Обращая сумрак в свет

– Вы по виду вряд ли намного старше меня, – заметила я.

Возможно, не самое учтивое продолжение разговора, однако он завел речь о моем возрасте первым. Вдобавок, это было наименее неловким из всего, что мне могло прийти в голову. Он обладал роскошной копной темных волос, не прилизанных, не напомаженных по обыкновению великосветских франтов, а лицо его… да, особой красотой оно не блистало, однако разумные, живые глаза искупали сей недостаток с лихвой.

– Мне двадцать два, – отвечал он, похоже, ничуть не обидевшись. – И, как вы справедливо отметили, мерить людей по возрасту в этих стенах вряд ли уместно.

Однако все это подразумевало, что сам незнакомец – действительный член Коллоквиума, а не случайный фланер вроде меня. Подумав об этом, я тут же сообразила, кто он.

– Так вы – Аарон Морнетт!

Проход меж стеллажами был так тесен, что поклониться по всем правилам он не сумел бы, и вместо этого, чуть надломившись в поясе, коснулся пальцами лба.

– А вы, надо полагать, одна из внучек леди Трент.

В начале фальчестерского дебюта я очень удивлялась тому, что меня словно бы знают повсюду. Теоретически в том суть дебюта и состоит, но на деле молодых людей в столице так много, что всех никому не упомнить. Однако очень немногие из молодежи – наполовину уталу, и со временем я поняла: обо мне, конечно же, слышали все. Но, к счастью, я догадалась о его имени первой, и это нас уравняло.

– Одри Кэмхерст. А вы в прошлом году смогли раскусить драконианскую систему мер и весов, верно?

– Да, было дело, – без тени ложной скромности подтвердил он. – Достижение не из тех, что могут привлечь внимание широкой публики, но, памятуя о вашей семье, я нимало не удивлен.

– Я тоже языковед, – с жаром заговорила я. – И в курсе всех журнальных публикаций… насколько это возможно, ведь я полжизни провела в море, с родителями. И даже сама опубликовала пару статей…

– Да, припоминаю, – сказал он, подняв кверху палец, словно затем, чтоб приостановить время, пока раздумывает. – В одной, из «Вестника Древних Письменностей», говорилось о трехконсонантных корневых логограммах, верно?

Словами не описать, Лотта, каково это – обнаружить, что твою работу заметили и запомнили! Тем более, статью, напечатанную в крохотном, малоизвестном журнальчике! Опубликуй я что-нибудь достойное внимания, скажем, в «Драконианском филологическом обозрении» или другом столь же престижном периодическом издании – еще куда ни шло, но он читал мою статью в «Вестнике»! И сказал, что она свидетельствует о глубоком понимании предмета!

Не стану воспроизводить здесь дальнейшего разговора: честно сказать, я его почти не припомню. Мы разговаривали, стоя в проходе, пока некий сгорбленный старикан не полоснул нас сердитым взглядом за поднятый шум. Тогда мы перебрались в фойе, на диван, и продолжили беседу там. Еще никогда в жизни не удавалось мне так быстро поладить с совершенно незнакомым человеком! Думаю, все дело – в удовольствии от встречи с тем, кто не просто разделяет мои интересы, но вроде бы и обществу моему искренне рад. Сидели мы на одном диване, вполоборота друг к другу, и со временем я положила руку на спинку, а вскоре его ладонь коснулась моей – легонько, всего лишь на миг, после чего он убрал руку. Знаешь, Лотта, похоже, это и был тот самый акт, называемый «флиртом», в естественной, так сказать, среде, и сие наблюдение доставило мне куда больше удовольствия, чем я ожидала.

Аарону Мистеру Морнетту настало время идти прежде, чем гранмамá покончила со своими делами (иными словами, со старым добрым скандалом с лордом Уишертом). В библиотеку я возвращаться не стала – так и сидела в фойе, снова и снова вспоминала случившееся, грелась в нежных отсветах воспоминаний, пока гранмамá не вернулась за мной.

Тут-то все и пошло хуже некуда.

Гранмамá извинилась за то, что заставила меня ждать, а я ответила, что вовсе на нее не в обиде, поскольку за это время свела знакомство с весьма приятным молодым человеком. На это она одобрительно хмыкнула, но стоило мне назвать имя… куда только подевалось ее рассеянное благодушие?

– Аарон Морнетт? – расправив плечи, вскинувшись, точно поднявшийся на дыбы дракон, переспросила она. – Ох, Одри… как жаль, что я бросила тебя здесь, с ним!

– Жаль? – опешила я. – Но он так симпатичен…

– С виду, может, и симпатичен, – мрачно ответила гранмамá, – но он не из тех, чье общество я могла бы тебе рекомендовать.

Ни разу в жизни не слышала я от гранмамá подобного тона. Говорила она, словно… словно престарелая дама, не одобряющая поведения внучки.

– Но почему? – удивилась я. – Что ж он, игрок? Или пьяница, или, может, развратник?

Остановившись посреди ступеней, ведущих от парадных дверей к мостовой, гранмамá изрекла самое страшное обвинение, на какое, по-моему, только способна:

– Он не заслуживает уважения, как ученый.

Влепи она мне пощечину – и то я была бы потрясена куда меньше.

– Но… он же – действительный член!

– Оставь, Одри, ты прекрасно все понимаешь, – сказала гранмамá, махнув рукой в сторону величественного фасада Коллоквиума. – Да, теоретически Коллоквиум существует затем, чтобы распознавать и поддерживать даровитых ученых. Но членство в нем получают также из политических соображений, или имея влиятельных друзей в Обществе, или в силу иных подобных причин, не имеющих ни малейшего касательства к науке. И, кроме этого, твой мистер Морнетт – кальдерит.

В ее устах это слово прозвучало так, будто я должна его знать, но я его, кажется, прежде ни разу не слышала.

– Что это значит? – спросила я, скрестив руки на груди.

– Еще до твоего рождения был в Гостершире проповедник по имени Сэмюэл Кальдер. А проповедовал он, будто Низвержение драконианской цивилизации свидетельствует о том, что Господь изгнал их с земли, подобно тому, как изгнал из Садов Апру с Атцамом, а следовательно… – тут мне показалось, что гранмамá вот-вот сплюнет, – следовательно, права на этот мир они более не имеют. Часть его единомышленников довела эти идеи до крайности и теперь величает себя адамистами – полагаю, уж это-то слово тебе знакомо? Они уверены, что дракониан надлежит уничтожить, закончив начатое при Низвержении и оставив мир в единоличной власти людей. Те же, кто держится изначальных его убеждений, называют себя кальдеритами, но не сочти их умеренность чем-либо приемлемым. Они просто считают, что дракониане должны обитать лишь в тех землях, которые люди соизволят им отвести – то есть, в Обители Крыльев и нигде более. И то – скорее, на правах зверей в заповеднике, а не суверенной нации.

Разумеется, с этой дискуссией я знакома. Дракониан на свете – тем более, за пределами Обители – так мало, что большинство людей никогда их не видели, а посему каких только глупостей себе не воображают. Слышат «драконианин» и тут же вспоминают жуткие сказки об аневраи, о человеческих жертвах и тому подобном. Однако Аарон Морнетт слишком умен и образован, чтоб украшать свои взгляды таким невежеством – так я гранмамá и сказала.

В ответ она только хмыкнула и двинулась по ступеням дальше, к улице.

– Послушай меня, Одри: держись от него подальше. Так оно будет лучше.

На том разговор наш и завершился, но я в ее правоте вовсе не убеждена […]





29 семиниса



Милая моя Лотта!

Не знаю, случайность это, или же нет, но после того нежданного знакомства в Коллоквиуме я довольно часто встречаю мистера Морнетта то там, то сям.

Спросить его о том, что говорила гранмамá, не решаюсь – не хочу его оттолкнуть. Что бы она ни думала насчет его познаний, об уме его я ничего дурного сказать не могу: каждая беседа с ним просто голову кружит. Я постоянно чувствую необходимость напрягать все клетки мозга до единой только затем, чтобы поддерживать разговор на равных, а после, клянусь, голова наполняется новыми – знаешь, как мускулы нарастают от постоянных упражнений. И никаких тебе великосветских сплетен, никаких пустопорожних речей о погоде! Мы говорим только о древних текстах, археологии, истории – о том, что интересно обоим.

И, что бы ни утверждала гранмамá, неприязни к драконианам он не испытывает. Да, ни с одним из них он не знаком, однако рассказ о Кудшайне и прочих моих знакомых выслушал с безупречной учтивостью. Возможно, по окончании Сезона я смогу пригласить его в Йелань или Видвату и познакомить с несколькими […]





12 флориса


[…] Сказать откровенно, аргументы Аарона вполне обоснованы. Кудшайн слаб здоровьем из-за того, что его мать произвела на свет потомство в неблагоприятном климате. Не следует ли нам порекомендовать драконианам остаться там, где им ничто не грозит, не стоит ли удержать их от подобного риска? Дракониане живут в Обители столько лет, что прекрасно адаптировались к ее холодам. Между тем для полной адаптации к климату южной Антиопы потребуются многие поколения – поколения неудачных выводков и вредных, снижающих жизнеспособность мутаций.

И все это – только ради «возвращения» на земли, которых дракониане в глаза не видели тысячи лет. Причем на земли вполне обитаемые! Не можем же мы выселить оттуда всех жителей, а ожидать, что люди вновь станут жить с ними бок о бок, памятуя о случившемся в прошлом, по словам Аарона, неразумно. Таким образом, вернуть себе эти земли дракониане сумеют, только завоевав их, а это означает новые смерти с обеих сторон, новую вражду в дополнение к напластованиям тысячелетней давности. Зачем все это, когда у них уже есть прекрасная горная долина в Дайцзине?

Но рассказать всего этого гранмамá я не могу: она непременно решит, что Аарон на меня дурно влияет, или еще что-нибудь в том же роде. Сегодня я наконец-то вытянула из нее, отчего она полагает его столь скверным ученым: гранмамá объявила его исследование касательно драконианской системы мер и весов плагиатом!

Однако она, в отличие от меня, не обменялась с Аароном и дюжиной слов. Зачем ему, при таком-то светлом уме, красть чужие идеи?





21 флориса


Милая моя Лотта!

Победа!

После колоссального множества споров гранмамá разрешила мне видеться с Аароном, признала, что доказать обвинений ей нечем, и что возражать против моего с ним общения с ее стороны было несправедливо. Не в этих, конечно же, выражениях, но я ведь знаю: суть именно такова. Да, верно, воззрения кальдеритов он кое в чем разделяет, но о драконианах как личностях я от него слова дурного не слышала!

По случаю этакого торжества я сказала ему, что он может позволить себе одну из тех глупостей, что в обычае среди наших сверстников во время Сезона, а именно – прокатить меня по Арнесси-парку в небольшой открытой коляске. Но я уверена: большинство молодых людей во время этих катаний бесед о языкознании меж собой не ведут. Вспоминаю сейчас историю, как гранмамá снискала расположение гранпапá, и думаю: пожалуй, любовь к мужчинам, считающим вещи подобного сорта романтичными, у нас, дочерей рода Кэмхерстов, в крови. (Ну, хорошо: не у нас – у меня. Знаю, ты моих вкусов не разделяешь.)

А знаешь – ты только не говори никому, что я об этом сказала – пожалуй, я поделюсь с Аароном своей гипотезой. Помнишь, той самой – я еще мамá с расчетами просила помочь? Да, прежде я вне круга семьи о ней никому не рассказывала, но, думается, ее вполне можно предложить в «Драконианское филологическое обозрение». Только прежде пусть Аарон оценит идею по достоинству: его суждению я вполне доверяю […]





Из дневника Одри Кэмхерст





18 граминиса


Этот проклятый

Поверить не могу, что

Бессердечная, вероломная СКОТИНА!!!!



Отправитель: Одри Кэмхерст

Получатель: Шарлотта Кэмхерст



30 граминиса,

№ 3, Клэртон-сквер, Фальчестер



Дорогая Лотта!