Охота на охотника
Часть 24 из 26 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Она тебя убить пыталась, – Авдотья разглядывала его и не морщилась, и только от внимания этого становилось слегка не по себе. – Девица эта. Иначе зачем тебе ее убивать?
– Может, оттого, что я сволочь кровожадная?
– Это тебе кто сказал?
– Это все говорят.
– Не верь, – она отмахнулась и мягко спросила: – Очень чешется?
– Очень, – Стрежницкий даже руки за спину убрал, потому как после этого вопроса зуд сделался вовсе невыносимым. И главное, свербела не глазница, а внутри, и потому хотелось неприлично сунуть палец в дыру и почесать, что было бы не только неразумно, но и, как он подозревал, довольно-таки опасно.
– Терпи.
– Терплю.
Она поднялась, подошла и встала рядом, осторожно коснулась волос. И это прикосновение было до того неожиданным, совершенно неправильным, что Стрежницкий замер.
– Я целитель так себе… но могу позвать Одовецкую. У нее наверняка что-то есть, чтобы не зудело. Хочешь?
– Хочу.
А она с места не сдвинулась.
Красивая.
Пожалуй, прежде он не замечал, до чего она красивая… да и вовсе не смотрел на нее как на женщину, благо иных хватало, попроще…
Понятней.
А тут дочка старого приятеля… диковатая, по столичным меркам и вовсе чистая варварка. Верхом носилась по пустошам местным, женского седла не признавая.
Лис пугала.
Тетеревов стреляла. Она вовсе стреляла отменно, вспомнилось вдруг, как Пружанский хвастался, что без промаху бьет… он сына хотел, вот и вырастил. Правда, в женском обличье.
Слишком уж женском.
– Бестолочь ты, – вздохнула Авдотья. – Помираешь и помираешь… помер бы, я бы, может, и успокоилась… а так… никаких нервов не напасешься.
И за волосы дернула. И отступила, будто дразня.
Надобно гнать этакие мысли дурноватые. Пружанский не простит интрижки, а на больше… ей кто-то другой нужен, чтобы и деньги, и титул, и совесть, что важнее. А Стрежницкий как был паршивой овцой, так ею и останется, теперь уже не переделаешь.
– Помру, – пообещал он зачем-то. – Когда-нибудь…
– Только попробуй! – Авдотья показала кулак и всхлипнула. – Я папеньке пожалуюсь. И он тебя… он тебя с того свету достанет!
Зная Пружанского, можно было сказать, что и вправду достанет.
Почему-то это вдруг успокоило.
С Весницким, как выяснилось, получилось до невозможности глупо. Димитрий, перелистывая страницы, не мог отделаться от мысли, что нелепость этого случая достойна того, чтобы войти в учебники. Был Весницкий весьма охоч до девиц определенного поведения, причем по извращенному вкусу своему предпочитал он вовсе не молоденьких, но таких, которые постарше и подурней. Что уж влекло его в изъеденных франкской хворью шлюхах, Димитрий понять не мог, как ни пытался, однако же, как после выяснилось, Весницкий был завсегдатаем в прибрежных тавернах, где собирался самый цвет городского дна…
Пил. Играл. Выискивал себе развлечение на ночь. И платил щедро, это да… В тот раз что-то пошло не так. То ли опиум оказался крепче обычного, то ли яду в ром плеснули, главное, когда потасовка началась, Весницкий не использовал силу, за что и был наказан: небось череп и магу проломить могут, не посмотрят, что сильный и рода древнего.
Тело нашли у воды, раздетое, разутое, лишенное даже белья. И опознать-то опознали по родовому клейму, а там уж завертелось. Виновных нашли и даже казнили, а род предпочел сделать вид, что ничего-то особого и не было.
Как не было в роду и девиц, ни по имени Катерина, ни по какому другому. Вернее, имелась, конечно, супруга Весницкого-младшего, а у нее две сестры, но обе пребывали в холодных стенах дорогого пансиона.
Его, конечно, проверят, но Димитрий подозревал, что ничего проверка эта не покажет.
– И что у нас есть? – Лешек перекатывал меж пальцами полупрозрачный белый камушек, будто молока капля застыла. – Есть моя тетушка, некогда чудом выжившая, а после сгинувшая. Она от престола отказалась, а Книга утверждает, будто детей у нее нет, хотя матушка говорила, что она была в положении, но, видать, не сложилось.
Камень замер, а лицо Лешека исказила гримаса.
– Книге стоит верить. Из других родичей только самые дальние остались. У них, может, крови и хватит, только наши не примут бритта… а они бритты и есть.
Димитрий раскладывал на столе карточки с именами.
Ужковские, которые, помнится, не раз писали письма, требуя вернуть их роду волынские вотчины, потерянные при Смуте, а после волей императора получившие новых хозяев. Тогда-то Ужковских полагали исчезнувшими, кто ж знал, что они при франкском троне убежище нашли, чтобы после с претензиями вернуться. И сейчас при дворе оживились. Женщин, правда, отослали, с ними и внук Ужковского на воды отправился – воды в нынешнем году зело популярны стали. Сам старик с двумя сыновьями в Арсинор прибыл, но во дворец не явился, сказался больным. И не иначе, как для оплаты целителей снял со счета сорок тысяч рублей золотом.
Патриаршие – еще одно почтенное семейство, крепко новыми порядками недовольное. Пусть не из древних, но все одно родовитые, а государь с этой родовитостью считаться отказался. И Сеньку Патриаршего за буйный нрав и кабацкую драку, в которой он умудрился человеку череп раскроить, судили и приговорили к ссылке.
Эти во дворец являются, а еще привели с собой отряд наемников-австров, мол, личная гвардия и безопасности ради.
Куверецкие, Шамыржины…
Челобитная от почтенного купечества, на свои деньги нанявшего охрану подворьев, правда, вышло ее без малого несколько тысяч человек… купцы – народец ушлый, опытный и знают, что если полыхнет Арсинор, то и слободу их тихую заденет.
– И получается, что…
– А если незаконнорожденный? – поинтересовался Димитрий. – Их твоя Книга видит?
– Видит. Кровь – она кровь и есть, а все эти штуки с законностью придумали люди. Так отец сказал.
Ясно.
Вернее, неясно. Что бунт зреет, так тут оно понятно, и когда бунтовать станут, и даже имена крикунов, которые должны толпу поднять, выяснили. Только вот одно неясно, кто их нанял, то есть платили те же Ужковские с Патриаршими и прочими сочувствующими, но сами собой они бы не посмели.
Кто-то нашел недовольных.
Сумел договориться.
Вложил в дурноватые их головы мыслишки о бунте… и ведь поверили. Вон Ужковские, уж на что осторожны, прежнюю Смуту пересидели, только в землях ущерб претерпевши, а тут влезли по самое не могу. Стало быть, убедителен был тот, кто дело это затеял.
– Понятно… – Димитрий поскреб переносицу. – А если ее прячут?
– Кровь? – камешек в Лешековой руке растекся лужицей, а после собрался.
– Ее самую… смотри, ты знаешь, что Книга есть. Если имеется другой наследник, он тоже знает, что Книга есть. И тебе достаточно спросить…
– Если бы это было так просто…
Лешек потемнел лицом.
– Непросто, – согласился Димитрий. – Но и не невозможно. Он знал, что ты спросишь. Так мог ли знать, что она ответит?
Лешек задумался.
Он сел на ковер, скрестивши ноги, и принялся разминать камушек. Он то вытягивал его каменною нитью, то скатывал ее, то сплющивал…
Вздыхал.
И наконец покачал головой:
– Не знаю… я теперь понял, что не знаю многого. Отец ведь не должен был становиться императором. Он и до взрослых лет чудом дожил, и его не учили. А он, стало быть, не смог научить меня. И я просто не могу представить себе способ укрыться от нее. Она ведь на крови сделана, с кровью связана, и если бы способ был, неужели тетушка им не воспользовалась бы?
Он обернул каменную полоску вокруг мизинчика.
– Но, с другой стороны, она женщина, ей тоже далеко не все рассказывали. Я думаю, что если бы она родила ребенка и спрятала его, то… почему не спряталась сама? А вдруг бы отец решил проверить? Вдруг бы он к Книге спустился? Решился бы на то, что сделал я…
Димитрий молчал, не мешая другу. А тот, задумчивый, продолжал:
– Но Книга не ответит просто так. Она требует платы. И одно дело – платить за империю, а другое – за собственное любопытство… Нет, это лишено смысла. Если прятать, то и мать, и дитя. И она ведь жива сейчас. Правда, где-то в северных колониях обретается, полагаю, давно, да… И нет, Книге не важно расстояние…
Димитрий чуть наклонил голову.
Если бывшая цесаревна, не поверив, что братец не станет искать ее, сбежала в колонии, где, как известно, отыскать кого-то презатруднительно, то… что получается?
Ничего.
Детей у нее нет или она их спрятала… А смысл, если она и без того в колониях прячется?
Не выходит, и все-таки… все-таки что-то мешает поверить, будто нет других наследников. Должны быть… кто-то, кто пребывает рядом… небось выходец из колоний привлек бы внимание, значит, это кто-то другой, связанный и с Ветрицким, который что-то да знал…
– А что с Брасовой?
– Ничего, – Лешек моргнул. – А ведь и вправду ничего, она жива… Во всяком случае, Книга уверена в этом…
Хорошо это или плохо? Непонятно пока.
– И как она… увидела?
– Венчание. Мы венчаемся на крови, а эту связь так просто не разрушить. Книга знает. Она не вышла замуж вновь. Живет в Арсиноре…
И детей не имеет.
– Может, оттого, что я сволочь кровожадная?
– Это тебе кто сказал?
– Это все говорят.
– Не верь, – она отмахнулась и мягко спросила: – Очень чешется?
– Очень, – Стрежницкий даже руки за спину убрал, потому как после этого вопроса зуд сделался вовсе невыносимым. И главное, свербела не глазница, а внутри, и потому хотелось неприлично сунуть палец в дыру и почесать, что было бы не только неразумно, но и, как он подозревал, довольно-таки опасно.
– Терпи.
– Терплю.
Она поднялась, подошла и встала рядом, осторожно коснулась волос. И это прикосновение было до того неожиданным, совершенно неправильным, что Стрежницкий замер.
– Я целитель так себе… но могу позвать Одовецкую. У нее наверняка что-то есть, чтобы не зудело. Хочешь?
– Хочу.
А она с места не сдвинулась.
Красивая.
Пожалуй, прежде он не замечал, до чего она красивая… да и вовсе не смотрел на нее как на женщину, благо иных хватало, попроще…
Понятней.
А тут дочка старого приятеля… диковатая, по столичным меркам и вовсе чистая варварка. Верхом носилась по пустошам местным, женского седла не признавая.
Лис пугала.
Тетеревов стреляла. Она вовсе стреляла отменно, вспомнилось вдруг, как Пружанский хвастался, что без промаху бьет… он сына хотел, вот и вырастил. Правда, в женском обличье.
Слишком уж женском.
– Бестолочь ты, – вздохнула Авдотья. – Помираешь и помираешь… помер бы, я бы, может, и успокоилась… а так… никаких нервов не напасешься.
И за волосы дернула. И отступила, будто дразня.
Надобно гнать этакие мысли дурноватые. Пружанский не простит интрижки, а на больше… ей кто-то другой нужен, чтобы и деньги, и титул, и совесть, что важнее. А Стрежницкий как был паршивой овцой, так ею и останется, теперь уже не переделаешь.
– Помру, – пообещал он зачем-то. – Когда-нибудь…
– Только попробуй! – Авдотья показала кулак и всхлипнула. – Я папеньке пожалуюсь. И он тебя… он тебя с того свету достанет!
Зная Пружанского, можно было сказать, что и вправду достанет.
Почему-то это вдруг успокоило.
С Весницким, как выяснилось, получилось до невозможности глупо. Димитрий, перелистывая страницы, не мог отделаться от мысли, что нелепость этого случая достойна того, чтобы войти в учебники. Был Весницкий весьма охоч до девиц определенного поведения, причем по извращенному вкусу своему предпочитал он вовсе не молоденьких, но таких, которые постарше и подурней. Что уж влекло его в изъеденных франкской хворью шлюхах, Димитрий понять не мог, как ни пытался, однако же, как после выяснилось, Весницкий был завсегдатаем в прибрежных тавернах, где собирался самый цвет городского дна…
Пил. Играл. Выискивал себе развлечение на ночь. И платил щедро, это да… В тот раз что-то пошло не так. То ли опиум оказался крепче обычного, то ли яду в ром плеснули, главное, когда потасовка началась, Весницкий не использовал силу, за что и был наказан: небось череп и магу проломить могут, не посмотрят, что сильный и рода древнего.
Тело нашли у воды, раздетое, разутое, лишенное даже белья. И опознать-то опознали по родовому клейму, а там уж завертелось. Виновных нашли и даже казнили, а род предпочел сделать вид, что ничего-то особого и не было.
Как не было в роду и девиц, ни по имени Катерина, ни по какому другому. Вернее, имелась, конечно, супруга Весницкого-младшего, а у нее две сестры, но обе пребывали в холодных стенах дорогого пансиона.
Его, конечно, проверят, но Димитрий подозревал, что ничего проверка эта не покажет.
– И что у нас есть? – Лешек перекатывал меж пальцами полупрозрачный белый камушек, будто молока капля застыла. – Есть моя тетушка, некогда чудом выжившая, а после сгинувшая. Она от престола отказалась, а Книга утверждает, будто детей у нее нет, хотя матушка говорила, что она была в положении, но, видать, не сложилось.
Камень замер, а лицо Лешека исказила гримаса.
– Книге стоит верить. Из других родичей только самые дальние остались. У них, может, крови и хватит, только наши не примут бритта… а они бритты и есть.
Димитрий раскладывал на столе карточки с именами.
Ужковские, которые, помнится, не раз писали письма, требуя вернуть их роду волынские вотчины, потерянные при Смуте, а после волей императора получившие новых хозяев. Тогда-то Ужковских полагали исчезнувшими, кто ж знал, что они при франкском троне убежище нашли, чтобы после с претензиями вернуться. И сейчас при дворе оживились. Женщин, правда, отослали, с ними и внук Ужковского на воды отправился – воды в нынешнем году зело популярны стали. Сам старик с двумя сыновьями в Арсинор прибыл, но во дворец не явился, сказался больным. И не иначе, как для оплаты целителей снял со счета сорок тысяч рублей золотом.
Патриаршие – еще одно почтенное семейство, крепко новыми порядками недовольное. Пусть не из древних, но все одно родовитые, а государь с этой родовитостью считаться отказался. И Сеньку Патриаршего за буйный нрав и кабацкую драку, в которой он умудрился человеку череп раскроить, судили и приговорили к ссылке.
Эти во дворец являются, а еще привели с собой отряд наемников-австров, мол, личная гвардия и безопасности ради.
Куверецкие, Шамыржины…
Челобитная от почтенного купечества, на свои деньги нанявшего охрану подворьев, правда, вышло ее без малого несколько тысяч человек… купцы – народец ушлый, опытный и знают, что если полыхнет Арсинор, то и слободу их тихую заденет.
– И получается, что…
– А если незаконнорожденный? – поинтересовался Димитрий. – Их твоя Книга видит?
– Видит. Кровь – она кровь и есть, а все эти штуки с законностью придумали люди. Так отец сказал.
Ясно.
Вернее, неясно. Что бунт зреет, так тут оно понятно, и когда бунтовать станут, и даже имена крикунов, которые должны толпу поднять, выяснили. Только вот одно неясно, кто их нанял, то есть платили те же Ужковские с Патриаршими и прочими сочувствующими, но сами собой они бы не посмели.
Кто-то нашел недовольных.
Сумел договориться.
Вложил в дурноватые их головы мыслишки о бунте… и ведь поверили. Вон Ужковские, уж на что осторожны, прежнюю Смуту пересидели, только в землях ущерб претерпевши, а тут влезли по самое не могу. Стало быть, убедителен был тот, кто дело это затеял.
– Понятно… – Димитрий поскреб переносицу. – А если ее прячут?
– Кровь? – камешек в Лешековой руке растекся лужицей, а после собрался.
– Ее самую… смотри, ты знаешь, что Книга есть. Если имеется другой наследник, он тоже знает, что Книга есть. И тебе достаточно спросить…
– Если бы это было так просто…
Лешек потемнел лицом.
– Непросто, – согласился Димитрий. – Но и не невозможно. Он знал, что ты спросишь. Так мог ли знать, что она ответит?
Лешек задумался.
Он сел на ковер, скрестивши ноги, и принялся разминать камушек. Он то вытягивал его каменною нитью, то скатывал ее, то сплющивал…
Вздыхал.
И наконец покачал головой:
– Не знаю… я теперь понял, что не знаю многого. Отец ведь не должен был становиться императором. Он и до взрослых лет чудом дожил, и его не учили. А он, стало быть, не смог научить меня. И я просто не могу представить себе способ укрыться от нее. Она ведь на крови сделана, с кровью связана, и если бы способ был, неужели тетушка им не воспользовалась бы?
Он обернул каменную полоску вокруг мизинчика.
– Но, с другой стороны, она женщина, ей тоже далеко не все рассказывали. Я думаю, что если бы она родила ребенка и спрятала его, то… почему не спряталась сама? А вдруг бы отец решил проверить? Вдруг бы он к Книге спустился? Решился бы на то, что сделал я…
Димитрий молчал, не мешая другу. А тот, задумчивый, продолжал:
– Но Книга не ответит просто так. Она требует платы. И одно дело – платить за империю, а другое – за собственное любопытство… Нет, это лишено смысла. Если прятать, то и мать, и дитя. И она ведь жива сейчас. Правда, где-то в северных колониях обретается, полагаю, давно, да… И нет, Книге не важно расстояние…
Димитрий чуть наклонил голову.
Если бывшая цесаревна, не поверив, что братец не станет искать ее, сбежала в колонии, где, как известно, отыскать кого-то презатруднительно, то… что получается?
Ничего.
Детей у нее нет или она их спрятала… А смысл, если она и без того в колониях прячется?
Не выходит, и все-таки… все-таки что-то мешает поверить, будто нет других наследников. Должны быть… кто-то, кто пребывает рядом… небось выходец из колоний привлек бы внимание, значит, это кто-то другой, связанный и с Ветрицким, который что-то да знал…
– А что с Брасовой?
– Ничего, – Лешек моргнул. – А ведь и вправду ничего, она жива… Во всяком случае, Книга уверена в этом…
Хорошо это или плохо? Непонятно пока.
– И как она… увидела?
– Венчание. Мы венчаемся на крови, а эту связь так просто не разрушить. Книга знает. Она не вышла замуж вновь. Живет в Арсиноре…
И детей не имеет.