Очевидец
Часть 9 из 13 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Харриет закрывает глаза и пытается представить, как ужасно будет на вскрытии, но, с другой стороны, не страшнее, чем что-либо другое. Она знает, что может быть мужественной, если это необходимо, а крови она не очень боится. Вполне должна бы справиться. Это её шанс показать, что на неё можно рассчитывать точно так же, как на обычных полицейских, и что она может работать не только с базами данных в компьютере.
– Я не наябедничаю Маргарете в любом случае, не бойся, – добавляет он.
– Спасибо, – шмыгает носом в ответ Харриет. На открытой всем ветрам парковке между зданиями оказалось холоднее, чем она думала.
– Да, ещё одно, иногда в морге ужасно воняет. Понимаешь, некоторые трупы лежат довольно долго, прежде чем их обнаружат и привезут сюда. Даже от свежих бывает такой смрад, только держись, и связано это с содержимым их желудков. Честно тебе скажу, я не понимаю, как люди могут работать в такой среде, но я стараюсь этого не показывать. Если хочешь, я могу дать тебе одну штуку, которая помогает, мне только что прислали. Из США. Но об этом надо помалкивать. Их надо специально заказывать, а госведомства не хотят их ввозить. Они считают, что мы должны терпеть эту вонь, раз другие терпят.
Леннарт шутливо прижимает палец к губам в знак молчания, копается в кармане куртки и протягивает ей маленькую пластиковую упаковку.
– Зажимы для носа. Вставь их в ноздри перед тем, как мы войдём в морг, и всё будет хорошо. Потом подтянешь маску повыше, и их не будет видно, – учит он.
Харриет делает глубокий вдох, пытаясь набрать побольше свежего воздуха, и заходит в здание морга. Леннарт ей определённо нравится.
Врач-патологоанатом встречает их в вестибюле, это весёлый мужчина лет шестидесяти с большой тёмной бородой. Леннарт, видимо, его знает и радостно приветствует.
– У меня с собой сегодня дополнительная пара глаз, это Харриет. Новый следователь по уголовным делам у Маргареты Блад в Ландскруне, подключена к этому делу. Умница-полицейский из Стокгольма, – говорит Леннарт.
– Я действительно из Стокгольма, но я не полицейский. Я гражданский следователь, – уточняет Харриет и чувствует, как загораются щёки.
– А в чём разница? – спрашивает врач, отвечая таким крепким рукопожатием, что от него сразу начинают болеть раны на руке Харриет.
– Никакой разницы, когда речь идёт о расследовании преступлений, – говорит Леннарт, поворачиваясь к Харриет. – Извини, я был уверен, что у тебя образование полицейского, я думал, что Маргарета не берёт в штат вольнонаёмных.
– Ничего страшного, – отвечает Харриет.
– Мы её уже подготовили, так что можете входить, и сразу начнём, – говорит врач и добавляет: – Вторники обычно дни спокойные, если такие дни вообще бывают.
Он показывает им раздевалку в конце коридора, где висят зелёные халаты, которые нужно надевать поверх одежды. Харриет всё время поглядывает на Леннарта и повторяет за ним. Он показывает ей, как правильно закрепить на носу зажимы, и протягивает голубую медицинскую маску.
– Возьми мою сумку, – говорит он и кивает в сторону металлического чемоданчика серебристого цвета. – Там всё, что необходимо для снятия отпечатков пальцев и взятия материала из-под ногтей, – продолжает он и привычно нажимает на бутылку со спиртом для дезинфекции рук, которая висит над раковиной.
Харриет кивает. Леннарт пользуется локтями, чтоб открыть дверь, ведущую в секционную. Судебный медик уже стоит в зале, одетый в белый халат и перчатки, волосы спрятаны под медицинской шапочкой. Комната светлая, но холодная. Такое ощущение, будто входишь в холодильник. Вдоль одной из стен большое окно, выходящее на задний двор. Три секционных стола из нержавеющей стали. Харриет обращает внимание на магнитофон, стоящий на подоконнике.
– Магнитофоном пользуются уборщики. Они включают музыку, когда наводят здесь порядок после аутопсии, – говорит судебный медик и добавляет: – Мы не такие, как Ганнибал Лектер, который включает классическую скрипичную музыку и режет трупы ради своего удовольствия.
Он смеётся под медицинской маской.
– Это мой ассистент.
Врач показывает на ещё одного мужчину в белом халате, который входит с торцовой стороны комнаты. Он вкатывает каталку с большим продолговатым серым мешком.
– Можем открывать? – спрашивает патологоанатом, глядя на Леннарта, который кивает в знак согласия.
Врач осторожно расстёгивает молнию. Взору открывается тело Лауры. Харриет узнаёт её с трудом. Кожа стала зеленоватой, от чего рыжие волосы засияли ещё больше. Тело методично перекладывают на стол для вскрытия.
– Вам мешок вернуть, он понадобится? – спрашивает патологоанатом.
– Нет, спасибо, обойдёмся, – отвечает Леннарт.
Хотя он шутит нарочно, чтобы её подбодрить и отвлечь, Харриет не может оторвать глаз от Лауры. Голова её покрыта запёкшейся кровью, в некоторых местах кожа стала темно-зелёной, кое-где видны стекловидные подтёки.
– Это трупные пятна, – шепчет Леннарт сквозь маску.
– Одежда и скотч, которым было заклеено лицо, где всё это? – осторожно спрашивает Харриет.
– Мы их сняли сразу на месте и отправили скотч на анализ, – говорит Леннарт и продолжает: – Я сниму отпечатки пальцев и возьму материал из-под ногтей для анализа ДНК, прежде чем мы начнём.
Он открывает серебряный чемоданчик и достаёт длинную палочку с ваткой на конце.
Ассистент в это время уходит и возвращается со столиком на колёсиках, на котором лежат медицинские инструменты.
– Когда ты закончишь, мы её помоем и проведём внешний осмотр, – говорит врач.
Харриет зажмуривается. Выдержит ли она это?
Леннарт достаёт диктофон и устанавливает его у секционного стола из нержавейки.
– Всё пойдёт в протокол, но его составление может занять несколько недель, – поясняет он и поворачивается к Харриет. – Если понадобится, прерывай нас.
Леннарт заканчивает с соскобами и вставляет ватку с палочкой на конце в пробирку, наполненную жидкостью. Ассистент берёт шланг душа и начинает тщательно обмывать тело. Харриет неотрывно смотрит на розовую от крови воду, которая стекает вниз к сливу на полу. Пока что всё идёт хорошо, уговаривает она сама себя, когда у бортика секционного стола застревает сгусток крови. Патологоанатом методично изучает всё тело, документируя каждый синяк. Останавливается на височной ране.
– Похоже на проникающее ранение, – продолжает он, исследуя рану.
Врач с ассистентом переглядываются.
– Тогда вскрываем череп, – принимает решение врач.
Харриет чувствует, что у неё темнеет в глазах. Она вряд ли сможет смотреть на то, как будут разрезать Лауру. В голове у неё шумит, по спине течёт холодный пот, заставляя её дрожать в этом прохладном зале. Подойти к Леннарту, постучать по плечу и сказать, что ей нужно выйти на воздух? Тишину прерывает жужжащий звук, и появляется ассистент с включённой электропилой.
– Я сделаю маленький перерыв, – вворачивает в этой паузе Харриет. – То, что мне особенно хотелось бы знать: была ли височная рана причиной смерти и является ли повреждение ноги новой, свежей травмой. И, по возможности, примерное время смерти. Сможешь выйти за мной, когда вы дойдёте до этого?
Леннарт поднимает глаза, кивает, а она выбегает из комнаты.
Она сидит на скамейке в раздевалке и таращится на известковую стенку. Уже давно затихли звуки электропилы, а она продолжает сидеть. Как она ни клялась себе, что выдержит, всё-таки не смогла. Хотя воспитана она в том духе, что нельзя сдаваться перед трудностями, скорее наоборот. Работу надо заканчивать, когда всё сделал, а не когда устал – таков был девиз Эушена, когда Харриет звонила ему и жаловалась на школьные уроки или домашние задания. Сам он никогда не делал никаких перерывов в работе. Даже летними вечерами он не ложился спать, а сидел и работал на кухне, после того Харриет и Пол уже засыпали. Может быть, именно поэтому ей так тяжело смотреть на него, видя, как его покидают силы? Она делает несколько глубоких вдохов, снова надевает маску и толкает дверь в секционный зал. Она себя переборет.
Войдя, она застаёт ни на что не похожую картину. Врач отвернул кожу Лауры от разреза на груди и животе, внутренние органы лежат на соседнем столе. Как ни странно, теперь, когда она уже больше не выглядит реальным человеком, перенести это зрелище оказывается легче, размышляет Харриет.
– Смерть наступила примерно между часом и пятью утра в субботу. Причина – височное кровотечение. Рана нанесена, по всей вероятности, ножом или другим острым предметом. Разрез в семь сантиметров длиной и пятнадцать сантиметров глубиной. Скорее всего, она была в бессознательном состоянии в момент нанесения удара. Я полагаю, что скончалась она там, где её и нашли, в хлеву. Имеются признаки, указывающие на то, что в момент нанесения раны она лежала. Мы сделали рентген переломов её правой ноги. Это старая травма.
Харриет закрывает глаза. То, что говорит судебный медик, означает, что убивший Лауру воткнул нож ей в висок, когда она была совершенно беззащитна. Убийца должен быть лишён всяческих чувств, чтобы это совершить. Что же такого было в Лауре, что вызвало такую ненависть? Она вспоминает приклеенные скотчем веки, не дававшие её глазам закрыться, застывший взгляд лежавшего у трактора тела. Что же случилось с ней в последние часы её жизни? Что такого она сделала, чем заслужила такой страшный конец?
Холод секционного зала пробрался ей под кожу. Во время вскрытия, по крайней мере тех частей аутопсии, при которых она присутствовала, Харриет была так сосредоточена, что не думала о холоде, а вот теперь часы, проведённые в морге, отдаются ознобом во всем теле. Харриет поворачивает отопление в машине до максимума и включает подогреватели сидений на выезде в сторону Ландскруны. Вообще не надо было ездить в Лунд к судебным медикам, вместо этого надо было остаться в участке и настоять на проведении допроса с Кеннетом Йонссоном. Это было бы лучше. Ментоловый аромат от американских зажимов Леннарта, смешанный с жуткой вонью трупа, разъедает ноздри. Никогда в жизни Харриет не нуждалась в бокале вина так отчаянно. Уже вторая половина дня, нет никакого смысла возвращаться в участок. Большинство полицейских всё равно разошлись по домам, а сама она слишком потрясена, чтобы сесть за стол и записать свои наблюдения или начать делать что-нибудь новое. Поэтому, когда в поле зрения попадает ивовая аллея, ведущая к Хенрикехиллу, она сворачивает. В отеле на самой верхушке холма есть бар и красивая веранда с видом на пролив. И до Лервикена отсюда можно дойти пешком. Превосходно. Когда Харриет была маленькой, дети часто играли в дворцовом парке. Тогда это было популярным местом прогулок, а теперь парк используют чаще всего для свадеб и ежегодного томатного фестиваля, куда собираются фермеры, которые выращивают помидоры, со всего полуострова Бьере.
Журналисты, кажется, пока не нашли сюда дорогу, и Харриет занимает укромное место у столика в баре, заказывает бокал красного вина и просит пароль от вай-фай.
– А можно воспользоваться вашей сетью вай-фай, если я не живу в гостинице? – спрашивает она осторожно.
– Если заполните вот этот бланк, – отвечает бармен, хорошо одетый мужчина в рубашке и жилете, вынимая из кармана блокнот, отрывая верхний листок и протягивая его Харриет.
– В наше время к нам чаще приходят ради доступа к интернету, чем ради комнат отеля, поэтому я должен записывать пользователей, – поясняет он.
– Может быть, всё ещё изменится, – отвечает Харриет с напускной бодростью и тут же жалеет о произнесённой реплике. Было бы прекрасно, если бы Лервикен остался тихим и спокойным местечком. Ничего другого она не желает, особенно сейчас.
Бармен на секунду останавливается и рассматривает бланк заказа, который она только что заполнила.
– Харриет? Красивое имя, мою мать тоже так звали, – говорит он.
Харриет кивает и достаёт телефон, чтобы уклониться от разговора. У неё нет больше сил ни на какие беседы сегодня вечером. Бармен, похоже, намёк понял и быстро исчез. Харриет отпивает глоток вина и откидывается на спинку стула. Я приеду домой поздно, через пару часов. Ужинай без меня, – пишет она эсэмэску отцу. Она надеется, что этим она заодно напомнит ему, что пора поесть, хотя дочери нет дома.
Что имел в виду Леннарт, когда сказал, что он не думал, что Маргарета берёт на работу вольнонаёмных? И об этом знают все её коллеги? Харриет исходила из того, что если она хорошо себя проявит, то заслужит доверие Маргареты, но если та принципиально не собирается брать в штат «гражданских» следователей, то будет трудно. Маргарета не похожа ни на одного из полицейских, с которыми Харриет встречалась раньше, и она внезапно осознаёт, что абсолютно ничего не знает о своей новой начальнице. Она быстро пишет в строке поиска «Маргарета Блад + следователь». Телефон несколько секунд пережёвывает информацию и выдаёт длинный список попаданий. Первой идёт ссылка на журнал профсоюзов. Когда она кликает по ссылке, возникает портрет Маргареты с пажеской стрижкой и красной помадой на губах. Харриет невольно выпрямляет спину. Такое впечатление, что она сидит по другую сторону письменного стола и смотрит на неё с экрана телефона. Ещё никогда Харриет не прочитывала статьи с такой скоростью. «Я против того, чтобы вольнонаёмным участникам расследования преступления увеличивали полномочия и платили более высокую зарплату. Им не хватает того опыта, который имеем мы, получившие специальное полицейское образование, и это противоречит фундаментальному принципу правового государства», – настаивает Маргарета в качестве представителя профессионального союза полицейских.
«Я хочу видеть как минимум полицейского инспектора, когда нанимаю людей на работу. Хороший полицейский, поездивший в радиофицированной патрульной машине, даст фору любому «гражданскому» следователю, у которого нет такого опыта».
Харриет откладывает телефон, её плечи опускаются. Будто весь воздух вышел из неё, как у сдувшегося воздушного шарика. Как она могла быть такой идиоткой, что даже не проверила, куда попадёт, прежде чем соглашаться на эту работу? Пол повторял ей это тысячу раз. Всегда проверяй будущего шефа, это так же важно, как и твои трудовые обязанности. Но интервью с ней в Стокгольме проводил более высокий начальник, отвечающий за весь Южный регион Швеции. А когда стало ясно, что она получила место в Ландскруне, то Харриет так обрадовалась, что даже и не подумала поближе приглядеться к новому рабочему месту. Теперь ясно, что Маргарета в жизни не взяла бы её на работу. Наверное, её заставили взять Харриет в связи с реорганизацией, и, разумеется, она этим недовольна.
Да, должно быть, именно так всё и произошло. Она и раньше слышала о случаях, когда более высокие шефы вынуждают тех, кто ниже их по должности, к проведению штатных изменений. Наверное, Маргарета у кого-то «на крючке», в чем-то провинилась, поэтому и не могла противиться, а теперь у Харриет такое чувство, будто вина за всё это лежит на ней.
Харриет осторожно почёсывает лоб. Без поддержки начальницы её никогда здесь не примут как свою, как равную. Того, что она понравилась Конраду и Леннарту, абсолютно недостаточно.
Мобильный жужжит и дрожит на столе. Скрытый номер. Она смотрит на часы. Ещё нет и восьми, это вполне может быть Маргарета, жаждущая получить её рапорт после вскрытия или просто проконтролировать, где она находится и почему не вернулась в участок. Внутреннему взору Харриет представляется, будто она действительно слышит спокойный и одновременно совершенно чёткий голос. Это я руковожу этим расследованием. Ты ни на что не годишься. Ты некомпетентна. Я в тебе не нуждаюсь.
Харриет сглатывает, прикладывает телефон к уху и готовится получить взбучку.
– Алло.
Проходит несколько секунд, прежде чем в телефоне слышится слабый женский голос.
– Это Харриет?
У Харриет перехватывает дыхание. Голос тонкий, но решительный, и она его не узнаёт.
– Да.
– Встретимся у котлована в полночь. И лучше, если ты придёшь туда в таком же одиночестве, в котором ты сейчас сидишь… Харри. У меня есть что рассказать. Об убийстве.
Харриет ещё раз смотрит на часы и засовывает руки в карманы куртки. По прохладе вечернего воздуха чувствуется, что приближается осень. На часах 23:48, но никого не видно и никаких звуков не слышно. Мёртвые высохшие вязы окружают заполненный водой котлован, отпечатываясь на небе чёрными скелетами. Днём на голых ветвях обычно отдыхают вороны, но сейчас кроны деревьев пусты, а кусты замерли.
Чёрт, наверное, она всё-таки не должна была приходить сюда одна. У неё не хватает ни опыта, ни образования, чтобы найти выход из ситуации, когда может быть применено физическое насилие. Но если эта женщина действительно может рассказать что-то об убийстве, что-нибудь, что выведет их на верный след, то это того стоит?
Стой так, чтобы тебе было видно и чтоб тебя было видно, повторяет про себя текст инструкции Харриет и делает осторожный шаг в сторону поляны рядом с котлованом, где лунный свет позволяет ей лучше видеть. Край пропасти всего в нескольких метрах. Вода черна, как уголь, а стены котлована отливают ржаво-красным цветом. Стены пористые, как песок-плывун. Кто туда свалится, никогда не выберется.
Муниципальные власти должны были бы поставить здесь забор, котлован не виден за верхушками холмов, и только тот, кто знает, где он находится, может найти сюда дорогу.
Не ходите к котловану, – говорил им Эушен, когда они были маленькими. Но несмотря на страх, она не могла удержаться от улыбки, вспоминая этот антипедагогический призыв, столь типичный для отца. Потому что первое, что они с братом сделали, услышав предостережение, это, конечно же, помчались к этому месту соревноваться, кому из них хватит смелости подобраться ближе к краю обрыва. Потом они лежали на животе, бросали вниз камни и считали, сколько пройдёт времени, прежде чем послышится всплеск от удара камня о поверхность воды.
– Я не наябедничаю Маргарете в любом случае, не бойся, – добавляет он.
– Спасибо, – шмыгает носом в ответ Харриет. На открытой всем ветрам парковке между зданиями оказалось холоднее, чем она думала.
– Да, ещё одно, иногда в морге ужасно воняет. Понимаешь, некоторые трупы лежат довольно долго, прежде чем их обнаружат и привезут сюда. Даже от свежих бывает такой смрад, только держись, и связано это с содержимым их желудков. Честно тебе скажу, я не понимаю, как люди могут работать в такой среде, но я стараюсь этого не показывать. Если хочешь, я могу дать тебе одну штуку, которая помогает, мне только что прислали. Из США. Но об этом надо помалкивать. Их надо специально заказывать, а госведомства не хотят их ввозить. Они считают, что мы должны терпеть эту вонь, раз другие терпят.
Леннарт шутливо прижимает палец к губам в знак молчания, копается в кармане куртки и протягивает ей маленькую пластиковую упаковку.
– Зажимы для носа. Вставь их в ноздри перед тем, как мы войдём в морг, и всё будет хорошо. Потом подтянешь маску повыше, и их не будет видно, – учит он.
Харриет делает глубокий вдох, пытаясь набрать побольше свежего воздуха, и заходит в здание морга. Леннарт ей определённо нравится.
Врач-патологоанатом встречает их в вестибюле, это весёлый мужчина лет шестидесяти с большой тёмной бородой. Леннарт, видимо, его знает и радостно приветствует.
– У меня с собой сегодня дополнительная пара глаз, это Харриет. Новый следователь по уголовным делам у Маргареты Блад в Ландскруне, подключена к этому делу. Умница-полицейский из Стокгольма, – говорит Леннарт.
– Я действительно из Стокгольма, но я не полицейский. Я гражданский следователь, – уточняет Харриет и чувствует, как загораются щёки.
– А в чём разница? – спрашивает врач, отвечая таким крепким рукопожатием, что от него сразу начинают болеть раны на руке Харриет.
– Никакой разницы, когда речь идёт о расследовании преступлений, – говорит Леннарт, поворачиваясь к Харриет. – Извини, я был уверен, что у тебя образование полицейского, я думал, что Маргарета не берёт в штат вольнонаёмных.
– Ничего страшного, – отвечает Харриет.
– Мы её уже подготовили, так что можете входить, и сразу начнём, – говорит врач и добавляет: – Вторники обычно дни спокойные, если такие дни вообще бывают.
Он показывает им раздевалку в конце коридора, где висят зелёные халаты, которые нужно надевать поверх одежды. Харриет всё время поглядывает на Леннарта и повторяет за ним. Он показывает ей, как правильно закрепить на носу зажимы, и протягивает голубую медицинскую маску.
– Возьми мою сумку, – говорит он и кивает в сторону металлического чемоданчика серебристого цвета. – Там всё, что необходимо для снятия отпечатков пальцев и взятия материала из-под ногтей, – продолжает он и привычно нажимает на бутылку со спиртом для дезинфекции рук, которая висит над раковиной.
Харриет кивает. Леннарт пользуется локтями, чтоб открыть дверь, ведущую в секционную. Судебный медик уже стоит в зале, одетый в белый халат и перчатки, волосы спрятаны под медицинской шапочкой. Комната светлая, но холодная. Такое ощущение, будто входишь в холодильник. Вдоль одной из стен большое окно, выходящее на задний двор. Три секционных стола из нержавеющей стали. Харриет обращает внимание на магнитофон, стоящий на подоконнике.
– Магнитофоном пользуются уборщики. Они включают музыку, когда наводят здесь порядок после аутопсии, – говорит судебный медик и добавляет: – Мы не такие, как Ганнибал Лектер, который включает классическую скрипичную музыку и режет трупы ради своего удовольствия.
Он смеётся под медицинской маской.
– Это мой ассистент.
Врач показывает на ещё одного мужчину в белом халате, который входит с торцовой стороны комнаты. Он вкатывает каталку с большим продолговатым серым мешком.
– Можем открывать? – спрашивает патологоанатом, глядя на Леннарта, который кивает в знак согласия.
Врач осторожно расстёгивает молнию. Взору открывается тело Лауры. Харриет узнаёт её с трудом. Кожа стала зеленоватой, от чего рыжие волосы засияли ещё больше. Тело методично перекладывают на стол для вскрытия.
– Вам мешок вернуть, он понадобится? – спрашивает патологоанатом.
– Нет, спасибо, обойдёмся, – отвечает Леннарт.
Хотя он шутит нарочно, чтобы её подбодрить и отвлечь, Харриет не может оторвать глаз от Лауры. Голова её покрыта запёкшейся кровью, в некоторых местах кожа стала темно-зелёной, кое-где видны стекловидные подтёки.
– Это трупные пятна, – шепчет Леннарт сквозь маску.
– Одежда и скотч, которым было заклеено лицо, где всё это? – осторожно спрашивает Харриет.
– Мы их сняли сразу на месте и отправили скотч на анализ, – говорит Леннарт и продолжает: – Я сниму отпечатки пальцев и возьму материал из-под ногтей для анализа ДНК, прежде чем мы начнём.
Он открывает серебряный чемоданчик и достаёт длинную палочку с ваткой на конце.
Ассистент в это время уходит и возвращается со столиком на колёсиках, на котором лежат медицинские инструменты.
– Когда ты закончишь, мы её помоем и проведём внешний осмотр, – говорит врач.
Харриет зажмуривается. Выдержит ли она это?
Леннарт достаёт диктофон и устанавливает его у секционного стола из нержавейки.
– Всё пойдёт в протокол, но его составление может занять несколько недель, – поясняет он и поворачивается к Харриет. – Если понадобится, прерывай нас.
Леннарт заканчивает с соскобами и вставляет ватку с палочкой на конце в пробирку, наполненную жидкостью. Ассистент берёт шланг душа и начинает тщательно обмывать тело. Харриет неотрывно смотрит на розовую от крови воду, которая стекает вниз к сливу на полу. Пока что всё идёт хорошо, уговаривает она сама себя, когда у бортика секционного стола застревает сгусток крови. Патологоанатом методично изучает всё тело, документируя каждый синяк. Останавливается на височной ране.
– Похоже на проникающее ранение, – продолжает он, исследуя рану.
Врач с ассистентом переглядываются.
– Тогда вскрываем череп, – принимает решение врач.
Харриет чувствует, что у неё темнеет в глазах. Она вряд ли сможет смотреть на то, как будут разрезать Лауру. В голове у неё шумит, по спине течёт холодный пот, заставляя её дрожать в этом прохладном зале. Подойти к Леннарту, постучать по плечу и сказать, что ей нужно выйти на воздух? Тишину прерывает жужжащий звук, и появляется ассистент с включённой электропилой.
– Я сделаю маленький перерыв, – вворачивает в этой паузе Харриет. – То, что мне особенно хотелось бы знать: была ли височная рана причиной смерти и является ли повреждение ноги новой, свежей травмой. И, по возможности, примерное время смерти. Сможешь выйти за мной, когда вы дойдёте до этого?
Леннарт поднимает глаза, кивает, а она выбегает из комнаты.
Она сидит на скамейке в раздевалке и таращится на известковую стенку. Уже давно затихли звуки электропилы, а она продолжает сидеть. Как она ни клялась себе, что выдержит, всё-таки не смогла. Хотя воспитана она в том духе, что нельзя сдаваться перед трудностями, скорее наоборот. Работу надо заканчивать, когда всё сделал, а не когда устал – таков был девиз Эушена, когда Харриет звонила ему и жаловалась на школьные уроки или домашние задания. Сам он никогда не делал никаких перерывов в работе. Даже летними вечерами он не ложился спать, а сидел и работал на кухне, после того Харриет и Пол уже засыпали. Может быть, именно поэтому ей так тяжело смотреть на него, видя, как его покидают силы? Она делает несколько глубоких вдохов, снова надевает маску и толкает дверь в секционный зал. Она себя переборет.
Войдя, она застаёт ни на что не похожую картину. Врач отвернул кожу Лауры от разреза на груди и животе, внутренние органы лежат на соседнем столе. Как ни странно, теперь, когда она уже больше не выглядит реальным человеком, перенести это зрелище оказывается легче, размышляет Харриет.
– Смерть наступила примерно между часом и пятью утра в субботу. Причина – височное кровотечение. Рана нанесена, по всей вероятности, ножом или другим острым предметом. Разрез в семь сантиметров длиной и пятнадцать сантиметров глубиной. Скорее всего, она была в бессознательном состоянии в момент нанесения удара. Я полагаю, что скончалась она там, где её и нашли, в хлеву. Имеются признаки, указывающие на то, что в момент нанесения раны она лежала. Мы сделали рентген переломов её правой ноги. Это старая травма.
Харриет закрывает глаза. То, что говорит судебный медик, означает, что убивший Лауру воткнул нож ей в висок, когда она была совершенно беззащитна. Убийца должен быть лишён всяческих чувств, чтобы это совершить. Что же такого было в Лауре, что вызвало такую ненависть? Она вспоминает приклеенные скотчем веки, не дававшие её глазам закрыться, застывший взгляд лежавшего у трактора тела. Что же случилось с ней в последние часы её жизни? Что такого она сделала, чем заслужила такой страшный конец?
Холод секционного зала пробрался ей под кожу. Во время вскрытия, по крайней мере тех частей аутопсии, при которых она присутствовала, Харриет была так сосредоточена, что не думала о холоде, а вот теперь часы, проведённые в морге, отдаются ознобом во всем теле. Харриет поворачивает отопление в машине до максимума и включает подогреватели сидений на выезде в сторону Ландскруны. Вообще не надо было ездить в Лунд к судебным медикам, вместо этого надо было остаться в участке и настоять на проведении допроса с Кеннетом Йонссоном. Это было бы лучше. Ментоловый аромат от американских зажимов Леннарта, смешанный с жуткой вонью трупа, разъедает ноздри. Никогда в жизни Харриет не нуждалась в бокале вина так отчаянно. Уже вторая половина дня, нет никакого смысла возвращаться в участок. Большинство полицейских всё равно разошлись по домам, а сама она слишком потрясена, чтобы сесть за стол и записать свои наблюдения или начать делать что-нибудь новое. Поэтому, когда в поле зрения попадает ивовая аллея, ведущая к Хенрикехиллу, она сворачивает. В отеле на самой верхушке холма есть бар и красивая веранда с видом на пролив. И до Лервикена отсюда можно дойти пешком. Превосходно. Когда Харриет была маленькой, дети часто играли в дворцовом парке. Тогда это было популярным местом прогулок, а теперь парк используют чаще всего для свадеб и ежегодного томатного фестиваля, куда собираются фермеры, которые выращивают помидоры, со всего полуострова Бьере.
Журналисты, кажется, пока не нашли сюда дорогу, и Харриет занимает укромное место у столика в баре, заказывает бокал красного вина и просит пароль от вай-фай.
– А можно воспользоваться вашей сетью вай-фай, если я не живу в гостинице? – спрашивает она осторожно.
– Если заполните вот этот бланк, – отвечает бармен, хорошо одетый мужчина в рубашке и жилете, вынимая из кармана блокнот, отрывая верхний листок и протягивая его Харриет.
– В наше время к нам чаще приходят ради доступа к интернету, чем ради комнат отеля, поэтому я должен записывать пользователей, – поясняет он.
– Может быть, всё ещё изменится, – отвечает Харриет с напускной бодростью и тут же жалеет о произнесённой реплике. Было бы прекрасно, если бы Лервикен остался тихим и спокойным местечком. Ничего другого она не желает, особенно сейчас.
Бармен на секунду останавливается и рассматривает бланк заказа, который она только что заполнила.
– Харриет? Красивое имя, мою мать тоже так звали, – говорит он.
Харриет кивает и достаёт телефон, чтобы уклониться от разговора. У неё нет больше сил ни на какие беседы сегодня вечером. Бармен, похоже, намёк понял и быстро исчез. Харриет отпивает глоток вина и откидывается на спинку стула. Я приеду домой поздно, через пару часов. Ужинай без меня, – пишет она эсэмэску отцу. Она надеется, что этим она заодно напомнит ему, что пора поесть, хотя дочери нет дома.
Что имел в виду Леннарт, когда сказал, что он не думал, что Маргарета берёт на работу вольнонаёмных? И об этом знают все её коллеги? Харриет исходила из того, что если она хорошо себя проявит, то заслужит доверие Маргареты, но если та принципиально не собирается брать в штат «гражданских» следователей, то будет трудно. Маргарета не похожа ни на одного из полицейских, с которыми Харриет встречалась раньше, и она внезапно осознаёт, что абсолютно ничего не знает о своей новой начальнице. Она быстро пишет в строке поиска «Маргарета Блад + следователь». Телефон несколько секунд пережёвывает информацию и выдаёт длинный список попаданий. Первой идёт ссылка на журнал профсоюзов. Когда она кликает по ссылке, возникает портрет Маргареты с пажеской стрижкой и красной помадой на губах. Харриет невольно выпрямляет спину. Такое впечатление, что она сидит по другую сторону письменного стола и смотрит на неё с экрана телефона. Ещё никогда Харриет не прочитывала статьи с такой скоростью. «Я против того, чтобы вольнонаёмным участникам расследования преступления увеличивали полномочия и платили более высокую зарплату. Им не хватает того опыта, который имеем мы, получившие специальное полицейское образование, и это противоречит фундаментальному принципу правового государства», – настаивает Маргарета в качестве представителя профессионального союза полицейских.
«Я хочу видеть как минимум полицейского инспектора, когда нанимаю людей на работу. Хороший полицейский, поездивший в радиофицированной патрульной машине, даст фору любому «гражданскому» следователю, у которого нет такого опыта».
Харриет откладывает телефон, её плечи опускаются. Будто весь воздух вышел из неё, как у сдувшегося воздушного шарика. Как она могла быть такой идиоткой, что даже не проверила, куда попадёт, прежде чем соглашаться на эту работу? Пол повторял ей это тысячу раз. Всегда проверяй будущего шефа, это так же важно, как и твои трудовые обязанности. Но интервью с ней в Стокгольме проводил более высокий начальник, отвечающий за весь Южный регион Швеции. А когда стало ясно, что она получила место в Ландскруне, то Харриет так обрадовалась, что даже и не подумала поближе приглядеться к новому рабочему месту. Теперь ясно, что Маргарета в жизни не взяла бы её на работу. Наверное, её заставили взять Харриет в связи с реорганизацией, и, разумеется, она этим недовольна.
Да, должно быть, именно так всё и произошло. Она и раньше слышала о случаях, когда более высокие шефы вынуждают тех, кто ниже их по должности, к проведению штатных изменений. Наверное, Маргарета у кого-то «на крючке», в чем-то провинилась, поэтому и не могла противиться, а теперь у Харриет такое чувство, будто вина за всё это лежит на ней.
Харриет осторожно почёсывает лоб. Без поддержки начальницы её никогда здесь не примут как свою, как равную. Того, что она понравилась Конраду и Леннарту, абсолютно недостаточно.
Мобильный жужжит и дрожит на столе. Скрытый номер. Она смотрит на часы. Ещё нет и восьми, это вполне может быть Маргарета, жаждущая получить её рапорт после вскрытия или просто проконтролировать, где она находится и почему не вернулась в участок. Внутреннему взору Харриет представляется, будто она действительно слышит спокойный и одновременно совершенно чёткий голос. Это я руковожу этим расследованием. Ты ни на что не годишься. Ты некомпетентна. Я в тебе не нуждаюсь.
Харриет сглатывает, прикладывает телефон к уху и готовится получить взбучку.
– Алло.
Проходит несколько секунд, прежде чем в телефоне слышится слабый женский голос.
– Это Харриет?
У Харриет перехватывает дыхание. Голос тонкий, но решительный, и она его не узнаёт.
– Да.
– Встретимся у котлована в полночь. И лучше, если ты придёшь туда в таком же одиночестве, в котором ты сейчас сидишь… Харри. У меня есть что рассказать. Об убийстве.
Харриет ещё раз смотрит на часы и засовывает руки в карманы куртки. По прохладе вечернего воздуха чувствуется, что приближается осень. На часах 23:48, но никого не видно и никаких звуков не слышно. Мёртвые высохшие вязы окружают заполненный водой котлован, отпечатываясь на небе чёрными скелетами. Днём на голых ветвях обычно отдыхают вороны, но сейчас кроны деревьев пусты, а кусты замерли.
Чёрт, наверное, она всё-таки не должна была приходить сюда одна. У неё не хватает ни опыта, ни образования, чтобы найти выход из ситуации, когда может быть применено физическое насилие. Но если эта женщина действительно может рассказать что-то об убийстве, что-нибудь, что выведет их на верный след, то это того стоит?
Стой так, чтобы тебе было видно и чтоб тебя было видно, повторяет про себя текст инструкции Харриет и делает осторожный шаг в сторону поляны рядом с котлованом, где лунный свет позволяет ей лучше видеть. Край пропасти всего в нескольких метрах. Вода черна, как уголь, а стены котлована отливают ржаво-красным цветом. Стены пористые, как песок-плывун. Кто туда свалится, никогда не выберется.
Муниципальные власти должны были бы поставить здесь забор, котлован не виден за верхушками холмов, и только тот, кто знает, где он находится, может найти сюда дорогу.
Не ходите к котловану, – говорил им Эушен, когда они были маленькими. Но несмотря на страх, она не могла удержаться от улыбки, вспоминая этот антипедагогический призыв, столь типичный для отца. Потому что первое, что они с братом сделали, услышав предостережение, это, конечно же, помчались к этому месту соревноваться, кому из них хватит смелости подобраться ближе к краю обрыва. Потом они лежали на животе, бросали вниз камни и считали, сколько пройдёт времени, прежде чем послышится всплеск от удара камня о поверхность воды.