Общая психопатология

Важность такого исследовательского подхода не подлежит сомнению. Только этот метод позволяет понять взаимосвязь всех проявлений способностей индивида. Он предполагает использование феноменологии для анализа способностей, тестирование способностей с учетом избираемого ими пути, адекватное понимание реорганизации, постижение дефектов в контексте проявлений, не затронутых расстройствами, или в контексте того, что, возможно, осталось от совокупности функций и тем более удивительно выглядит рядом с этими дефектами. У работающих в данном направлении исследователей возникают надежды на достижение недостижимого; они явно пренебрегают тем, что было сделано до них. По их мнению, нельзя трактовать проявления способностей как отдельные единицы, с которыми можно обращаться как со строительными кирпичами. Дефекты проявления способностей – это всего лишь сырые факты; регистрация даже огромного их числа ничего особенного нам не сообщит. Измерение дефектов может дать приблизительную начальную ориентацию, но само по себе недостаточно для понимания измененной психической структуры личности. Обнаружение того, что реализация какой-то одной способности представляет для больного затруднения или вообще стала невозможной, – это лишь первый шаг. Значительно интереснее выявить, что переживается как затруднение самим больным. Суть дефекта может быть определена лишь через анализ переживания на основе описания, сделанного самим больным. Использование таких общих терминов, как умственные способности (интеллект), внимание, память, блокирует прогресс психологической науки. Разговоры о расстройствах умственных способностей (слабоумии), внимания и памяти ни в коей мере не способствуют постижению единого фундаментального расстройства и фундаментального типа поведения.

Все это весьма преувеличено. Исследования в данном направлении вопреки ожиданиям не привели к таким результатам, которые могли бы стать основой для построения теории и сделать любые «сырые» описания и попытки классификации излишними. Представляя известный самостоятельный интерес, эти исследования имеют существенный недостаток: несмотря на всю тонкость и виртуозность отдельных анализов, в целом они, так сказать, увязают в песке. Многое было замечено как бы походя, но никаких окончательных итогов достичь не удалось. Было положено интересное начало; разработанная методика и достигнутый уровень аналитического мастерства сохранят свое значение. Вместе с тем исследовательская работа до известной степени утратила целенаправленность, а приверженцам обсуждаемой здесь системы взглядов никак не удается сделать последнее, концентрированное усилие, чтобы покончить с подобным положением дел. Исследователям явно не хватает решимости, а постоянные колебания выдаются ими за научную осмотрительность, – хотя, по существу, они могут отражать всего лишь возможность по-разному интерпретировать отдельные результаты.

Далее, на сегодняшний день рассматриваемый подход ограничен дефектными проявлениями способностей при органических поражениях мозга. Он сыграл в своем роде выдающуюся роль, поскольку помог нам убедиться, что четко локализованные мозговые поражения редко приводят к возникновению столь же четко очерченных дефектов в сфере психического; более или менее серьезными поражениями оказываются затронуты по меньшей мере несколько различных способностей. Мы еще толком не знаем, действительно ли по ту сторону органических функций, уже выявленных в результате исследования мозговых расстройств, можно обнаружить какие-то фундаментальные психологические функции.





(б) Динамика работоспособности




Осуществление способностей превращается в «работу» в том случае, когда оно требует упорного усилия, направленного на достижение определенной практической цели, поглощает человека в целом, зависит от того, устал ли он или ему удалось восстановить силы, и в общем случае доступно количественному измерению. Психофизический организм со всем своим потенциалом вовлекается в сложный комплекс работы и тем самым проявляет некоторые из своих фундаментальных качеств.

Работа может быть предметом объективного наблюдения и количественной оценки; кроме того, в связи с ней может быть отмечено воздействие различных внешних условий. Таким образом мы приходим к обнаружению факторов, ответственных за важнейший механический элемент работы[132].

Для экспериментальных исследований обычно привлекается только один род работы, а именно – сложение отдельных чисел. Судя по всему, мы очень мало знаем о различиях, обусловленных спецификой рода занятий, – например, о том, чем отличается преимущественно умственная работа от преимущественно физической.

Анализируя работу, мы должны четко отличать явления субъективные (например, ощущение усталости или удовольствия от проделанной работы) от объективных (таких как утомляемость, пригодность для выполнения данной работы). Объективные показатели выполнения работы хорошо иллюстрируются графиками динамики работы («кривыми работы», Arbeitskurve), где на оси абсцисс откладывается время, а на оси ординат – количество единиц измерения работы. В состав графиков работы входят: кривая усталости и кривая, отражающая динамику приобретения и удержания навыка. Первая идет вначале вниз, а затем, после интервалов отдыха, вновь быстро взмывает вверх; вторая вначале круто идет вверх, затем замедляет движение и, после пауз, опускается[133]. Вдобавок есть еще и кривая побудительных мотивов: вначале она идет вверх, что может быть интерпретировано как исходное усилие воли; пики обнаруживаются как в конце, так и в начале работы. Можно назвать еще и кривую привыкания, отражающую реакцию на отвлекающие стимулы: вначале она круто идет вверх, а затем выравнивается и продолжает движение более или менее по горизонтали[134]. Как представляется, наиболее существенны усталость и навык.

Усталость[135] и ее противоположность – отдых – суть аспекты психофизического аппарата утомляемости и способности к восстановлению сил. Период, требующийся для восстановления сил, может иметь различную продолжительность в зависимости от того, имеем ли мы дело с простым утомлением (Ermüdung), объяснимым как результат действия некоторых токсинов, или с изнурением (Erschöpfung), которое обусловлено перерасходом определенных веществ в организме. Мы различаем также мышечную и нервную усталость. Открытым остается вопрос о том, существует ли такой феномен, как общая усталость, или можно говорить только о частичной усталости, затрагивающей проявление той или иной способности. Крепелин полагал, что существует только общая усталость.

Навык[136] – это возрастание легкости, быстроты и точности действий вследствие их повторяемости. Это возможно отчасти благодаря механизации проявлений психических способностей, которые поначалу бывают скорее произвольными, а в дальнейшем постепенно приобретают рефлекторный и механический характер. Следовательно, можно предположить существование таких изменений физиологического механизма, которые оказывают воздействие на практику. У различных людей способность приобретать таким образом практические навыки и удерживать эти навыки варьирует. Поэтому Крепелин различал способность к приобретению практических навыков (Übungsfähigkeit) и способность к удержанию практических навыков (Übungsfestigkeit). Если усталость – это явление мимолетное и преходящее, то практические навыки всегда оставляют устойчивый остаточный след.

Предрасположенности, перечисленные здесь как утомляемость, способность к восстановлению сил, способности к приобретению и удержанию практических навыков, отвлекаемость, способность к привыканию и возбудимость, должны трактоваться как фундаментальные качества психофизического механизма или, по терминологии Крепелина, – как фундаментальные качества личности.

В условиях болезни все эти качества могут подвергаться изменениям. Крепелин исследовал их зависимость от принятия пищи, сна, злоупотребления алкоголем или кофе. В случаях поражений мозга мы сталкиваемся с огромным замедлением работоспособности и повышенной утомляемостью[137]. Встречаются случаи, когда очень слабая работоспособность или столь же слабая способность к приобретению практических навыков сочетается с низкой утомляемостью, поскольку по существу не сопровождается какими бы то ни было усилиями; в подобных случаях недостаточность бывает обусловлена психологически. В применении к неврозам (особенно после происшествий и несчастных случаев) анализы динамики работоспособности были осуществлены Шпехтом и Плаутом[138]. Различаются: быстрая утомляемость невротиков, отсутствие волевой решимости у истериков и преднамеренная недостаточность проявлений у сознательных симулянтов в экстремальных ситуациях. Имея дело с невротиками, мы, как правило, вынужденно ограничиваемся субъективными анализами. Два основных компонента – это, с одной стороны, чувство отторжения и неприятные ощущения, сопровождающие усилие и возрастающие по мере усложнения задачи, и, с другой стороны, чувство «нежелания», слабости и неспособности пойти дальше. Слабость воли обусловлена спонтанно возникающим представлением, будто продолжение работы приведет к утрате права на финансовую компенсацию (ренту). Возбуждение процесса по поводу ренты нередко приводит к нарастанию жалоб и, в частности, к ослаблению воли (рентные неврозы). Часто у таких больных не удается выявить никаких объективных симптомов, кроме пониженной работоспособности.

Благодаря исследованиям работоспособности и под влиянием некоторых распространенных воззрений «фундаментальные качества личности» стали в последнее время предметом особого внимания. В данной связи следует подчеркнуть, что речь идет только о механических, автоматических способностях, совершенствуемых в процессе обучения, о задачах, выполнение которых доступно каждому и которые могут быть оценены количественно, – короче говоря, о такой «работе», которая чаще всего бывает в тягость. Кривая работоспособности неприменима к проявлениям, рассматриваемым в качественном аспекте, к продуктивной деятельности, а тем более – к искусству, науке и жизненному поведению вообще. Тем не менее анализ «фундаментальных качеств личности» полезен как способ объективной демонстрации того, каким образом функционирует нервный аппарат, на котором зиждется жизнь человека в целом.





(в) Индивидуально варьирующие типы проявления способностей




Когда Крепелин, в связи со своими анализами графиков динамики работы, говорил о «фундаментальных качествах личности», выявляемых в виде различных степеней утомляемости, способности к восстановлению сил, способности к удержанию практических навыков и т. п., он тем самым закладывал основу системы, которая таила в себе значительные возможности для развития. Любые проявления, которые могут быть продемонстрированы экспериментально, выказывают индивидуальные различия. Отчасти последние можно измерить, отчасти – упорядочить в виде серии типичных полярностей или мультиполярных совокупностей.

Пример: дифференциация «типов представлений». В аспекте индивидуальных предпочтений различаются преимущественно зрительный, преимущественно слуховой и преимущественно кинестезический типы представлений и памяти; человек может быть или не быть эйдетиком или быть эйдетиком того или иного типа. Аналогично, мы обнаруживаем различные типы памяти, речи, мышления, восприятия и движения, различия в скорости, ритме и т. д.



Мы имеем дело с весьма разнородными материями. Их объединяет только то, что все они выявляются на основании объективного тестирования способностей. Поиск различий осуществляется ради того, чтобы обнаружить некоторые фундаментальные психологические качества, варьирующие в зависимости от конституции. В результате мы получаем не образ личности, которую мы стремимся понять, не тот ее аспект, который мы называем характером, а биологическую личность, выявляемую через то, как она реализует свои способности.

Часто обсуждается проблема лево- и праворукости. «Левое» и «правое» – это фундаментальные категории, определяющие ориентацию нашего тела в пространстве. Они входят в ряд морфологических признаков тела. Предпочтение левому или правому в процессах, связанных с движением, как кажется, имеет отношение к некой весьма специфической проблеме. В любом случае «левша» – это некая конституциональная характеристика, недоступная оценке в качестве соматического признака, но объективируемая в процессе осуществления способностей. Одни исследователи пытаются понять ее в терминах развития и структуры личности, тогда как другие считают ее незначительной частностью.

Фактическая сторона проблемы[139] выглядит следующим образом. Левши почти всегда составляют меньшинство: в России их 4 %, в Эльзас-Лотарингии – 13 %, в Штутгарте – 10 % среди мальчиков и 6,6 % среди девочек. Считается, что 25 % обнаруженных орудий каменного века было изготовлено левшами; среди жителей острова Сулавеси (Целебес) левши составляют большинство. Споры ведутся вокруг того, является ли лево- или праворукость преимуществом или это не имеет никакого значения. Левшами были Леонардо да Винчи и Менцель[140]. Леворукость выказывает сильно выраженную тенденцию передаваться по наследству и, как кажется, связана с расстройствами речи. 61 % мальчиков и 81 % девочек с серьезными расстройствами речи – левши (Schiller). «Доминирование одного из полушарий мозга необходимо для развития высших центров, особенно центра речи»; поэтому стремление к развитию у обеих рук одинаковой степени ловкости является скорее нежелательным.





§ 2. Действительное течение психической жизни





Состояние психической жизни в каждый данный момент может рассматриваться с различных точек зрения: как изменение или помрачение сознания (раздел 2 главы 1), как усталость и изнурение (главка «б» предыдущего параграфа, § 1 главы 9), или как особый мир, в котором протекает психическая жизнь (§ 2 раздела 2 главы 4). Все эти точки зрения, взятые в совокупности, составляют единое целое; но для развития нашего знания важно, чтобы мы умели правильно их дифференцировать. Изменения, затрагивающие действительное состояние (сознания или биологического целого) и мир данной личности (то есть психологически понятные, значащие целостности), не должны смешиваться с изменениями в самом течении психических процессов, о котором мы будем говорить в настоящем разделе; течение психических процессов проявляется, в частности, в том, каким образом осуществляется или нарушается связь между мыслями. Нашему анализу, однако, оно доступно только в аспекте недостаточности или «обратного хода» некоторых нормальных проявлений, взятых в их целостности. Изменения, о которых идет речь, издавна именуются такими терминами, как «скачка идей» (Ideenflucht), «заторможенность мышления» (Denkhemmung), «путаница в мыслях» (Verwirrtheit). При постановке диагноза различаются маниакально-депрессивные изменения (скачка идей, заторможенность) и шизофренические изменения (путаница). Но скачка идей может перерасти в путаницу, и, кроме того, классические симптомы скачки идей могут обнаруживаться при шизофренических состояниях.





(а) Скачка идей и заторможенность мышления





Приведем примеры того, что принято называть «скачкой идей»[141] и «заторможенностью». Примеры эти в высшей степени гетерогенны.

В разговоре со своим врачом больная сделала следующие высказывания, объективно свидетельствующие о наличии у нее скачки идей. На вопрос о том, изменилась ли она за последний год, она ответила: «Да, я была нема и без всякого ума, но вовсе не глуха, я знала госпожу Иду Глух, она умерла, вероятно, от аппендицита; я не знаю, ослепла ли она, слепая Гессе, великий герцог Гессенский, сестра Луиза, великий герцог Баденский, умерший 28 сентября 1907 года, когда я вернулась, красно-желто-красное…» У таких больных течение мыслей хаотически обрывается. Они принимаются делать что-то одно, а затем что-то совершенно иное; они постоянно теряют из виду свою цель, но все время чем-то заняты и имеют великое множество мыслей. Они неспособны «попасть в точку» и то и дело теряются, сбиваясь с пути. Однажды потеряв нить, они уже не могут ее найти. Они никогда не завершают начатое, они перескакивают с одного на другое, их мышление обладает «коротким дыханием» и ведомо чисто внешними ассоциациями. С другой стороны, больные с заторможенностью почти во всех отношениях ведут себя прямо противоположно. Они не выказывают инициативы, никогда ничего не начинают, с трудом выговаривают слова, усиленно раздумывают над любым вопросом, но никаких ответов не находят.

Субъективные переживания больных иногда находят отражение в описаниях, сделанных ими самими. Например, один из типов скачки идей, особенно при шизофрении, часто описывается как напор мыслей. Мадемуазель С. жалуется: «Я не могу удержать ни одной мысли, они, одна за другой, пляшут внутри меня… Я не могу собрать их вместе, значит, у меня нет никакой воли… Тьфу, как все это бессмысленно». Больная, описание которой находим у Фореля, говорит: «Сквозь мою голову сам собой, помимо моего желания проносится непрерывный поток мыслей, подобный часовому механизму. Одна мысль гонится за другой, с самыми причудливыми ассоциациями; но между отдельными звеньями цепи как будто есть какая-то связь. Какие только представления не роились в моей голове, какие только смешные ассоциации идей в ней не возникали! Я то и дело возвращалась к некоторым понятиям и идеям, например: droit de France![142] Таннин! Барбара! Роган![143] Это были словно путевые столбы на той дороге, на которой происходила гонка мыслей. Я произносила эти слова быстро, как своего рода пароль, на который мои беспокойные мысли наталкивались в определенные моменты моей повседневной жизни, когда я входила в залу, когда открывалась дверь в мою палату, когда наступало время еды, когда ко мне кто-то подходил и т. д. Я поступала так, чтобы не потерять нить и как-то удержать безумную последовательность мыслей, сменявших друг друга в моей голове». Больной шизофренией сообщает: «Мои мысли разогнались, их движение постоянно ускорялось. Я уже не мог схватывать отдельные мысли; мне казалось, что я в любой момент могу спятить. Я чувствовал только движение своих мыслей, но уже не мог видеть их содержание. В конце концов я перестал сознавать собственные мысли, я опустел».

Тридцатилетняя больная в постэнцефалитном состоянии описывает внутренние изменения своего мышления в связи с навязчивыми явлениями: «Я не могу просидеть и пяти минут, чтобы о чем-нибудь не подумать. Скорость движения моих мыслей превышает мою возможность произнести их вслух; я знаю ответы задолго до того, как могу их сказать. Так продолжается в течение определенного времени, словно в моем уме прокручивается фильм. Все молниеносно. и я удерживаю все детали, даже самые незначительные… Когда я не отвечаю сразу, вам кажется, что я не поняла, и все повторяется вновь. Но я не могу отвечать сразу. Когда я думаю, это продолжается целый день, и мне на ум приходит все время одно и то же, снова и снова» (Dorer).

В следующих описаниях мы сталкиваемся с относительно легкими случаями заторможенности: «Мое настроение постоянно менялось. Мои лучшие дни характеризовались интересом к окружающему, осознанными и целенаправленными действиями, возбудимостью, определенностью суждений о вещах, о людях и о себе и известной эластичностью. В такие дни я искала общества других людей и получала удовольствие от всего на свете. Переходы от одного настроения к другому были не мгновенными, а постепенными, изо дня в день. В другие, худшие дни я теряла интерес, чувствовала себя отупевшей и неуверенной во всем, что касалось вещей и моего к ним отношения. Я изо всех сил старалась скрыть эти свои недостатки, и иногда мне удавалось показать, на что я бываю способна в свои лучшие дни. Мои почерк и походка изменились. Позднее появилось полное безразличие, исчезла восприимчивость к чему бы то ни было. Ни спектакли, ни концерты не производили на меня впечатления; я больше не могла о них говорить. Я теряла нить разговора, то есть я не умела связывать одну мысль с другой, ей предшествовавшей. Я стала нечувствительна к шуткам и остротам в разговорах; я их не улавливала» (в последующие годы эта больная впала в параноидное слабоумие). Другая больная жалуется: «Я совершенно потеряла память и не могу участвовать в разговоре. Я чувствую себя парализованной. У меня не осталось разума. Я совершенно отупела. Я не могу вспомнить ничего из того, что я читала или слышала. У меня больше нет никакой воли, не осталось ни следа энергии, побуждений. Я не могу ни на что решиться. Чтобы сделать хотя бы одно движение, я должна напрячь все свои силы».



1. Истолкование скачки идей и заторможенности. Мы могли бы сказать, что вся разница между этими феноменами заключается в оппозиции ускоренного и замедленного темпа. Но такая характеристика, при всей своей наглядности, не касается истинного существа расстройства. Ускорение процесса, который сам по себе во всех отношениях соответствует норме, – это явный признак здоровья; с другой стороны, замедление психического процесса, который во всех остальных отношениях не нарушен, может происходить и у больных эпилепсией и при этом не выказывать никакого сходства с только что описанными явлениями заторможенности. Оппозиция «возбуждение – торможение», пожалуй, подходит ближе к существу дела, но даже она, обрисовывая один из аспектов процесса в целом, остается не вполне определенной. По-настоящему сущностная, структурная характеристика расстройства будет достигнута, если мы прибегнем к противопоставлению механического, ассоциативного, пассивного потока представлений и активного мышления, управляемого определенным представлением о цели (господствующими идеями, детерминирующими тенденциями). Ассоциативные процессы умножают материал, тогда как активные процессы упорядочивают мышление. Мы видим следующее сочетание: с одной стороны, имеется торможение или возбуждение, богатство или бедность в аспекте ассоциативных событий; с другой же стороны, действенные представления о цели вместе со своими детерминирующими тенденциями отступают на второй план. При ослаблении детерминирующих тенденций (когда осознание цели отсутствует, или не оказывает никакого воздействия, или меняется со слишком высокой скоростью) поток представлений руководствуется только констелляциями ассоциативных элементов. Сознание подпитывается внешними сенсорными стимулами, а также образными представлениями, которые обязаны своим появлением случайным констелляциям, взаимодействующим на основе самых разнообразных ассоциативных принципов. Это дает нам объективную картину скачки идей. Слово «идея» относится здесь не только к «представлениям», но и вообще ко всему, что может быть названо «элементом» в общем хаосе ассоциаций. Аналогично, представления о цели суть не просто представления, а все те факторы, которые способствуют отбору и структурированию психического содержания: логически (эстетически) воспринимаемые императивы ситуации (в речи, разговоре, коммуникации, при выполнении задачи). На основании данной схемы мы можем вывести любое количество субъективных и объективных типов торможения и скачки идей[144].

2. Типы расстройств, затрагивающих течение психической жизни.

(аа) Классическая скачка идей. Ассоциативные процессы возбуждаются; со всех сторон в сознание вливаются массы содержательных элементов. Само по себе это могло бы означать только возрастание умственной продуктивности; но в данном случае имеется своего рода паралич детерминирующей тенденции, постепенно приводящий к ее полному исчезновению: отбор ассоциаций прекращается, и вследствие этого самые разнообразные ассоциации идей, вербальные ассоциации, звуковые ассоциации и т. п. смешиваются совершенно случайным образом.

В настоящее время все еще нет удовлетворительного или полного объяснения того, что именно представляет собой скачка идей. С одной стороны, это не есть простое следствие того, что процесс смены мыслей ускоряется; это также не результат речевого напора. Скачку идей не удается понять ни как просто очень быструю смену ассоциаций (например, звуковых ассоциаций), ни как преобладание низших типов ассоциаций (в условиях, когда понятийные ассоциации утрачены). Источник явления, судя по всему, кроется в каких-то неизвестных внесознательных процессах; внешнее проявление последних должно рассматриваться как целое, включающее в себя оба аспекта процесса мышления, то есть как ассоциативные процессы, так и детерминирующие тенденции.



(бб) В том, что касается ассоциативных процессов, классическая заторможенность представляет собой точную противоположность скачки идей. При этом, в отличие от слабоумия, содержание не разрушается. Никаких ассоциаций не возникает; в сознание ничто не проникает. Обнаруживается тенденция к полной опустошенности всей сферы сознания. Даже при появлении немногочисленных разрозненных ассоциаций детерминирующая тенденция – так же, как и в случае скачки идей, – оказывается крайне слабой. Больные не могут сосредоточиться. Иногда после длительных усилий удается вызвать реакцию, но часто больные подолгу молчат и пребывают в глубоком ступоре.

(вв) Связь между скачкой идей и заторможенностью. Судя по всему, эти два явления могут выступать вместе. Скачка идей может быть наделена богатым или бедным содержанием; речь в условиях потока мыслей может быть обильной (речевой напор) или крайне скудной (вплоть до немоты).

Когда больные осознают существование этого расстройства, затрагивающего течение их психической жизни, они описывают скачку идей как напор мыслей («натиск мыслей», Gedankendrang), а торможение – как субъективную ингибицию. Целое есть не что иное, как сочетание торможения мышления со скачкой идей (ideenflüchtige Denkhemmung)[145]. Больные жалуются, что не могут справиться с огромной массой мыслей, с мучительной гонкой образов и представлений, которая стремительно проносится через их душевный мир; но они же жалуются и на то, что больше не могут мыслить, что новые мысли к ним не являются. Если же больные осознают также утрату детерминирующей тенденции, они энергично стараются привести свои мысли в определенный порядок и переживают полную неэффективность всех своих попыток сосредоточиться на формировании целей и доминирующих представлений. Они переживают одновременно возбуждение, натиск мыслей, вызываемый нарастанием ассоциаций, и заторможенность, обусловленную собственной неспособностью удержать хотя бы одну связную мысль в хаосе этой горячечной гонки.

(гг) Отвлекаемость[146]. Когда детерминирующие тенденции отсутствуют или недостаточны, а ассоциации продуцируются в возросшем количестве, возникает скачка идей. Когда же процесс определяется случайными внешними впечатлениями, мы прибегаем к термину отвлекаемость (Ablenkbarkeit). Больной сразу же замечает, называет и использует в своей речи разные предметы, которые он видит у кого-то в руках (например, часы, ключ, карандаш); то же происходит с осуществляемыми на его глазах действиями (постукивание, поигрывание с часами, позвякивание ключами). Но уже в следующее мгновение он отвлекается на что-то иное – пятно на стене, галстук врача, любой мало-мальски заметный объект в его окружении. Очевидно, скачка идей и отвлекаемость часто выступают совместно; но так происходит не всегда. Встречаются больные, совершенно не продуцирующие ассоциаций, но при этом обращающие внимание на любой внешний стимул; с другой стороны, встречаются такие больные, у которых весь процесс смены представлений, как кажется, сводится к ассоциативной скачке идей, не прерываемой никакими внешними стимулами.

Отвлекаемость наблюдается не при всяком стимуле. Иногда отмечается определенный выбор сфер интересов или хотя бы определенным образом коррелирующих сфер. Эта частично доступная психологическому пониманию разновидность психических расстройств, через ряд промежуточных стадий, переходит в противоположную крайность – отвлекаемость под воздействием каких угодно стимулов. Любой предмет именуется наравне со всеми остальными, любое слово повторяется, любое движение имитируется. В условиях такой «чистой» отвлекаемости появление того или иного понятного элемента кажется своего рода «эхо-симптомом», то есть чисто автоматическим событием. В первом случае стимул, улавливаемый отвлекающимся вниманием, так или иначе подвергается психологической обработке; во втором же случае остается лишь неизменная, автоматическая реакция. Поэтому лучше зарезервировать термин «отвлекаемость» только для тех случаев, когда у нас возникает убежденность, что больной сознает наличие каких-то изменений, затрагивающих направленность его внимания: он обращает внимание на что-то определенное, а затем сразу же отвлекается, но это происходит таким образом, что мы можем испытать эмпатию по отношению к его переживаниям.





(б) Путаница (Verwirrtheit)




Больные, страдающие шизофренией, жалуются на усталость, утрату способности к концентрации внимания, ослабление умственных способностей, плохую память. Смысл этих разнообразных жалоб может быть определен более ясно, если наблюдателю удастся обнаружить объективную дезорганизацию и действительные расстройства самого процесса мышления. Берингер[147] осуществил отбор ряда случаев, при которых дезорганизация мышления не дошла до такой степени, чтобы сделать описания больными собственного состояния невозможными. Он отметил, что субъективные описания – в противоположность многим жалобам больных маниакально-депрессивным психозом по поводу своей заторможенности – хорошо коррелируют с объективными данными.

Жалобы таковы: мысли настолько мимолетны, что кажутся отрезанными, связи теряются, мысли летят с огромной скоростью. Плохо, когда больных оставляют наедине с самими собой; лучше дать им возможность что-то делать или занять их разговором. Больной говорит: «Я так быстро забываю свои мысли; только я хочу что-то записать, как это улетучивается… Мысли торопятся, они утрачивают ясность. Мысль молнией проносится сквозь мою голову; через мгновение приходит следующая мысль, о которой я секундой раньше не думал… Я ощущаю полный сумбур. Я не контролирую поток собственных мыслей… Мысли спутаны, они мелькают мимо, хотя я знаю, что они только что были там. Наряду с главными мыслями всегда есть какие-то побочные мысли. Они запутывают меня, и я не могу ни к чему прийти, становится все хуже, все идет наперекосяк, смешивается без всякого смысла. Я сам должен был бы над этим смеяться, если бы это было возможно… У меня такое чувство, будто я обеднел мыслями. Все, что я вижу и о чем я думаю, кажется мне бесцветным, плоским, однообразным. Так, весь университет скукожился до размеров моего шкафа».



Многое в этом болезненном переживании спутанности и хаоса обязано своим возникновением пассивности больного; когда больной активен, он переживает затрудненность собственного мыслительного процесса и его крайнюю обедненность.

При тестировании способностей больной может выказать стремление к сотрудничеству и способность сосредоточиться на поставленной задаче; но мы обнаружим ослабленную способность к запоминанию, явно плохое понимание логической структуры повествования, неумение распознать бессмыслицу, существенные затруднения, испытываемые при необходимости заполнить пробелы во фразах, и т. д. Больной, давший приведенное выше четкое описание своего состояния, не смог в письменном виде изложить простую просьбу к одному из своих знакомых: ему пришлось исписать 14 страниц, несколько раз начать сначала, но он так и не сумел достичь своей цели.

Карл Шнайдер[148] дал весьма тонкое описание такого неупорядоченного шизофренического мышления. Это непреднамеренное «слияние» или «смешение» (Verschmelzung) разнородных элементов; это так называемый вздор (Faseln)[149], то есть хаотическое перемешивание обладающих смысловой определенностью, но гетерогенных минимальных элементов психического содержания; это «соскальзывание» (Entgleiten) – непреднамеренный разрыв цепочки мыслей; это внезапное вклинивание нового мыслительного содержания на место «правильной» цепочки мыслей и т. д.

Некоторые исследователи пытались более наглядно представить этот тип мышления – или, точнее, этот тип психического процесса в целом – через сравнение с той разновидностью мышления, которая дает о себе знать в состоянии усталости или перед засыпанием (Карл Шнайдер), а также с архаическим мышлением первобытных людей (Шторх [Storch]). Но все это не более чем сравнения. В состоянии усталости или перед засыпанием первичное изменение – это изменение сознания; в случае архаического мышления мы имеем дело с определенной стадией исторического развития человеческого разума (как порождения культуры, а не как биологически унаследованного качества). Что же касается шизофренического мышления, то здесь особого рода первичным расстройством оказывается затронуто само течение психической жизни, и именно это обстоятельство служит для нас эмпирически существенным фактом.





§ 3. Интеллект (Intelligenz)





Этим термином принято обозначать совокупный умственный потенциал данного человека, те инструменты реализации способностей, которые он целесообразно использует для адаптации к жизни.





(а) Анализ интеллекта