Облака из кетчупа
Часть 11 из 39 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Раньше великий и могучий Макс Морган врал, – он перевел глаза на мою грудь, я невольно усмехнулась. – Нет, честно, ты там такая…
– Пьяная, – договорила я, а у самой сердце колотилось все быстрее и быстрее. – Пьяная в стельку. Меня чуть не вырвало прямо у тебя в комнате.
– А меня вырвало, прямо в комнате, – признался Макс. – Ты ушла, а меня так наизнанку и вывернуло, рядом с ковром. Если, конечно, это не ты…
– Не я!
Макс погрозил пальцем:
– А я полагаю, ты врешь.
– Можешь полагать, что тебе угодно, – ответила я. Удивительно это было. То есть кто бы мог подумать, что можно флиртовать на такую тему, как рвота.
Звезды вдруг подобрели. Стали мягче. Скорее золотыми, чем белыми. И небо из черного сделалось как будто синим. Макс допил пиво, швырнул банку в мусорный бак, облокотился на него. Развязавшиеся шнурки его кроссовок волочились по земле. Помолчав, он спросил:
– Ты еще злишься на меня?
В небо взвились ракеты. Задрав головы, мы следили за серебряными искрами, потом взглянули друг на друга и на этот раз уже не отвели глаза.
– Конечно, – кивнула я. – Ты же вел себя как идиот.
– Как идиот, которого ты первая поцеловала.
– Как идиот, который не преминул воспользоваться тем, что я напилась, – парировала я, но шагнула ближе.
Макс приложил руку к сердцу:
– Это больше не повторится. Честное слово! В следующий раз, когда ты будешь без лифчика, клянусь, я ни за что…
– В следующий раз?! – Я подступила почти вплотную. – С чего ты взял, что будет следующий раз?
– Мне почему-то так кажется, – шепнул Макс и, притянув меня к себе, крепко поцеловал.
Недостаточно крепко. Я положила руку ему на затылок, и наши губы прижались друг к другу еще сильнее. Неизвестно, почему припомнилось стекло, запотевшее от дыхания, и пота, и страсти. Холодные пальцы Макса оказались у меня под майкой, на спине, на бедрах. Наши языки встретились. Я прижалась к его бедрам. Ощущение было совсем новое, неожиданно приятное. У меня спина выгнулась, как у кошки. Губы Макса соскользнули мне на щеку, на шею, его пальцы подобрались к краю лифчика. И в самый лифчик. И сжали меня. Я охнула и, запрокинув голову с широко раскрытыми глазами, увидела, как в небе рассыпается еще один огненный букет. Кровь едва не закипала в жилах, я вся дрожала, но мама уже ехала. Я выскользнула из его объятий.
– Не здесь, – задыхаясь, выдавила я. Макс потянул меня к опустевшей детской площадке. Но я уперлась намертво. – Не сейчас. Мама, наверное, уже ждет на стоянке.
– Тогда завтра? – спросил он. Я медлила, потому что – кто ж мне разрешит? – Или послезавтра? – допытывался Макс. Он явно был возбужден. Макс Морган. Возбужден из-за меня. Лорен не поверит.
Как тут устоишь? Я дернула плечом:
– Ну… почему бы нет?
Он снова поцеловал меня, на этот раз более нежно, но я вырвалась.
– Опоздаю же!
Макс со стоном взял меня за руку – видно, вздумал проводить до парковки. А у меня перед глазами встал образ мамы за рулем.
– Не надо, не провожай. Честно, все нормально.
– Да я все равно хотел уходить.
Я выдернула свою руку.
– Тогда иди первым. Мама у меня, знаешь…
– С характером? Значит, это у вас семейное, – ухмыльнулся Макс и получил локтем по ребрам.
Мы вместе прошли почти до конца и остановились под деревом. Макс оглядел парковку.
– Если завтра от меня не будет никаких вестей, звони в больницу. Домой меня везет брат. Права получил пару недель назад. В общем, первый раз едем. Ты не думай, он у нас такой… у него всегда все получается. Хотя это не значит, что он и водит отлично. Серьезно, ты скажи маме, чтоб она осторожнее.
Я улыбнулась в ответ, и он помчался прочь. Мимо маминого Mini Cooper, мимо джипа, прямиком к машинке, припаркованной под фонарем.
Старенькой синей машинке с запотевшими стеклами.
С останавливающимся сердцем, я подалась вперед. Макс открыл заднюю дверь и уселся за спиной Арона.
Вы, мистер Харрис, знаете, что такое обух? Так вот, меня словно обухом по голове шмякнули, по-другому про мои ощущения и не скажешь. И этот обух все еще пошмякивал по мне, даже когда я уже была дома и заварила себе чай, который, к слову, получился слишком крепким, потому что я купала и купала чайный пакетик в кипятке, силясь уложить все в голове. Братья. Братья! Вероятно, мне следовало догадаться. Имелось между ними некое сходство. И на той вечеринке у Макса Арон был, хотя он на пару лет старше нас. И все же, как тут было сообразить?
Я сидела на ковре в холле с дымящейся чашкой в руке и думала-гадала: интересно, братья эти дружат между собой? Может, прямо сейчас посиживают у себя на кухне, делают себе сэндвичи и болтают? А вкусы у них, интересно, одинаковые или наоборот, совсем разные? Например, Макс души не чает в ветчине, а Арон без ума от сыра. А та рыжая пусть лопает тунца – тогда у нее изо рта будет вонять рыбой. Стать бы мухой у них на стене, все бы узнала…
Как ни странно, прямо сейчас на настоящей стене сарая есть настоящая муха. Маленькая такая черная мушка. Только она не сидит, она угодила в паутину на подоконнике и теперь таращит свои глазки на сад за окном. Никак небось не поймет, что стряслось с ее свободой. Держу пари, к тому времени, как встанет солнце, паук ее сожрет. Судя по небу, до рассвета недалеко, и, значит, мне пора возвращаться в дом, а то мама скоро проснется. Часы перевели назад, светает теперь на час раньше, и это некоторое утешение, Стюарт. Ужинаешь ты, конечно, когда за окном темно, зато завтракаешь при солнышке и, надеюсь, чувствуешь на лице его тепло.
Целую,
Зои
Сказочная ул., 1
Бат
14 ноября
Привет, Стюарт!
Не осуждай меня! Я правда не виновата. Сама бы я ни за что не согласилась пойти, да только мама что-то заподозрила. Когда я вернулась из школы, она говорила по телефону. Не спрашивай, как я поняла, что она говорит с Сандрой, а вот поняла и все. А мама говорила ага да угу и всякое такое, потом повесила трубку и объявила, что мы идем к Сандре на чашку кофе.
Само собой я взвилась:
– Да не люблю я кофе!
– Ну и что? – Мама прищурилась, словно хотела проникнуть в мой мозг. – Так тебе будет легче с ней встретиться. А уж она-то как рада будет! Она же тебе нравится, да?
– Да. Но я… у меня… У меня горло болит, вот что.
Мама запихала мне в рот пару обезболивающих таблеток и вытолкала за дверь. Четверть часа спустя я сидела в зимнем садике Сандры. Впервые после похорон.
– Вы часто из дома выбираетесь? – поинтересовалась мама.
– Бывает, – ответила Сандра. – Иногда.
Папа не соврал насчет ее веса. Лицо осунулось, ключицы выпирают, руки исхудали. Волосы тоже стали другими. Когда-то они были черными с каштановыми мелированными прядями, стильно подстриженные. Теперь их испестрила седина, и они здорово нуждались в стрижке.
– Придумываю себе разные дела…
– Это правильно, – закивала мама. – Это единственный выход – чем-то заниматься, чтобы не оставалось свободного времени.
– Никогда не думала, что его столько, конца-краю нет, – тихо проговорила Сандра. – Бесконечные часы. Каждая минута тянется, тянется…
Показалось солнце, заиграло на фонтане в саду. Мне вспомнились крылья мертвой бабочки в воде и тронувший их пальцем Макс. Я тряхнула головой, но образ не уходил, наоборот, стал ярче, привел другие воспоминания: Арон смотрит на сову; рука Макса на моем бедре; Арон исследует мою кожу, губы, изгибы тела… Сердце уже стучало африканским тамтамом, желудок скрутило жгутом. Сейчас вырвет, подумала я, и тут Сандра повернулась ко мне:
– А как ты, Зои?
Я боялась открыть рот. Не ровен час…
– Она просто ужасно! – поторопилась вмешаться мама. – И на учебе плохо сказывается.
– Оно и понятно. Они же были так дружны, правда ведь? – сказала Сандра. Это, Стюарт, был риторический вопрос, ответа на него не требовалось. – И так внезапно все оборвалось…
Я вскочила с места.
– Что ты, Зои? – Мама обеспокоенно смотрела на меня. А у меня тряслись руки, комната вдруг стала страшно тесной, узел школьного галстука мешал дышать. Я дергала его, дергала, силясь распустить, но он не поддавался. – Мы, пожалуй, пойдем, – торопливо сказала мама. – Ей нездоровится. Да и младших девочек я оставила на соседку. Спасибо за угощение.
Сандра, искренне озабоченная, тяжело поднялась на ноги. На нее было больно смотреть. Поэтому я смотрела на небо, а она обняла меня за голову.
– Я понимаю тебя, – сказала она, крепко прижимая меня. – Ах, как понимаю. Приходи, когда захочешь, я буду рада, – она легонько оттолкнула меня, погладила по щеке. – Мы сможем помочь друг другу.
У меня сжались кулаки. И зубы. Терпение мое кончилось. Я больше ни секунды не могла выносить ее доброту, но тут оказалось, что Сандра уже идет к входной двери, шаркая расползающимися по шву старыми тапками. Возле фотографии на стене она остановилась.
– Ты видела?
Серебряная рамка.
В центре я в голубом платье, с раскрасневшимся сильнее обычного лицом, а по бокам Макс и Арон.
Весенняя ярмарка. Огни автодрома на заднем плане. В воздухе дым от тележек с хот-догами. В уголке дата – 1 мая.
– Это что? Это… – начала мама.
– Да, это его последняя фотография.
У меня с лица исчезли все краски. Я физически чувствовала, как со щек стекает розовый цвет, будто румяна, смытые холодной водой.
– Пьяная, – договорила я, а у самой сердце колотилось все быстрее и быстрее. – Пьяная в стельку. Меня чуть не вырвало прямо у тебя в комнате.
– А меня вырвало, прямо в комнате, – признался Макс. – Ты ушла, а меня так наизнанку и вывернуло, рядом с ковром. Если, конечно, это не ты…
– Не я!
Макс погрозил пальцем:
– А я полагаю, ты врешь.
– Можешь полагать, что тебе угодно, – ответила я. Удивительно это было. То есть кто бы мог подумать, что можно флиртовать на такую тему, как рвота.
Звезды вдруг подобрели. Стали мягче. Скорее золотыми, чем белыми. И небо из черного сделалось как будто синим. Макс допил пиво, швырнул банку в мусорный бак, облокотился на него. Развязавшиеся шнурки его кроссовок волочились по земле. Помолчав, он спросил:
– Ты еще злишься на меня?
В небо взвились ракеты. Задрав головы, мы следили за серебряными искрами, потом взглянули друг на друга и на этот раз уже не отвели глаза.
– Конечно, – кивнула я. – Ты же вел себя как идиот.
– Как идиот, которого ты первая поцеловала.
– Как идиот, который не преминул воспользоваться тем, что я напилась, – парировала я, но шагнула ближе.
Макс приложил руку к сердцу:
– Это больше не повторится. Честное слово! В следующий раз, когда ты будешь без лифчика, клянусь, я ни за что…
– В следующий раз?! – Я подступила почти вплотную. – С чего ты взял, что будет следующий раз?
– Мне почему-то так кажется, – шепнул Макс и, притянув меня к себе, крепко поцеловал.
Недостаточно крепко. Я положила руку ему на затылок, и наши губы прижались друг к другу еще сильнее. Неизвестно, почему припомнилось стекло, запотевшее от дыхания, и пота, и страсти. Холодные пальцы Макса оказались у меня под майкой, на спине, на бедрах. Наши языки встретились. Я прижалась к его бедрам. Ощущение было совсем новое, неожиданно приятное. У меня спина выгнулась, как у кошки. Губы Макса соскользнули мне на щеку, на шею, его пальцы подобрались к краю лифчика. И в самый лифчик. И сжали меня. Я охнула и, запрокинув голову с широко раскрытыми глазами, увидела, как в небе рассыпается еще один огненный букет. Кровь едва не закипала в жилах, я вся дрожала, но мама уже ехала. Я выскользнула из его объятий.
– Не здесь, – задыхаясь, выдавила я. Макс потянул меня к опустевшей детской площадке. Но я уперлась намертво. – Не сейчас. Мама, наверное, уже ждет на стоянке.
– Тогда завтра? – спросил он. Я медлила, потому что – кто ж мне разрешит? – Или послезавтра? – допытывался Макс. Он явно был возбужден. Макс Морган. Возбужден из-за меня. Лорен не поверит.
Как тут устоишь? Я дернула плечом:
– Ну… почему бы нет?
Он снова поцеловал меня, на этот раз более нежно, но я вырвалась.
– Опоздаю же!
Макс со стоном взял меня за руку – видно, вздумал проводить до парковки. А у меня перед глазами встал образ мамы за рулем.
– Не надо, не провожай. Честно, все нормально.
– Да я все равно хотел уходить.
Я выдернула свою руку.
– Тогда иди первым. Мама у меня, знаешь…
– С характером? Значит, это у вас семейное, – ухмыльнулся Макс и получил локтем по ребрам.
Мы вместе прошли почти до конца и остановились под деревом. Макс оглядел парковку.
– Если завтра от меня не будет никаких вестей, звони в больницу. Домой меня везет брат. Права получил пару недель назад. В общем, первый раз едем. Ты не думай, он у нас такой… у него всегда все получается. Хотя это не значит, что он и водит отлично. Серьезно, ты скажи маме, чтоб она осторожнее.
Я улыбнулась в ответ, и он помчался прочь. Мимо маминого Mini Cooper, мимо джипа, прямиком к машинке, припаркованной под фонарем.
Старенькой синей машинке с запотевшими стеклами.
С останавливающимся сердцем, я подалась вперед. Макс открыл заднюю дверь и уселся за спиной Арона.
Вы, мистер Харрис, знаете, что такое обух? Так вот, меня словно обухом по голове шмякнули, по-другому про мои ощущения и не скажешь. И этот обух все еще пошмякивал по мне, даже когда я уже была дома и заварила себе чай, который, к слову, получился слишком крепким, потому что я купала и купала чайный пакетик в кипятке, силясь уложить все в голове. Братья. Братья! Вероятно, мне следовало догадаться. Имелось между ними некое сходство. И на той вечеринке у Макса Арон был, хотя он на пару лет старше нас. И все же, как тут было сообразить?
Я сидела на ковре в холле с дымящейся чашкой в руке и думала-гадала: интересно, братья эти дружат между собой? Может, прямо сейчас посиживают у себя на кухне, делают себе сэндвичи и болтают? А вкусы у них, интересно, одинаковые или наоборот, совсем разные? Например, Макс души не чает в ветчине, а Арон без ума от сыра. А та рыжая пусть лопает тунца – тогда у нее изо рта будет вонять рыбой. Стать бы мухой у них на стене, все бы узнала…
Как ни странно, прямо сейчас на настоящей стене сарая есть настоящая муха. Маленькая такая черная мушка. Только она не сидит, она угодила в паутину на подоконнике и теперь таращит свои глазки на сад за окном. Никак небось не поймет, что стряслось с ее свободой. Держу пари, к тому времени, как встанет солнце, паук ее сожрет. Судя по небу, до рассвета недалеко, и, значит, мне пора возвращаться в дом, а то мама скоро проснется. Часы перевели назад, светает теперь на час раньше, и это некоторое утешение, Стюарт. Ужинаешь ты, конечно, когда за окном темно, зато завтракаешь при солнышке и, надеюсь, чувствуешь на лице его тепло.
Целую,
Зои
Сказочная ул., 1
Бат
14 ноября
Привет, Стюарт!
Не осуждай меня! Я правда не виновата. Сама бы я ни за что не согласилась пойти, да только мама что-то заподозрила. Когда я вернулась из школы, она говорила по телефону. Не спрашивай, как я поняла, что она говорит с Сандрой, а вот поняла и все. А мама говорила ага да угу и всякое такое, потом повесила трубку и объявила, что мы идем к Сандре на чашку кофе.
Само собой я взвилась:
– Да не люблю я кофе!
– Ну и что? – Мама прищурилась, словно хотела проникнуть в мой мозг. – Так тебе будет легче с ней встретиться. А уж она-то как рада будет! Она же тебе нравится, да?
– Да. Но я… у меня… У меня горло болит, вот что.
Мама запихала мне в рот пару обезболивающих таблеток и вытолкала за дверь. Четверть часа спустя я сидела в зимнем садике Сандры. Впервые после похорон.
– Вы часто из дома выбираетесь? – поинтересовалась мама.
– Бывает, – ответила Сандра. – Иногда.
Папа не соврал насчет ее веса. Лицо осунулось, ключицы выпирают, руки исхудали. Волосы тоже стали другими. Когда-то они были черными с каштановыми мелированными прядями, стильно подстриженные. Теперь их испестрила седина, и они здорово нуждались в стрижке.
– Придумываю себе разные дела…
– Это правильно, – закивала мама. – Это единственный выход – чем-то заниматься, чтобы не оставалось свободного времени.
– Никогда не думала, что его столько, конца-краю нет, – тихо проговорила Сандра. – Бесконечные часы. Каждая минута тянется, тянется…
Показалось солнце, заиграло на фонтане в саду. Мне вспомнились крылья мертвой бабочки в воде и тронувший их пальцем Макс. Я тряхнула головой, но образ не уходил, наоборот, стал ярче, привел другие воспоминания: Арон смотрит на сову; рука Макса на моем бедре; Арон исследует мою кожу, губы, изгибы тела… Сердце уже стучало африканским тамтамом, желудок скрутило жгутом. Сейчас вырвет, подумала я, и тут Сандра повернулась ко мне:
– А как ты, Зои?
Я боялась открыть рот. Не ровен час…
– Она просто ужасно! – поторопилась вмешаться мама. – И на учебе плохо сказывается.
– Оно и понятно. Они же были так дружны, правда ведь? – сказала Сандра. Это, Стюарт, был риторический вопрос, ответа на него не требовалось. – И так внезапно все оборвалось…
Я вскочила с места.
– Что ты, Зои? – Мама обеспокоенно смотрела на меня. А у меня тряслись руки, комната вдруг стала страшно тесной, узел школьного галстука мешал дышать. Я дергала его, дергала, силясь распустить, но он не поддавался. – Мы, пожалуй, пойдем, – торопливо сказала мама. – Ей нездоровится. Да и младших девочек я оставила на соседку. Спасибо за угощение.
Сандра, искренне озабоченная, тяжело поднялась на ноги. На нее было больно смотреть. Поэтому я смотрела на небо, а она обняла меня за голову.
– Я понимаю тебя, – сказала она, крепко прижимая меня. – Ах, как понимаю. Приходи, когда захочешь, я буду рада, – она легонько оттолкнула меня, погладила по щеке. – Мы сможем помочь друг другу.
У меня сжались кулаки. И зубы. Терпение мое кончилось. Я больше ни секунды не могла выносить ее доброту, но тут оказалось, что Сандра уже идет к входной двери, шаркая расползающимися по шву старыми тапками. Возле фотографии на стене она остановилась.
– Ты видела?
Серебряная рамка.
В центре я в голубом платье, с раскрасневшимся сильнее обычного лицом, а по бокам Макс и Арон.
Весенняя ярмарка. Огни автодрома на заднем плане. В воздухе дым от тележек с хот-догами. В уголке дата – 1 мая.
– Это что? Это… – начала мама.
– Да, это его последняя фотография.
У меня с лица исчезли все краски. Я физически чувствовала, как со щек стекает розовый цвет, будто румяна, смытые холодной водой.