Обращая сумрак в свет

Вот и конец последней моей надежде.

Сегодня гранпапá возил меня на встречу с редактором «Драконианского филологического обозрения». Я понимала, что это лишь жест отчаяния, однако надеялась до последнего…

Нет, все впустую. Печатать опровержение они не согласны, поскольку… да, это я высчитала, что календарь древних дракониан был основан на цикле движения солнца по эклиптике, но убедительных доказательств сему предъявить не могу. Неважно, что моя мать – астроном; неважно, что в отношении математики он не в силах хотя бы вычислить интеграл, не говоря уж о решении подобных задач; неважно, что у меня сохранился даже блокнот с черновиками! Даты на моих записях не проставлены, а если б и были проставлены – я ведь могла бы добавить их и позднее, не так ли? К примеру, уже после того, как мистер Морнетт изложил мне свою гипотезу. В конце концов, как же мне, при столь прославленных бабушке с дедушкой, не чувствовать за собою обязанности также составить себе репутацию ученого в глазах общества?..

И ухмыляется, чудовище. Знаю, гранпапá редактор «Обозрения» не любит, но все остальное я уже пробовала. Способа доказать, что это Аарон [зачеркнуто] мистер Морнетт [зачеркнуто] что это он, свинья лживая, украл мою идею, а не наоборот, просто не существует. Те, кто не доверяет ему, мне верят, но остальные только плечами пожимают. В конце концов, он – действительный член Коллоквиума Натурфилософов, а я кто? Сущее дитя! Девчонка, наполовину эриганка, ухватившаяся за спасительную соломинку: ну, как же, ведь все в моей семье знамениты, а я чем отличилась? Напечатала пару малозначительных статеек в каких-то малоизвестных журналах? Неудивительно, что пытаюсь приписать себе такое открытие!

Веришь ли, нет: вчерашнего дня он со мной даже заговорил. Уж не знаю, чего и ожидал: может, думал, что я каким-то чудом не заметила его воровства? Или простила его? Пусть скажет спасибо, что в ответ получил только пощечину – это он еще дешево отделался! Вот только публики при том присутствовало… одним словом, на репутации моей пятно, и не забавного толка, а жалкого. Его теперь навеки запомнят как ученого, блистательно высчитавшего продолжительность драконианского года, а меня – как особу, закатившую по сему поводу истерику.

Спрошу гранмамá, нельзя ли покинуть Фальчестер поскорей. И плевать, что Сезон еще не завершен: мне здесь, кроме позора, ничего более не снискать.



Одри.





Из дневника Одри Кэмхерст





11 вентиса


С утра я проснулась едва ли не в убеждении, будто голос Морнетта среди ночи мне просто почудился. Казалось, голова распухла вдвое против обычного: может быть, опухоль давит на мозг, отсюда и галлюцинации?

Ладно, всерьез я, разумеется, так не считала. Просто в глубине души очень хотела, чтоб все это оказалось сном, и потому отправилась вниз, завтракать, как ни в чем не бывало – словно, если притвориться, будто ничего не произошло, так оно на самом деле и выйдет.

Кудшайн обнаружился посреди холла, и вид имел крайне растерянный. В столовую его мог бы препроводить кто-либо из слуг, однако дом был странно пуст. Очевидно, все слуги попрятались от жуткого полудракона-получеловека, а сам Кудшайн, в Ширландии никогда не бывавший, даже не представлял себе, как устроены наши загородные особняки.

Увидев меня, он вздохнул с облегчением и в то же время пришел в ужас.

– Твое лицо, – сказал он, протянув к моему носу когтистый палец, однако до носа не дотронувшись. – Мне так жаль… ведь это случилось из-за меня.

– Вздор, – возразила я.

Вернее, попыталась было возразить. Кудшайн говорил по-дракониански, и я машинально ответила на его языке, но драконианские назальные гласные при наглухо закупоренном опухолью носе получаются как-то не очень.

– Это случилось из-за тупых узколобых фанатиков, – сказала я, перейдя на ширландский. – И скоро все заживет. Жаль одного – что твои первые впечатления по приезде оказались настолько ужасными. Идем завтракать и посмотрим, не удастся ли их загладить.

Завтракали мы вдвоем: как выяснилось, лорд Гленли с утра уехал куда-то по делам, и я о том, откровенно скажу, нимало не пожалела. Тем более, что с Кудшайном не виделась уже… о, небеса, уже больше двух лет! С того самого симпозиума в Ва-Хине, где ему было так трудно дышать, что нам и побеседовать толком не удалось.

Конечно, я – с таким-то лицом – могла питаться только овсянкой, однако домоправительница накрыла для нас целый пир. Ломтик тоста Кудшайн изучил с той же отстраненной неторопливостью, с какой изучал все незнакомое, оценил, исследовал со всех сторон, и лишь затем принял решение отправить в рот.

– Могу попросить принести все, что захочешь, – сообщила я. – Домоправительница долго ломала голову: чем, дескать, потчевать драконианина, ума не приложу! Я объяснила, что для тебя годится почти вся человеческая еда, а немногие исключения все равно вряд ли отыщутся в ее кладовых, но она, кажется, не поверила. Думаю, твои личные указания ей бы не помешали.

(Конечно же, переданные через меня: к такому гостю слуги наверняка привыкнут не сразу.)

За разговором Кудшайн сжевал экспериментальный кусочек тоста – вначале просто тоста, затем с маслом, затем с джемом, и, наконец, с маслом и джемом сразу.

– Вот это годится, – подытожил он. – Так, с маслом и фруктами, лучше всего.

Как ни болело лицо, я не сумела сдержать улыбки. Наверное, прежде солнце упадет в море, чем Кудшайн хоть на йоту изменит себе!

– Да, именно, и чем больше, тем лучше. Но, может, разыграем миссис Хиллек? Самую малость? Скажем, что тебе к завтраку требуется бифштекс тартар, или плитка шоколада без сахара?

Нет, я не так жестока, чтоб говорить ей, будто он без ума от соевого творога или другой экзотики, которой на рынке в Лауэр Стоук запросто не купить.

– Я над этим подумаю, – ответил Кудшайн.

Уверена, это было сущей правдой, и в том что, поразмыслив, Кудшайн ответит все то же самое, также ни минуты не сомневаюсь. Какой ему интерес подшучивать над домоправительницей, когда нас ждет работа над переводом табличек?

Ну что ж, плыть против течения – только время зря тратить.

– Закончим завтрак, – сказала я, – и я покажу, что успела сделать. И, думаю, ты сможешь вытащить меня из непролазной трясины.

Кудшайн вопросительно раздул ноздри, а я, вздохнув, ковырнула ложкой овсянку.

– Вторая табличка. Общий смысл мне, кажется, понятен: все это во многом похоже на наши священные писания. Как первые дракониане обзавелись семьями, отложили яйца, и далее, поколение за поколением: те-то и те-то породили тех-то и тех-то… но еще там, по-моему, объясняется, как были основаны определенные династии, да к тому же постоянно упоминаются самые разные земли, где они расселялись. Не сомневаюсь, все это очень многое значило для ваших праматерей-аневраи, однако там столько имен собственных… по крайней мере, я полагаю их именами собственными и думаю, что некоторые относятся к одним и тем же личностям или местам, но с уверенностью определить это трудно.


Кудшайн сжевал еще тост, поразмыслил и сказал:

– Опознать хоть одно из мест удалось?

– Знакомых названий – ни одного. Даже этимологических связей с современными названиями не улавливаю. То есть, предполагать кое-что могу, но все это – вилами по воде. Однако кто-нибудь из географов мог бы сопоставить их с реальными землями по имеющимся описаниям. А может, – добавила я, сунув в рот ломтик бекона, – все они попросту вымышлены. По-моему, на юг Антиопы это не слишком похоже: даже климат не тот. Хотя… мне лично трудно представить родину гранпапá поросшей густыми кедровыми лесами, но он уверяет, что в древности так и было.

Как странно сознавать, что наша работа может возыметь далеко идущие политические последствия уже следующей зимой, на Фальчестерском Конгрессе! Казалось бы, древняя генеалогия – штука скучнее некуда, но если речь идет о народах, живущих в климате, весьма напоминающем климат центральной Антиопы, тогда как прародиной аневраи все до сих пор полагают южную…

Что, если текст это опровергает?

Впрочем, если и опровергает, какая разница? Это же древнее предание, миф, а не сухие исторические факты. На самом деле всего этого никогда не происходило – по крайней мере, именно так, как сказано на табличках. Однако в любом древнем предании могут обнаружиться зерна истины, а если и нет, люди все равно примут написанное за правду. И что же тогда? Начнутся споры, не позволить ли драконианам вместо Аггада и Ахии «вернуться» в Выштрану с Ташалом (тамошний климат куда больше похож на привычный для них)? Или это послужит еще одним доводом в пользу того, что их следует оставить в Обители, и при том под контролем людей?

Но Кудшайн о том либо не задумывался, либо предпочел сохранить подобные мысли при себе.

– Да, на проделанную тобой работу я взгляну с удовольствием, – только и сказал он. – Сожалею, что лорд Гленли не позволял тебе написать обо всем этом раньше.

«Сожалею»! Это «сожалею» из уст Кудшайна равносильно «волосы на себе готов рвать» из уст любого другого. Похоже, все хладнокровие, отпущенное нам на двоих, досталось ему одному еще в скорлупе.

– Уж это точно, – согласилась я. – Я только и жду, когда ты закончишь завтракать.

Нет, я вовсе не имела в виду его торопить, но он, разумеется, счел это за призыв поспешить, почти не жуя проглотил остаток тоста, тщательно вытер руки и последовал за мною в библиотеку.

Таблички, транскрипция коих завершена, непременно нужно убрать от греха подальше. Постоянно опасаюсь, как бы горничные случайно не смахнули одной из них на пол, хотя для этого горничная должна быть на редкость неловкой. Или, скажем, вдруг адамисты в дом вломятся? Правда, прежде я о таком не задумывалась, но после происшествия на летном поле и этого начинаю бояться. Пожалуй, лишние меры предосторожности вовсе не помешали бы… но в этот момент я только радовалась тому, что таблички по-прежнему разложены на столе, так как очень хотела, чтобы Кудшайн увидел их во всей красе.

Однако Кудшайн куда воспитаннее меня. Войдя, мы обнаружили в библиотеке Кору, и вместо того, чтоб не заметить ее, пускающую слюни над табличками (в переносном, конечно же, смысле: капнуть на них слюной ни одна из нас не рискнула бы), он учтиво ей поклонился. Человеческими жестами он овладел превосходно (хотя поклон и был, скорее, похож на йеланский), и даже крылом при том ничего не задел.

– Должно быть, вы – мисс Фицартур, – сказал он, перейдя на ширландский.

– А вы, очевидно, Кудшайн, – ответила Кора. – Не вы ли накануне ночью о чем-то спорили с дядюшкой?

– Прошу прощения?

– Нет, – решила Кора. – Ваш голос заметно ниже, и акцент чувствуется, хоть и не слишком сильный. Интересно, кто бы это мог быть?

Кудшайн вопросительно взглянул на меня. Похоже, выражения моего лица не могла скрыть даже опухоль.

– Одри?

– Ты слышала, о чем они спорили? – спросила я, да так напористо, что Кора, вздрогнув, подалась назад.

– Нет, – отвечала она. – Разобрала только самый конец. Он сказал кому-то, что не желает его более здесь видеть – то есть, дядюшка не желал больше видеть здесь ночного визитера. Мне еще показалось странным, что он в первую же ночь вышвыривает долгожданного гостя за порог, но теперь все выглядит уже не так загадочно. Хотя нет, – спохватилась она после недолгих раздумий, – я ведь по-прежнему не знаю, кто еще у нас был.

– Одри? – повторил Кудшайн, не сводя глаз с меня.

Я прижала ладонь к виску, будто это могло бы унять неотвязную пульсирующую боль в голове.

– Я тоже слышала их, но о чем говорили, не поняла. А визитер… это был Аарон Морнетт.

Думаю, в таком гневе я Кудшайна еще не видала. Нет, крыльев он не расправил, ничего подобного, однако все тело его вдруг напружинилось, и тут мне сделалось ясно, отчего люди могут так бояться дракониан. В такие моменты немедленно вспоминаешь, что дракониане гораздо ближе к драконам, чем к нам… а драконы – животные хищные.

Разумеется, это вовсе не значит, что дракониане тоже хищники, ну а Кудшайн – далеко не воин… однако я ни в чем не упрекнула бы Кору, если б она с визгом бросилась наутек. Именно так на ее месте отреагировал бы почти всякий, до сего дня никогда не видевший дракониан, но вместо этого она только наморщила лоб и сказала:

– Кто такой Аарон Морнетт?

Хорошо, что она почти не знает древнедраконианского языка и совершенно не знает современного! Ответ Кудшайна был так непристоен, что с нее чешуя бы посыпалась.

– Мой заклятый враг, – ответила я. – И здесь он, думаю, объявился потому, что твой дядюшка пытался привлечь его к переводу, или сам Морнетт решил, будто у него есть шанс поработать с табличками, или… даже не знаю. Как бы там ни было, явился он сюда не с добром.

Но Кора так ничего и не поняла.

– Что значит «заклятый враг»? Что в нем дурного?

– Он не достоин уважения как ученый, – пояснила я.

О, если бы мне хватило здравого смысла послушаться гранмамá еще тогда, в восемнадцать! Сама теперь удивляюсь, как только могла купиться на его лживые речи… а впрочем, чему тут удивляться – ведь Аарон Морнетт и приливную волну уговорит повернуть вспять. Тем более, я была молода, неразумна, да еще имела неосторожность поверить, будто встретила родственную душу.

От ярости у Кудшайна гребень торчком поднялся, но сохранять спокойствие в человеческом обществе он давным-давно привык, и потому, когда раскрыл рот, голос его зазвучал абсолютно безобидно:

– Что же ты хочешь делать?

Как я могла на это ответить? Говорить, что хотела бы сделать ему так же больно, как он мне, было бы без толку: все равно не удастся, поскольку он на меня плевать хотел с самого начала. Правда, репутация у него уже не та, что прежде, и отчасти – моими стараниями, но, даже будь лорд Гленли дома, не могу же я вломиться к нему в кабинет и очернить в его глазах кого-либо на основании полночного спора, которого даже не слышала!

– Хочу выяснить, что он делал здесь, – ответила я.