Огненная кровь

Снайперша не сводила глаз с пленных ургулов, но разговор, как видно, слушала внимательно:

– Суант-ра слишком заметна – что с земли, что с воздуха. Подоспеет Блоха или другие ургулы.

Валин медленно кивнул:

– Спрятать ее мы не сумеем и сражаться со всеми тоже.

Лейт оторопел:

– Ты что? Ты ее бросить задумал?

Валин обернулся к востоку. Солнце, показавшись над хребтом, зажгло огнем снега и льды.

– Нет, – ответил он. – Я хочу, чтобы она нас бросила. – Он поднял руку, не дав Лейту возразить. – Ты сказал, она сумела бы пролететь еще хоть сколько-то, пока сустав совсем не опух. Отправь ее на юг, к Островам. Всякая птица знает дорогу к дому.

– Она не доберется до Островов, – охрипшим от страха и гнева голосом ответил Лейт.

– И не надо, – сказал Валин. – Лишь бы отлетела от нас. На пятьдесят миль. Хоть на двадцать. На столько, чтобы нашедший ее не нашел и нас.

– А что будет с ней, когда ее найдут? – резко спросил Лейт. – А она и взлететь не сможет!

Валин перевел дыхание:

– Она – не домашняя зверушка, Лейт. Она солдат. Как и ты. Как и я. Она, как любой из нас, будет сражаться, пока не придется отступить. Будет отступать, пока есть куда, и снова сражаться. – Он постарался смягчить свой голос. – Она нас спасла, Лейт, но сейчас нам не поможет. Пока нет. Она только заведет нас в плен или погубит, а этого я допустить не могу.

Лейт ожег его взглядом, открыл рот – и промолчал. Валин с изумлением увидел в глазах пилота слезы. Еще минуту казалось, он будет спорить, откажется повиноваться, но в конце концов Лейт кивнул – коротко дернул головой, словно против воли.

– Ладно, – сипло выдавил он. – Ладно. Дай только сниму сбрую. Так у нее будет больше шансов спастись.

– Я тебе помогу, – кивнул Валин.

– Нет! – отрезал Лейт и повторил уже тише: – Нет, я сам.

Освободить Ра от ремней было недолго: несколько узлов, несколько пряжек – и птица свободна. Но Лейт не отпускал ее, а все ерошил ладонью перья на горле, приговаривая что-то непонятное. Птица, застыв как статуя, склонила голову, будто слушала пилота. Когда Лейт наконец отступил от нее, она еще мгновение посмотрела на него и приблизила клюв к самому лицу человека. Пилот с удивительной нежностью погладил вымазанный кровью клюв, улыбнулся и, шагнув назад, указал ей в небо.

– Улетай, – сказал он. – Ты хорошо билась, а теперь улетай.

Ра еще раз склонила голову и с криком взметнулась в воздух, забила крыльями, набирая высоту. Валин с комом в горле провожал Ра взглядом, пока она, свернув к югу, не скрылась за грядой невысоких холмов.

– Прости, – обратился он к Лейту.

Пилот ответил ему суровым взглядом сквозь слезы:

– Надеюсь, ты хоть что-то надумал, чтоб тебя!

Пока Валин надумал одно – отдыхать. Гвенна так и не очнулась. Талал едва держался на ногах, да и самого Валина будто не один день колотили досками. Без птицы он чувствовал себя беззащитным, скованным, почти голым, но другого выхода не видел. Без Ра они могли прикрыть свою черную форму бизоньими шкурами, и тогда, кроме темной-темной кожи, которую не так легко разглядеть под шапками и шкурами, их будет не отличить от всадников. Других ургулов они, конечно, не одурачат, но с воздуха никто ничего не заметит. Даже если Блоха их не преследовал, в Ассаре он ясно дал понять, что Гнездо послало за Валином не одно крыло.

И потому Валин вместе с Лейтом и Талалом почти все утро уничтожали следы Суант-ры и предрассветной схватки. Они завалили тела ургулов камнями, затерли вмятины от когтей Ра на мягкой земле и перевели пленников в большой апи. Движение помогло Валину расслабить сведенные мышцы и позволило хоть на время забыть о том, что ждет впереди.

Они как раз заносили Гвенну в меньший из шатров, когда Анник, оставшаяся по ту сторону костра, произнесла своим неизменно ровным тоном:

– Продолжайте. Вверх не смотрите.

Валин, подавив естественное движение оглядеться, вместо этого нагнулся за новым поленом для костра.

– Что такое? – спросил он.

– Птица, – пояснила она. – Высоко, заходит с востока.

Валин усилием воли сдержал потянувшиеся к ножу и мечу руки и присел у огня, уставившись на варево в котелке. Анник с ее места было лучше видно. Конечно, кеттрал на птице не удивятся, увидев кучку глазеющих на их полет ургулов, но в трубу они легко разглядят лица, их черты. Лучше не поднимать глаз, как будто он ничего не заметил.

– Пролетели, – сказала наконец Анник.

Валин поднял голову, заслонил лицо рукой и проследил за удаляющимся силуэтом птицы.

– С такой высоты они не могли меня опознать, – заметила Анник.

Валин прищурился. Действительно, птица летела высоко, но он различал перья, окраску крыльев и хвоста – его зрение и при дневном свете оставалось острей обычного.

Он длинно, медленно выдохнул:

– Блоха. Это был Блоха.






14




Вечерняя проповедь утомила и растревожила Адер. День выдался долгий: она проснулась до рассвета, прошагала около шести миль и после короткого перекуса еще пять или шесть, так что обошлась бы без речей мелкого жреца, отнявших первую половину вечера.

Когда караван наконец становился на ночлег, ей ничего уже не хотелось, кроме как завернуться в одеяла и обо всем забыть. Но Нира напомнила, что надо быть тупее дохлого вола, чтобы, изображая паломницу, пропускать службы, и вот она вечер за вечером таскалась в сумерках слушать жрецов. Спотыкалась на кочках, щурилась сквозь повязку, чтобы не налететь на фургоны, и садилась на краю круга костра в противоречивой надежде, что паломники отметят ее присутствие, не обратив особого внимания на нее саму.

Слушать ей тоже было нелегко. Один молодой жрец целый вечер толковал о грехах развращенной династии Малкенианов. Другой – мечтал об идеальном царстве Интарры, освободившемся от вмешательства мирских властей. Последняя проповедь – многословный панегирик Уиниану Четвертому – задела ее за живое. Невозможно было прочитать что-то на освещенных отблесками костра лицах паломников, но общее настроение улавливалось отчетливо. Разоблачив в верховном жреце лича, Адер думала уничтожить не только его, но и его репутацию, однако доброе имя оказалось прочнее тела. Мало кто из этих людей присутствовал в храме, когда пламя охватило Уиниана и его собственная паства разорвала в клочья горящее тело. Они знали свою веру, а с точки зрения Малкенианов в целом и Адер в частности, вера их была – хуже не придумаешь. К окончанию жреческого славословия Адер до крови расковыряла себе большой палец ногтем.

Она медленно пробиралась обратно мимо телег и костров, мечтая только подкрепиться кусочком рыбы, немножко отогреться у огня и уснуть. Но, добравшись до своего костра, сразу увидела: что-то неладно. Старуха последние две недели каждый вечер проводила над чугунной сковородкой, обжаривая выловленных в канале карпов с перцем и купленным по дороге рисом, приговаривая над стряпней, словно сдабривала ее словами. А сейчас она стояла на крыше фургона, вглядываясь в темноту. Ее белые волосы, выбившись из пучка, облаком витали над головой. Клюка в руке вздрагивала.

– Оши! – выкрикнула Нира, сорвавшись на последнем высоком звуке. – Оши!

Она обернулась к подошедшей Адер:

– Пропал. Я вернулась к костру, а его нет.

Адер замялась в нерешительности. Разум Оши был много слабее, чем показалось ей поначалу, но его безумие не бросалось в глаза. Обычно оно проявлялось в бесконечном сосредоточенном молчании или припадках тихого плача. Если он и бредил, то тихо, обращаясь к птицам, к фургону, к собственным ногтям. Если старик совсем впадал в расстройство, рядом всегда оказывалась Нира: обнимала за плечи, давала отхлебнуть из бутыли, успокаивала беднягу. Сейчас, как видно, что-то пошло не так.

– Мы его найдем, – успокоила старуху Адер.

И прищурилась, оглядывая темный лагерь. Он был велик, но не огромен. Четыре или пять десятков костров и столько же фургонов на площадке в пару акров.

– Далеко он уйти не мог. – Она обвела пространство рукой. – Разделимся, обыщем лагерь.

– Лагерь я обыскала! – прорычала Нира. – Дважды. Оши пропал, и никто его не видел.

От ее тона Адер отпрянула. Она успела привыкнуть к резким манерам старухи, но здесь было что-то новое, жестче и острее.

– Ты надолго от него отходила? – осторожно спросила она.

Нира судорожно вздохнула:

– Ушла, когда стало темнеть. За рыбой. Сказала ему, чтобы сидел у костра, он всегда так и делал.

Значит, с заката. Крепкий мужчина успел бы пройти пару миль, но Оши – не крепкий мужчина. В сотнях шагов к западу тянулся канал, стало быть уйти он мог на север или на юг по дороге или на восток полями.

– Раньше с ним так бывало? – спросила Адер.

– Давным-давно не бывало!

Адер не успела ответить, потому что из-за фургона, касаясь ладонью рукояти меча, выступил Лехав. Его глаз Адер не видела, но что-то было в его позе, некая готовность к действию. По сторонам от него шли два паломника, явно из военных, – один из них еще держал в руке сочный ломоть мяса.

Лехав оглядел Адер и Ниру.

– Я слышал крик, – сказал он.

Адер кивнула. Внимание Лехава пугало ее еще больше неизбежных проповедей, но странно было бы теперь прятаться в тень. А если он поможет отыскать Оши, то и хорошо.

– Нам нужна помощь, – сказала она и, помявшись, заломила руки в надежде, что трогательный жест соответствует ситуации.

Один из паломников – коренастый мускулистый зверюга с лягушачьим ртом – осклабился на нее и повернулся к Лехаву:

– Юной госпоже нужна твоя помощь, капитан. Милашка так раскраснелась, едва дышит. Как ее не… выручить!

В отсветах костра Адер заметила, как его язык мелькнул между губами, словно маленький розовый хищник.

– Я не капитан, Лодж, – рассеяно бросил Лехав, окинув взглядом фургон. – Давным-давно ушел из легиона.

– Ясно, капитан, – ухмыльнулся человек-лягушка.

– Отвянь, осел, – подал голос солдат, стоявший справа от Лоджа, отвесив ему основательного тумака. – Девица такая же паломница, как мы. Не тупая дикарка с границы.

Лодж насупился, но промолчал. Лехав вовсе не слушал спутников. И не выказывал желания встать на защиту Адер. Той со дня, когда солдат спас ее в Аннуре, хотелось видеть в нем союзника. Опасное искушение.

– Что нужно сделать? – спросил он, остановив на ней пристальный взгляд.

– Оши куда-то забрел. – Адер старалась говорить тонким, испуганным голосом. – Знаешь старика? Нира за него волнуется.