Очевидец
Часть 3 из 13 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Я запрошу списки телефонных разговоров тоже, – слышен голос Маргареты из спальни.
Они молча покидают гардеробную и спальную комнаты, направляясь в гостиную. Харриет вынуждена прикусить губу, чтобы не болтать. Ей хочется задать Леннарту тысячу вопросов, но она боится показаться легковесной, спешащей с выводами, а она знает, что может так выглядеть, когда она возбуждена, вот как сейчас. А ещё ей бы очень хотелось знать, какие мысли крутятся в голове Маргареты. Даже если статистика говорит, что подавляющая доля домашнего насилия по отношению к женщинам приходится на долю близкого ей человека, всё-таки кажется совершенно невероятным, чтобы это совершил 72-летний Дуглас Андерссон. Или он и хочет, чтобы они думали именно так?
Первая комната после холла недавно отремонтирована – обои типичны для 1700-х годов. Диваны и кресла в стиле честерфилд расположены вокруг камина в одном конце комнаты, а в другом – массивный дубовый стол. Стол стоит криво, стулья перевёрнуты, под окном валяется разбитый цветочный горшок. Бумаги и книги разбросаны по всему полу, и Харриет отмечает, что край ковра загнулся возле одного из кресел.
– А где машина мужа? – Харриет не может удержаться от вопросов. Она сама слышит, как спотыкается на словах, как её быстрый стокгольмский говор становится «раздражающе невнятным», как сказала бы Ивонн.
– Две машины стоят во втором сарае. «Ягуар» и «Порше», – отвечает Леннарт.
– Дуглас Андерссон зарегистрирован как владелец трёх автомобилей, – говорит Маргарета. – Ещё «Лексус» есть.
Харриет смотрит, потупившись, в пол. Ей надо было самой навести об этом справки, пока они ехали, а не сидеть тихонько, как мышка.
Она подходит к камину. Диван стоит криво. Разве такой педант, который даже рубашки сортирует и развешивает по цветам, смирился бы с тем, что мебель стоит не симметрично и не параллельно очагу? Она проводит взглядом вдоль края дивана. У стены между окнами видны две большие царапины на паркете, уложенном в виде рыбьей чешуи.
– А это что за отметины?
Она приседает на корточки, чтобы лучше разглядеть. Паркет в двух местах сильно попорчен, будто по полу тащили что-то очень тяжёлое.
– Возле этих царапин мы нашли прозрачные выделения. Это может быть пот или слюна, которые вообще никак не связаны с преступлением, но я отправил их на анализ, – говорит Леннарт. – Мы закрепили следы ДНК в нескольких местах, проверим в базе данных.
Харриет смотрит в окно. Растительность за домом выглядит, как дворцовый парк в миниатюре. Парк хорошо ухожен, кусты рододендронов образуют зелёный уголок. В центре парка маленький пруд, а в одном из дальних углов, в тени окружающей листвы, стоит беседка. Ветер шевелит зелёную изгородь вокруг усадьбы, тени пляшут на стенах дома. Усталость даёт о себе знать, ведь Харриет пришлось встать очень рано. Пора сделать перерыв или съесть что-нибудь сладкое для бодрости. Она переводит взгляд на танцующие по стене тени. Одна из теней двигается иначе, чем другие. Она качается взад-вперёд, останавливает движение. Тень медленно уходит в кусты за беседкой. Там кто-то стоит? Харриет прищуривается. Контур человеческой фигуры проглядывает сквозь тёмные окна беседки, и ей кажется, что она видит лицо и тёмные впадины глаз.
– Там кто-то есть, за домом? – спрашивает она.
– Патрульные, они наверняка не успели уехать, – спокойно отвечает Леннарт.
Харриет пытается всмотреться. Лица больше нет. Наверное, ей показалось.
– Мы закончили, – говорит Маргарета, откашливается и добавляет: – На этот раз.
Они молча выходят. Замок двери щёлкает, когда Леннарт запирает за ними. Площадка перед домом опустела, сараи заперты, полицейское оцепление снято, а на дверях приклеены надписи, что входить запрещено. Двух полицейских машин, которые стояли у живой изгороди, когда они приехали, тоже уже нет.
Когда они садятся в машину, Маргарета снова начинает говорить о деле, о реорганизации полиции. Она говорит так же быстро, как заводит машину и трогается с места.
– Меня легко укачивает, – с трудом выговаривает Харриет, когда они сворачивают на большую дорогу.
В ответ Маргарета так резко тормозит, что Харриет швыряет вперёд. Белый «Вольво» выезжает с незаметной боковой дороги, и Маргарете чудом удаётся избежать столкновения.
– Проклятый идиот, – фыркает она.
«Takes one to know one»[2], – думает Харриет.
Эушен называет эту развилку, где видимость закрывают кусты, «тайным ходом», и Харриет приучила себя всегда сигналить, проезжая это место, чтобы заранее оповестить о своём приближении.
– Кстати, высадить тебя где-нибудь по пути или ты на машине? – спрашивает Маргарета. – На сегодня хватит. Я хотела, чтобы ты была с нами, потому что Леннарт показывал место преступления, но больше ты мне сегодня не нужна. Я поеду обратно в офис, второй полицейский уже должен бы появиться. Он человек опытный, так что мы справимся вдвоём до завтрашнего утра, когда соберётся вся группа и начнётся настоящая работа.
Харриет чувствует, как падает настроение. Разумеется, она могла бы быть полезной, хотя она ещё и «не освоилась», по словам Маргареты. Видимо, она кажется начальнице неопытной. Если бы это был рабочий день на её старом месте, то они бы взяли по чашке кофе и поговорили бы. Не только об обстоятельствах убийства, но и обо всём вокруг этого. Ей это сейчас было нужно. По крайней мере, услышать мнение о своём первом изучении места преступления. Но Маргарету, кажется, не интересуют её мысли. Это очень заметно. По пути туда они должны были бы обсудить, что их там может ждать. Если бы Харриет помогли ментально подготовиться, то она могла бы лучше проявить себя. А из-за Маргареты она чувствует себя неуверенно. Харриет скашивает глаза на свою начальницу.
– Я доберусь домой своим ходом, – отвечает она.
На часах уже два, когда Харриет выруливает с улицы Радхюсгатан и выезжает из Ландскруны. Голод терзает желудок из-за того, что никакого ланча не было вообще. Ей не нравится такая небрежность в еде. Тогда с ней происходит то, над чем так любит подшучивать её подруга Лиза. Она теряет контроль над своими покупками. Ей нужно было купить всего лишь пачку сигарет в табачном киоске рядом с пиццерией, но вышла она оттуда ещё и с пакетом ирисок с шоколадом «Думле». Вкус сигарет, к сожалению, отлично сочетается с шоколадом, а после такого изнурительного первого дня на новом рабочем месте она заслужила это лакомство, так Харриет оправдывала эту покупку для себя самой. Она выкурила две сигареты подряд, при этом лихорадочно жевала ириски, хотя знала, что от этого голод только усилится. Она курила, стоя за зданием пиццерии, прячась на случай, если Маргарета вдруг высунула бы нос в окно своего кабинета. Харриет представляет себе, что бы та подумала. Типичный случай. Неухоженные ногти, полновата, хотя в одежде не видно, да ещё и курит. Не совсем то, что можно было бы ожидать от человека, который хвастается своим университетским образованием и получает намного более высокий начальный оклад, чем все мы. Вот уж Маргарета никогда не совершала ошибок, это точно. Харриет сбросила ногу с педали газа и потянулась к пакету с конфетами, который положила рядом на пассажирское место. Она быстро достала тянучку, положила на язык и стала ждать, когда сладкий шоколад растает во рту. Как вкусно! Когда светофор переключается на жёлтый, она достаёт мобильный. Нельзя, конечно, писать сообщения во время вождения, но в этой местности «жёлтый» значит «замедлить движение», вспоминает она, а ей очень нужна Лиза.
Моя начальница тихий ужас. Думаю, она меня ненавидит. Смотрит на меня, будто я избалованная толстушка безо всякой силы волы. Я даже нечаянно начала опять курить только поэтому.
Светофор переключается на зелёный, Харриет отбрасывает телефон, разворачивает с помощью зубов последнюю тянучку «Думле», комкает и запихивает пустой пакет в бардачок, с глаз долой. Завтра, с понедельника, она начнёт новую жизнь, будет есть только полезные продукты и докажет Маргарете, что она прямо-таки создана для работы следователя, а уж там до или после реорганизации полиции, это не имеет никакого значения. И не будет она принимать всё так близко к сердцу, будто это её лично касается. Она знает, что сумеет и это.
Ветер совсем стих, когда Харриет добирается до бухты. Вымпел на флагштоке у дома Ивонн свисает вниз, как увядший тюльпан, запах водорослей исчез, и вода пролива переливается сине-зелёными блёстками. В фарватере острова Вен скользит русский сухогруз. Пёс Като с лаем подбегает к Харриет, открывающей калитку. Когда он прыгает, то ему почти удаётся лизнуть её в лицо.
«Вниз. Место. Не прыгать. Сидеть».
Худое лицо Эушена показывается в двери. Она удивляется каждый раз, когда вновь видит своего отца. Ему было почти пятьдесят лет, когда Харриет родилась, и он всегда казался ей старым, но в последнее время он как-то ссохся, плечи приобрели форму бутылок. Высокий, тощий и выглядит слабым. Его чёрные волосы побелели на висках, а добрые морщинки вокруг зеленоватых глаз, казалось, съехали вниз по щекам. Лицо запало.
– Харриет, ты приехала как раз к кофе. Ивонн уже здесь, – кричит он и машет ей, чтоб поторопилась и заходила скорее в дом.
Она быстро отгоняет Като, поправляет куртку и, подскакивая, бежит к дому.
– Надолго тебе всучили эту дворнягу? – спрашивает она, закрывая входную дверь. Недовольный скулёж означает, что Като оставили в саду.
– Может, ты бы погуляла с ним вечером, вот и познакомились бы поближе, – отвечает Эушен и смеётся. С тех пор как её брат Пол завёл собаку, Эушен стал подшучивать над ней, что она боится собак, и Харриет точно знала, какая последует фраза. Но только Эушен успел открыть рот, как его прервал громкий голос из кухни.
– А, Харриет, как здорово, что ты наконец-то приехала. Какая ты молодец, что заботишься о своём стареньком папе. Я тоже не понимаю, зачем ему эта собака.
Крупная фигура с густой копной вьющихся каштановых волос появляется в прихожей, и Харриет не успевает ответить, как Ивонн обнимает и прижимает её к себе так крепко, что у Харриет выпадает из рук сумка. Она слышит глухой звук удара сумки об пол и молится, чтобы сумка не открылась и Эушен не увидел в ней сигареты.
Ивонн и Эушен постоянно общаются и, очень может быть, что именно Ивонн – самый близкий для её отца человек, хотя они совсем непохожи. Ивонн была парикмахером в своём собственном частном салоне, пока у неё не начала болеть спина, а Эушен профессор гражданского права с титулом доктора наук Лундского университета. Ивонн всегда прямо говорит, что думает, разговорчивая, довольно шумная, знает всё и обо всех в этом местечке и охотно обо всём говорит, а из Эушена информацию приходится вытаскивать чуть ли не клещами, если хочешь о чём-то узнать.
– Заботиться обо мне? Мне не нужна никакая опека и забота, Харриет будет тут работать. Она получила должность в Ландскруне, – говорит Эушен.
– Как приятно тебя видеть, малышка Харри, – продолжает Ивонн, берёт её под руку и ведёт вперёд. Сильные руки Ивонн мягко, но чётко направляют, куда идти. Масляная лампа над кухонным столом распространяет уютный свет, от которого блестят белые крашеные каменные стены. – Мы сидим здесь, пьём кофе, перекусываем, Эушен как раз собирался что-то рассказать о какой-то сухой статье в юбилейный сборник или как это там называется. – Ивонн начинает смеяться. – Ты меня спасла. Рассказывай, что это за интересная должность, которая привлекла тебя сюда из большого города. Эушен ведь немногословен.
– А разве я не говорил тебе, что Харриет приехала в пятницу? – говорит Эушен и открывает кухонный шкафчик за спиной Ивонн.
– Вчера, – вздыхает Харриет. – Я приехала вчера, в субботу.
– Да, именно. Не так-то просто помнить дни недели, когда ты на пенсии. – Эушен ставит на стол перед Ивонн и Харриет две синие фарфоровые чашки.
– У меня уже есть чашка, – говорит Ивонн и делает глоток из чашки, которую она держит в руке, одновременно качая головой в сторону Харриет. – Сядь, Эушен. Мы с Харри сами нальём себе кофе. Харриет, хочешь булочку, сделанную из теста на закваске? Из фермы в Клинторпе. Они начали продавать свой хлеб, и поверь, булочки очень вкусные.
Ивонн подходит к Эушену и любовно усаживает его на стул. Берёт кофейник и наливает кофе в чашку Харриет.
Булочки выглядят просто классно, пропечены в самый раз, слабый аромат сахара и кардамона достигает носа Харриет, когда Эушен немного дрожащей рукой протягивает ей хлебную корзинку.
Всё равно день уже сложился неудачно, думает Харриет и берёт булочку. Лиза обычно говорит, что у человека возникает иммунитет против жира и сахара, если ты уже съел пакет сладостей, а с такой логикой можно продолжать грешить. К тому же Харриет должна была догадаться, что Ивонн принесёт что-нибудь вкусненькое к кофе.
– Да, конечно, приятно, что малышка Харри будет здесь по крайней мере полгода, хотя я был предпочёл, чтобы она закончила университет и получила диплом юриста, – говорит Эушен и улыбается дочери.
– Папа никак не может смириться с тем, что я бросила юридический, перешла на социологию и стала социономом, – говорит Харриет, хотя знает, что Ивонн в курсе.
– Да уж, он такой приверженец традиций, что хватило бы и половины. Хорошо, что вы выросли не только под его крышей, ты и Пол, – говорит Ивонн.
Эушен смотрит на неё непонимающим взглядом.
– Рассказывай, что делается в полиции, – спрашивает Ивонн. – Теперь ты будешь всё знать обо всех воришках округи? Я слышала, что полиция знает о них намного больше, чем думаем мы, обычные люди. Они действительно все под наблюдением?
– Не знаю. Официально я начинаю работать завтра, в понедельник, но сегодня уже встретилась со своим будущим начальником.
Харриет осторожно откусывает булочку. Она в общем-то не знает, что можно рассказывать, а чего нельзя. Хутор Сундгудсет находится на отшибе. Жители Лервикена пока ещё находятся в счастливом неведении о том, что там произошло. Возможно ли это? Патрульные машины, должно быть, уехали другой дорогой, раз здесь ещё ничего не известно. Если бы они проезжали через деревню, то слух о том, что что-то случилось, распространился бы со скоростью лесного пожара. В Стокгольме об этом можно было бы прочитать буквально через несколько секунд на сайте Flashback, и фотографы с телеобъективами уже залегли бы в кустах, но здесь, видимо, всё иначе.
В любом случае наступит полный бедлам, когда информация об убийстве просочится в СМИ всей Швеции, размышляет Харриет. Всё в деревне будет испорчено. Ей удаётся как-то скрыть мурашки, побежавшие по спине при мысли, что труп Лауры, возможно, всё ещё там лежит.
– И что шеф, плохой? – спрашивает Ивонн. – У тебя такой серьёзный вид.
– Да нет, она вполне о’кей. – Главная ложь дня, думает о своём ответе Харриет и спешит сменить тему. – Какая вкусная выпечка к кофе, хорошо, что понемногу возникает малый бизнес, чтоб деревня совсем не вымерла.
Она отрывает большой кусок булочки, которая теперь потеряла для неё всякий вкус.
– А как хутор Сундгудсет? Там же вроде какая-то пожилая пара владеет усадьбой? – спрашивает Харриет, притворяясь, что копается в памяти.
Ивонн вопросительно поднимает брови.
– Ты имеешь в виду Андерссонов? Давненько я их не видела. А что ты вдруг вспомнила про них? – спрашивает Ивонн и стряхивает крошку со стола.
– Мне не импонирует их стиль. Дуглас всегда паркует «Ягуар» прямо перед дорогой, ведущей к пляжу, и по прогулочной дорожке невозможно пройти. Я не понимаю, о чём он думает, когда так ставит машину, – говорит Эушен.
– Эушен, старина, ты опять брюзжишь. Андерссоны – заботливые люди. И там не запрещено парковаться, – быстро говорит Ивонн и добавляет: – Иногда мне кажется, что я единственная во всей деревне, кто их защищает.
С булочки слетает сахарная пудра, когда она говорит.
– Я помню Лауру. Она иногда ходила с костылём, да? – говорит Харриет и косится в сторону отца. Он не любит сплетён, но тут уж ничем не поможешь. К счастью, Ивонн продолжает сама.
– Лаура переболела полиомиелитом, в детстве. Поэтому она уже тогда хромала, – говорит Ивонн.
Эушен, кажется, не слушает, он вытаскивает бумажные салфетки из держалки на столе и начинает их сворачивать.
– Полиомиелит?
– Да, она же выросла за границей, родители были на дипломатической службе, вот потому так и вышло. Из-за полиомиелита у неё никогда не было детей, а я знаю, что она хотела этого больше всего на свете. Она на всё была готова ради этого. Для неё это было такое горе, которое не могли залечить никакие миллионы в мире.
Харриет сглатывает. Это типично для Ивонн – делиться сплетнями, но как-то не хочется говорить о Лауре таким образом, когда знаешь, что она лежит где-то в морге, одинокая и холодная. Никому не нужная. Харриет тоже никому не нужна, кроме мамы. Но с тех пор, как Йорун начала работать на Международный валютный фонд, она редко бывает дома, а сейчас находится по заданию МВФ в Сенегале, так что даже по телефону они не разговаривали почти месяц.
У Харриет до сих пор не было ни с кем никаких серьёзных отношений, и похоже, что она так и не встретит никого, с кем могла бы создать семью. У неё это не складывается – отношения.
Ты всегда too much[3], Харриет. Это душит, часто говорит Лиза. Сначала ты стесняешься, скромничаешь и скрываешь свои мысли. Но если кто-то проявляет к тебе малейшее внимание, то ты совершенно теряешь контроль и хочешь слишком многого. Поэтому и исчез Георгос. Пиши мне, когда появится импульс к этому, и всё будет намного лучше. Харриет знает, что Лиза шутит, но она права. Как только Харриет кому-нибудь доверится, то всё ломается. Георгос был единственным, кто ей реально нравился. Они познакомились в Греции, и с первого же взгляда Харриет почувствовала, что он для неё какой-то особенный. Они смеялись над одними и теми же вещами, он замечал такое, чего больше никто не видел, а когда она говорила о более серьёзном, то он слушал и понимал её. Как будто она ему действительно нравилась. Она чувствовала себя с ним в безопасности и уже успела подумать, что всё именно так, как и должно быть. Что он – именно тот человек, который ей нужен. Но у него уже была жена, которую он, естественно, никогда и не собирался бросать. Прежде чем Харриет это поняла, прошёл почти год, и всё это время она ему раскрывала всю себя, не сдерживаясь. А надо было бы сдерживаться. Эта мысль заставляет её ёрзать на стуле. Такого больше никогда не должно повториться.
Они молча покидают гардеробную и спальную комнаты, направляясь в гостиную. Харриет вынуждена прикусить губу, чтобы не болтать. Ей хочется задать Леннарту тысячу вопросов, но она боится показаться легковесной, спешащей с выводами, а она знает, что может так выглядеть, когда она возбуждена, вот как сейчас. А ещё ей бы очень хотелось знать, какие мысли крутятся в голове Маргареты. Даже если статистика говорит, что подавляющая доля домашнего насилия по отношению к женщинам приходится на долю близкого ей человека, всё-таки кажется совершенно невероятным, чтобы это совершил 72-летний Дуглас Андерссон. Или он и хочет, чтобы они думали именно так?
Первая комната после холла недавно отремонтирована – обои типичны для 1700-х годов. Диваны и кресла в стиле честерфилд расположены вокруг камина в одном конце комнаты, а в другом – массивный дубовый стол. Стол стоит криво, стулья перевёрнуты, под окном валяется разбитый цветочный горшок. Бумаги и книги разбросаны по всему полу, и Харриет отмечает, что край ковра загнулся возле одного из кресел.
– А где машина мужа? – Харриет не может удержаться от вопросов. Она сама слышит, как спотыкается на словах, как её быстрый стокгольмский говор становится «раздражающе невнятным», как сказала бы Ивонн.
– Две машины стоят во втором сарае. «Ягуар» и «Порше», – отвечает Леннарт.
– Дуглас Андерссон зарегистрирован как владелец трёх автомобилей, – говорит Маргарета. – Ещё «Лексус» есть.
Харриет смотрит, потупившись, в пол. Ей надо было самой навести об этом справки, пока они ехали, а не сидеть тихонько, как мышка.
Она подходит к камину. Диван стоит криво. Разве такой педант, который даже рубашки сортирует и развешивает по цветам, смирился бы с тем, что мебель стоит не симметрично и не параллельно очагу? Она проводит взглядом вдоль края дивана. У стены между окнами видны две большие царапины на паркете, уложенном в виде рыбьей чешуи.
– А это что за отметины?
Она приседает на корточки, чтобы лучше разглядеть. Паркет в двух местах сильно попорчен, будто по полу тащили что-то очень тяжёлое.
– Возле этих царапин мы нашли прозрачные выделения. Это может быть пот или слюна, которые вообще никак не связаны с преступлением, но я отправил их на анализ, – говорит Леннарт. – Мы закрепили следы ДНК в нескольких местах, проверим в базе данных.
Харриет смотрит в окно. Растительность за домом выглядит, как дворцовый парк в миниатюре. Парк хорошо ухожен, кусты рододендронов образуют зелёный уголок. В центре парка маленький пруд, а в одном из дальних углов, в тени окружающей листвы, стоит беседка. Ветер шевелит зелёную изгородь вокруг усадьбы, тени пляшут на стенах дома. Усталость даёт о себе знать, ведь Харриет пришлось встать очень рано. Пора сделать перерыв или съесть что-нибудь сладкое для бодрости. Она переводит взгляд на танцующие по стене тени. Одна из теней двигается иначе, чем другие. Она качается взад-вперёд, останавливает движение. Тень медленно уходит в кусты за беседкой. Там кто-то стоит? Харриет прищуривается. Контур человеческой фигуры проглядывает сквозь тёмные окна беседки, и ей кажется, что она видит лицо и тёмные впадины глаз.
– Там кто-то есть, за домом? – спрашивает она.
– Патрульные, они наверняка не успели уехать, – спокойно отвечает Леннарт.
Харриет пытается всмотреться. Лица больше нет. Наверное, ей показалось.
– Мы закончили, – говорит Маргарета, откашливается и добавляет: – На этот раз.
Они молча выходят. Замок двери щёлкает, когда Леннарт запирает за ними. Площадка перед домом опустела, сараи заперты, полицейское оцепление снято, а на дверях приклеены надписи, что входить запрещено. Двух полицейских машин, которые стояли у живой изгороди, когда они приехали, тоже уже нет.
Когда они садятся в машину, Маргарета снова начинает говорить о деле, о реорганизации полиции. Она говорит так же быстро, как заводит машину и трогается с места.
– Меня легко укачивает, – с трудом выговаривает Харриет, когда они сворачивают на большую дорогу.
В ответ Маргарета так резко тормозит, что Харриет швыряет вперёд. Белый «Вольво» выезжает с незаметной боковой дороги, и Маргарете чудом удаётся избежать столкновения.
– Проклятый идиот, – фыркает она.
«Takes one to know one»[2], – думает Харриет.
Эушен называет эту развилку, где видимость закрывают кусты, «тайным ходом», и Харриет приучила себя всегда сигналить, проезжая это место, чтобы заранее оповестить о своём приближении.
– Кстати, высадить тебя где-нибудь по пути или ты на машине? – спрашивает Маргарета. – На сегодня хватит. Я хотела, чтобы ты была с нами, потому что Леннарт показывал место преступления, но больше ты мне сегодня не нужна. Я поеду обратно в офис, второй полицейский уже должен бы появиться. Он человек опытный, так что мы справимся вдвоём до завтрашнего утра, когда соберётся вся группа и начнётся настоящая работа.
Харриет чувствует, как падает настроение. Разумеется, она могла бы быть полезной, хотя она ещё и «не освоилась», по словам Маргареты. Видимо, она кажется начальнице неопытной. Если бы это был рабочий день на её старом месте, то они бы взяли по чашке кофе и поговорили бы. Не только об обстоятельствах убийства, но и обо всём вокруг этого. Ей это сейчас было нужно. По крайней мере, услышать мнение о своём первом изучении места преступления. Но Маргарету, кажется, не интересуют её мысли. Это очень заметно. По пути туда они должны были бы обсудить, что их там может ждать. Если бы Харриет помогли ментально подготовиться, то она могла бы лучше проявить себя. А из-за Маргареты она чувствует себя неуверенно. Харриет скашивает глаза на свою начальницу.
– Я доберусь домой своим ходом, – отвечает она.
На часах уже два, когда Харриет выруливает с улицы Радхюсгатан и выезжает из Ландскруны. Голод терзает желудок из-за того, что никакого ланча не было вообще. Ей не нравится такая небрежность в еде. Тогда с ней происходит то, над чем так любит подшучивать её подруга Лиза. Она теряет контроль над своими покупками. Ей нужно было купить всего лишь пачку сигарет в табачном киоске рядом с пиццерией, но вышла она оттуда ещё и с пакетом ирисок с шоколадом «Думле». Вкус сигарет, к сожалению, отлично сочетается с шоколадом, а после такого изнурительного первого дня на новом рабочем месте она заслужила это лакомство, так Харриет оправдывала эту покупку для себя самой. Она выкурила две сигареты подряд, при этом лихорадочно жевала ириски, хотя знала, что от этого голод только усилится. Она курила, стоя за зданием пиццерии, прячась на случай, если Маргарета вдруг высунула бы нос в окно своего кабинета. Харриет представляет себе, что бы та подумала. Типичный случай. Неухоженные ногти, полновата, хотя в одежде не видно, да ещё и курит. Не совсем то, что можно было бы ожидать от человека, который хвастается своим университетским образованием и получает намного более высокий начальный оклад, чем все мы. Вот уж Маргарета никогда не совершала ошибок, это точно. Харриет сбросила ногу с педали газа и потянулась к пакету с конфетами, который положила рядом на пассажирское место. Она быстро достала тянучку, положила на язык и стала ждать, когда сладкий шоколад растает во рту. Как вкусно! Когда светофор переключается на жёлтый, она достаёт мобильный. Нельзя, конечно, писать сообщения во время вождения, но в этой местности «жёлтый» значит «замедлить движение», вспоминает она, а ей очень нужна Лиза.
Моя начальница тихий ужас. Думаю, она меня ненавидит. Смотрит на меня, будто я избалованная толстушка безо всякой силы волы. Я даже нечаянно начала опять курить только поэтому.
Светофор переключается на зелёный, Харриет отбрасывает телефон, разворачивает с помощью зубов последнюю тянучку «Думле», комкает и запихивает пустой пакет в бардачок, с глаз долой. Завтра, с понедельника, она начнёт новую жизнь, будет есть только полезные продукты и докажет Маргарете, что она прямо-таки создана для работы следователя, а уж там до или после реорганизации полиции, это не имеет никакого значения. И не будет она принимать всё так близко к сердцу, будто это её лично касается. Она знает, что сумеет и это.
Ветер совсем стих, когда Харриет добирается до бухты. Вымпел на флагштоке у дома Ивонн свисает вниз, как увядший тюльпан, запах водорослей исчез, и вода пролива переливается сине-зелёными блёстками. В фарватере острова Вен скользит русский сухогруз. Пёс Като с лаем подбегает к Харриет, открывающей калитку. Когда он прыгает, то ему почти удаётся лизнуть её в лицо.
«Вниз. Место. Не прыгать. Сидеть».
Худое лицо Эушена показывается в двери. Она удивляется каждый раз, когда вновь видит своего отца. Ему было почти пятьдесят лет, когда Харриет родилась, и он всегда казался ей старым, но в последнее время он как-то ссохся, плечи приобрели форму бутылок. Высокий, тощий и выглядит слабым. Его чёрные волосы побелели на висках, а добрые морщинки вокруг зеленоватых глаз, казалось, съехали вниз по щекам. Лицо запало.
– Харриет, ты приехала как раз к кофе. Ивонн уже здесь, – кричит он и машет ей, чтоб поторопилась и заходила скорее в дом.
Она быстро отгоняет Като, поправляет куртку и, подскакивая, бежит к дому.
– Надолго тебе всучили эту дворнягу? – спрашивает она, закрывая входную дверь. Недовольный скулёж означает, что Като оставили в саду.
– Может, ты бы погуляла с ним вечером, вот и познакомились бы поближе, – отвечает Эушен и смеётся. С тех пор как её брат Пол завёл собаку, Эушен стал подшучивать над ней, что она боится собак, и Харриет точно знала, какая последует фраза. Но только Эушен успел открыть рот, как его прервал громкий голос из кухни.
– А, Харриет, как здорово, что ты наконец-то приехала. Какая ты молодец, что заботишься о своём стареньком папе. Я тоже не понимаю, зачем ему эта собака.
Крупная фигура с густой копной вьющихся каштановых волос появляется в прихожей, и Харриет не успевает ответить, как Ивонн обнимает и прижимает её к себе так крепко, что у Харриет выпадает из рук сумка. Она слышит глухой звук удара сумки об пол и молится, чтобы сумка не открылась и Эушен не увидел в ней сигареты.
Ивонн и Эушен постоянно общаются и, очень может быть, что именно Ивонн – самый близкий для её отца человек, хотя они совсем непохожи. Ивонн была парикмахером в своём собственном частном салоне, пока у неё не начала болеть спина, а Эушен профессор гражданского права с титулом доктора наук Лундского университета. Ивонн всегда прямо говорит, что думает, разговорчивая, довольно шумная, знает всё и обо всех в этом местечке и охотно обо всём говорит, а из Эушена информацию приходится вытаскивать чуть ли не клещами, если хочешь о чём-то узнать.
– Заботиться обо мне? Мне не нужна никакая опека и забота, Харриет будет тут работать. Она получила должность в Ландскруне, – говорит Эушен.
– Как приятно тебя видеть, малышка Харри, – продолжает Ивонн, берёт её под руку и ведёт вперёд. Сильные руки Ивонн мягко, но чётко направляют, куда идти. Масляная лампа над кухонным столом распространяет уютный свет, от которого блестят белые крашеные каменные стены. – Мы сидим здесь, пьём кофе, перекусываем, Эушен как раз собирался что-то рассказать о какой-то сухой статье в юбилейный сборник или как это там называется. – Ивонн начинает смеяться. – Ты меня спасла. Рассказывай, что это за интересная должность, которая привлекла тебя сюда из большого города. Эушен ведь немногословен.
– А разве я не говорил тебе, что Харриет приехала в пятницу? – говорит Эушен и открывает кухонный шкафчик за спиной Ивонн.
– Вчера, – вздыхает Харриет. – Я приехала вчера, в субботу.
– Да, именно. Не так-то просто помнить дни недели, когда ты на пенсии. – Эушен ставит на стол перед Ивонн и Харриет две синие фарфоровые чашки.
– У меня уже есть чашка, – говорит Ивонн и делает глоток из чашки, которую она держит в руке, одновременно качая головой в сторону Харриет. – Сядь, Эушен. Мы с Харри сами нальём себе кофе. Харриет, хочешь булочку, сделанную из теста на закваске? Из фермы в Клинторпе. Они начали продавать свой хлеб, и поверь, булочки очень вкусные.
Ивонн подходит к Эушену и любовно усаживает его на стул. Берёт кофейник и наливает кофе в чашку Харриет.
Булочки выглядят просто классно, пропечены в самый раз, слабый аромат сахара и кардамона достигает носа Харриет, когда Эушен немного дрожащей рукой протягивает ей хлебную корзинку.
Всё равно день уже сложился неудачно, думает Харриет и берёт булочку. Лиза обычно говорит, что у человека возникает иммунитет против жира и сахара, если ты уже съел пакет сладостей, а с такой логикой можно продолжать грешить. К тому же Харриет должна была догадаться, что Ивонн принесёт что-нибудь вкусненькое к кофе.
– Да, конечно, приятно, что малышка Харри будет здесь по крайней мере полгода, хотя я был предпочёл, чтобы она закончила университет и получила диплом юриста, – говорит Эушен и улыбается дочери.
– Папа никак не может смириться с тем, что я бросила юридический, перешла на социологию и стала социономом, – говорит Харриет, хотя знает, что Ивонн в курсе.
– Да уж, он такой приверженец традиций, что хватило бы и половины. Хорошо, что вы выросли не только под его крышей, ты и Пол, – говорит Ивонн.
Эушен смотрит на неё непонимающим взглядом.
– Рассказывай, что делается в полиции, – спрашивает Ивонн. – Теперь ты будешь всё знать обо всех воришках округи? Я слышала, что полиция знает о них намного больше, чем думаем мы, обычные люди. Они действительно все под наблюдением?
– Не знаю. Официально я начинаю работать завтра, в понедельник, но сегодня уже встретилась со своим будущим начальником.
Харриет осторожно откусывает булочку. Она в общем-то не знает, что можно рассказывать, а чего нельзя. Хутор Сундгудсет находится на отшибе. Жители Лервикена пока ещё находятся в счастливом неведении о том, что там произошло. Возможно ли это? Патрульные машины, должно быть, уехали другой дорогой, раз здесь ещё ничего не известно. Если бы они проезжали через деревню, то слух о том, что что-то случилось, распространился бы со скоростью лесного пожара. В Стокгольме об этом можно было бы прочитать буквально через несколько секунд на сайте Flashback, и фотографы с телеобъективами уже залегли бы в кустах, но здесь, видимо, всё иначе.
В любом случае наступит полный бедлам, когда информация об убийстве просочится в СМИ всей Швеции, размышляет Харриет. Всё в деревне будет испорчено. Ей удаётся как-то скрыть мурашки, побежавшие по спине при мысли, что труп Лауры, возможно, всё ещё там лежит.
– И что шеф, плохой? – спрашивает Ивонн. – У тебя такой серьёзный вид.
– Да нет, она вполне о’кей. – Главная ложь дня, думает о своём ответе Харриет и спешит сменить тему. – Какая вкусная выпечка к кофе, хорошо, что понемногу возникает малый бизнес, чтоб деревня совсем не вымерла.
Она отрывает большой кусок булочки, которая теперь потеряла для неё всякий вкус.
– А как хутор Сундгудсет? Там же вроде какая-то пожилая пара владеет усадьбой? – спрашивает Харриет, притворяясь, что копается в памяти.
Ивонн вопросительно поднимает брови.
– Ты имеешь в виду Андерссонов? Давненько я их не видела. А что ты вдруг вспомнила про них? – спрашивает Ивонн и стряхивает крошку со стола.
– Мне не импонирует их стиль. Дуглас всегда паркует «Ягуар» прямо перед дорогой, ведущей к пляжу, и по прогулочной дорожке невозможно пройти. Я не понимаю, о чём он думает, когда так ставит машину, – говорит Эушен.
– Эушен, старина, ты опять брюзжишь. Андерссоны – заботливые люди. И там не запрещено парковаться, – быстро говорит Ивонн и добавляет: – Иногда мне кажется, что я единственная во всей деревне, кто их защищает.
С булочки слетает сахарная пудра, когда она говорит.
– Я помню Лауру. Она иногда ходила с костылём, да? – говорит Харриет и косится в сторону отца. Он не любит сплетён, но тут уж ничем не поможешь. К счастью, Ивонн продолжает сама.
– Лаура переболела полиомиелитом, в детстве. Поэтому она уже тогда хромала, – говорит Ивонн.
Эушен, кажется, не слушает, он вытаскивает бумажные салфетки из держалки на столе и начинает их сворачивать.
– Полиомиелит?
– Да, она же выросла за границей, родители были на дипломатической службе, вот потому так и вышло. Из-за полиомиелита у неё никогда не было детей, а я знаю, что она хотела этого больше всего на свете. Она на всё была готова ради этого. Для неё это было такое горе, которое не могли залечить никакие миллионы в мире.
Харриет сглатывает. Это типично для Ивонн – делиться сплетнями, но как-то не хочется говорить о Лауре таким образом, когда знаешь, что она лежит где-то в морге, одинокая и холодная. Никому не нужная. Харриет тоже никому не нужна, кроме мамы. Но с тех пор, как Йорун начала работать на Международный валютный фонд, она редко бывает дома, а сейчас находится по заданию МВФ в Сенегале, так что даже по телефону они не разговаривали почти месяц.
У Харриет до сих пор не было ни с кем никаких серьёзных отношений, и похоже, что она так и не встретит никого, с кем могла бы создать семью. У неё это не складывается – отношения.
Ты всегда too much[3], Харриет. Это душит, часто говорит Лиза. Сначала ты стесняешься, скромничаешь и скрываешь свои мысли. Но если кто-то проявляет к тебе малейшее внимание, то ты совершенно теряешь контроль и хочешь слишком многого. Поэтому и исчез Георгос. Пиши мне, когда появится импульс к этому, и всё будет намного лучше. Харриет знает, что Лиза шутит, но она права. Как только Харриет кому-нибудь доверится, то всё ломается. Георгос был единственным, кто ей реально нравился. Они познакомились в Греции, и с первого же взгляда Харриет почувствовала, что он для неё какой-то особенный. Они смеялись над одними и теми же вещами, он замечал такое, чего больше никто не видел, а когда она говорила о более серьёзном, то он слушал и понимал её. Как будто она ему действительно нравилась. Она чувствовала себя с ним в безопасности и уже успела подумать, что всё именно так, как и должно быть. Что он – именно тот человек, который ей нужен. Но у него уже была жена, которую он, естественно, никогда и не собирался бросать. Прежде чем Харриет это поняла, прошёл почти год, и всё это время она ему раскрывала всю себя, не сдерживаясь. А надо было бы сдерживаться. Эта мысль заставляет её ёрзать на стуле. Такого больше никогда не должно повториться.