Огненная кровь

24




Ожог был не ожог. Во всяком случае, Адер таких ожогов раньше не видела. Сплетение тонких красных шрамов больше походило на хенный узор, которым невесты в Раби и Арагате изрисовывали кожу, – по плечам и туловищу, от бедер до шеи, тонкими прожилками змеились тысячи завитков и изгибов. Только, в отличие от прожилок или раствора хны, ожог стал ее частью. Согнешь руку или пальцы, линии сдвигаются вместе с кожей, отблескивают, едва ли не сияют на свету. Раны пульсировали, но боль была не мучительной, а скорее освежающей и светлой. Зато когда Адер попыталась встать с кровати, ноги будто растеклись водой и сознание померкло в накатившей волне света.

Только через день она сумела добраться до окна, на второй – добрела до двери, а на третье утро, наперекор шевелению в животе и светлым пятнам в глазах, потребовала, чтобы ее отвели к эдолийцам. Лехав с Нирой без устали заверяли девушку, что оба живы, но Адер должна была убедиться сама: постоять рядом, коснуться, услышать их голоса.

В комнате было темно, окна занавешены, и лампада на столике не горела. Адер подумала сперва, что мужчины спят, но вот Бирч оторвал голову от подушки, и она подавила вскрик. Их тоже опалило молнией, но яркие рубцы, изуродовавшие красивое молодое лицо, никто не назвал бы тонкими и изящными. Поврежденного глаза она вовсе не увидела – то ли вытек, то ли веко не открывалось. Бирчу сейчас наверняка больно было даже поморщиться, и все же он поднял бровь:

– Пришли нас добить, моя госпожа?

Он пытался усмехнуться, но голос был прозрачнее дыма.

Адер покачала головой:

– Я хотела… посмотреть, как вы.

– Мы прекрасно, – вклинился Фултон.

Он, сумевший приподняться на койке, выглядел как угодно, только не прекрасно. Его лицо молния пощадила, зато грудь изодрала, словно когтями. Повязки набрякли сочащейся кровью и гноем, к тому же со времени несостоявшейся казни он еще сильней исхудал.

– Вас хоть кормят? – возмутилась Адер.

Фултон покивал:

– Пока что мясным отваром. Ничего другого нам в себе не удержать. – Прищурившись, он рассматривал девушку. – Ваши лицо, шея… Вы здоровы?

– В общем – да, – кивнула она.

– Благодарение Интарре, – пробормотал гвардеец.

– За что бы это? – осведомился Бирч. – Что поджарила нас, как рыбу на решетке?

– Что пощадила принцессу, – твердо произнес старший.

– Вроде бы теперь надо говорить «пророчицу», – усмехнулся Бирч. – Что они тут болтали о пророчице?

– Ходят слухи, – беспомощно призналась Адер.

– А мы? – Бирч показал ей свое лицо. – Мы тоже пророки?

– Мы солдаты, – тяжело уронил Фултон, тоном одергивая младшего. – Как и раньше.

– Так ли? – усомнился Бирч. – Не думаю.

На минуту мужчины, забыв о ее присутствии, сцепились взглядами, как быки рогами. Адер оставалось только смотреть: ноги отказывались сделать шаг, пересохшие губы – выговорить слова. Наконец Бирч отвернулся, сдвинул штору и уставился в дождь за окном.

– Я виновата, – выговорила наконец Адер; слова рвались в воздухе, как мокрая бумага. – Я очень виновата.

– Не извиняйтесь, моя госпожа, – остановил ее Фултон. – Вы поступили, как считали нужным, – и мы тоже. Все живы. День-другой, и мы приступим к выполнению своих обязанностей.

Бирч, не отрываясь от окна, прошептал так тихо, что Адер усомнилась, верно ли расслышала:

– Говори за себя, Фултон.

– Простите его, госпожа, – попросил Фултон. – Эта молния…

– Эта молния меня разбудила, – резко сказал Бирч, приподнявшись на кровати, чтобы обжечь Адер взглядом.

– Как ты говоришь с принцессой, солдат? – прорычал Фултон.

– С принцессой? Забыл, что она теперь пророчица? Только вот я не подписывался служить пророчицам. – Его расширенные, почти безумные глаза одновременно обвиняли и умоляли. – Я бы принял за вас клинок, Адер. Стрелу в брюхо. Я бы бросился в горящую башню, чтобы вытащить вас из огня.

– Может, еще будет случай, – буркнул Фултон.

– Нет. – Казалось, Бирч вдруг разом обессилел. – Не будет. С меня хватит. Я всегда знал, что меня могут убить за вас, Адер. Только не думал, что меня убьете вы. Ваша сделка…

Он уронил голову, отвернулся к окну и умолк.


Фултон стиснул зубы и стал подниматься, но Адер, шагнув к нему, удержала гвардейца за плечо. Кожа его горела от лихорадки, и слаб он был, как ребенок, – она легко уложила его на подушку.

– Ничего, – прошептала она. – Оставь его. Я перед ним и так в неоплатном долгу.

Бирч не повернул головы. Адер видна была только не тронутая ожогом половина его лица – красивая, знакомая половина. Он выжил – спасенный милостью Интарры или безрассудным порывом Адер, – и все же она его потеряла.

«Он первый увидел меня насквозь, – сказала она себе, не сводя глаз с молодого гвардейца и силясь вспомнить его непринужденный смех, его улыбку. – Но не последний. И с другими будет хуже».





* * *


– Я не пророчица, – упрямо повторила Адер, встретив горящий взгляд сидевшей через стол Ниры. – Не пророчица, кто бы что ни говорил.

– И что из этого? – буркнула старуха.

– Я не стану укрываться плащом лжи, называя ее славой.

– О добрый Шаэль, никак ты, деточка, вообразила, будто можно править империей без лжи? Думаешь, твой отец не лгал? Или дед? Да все ваши златоглазые прапраоснователи Аннура. Ложь – ваше ремесло. Пекарю не обойтись без муки, рыбаку – без сети, а вождю – без лжи.

Адер, скрипнув зубами, отвернулась. Они сидели за большими стеклянными дверями старого дворца, превращенного Лехавом в штаб. На юг, сколько видел глаз, протянулось озеро – серые волны походили на выщербленную сланцевую черепицу. Там, за волнами, невидимый с этого берега, лежал Сиа, родной брат Олона, только богаче и нарядней. За Сиа начинались виноградники центральной Эридрои, потом нефритовые холмы – десять тысяч искрящихся росой террас зеленее изумруда, если верить живописцам. В Рассветном дворце Адер любовалась яркими свитками на стенах, но сама дальше Олона не выезжала, и ей вдруг отчаянно захотелось уплыть на юг, выбраться украдкой из города и попросту исчезнуть.

Конечно, ребяческие мечты, она совсем не за этим сюда явилась, но при всех успехах то, зачем она явилась, с каждым днем давалось все тяжелее. Послушать Ниру, ей следовало радоваться, что верующие прозвали ее второй пророчицей Интарры, что случившееся у Колодца провозгласили чудом. Она в одночасье приобрела верность самых ревностных служителей богини, а титулы носить ей не впервой.

Принцесса. Малкениан. Министр финансов. Она привыкла к громким именованиям, и все равно новый почетный титул – пророчицы – тяготил ее, как сшитый не по росту плащ. Адер так и не решила для себя, что произошло у Колодца, почему она невредимой вышла из-под молнии. Хотелось верить, что Интарра ответила на ее мольбу, – особенно хотелось, когда, как бывало несколько раз на дню, ее сознание омывали бескрайний ослепительный свет, покой и сила, пылающие таким жаром, что, подобно бальзаму, унимали боль. В город она пришла безбожницей, а уйдет с разгорающейся в душе верой – ну что ж. Это еще не делает ее пророчицей.

– Тебе даже лгать не придется, – говорила Нира, тыча в стол костлявым пальцем. – Люди судачат, а ты знай кивай тупой башкой да улыбайся.

Адер вздохнула сквозь зубы. Старуха была права. Слухи о чудесном спасении Адер все ширились: малкенианская принцесса, оставившая дворец и трон, чтобы со святыми пилигримами поклониться Колодцу, дважды отмеченная Интаррой – не только сияющими глазами, но и в подтверждение божественности священной сетью горящих шрамов на коже. Конечно, в «житии святой Адер» хватало полной чуши. Рассказывали, будто она сама шагнула в Колодец, а после возродилась в огненном столпе. Однако ей в неравной борьбе с ил Торньей не приходилось отказываться от малейшего преимущества.

– Послушай ты, дурында упрямая, – развела руками Нира. – Люди не захотят идти за обычными людьми, им подавай спасителей!

– А если я не желаю быть спасительницей?

– Тогда ты еще глупей, чем я думала. Ну просто тупее не бывает, так тебя и так! – Она досадливо мотнула головой. – Давай разъясню на пальцах: рыбак рассказывает свои байки – где рыбачил, пришел невод с рыбой или без. Портной сочиняет свое. Свои байки есть даже у шлюх, сколько бы вислых сучков с этим ни боролись. А короли? Императоры… – Нира покачала головой. – Ты хоть язык сотри речами с высоты трона, но твою сказку сочиняют они!

Старуха ткнула клюкой в стену, за которой маршировали на плацу Сыны Пламени, за которой лежал Олон, лежала империя.

– И попомни мое слово, девочка: есть только два рода сказок. Либо ты их спасительница, либо погибель. Либо ответ на их молитвы, либо Кентово чудище. Так что ежели люди толкуют, что ты «благословение», «богиня», «пророчица», так ты сияй побожественней, кивай и, чтоб тебя, улыбайся! Сама звала меня в советницы – вот я и советую: принимай поклонение и радуйся.

Адер, оторопев, выслушала ее тираду.

– Хорошо, – заговорила она, – но ведь они верят сказкам о пророчице, пока меня не видят. Тех, кто со мной знаком, не провести.

Перед глазами у нее снова встал Бирч: вот он качает головой и отворачивается от нее – первый, кто не пожелал признать ее божественности.

– И те, кто меня лучше узнает, все поймут.

Нира кивнула так, будто Адер подтвердила ее мысль:

– Вот и не позволяй никому себя лучше узнать.

Адер устало покачала головой, всматриваясь в волны. В Сиа лучшая в мире лоза, красные и белые вина. Уйти бы на юг, поселиться в крошечном белом домике над озером, печь хлеб, ловить рыбу… И тогда ил Торнья победит. Уничтожит ее империю, как погубил отца. Она оторвала взгляд от озера и обернулась к Нире:

– Пусть так. Пророчица. Лишь бы мне самой не пришлось рассказывать эту байку. И на этом все.

– Все? – подняла бровь Нира. – Все?!

– Да, все. Только чтобы захватить, судить и убить ил Торнью. Следовать по стопам Мааялы я не собираюсь.

– А если ты победишь? – спросила старуха. – Что тогда?

– Тогда Каден займет свое место на Нетесаном троне…

– Каден, – расхохоталась Нира. – Твой несчастный братец уже кормит воронье. Или ты думаешь, кенаранг, поцелуй его Кент, для того зарезал твоего папашу, чтобы Каден вприпрыжку прискакал домой и водрузил на трон костлявую задницу?

Адер вскинула руку:

– Я понимаю, что он мог покушаться и на Кадена. Посланные на север Адив с Утом, вероятно, участвовали в заговоре. – Она покачала головой, отгоняя эту страшную мысль. – Но неужто ил Торнья сумел завербовать и мизран-советника, и первый щит эдолийской гвардии? И если он так добивался смерти Кадена, почему оставил в живых меня? Я из нас всех самая легкая добыча.

Нира смерила ее взглядом и фыркнула: