Охота на дьявола

– Что, во имя королевы, это было? – спросила я, показывая на мужчину, от которого мы практически сбежали. – Ты же знаешь, что он не собирался в меня врезаться. И мне показалось, что ты произвела на него впечатление. Если бы ты не была такой чудовищно грубой, мы могли бы пригласить его на праздник. Разве не ты вчера говорила, что хотела бы с кем-нибудь пофлиртовать?

– Да. Говорила.

– И все же… Он вежливый, немного неуклюжий, но безобидный и, похоже, обладает легким характером. Не говоря уже о том, что он симпатичный. Разве тебе не нравятся брюнеты?

Лиза закатила глаза.

– Хорошо. Если хочешь знать, «Генри» слишком похоже на «Гарри», а я пока завязала с мужчинами, чьи имена начинаются на «г».

– Это абсурд.

– Как и прогулка по улице мясников в январе в светлом платье, но разве я жалуюсь, дорогая кузина?

Я подняла брови.

– Ладно, я не сдержалась! – воскликнула она. – Ты знаешь, как я нервничаю из-за встречи с мамой, особенно после моего короткого побега с карнавалом.

При упоминании о «Лунном карнавале» мы обе ненадолго притихли, молча вспоминая магию, шалости и разгул, которые он привнес в наши жизни всего лишь на девять дней на борту «Этрурии». В этом отношении карнавал оправдывал свой слоган на афише. Несмотря на доставленные проблемы, я всегда буду благодарна Мефистофелю и его урокам, намеренным или нет. К концу того проклятого круиза все мои сомнения по поводу брака с Томасом исчезли, как иллюзионист во время представления.

Уверенность придавала сил.

Лиза поплотнее закуталась в манто и кивнула на соседнюю улицу.

– Нам надо поторопиться в бутик «Догвуд-Лейн». Любая портниха, учившаяся в модном доме Уорта, не одобрит, если ее заставят ждать. Ты же не хочешь, чтобы она выместила свое раздражение на твоем бедном платье?

Я вытянула шею, надеясь еще разок увидеть мясницкий ряд, но мы уже ушли от забрызганной кровью улицы. Я набрала воздуха в грудь и медленно выдохнула. Действительно ли скука и праздник Томаса единственные причины моего интереса к одному из самых кровавых районов Нью-Йорка? Прошел почти месяц с тех пор, как мы работали над делом об убийстве. Три благословенные недели без смерти, разрушений и ужаснейших в мире зрелищ.

Что должно быть поводом для праздника. И тем не менее меня беспокоило странное ощущение.

Если бы я не знала лучше, то решила бы, что оно похоже на приступ разочарования.





Глава 2. Как у принцессы




Бутик «Догвуд-Лейн»

Швейный квартал, Нью-Йорк

21 января 1889 года



В салоне модистки Лиза забрала у меня трость и прислонила к стене, оклеенной обоями с геральдическим лилиями. В глазах кузины горел миллион романтических грез. Я же, наверное, выглядела так, словно вот-вот упаду в обморок. В маленькой примерочной, отделенной от главного помещения, было душно. Большой камин горел опасно близко к вешалкам с платьями из шифона, шелка и кружева. Хотя не исключено, что мне было жарко из-за многослойного экстравагантного наряда, который я примеряла. Если я не слишком испорчу его по́том, это будет потрясающее платье для дня рождения Томаса.

Мраморная каминная полка была заставлена безделушками, создающими уютную домашнюю атмосферу. Девушка принесла горячий чай, расставила на краю стола чашки и вазочки с булочками, джемом и топленым сливками. К десерту быстро присоединились два бокала шампанского на серебряном подносе. На их поверхности плавала малина, окрашивая напиток в восхитительный розовый цвет. Мне удалось переместить большую часть веса на здоровую ногу, хотя старания не покачнуться немного утомляли.

– Не вертись, – приказала Лиза.

Она слегка запыхалась, расправляя слои моего платья. Наряд был прекрасного розового цвета: объемные тюлевые юбки с отделкой из бисера, который каскадом спускался по бокам от корсажа и переливался блестящим водопадом кристаллов. Лиза слишком туго затянула ленты корсажа и прикрыла их розовыми оборками, напоминавшими лепестки пиона.

– Вот так. Остались только перчатки.

Она подала перчатки, и я медленно натянула их выше локтей. Они были такого насыщенного цвета сливок, что хотелось погрузить в них ложку и попробовать на вкус. Я стояла спиной к огромному зеркалу, борясь с искушением развернуться и посмотреть на окончательный результат. Словно прочитав эту мысль, Лиза покачала головой.

– Пока нет. Сначала надень туфли. – Она выскочила в соседнюю комнату. – Мадемуазель Филиппа? Туфли готовы?

– Oui, мадемуазель.

Модистка протянула кузине симпатичную коробочку цвета морской волны с атласным бантом и опять убежала в пошивочную, приказывая своим швеям добавить на другие платья еще бисера или тюля.

– Вот они. – Лиза подошла ко мне с бесовской улыбкой. – Подставляй ножки.

– Я бы предпочла…

Я собралась возражать – с недавних пор моя обувь стала более практичной и громоздкой, чем мне нравилось, – но, когда Лиза открыла крышку и вынула новые туфли, у меня помутилось в глазах. Туфли были еще прелестнее, чем платье, если такое возможно. Из гладкого шелка, украшенные розами и камнями. Бледно-розовые и такие изысканные, что мне не терпелось их обуть. Потрогав их, я поняла, что это не шелк, а кожа, такая мягкая, что на них можно спать. Лиза поддержала меня, пока я их надевала, пошатываясь и крепко вцепившись в ее плечо. Ее глаза затуманились.

Я невольно засмеялась.


– С тобой все хорошо? – спросила я. – Не думала, что ботинки были так ужасны.

– Ты же знаешь, что нет… – Лиза шмыгнула носом и шлепнула меня по спине. – Я так рада, что ты опять в хорошем настроении. Я знаю, как ты скучала по своим любимым туфлям.

Произнесенная вслух фраза показалась такой глупой: скорбеть об утрате нарядных, лишенных души туфель. Но я любила их и воспринимала как должное возможность носить что хочется. Я приподняла юбки, чтобы полюбоваться блестящей обувью.

– Ты изумительно их продумала. Я не изменила бы ни одной детали.

– На самом деле… – Лиза встала и промокнула глаза носовым платком, – это идея Томаса.

Я резко повернулась к ней.

– Прошу прощения?

– Он сказал, что если тебе больше нельзя носить туфли на каблуках, то почему бы ему не заказать что-то настолько же красивое? Если не ещё красивее.

Я не мигая вытаращилась на нее, как дурочка. Лиза расплылась в улыбке.

– Он сам придумал фасон. И даже поместил в подошву дополнительную подкладку, чтобы смягчить любое неудобство. Он заметил, что ты часто морщишься, когда встаешь. И вот, они не только роскошны, но и могут немного облегчить твою боль.

Я несколько раз моргнула, не в силах сформулировать подходящий ответ, при котором я бы не расплакалась прямо в новые красивые юбки. Для кого-то здорового это не имело бы такого значения, но для меня стоило целого мира.

– Они очень непрактичны, – сказала я, глядя на туфли. – Они выпачкаются в грязи и испортятся…

– А, что касается этого…

Из-за угла появился Томас с коробками в руках. Он помедлил, чтобы окинуть меня неторопливым блуждающим взглядом. У меня запылали щеки, и я потрогала спереди корсаж – не задымилась ли я? Наконец он посмотрел мне в глаза и довольно усмехнулся:

– Я заказал еще несколько пар.

– О-о… Какой восхитительный сюрприз, мистер Кресуэлл! Откуда вы узнали, что мы будем здесь?

Я закатила глаза. Лиза почти такая же ужасная актриса, как Томас певец. Она расцеловала меня в обе щеки и сердечно улыбнулась Томасу. Эти заговорщики спланировали все заранее. Мне следовало обнять их обоих.

– Вернусь через пару минут. Я видела милое платьице, о котором хочу расспросить.

Томас кивнул, Лиза прошла мимо него и завела громкий разговор с модисткой в соседней комнате.

– Потрясающе выглядишь, Одри Роуз. Вот.

Он свалил коробки на диванчик и, взяв меня за руку, развернул лицом к зеркалу.

– Ты прекрасное видение. Ну как тебе?

Не хочу показаться тщеславной, но когда я впервые увидела себя в платье, достойном и принцессы, в туфлях, которые придумал прекрасный, хотя и озорной принц, я почувствовала себя так, словно вышла из сказки. Однако не из такой сказки, в которой я играла бы роль беспомощной девы, а из сказки о триумфе и самопожертвовании, о воздаянии и любви.

– Не знала, что ты такой талантливый башмачник, Кресуэлл.

Он с задумчивым видом заправил мне за ухо выбившуюся прядь волос.

– Я обнаружил в себе стремление освоить эти полезные навыки, особенно если в результате ты выглядишь…

– Блестяще? – предположила я.

– Я хотел сказать «так, словно хочешь сейчас же погубить мою добродетель», но полагаю, что твой вывод тоже неплох.

Томас прижал свои губы к моим. Этот жест должен был быть милым и целомудренным, и я почти уверена, Томас не предполагал, что я притяну его ближе, углубив поцелуй. И искренне сомневаюсь, что он планировал подхватить меня на руки так, что юбки взметнулись вокруг нас, пока он нес меня на диванчик и усаживал к себе на колени, помня о больной ноге. Так что в его шутке оказалась доля правды.

Я пробежалась пальцами по его мягким локонам, позволяя себе несколько мгновений чистого наслаждения. В такие минуты в его объятиях, надежно защищенная от убийств и трупов, я обретала мир и покой. Глядя мне в глаза, словно и я давала ему такую же передышку, он опять приблизил свои губы к моим. Но вспомнив, что мы в ателье и кто-нибудь может войти и обнаружить нас в такой неприличной позе, я медленно заставила себя сесть ровно и положила голову на грудь Томаса, наслаждаясь тем, как наши сердца гулко бьются в унисон.

– День рождения у тебя, но именно ты преподносишь мне сюрпризы и подарки. Мне казалось, все должно быть наоборот.

– Да? Я подумал, что именинник имеет право выбирать, что он хочет. Может, ты набросишься на меня из-за того, что я такой неотразимый.

И скромный.

– Спасибо за туфли, Томас.

Я посмотрела на гору коробок, которые громоздились опасно близко к краю дивана. Он перехватил мой взгляд и отодвинул их, чтобы не упали.

– За все. Они очень милые. И в них не было никакой необходимости.

– Твое счастье для меня необходимость. – Он приподнял мой подбородок и поцеловал в кончик носа. – Мы найдем новые способы вместе плыть по миру, Уодсворт. Если ты больше не можешь носить каблуки, мы сделаем для тебя восхитительные туфли на плоской подошве. Если же окажется, что и они не годятся, я сделаю для тебя кресло на колесах, усыпанное драгоценными камнями. Мы сделаем для тебя все на свете. А если ты предпочитаешь сама, я отойду в сторонку. Кроме того, обещаю держать свое мнение в основном при себе.