный и стремительный, больше не появлялся?
И не посоветуешься ни с кем, вот жалость. Рассказывать о нападении она не стала никому – ни Пахомову, ни даже Денису. Первые дни, когда даже вздохнуть было больно, он был в отъезде, а когда вернулся, самочувствие было уже вполне терпимым.
Но провести еще одну ночь на сдвинутых в ряд кабинетных стульях? Бр-р. Она купила пару водолазок и упаковку трусиков – там и сям по городу попадались машины, с которых заезжие узбеки торговали трикотажным бельем, добротным (Узбекистан – хлопковая республика) и буквально за копейки. С утра, когда в здании не было еще никого кроме дежурных внизу, обтиралась в туалете мокрым бумажным полотенцем. И мечтала о нормальном душе.
Вздохнув, Арина, вместо того чтобы отложить телефон, полезла в быстрый набор.
Денис отозвался после первого же гудка:
– Привет, только хотел тебе позвонить…
– До меня дошло, что некоторые люди занимаются благотворительностью, подкармливают голодных следователей. Ты не в курсе, где таких людей найти?
– За тобой заехать или ты сама?
– Лучше я сама, а ты придумай что-нибудь, а? Я бы сейчас лошадь съела!
Он хмыкнул:
– Лошадь жалко. И где ж я тебе ее на ночь глядя возьму? Ладно, что-нибудь придумаю.
* * *
С террасы федяйкинского пентхауса тело несчастного бизнесмена внизу казалось совсем крошечным. Странно, подумала Арина, тут же всего восьмой этаж, а такое впечатление, что не меньше тридцатого.
Просторный двор до краев – будь то восьмой этаж или пятидесятый – заполняла та особая теплая свежесть, которая бывает только в мае, если он выдался жарким, и только ранним-ранним утром. Когда до дневного пекла еще несколько часов, и воздух напоминает прохладную, кристально прозрачную воду – пей не напьешься. Почему утро, снова удивилась она, он же в полдень погиб…