Обитель Апельсинового Дерева
Часть 6 из 153 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Драконы рассматривали ее. Говорили, что им открыты глубочайшие тайны души, потому что люди состоят из воды, а все воды принадлежат им.
А вдруг они увидят, что она натворила?
Тани сосредоточилась на плитах у себя под ногами. Морской начальник, когда она встала перед ним, молча смотрел на нее, казалось, не один год. Все ее силы ушли на то, чтобы удержаться на ногах.
Наконец он достал голубой плащ. Тани выдохнула, слезы облегчения защипали ей глаза.
– Благодаря способностям и наклонностям, – заговорил он, – ты заслужила место в благородных рядах стражи Бурного Моря и должна поклясться идти по пути дракона до последнего вздоха. – Морской начальник склонился к ней. – Твои учителя прекрасно о тебе отзывались. Ты будешь ценным приобретением для моей стражи.
Тани низко склонилась:
– Это честь для меня, великий.
Морской начальник склонил голову.
Тани встала в ряд с четырьмя другими учениками справа от него. Она оцепенела от счастья, кровь в ней шумела, как волна по прибрежной гальке. Когда вперед вышел следующий кандидат, Туроза шепнул ей на ухо:
– Итак, нам с тобой вместе проходить водяные испытания. – Его дыхание пахло молоком. – Это хорошо.
– Я буду рада сразиться с таким искусным воином, как ты, достойный Туроза, – хладнокровно ответила Тани.
– Я вижу тебя насквозь, деревенщина. Вижу, что у тебя на сердце. То же, что и у меня. Честолюбие. – Он помолчал, пока следующий юноша отходил на другую сторону. – Разница в том, что такое я, а что – ты.
Тани мельком взглянула на него:
– Кем бы я ни была, мы с тобой стоим наравне, достойный Туроза.
От его смешка у нее похолодел загривок.
– Достойная Ишари из Южного дома.
Ишари медленно взошла по ступеням. Когда она встала перед ним, морской начальник вручил ей сверток красного шелка.
– По своим способностям и наклонностям, – проговорил он, – ты причислена к благородным рядам ученых и должна поклясться посвятить себя поиску новых знаний до последнего вздоха.
Ишари вздрогнула при этих словах, однако приняла сверток и склонилась.
– Благодарю, великий, – пробормотала она.
Тани смотрела, как Ишари отходит налево.
Та, должно быть, в смятении. Но все же она может преуспеть на Пуховом острове, а со временем вернуться в Сейки мастером-наставником.
– Жаль, – бросил Туроза. – Она ведь была тебе подруга?
Тани прикусила язык.
Следующей в их ряд встала первая ученица Восточного дома. Онрен была невысокой и коренастой, сквозь ее темный загар проступали веснушки. Густые волосы, падавшие ей на плечи, высохли от соленой воды и секлись. Губы она темнила кровью раковин.
– Тани, – сказала она, встав рядом, – поздравляю.
– И я тебя, Онрен.
Из всех учеников только они не пропустили ни одного рассвета без купания, и от этого между ними выросло что-то вроде дружбы. Тани не сомневалась, что и Онрен знала о слухах и тоже выбиралась окунуться в море перед церемонией.
От этой мысли ей стало не по себе. Мыс Хайсан изобиловал бухточками, но судьба вывела чужестранца прямо к ней.
Онрен опустила глаза на свой сверток шелка. Она, как и Тани, была из бедной семьи.
– Они чудесные, – шепнула она, поглядывая на драконов. – Надеюсь, я попаду в число двенадцати.
– Не маловата ли ты для дракона, малютка Онрен? – протянул Туроза. – Разве что на хвосте примостишься.
Онрен оглянулась на него через плечо.
– Слышу твой голос. Мы знакомы? – Едва он открыл рот, она сказала: – Можешь не отвечать. Вижу, что ты дурак, а с дураками я знакомства не вожу.
Тани скрыла улыбку за волосами. В кои-то веки Турозе заткнули рот.
Когда последний ученик получил свой плащ, оба ряда развернулись лицом к морскому начальнику. Ишари, со следами слез на щеках, не поднимала глаз от свертка в руках.
– Вы уже не дети. Перед вами открыты все дороги. – Морской начальник обернулся направо. – Четверо из морских стражей выступили выше ожиданий: Туроза из Северного дома, Онрен из Восточного дома, Тани из Южного дома и Думуза из Западного дома. Повернитесь лицом к старейшим, чтобы они узнали ваши имена и лица.
Они повиновались. Тани, вместе с тремя другими шагнув вперед, снова коснулась лбом пола.
– Поднимитесь, – сказал один из драконов.
От его голоса содрогнулась земля. Он был таким глубоким и низким, что Тани не сразу поняла.
Четверо послушно выпрямили спины. Самый большой из сейкинцев опустил голову, чтобы глаза пришлись вровень с их лицами. Между его зубами мелькнул длинный язык.
Мощно толкнувшись лапами, он вдруг взлетел в воздух. Все ученики попадали ничком, стоять остался один морской начальник. Он раскатисто хохотал.
Млечно-зеленая лакустринская дракана показала зубы в усмешке. Тани почудилось, что она проваливается в бурные водовороты ее глаз.
Дракана вместе со всеми родичами поднялась над городскими крышами. Плоть – это вода. Когда дымка божественного дождя пролилась с их чешуй, промочив людей на земле, сейкинец вздыбился, вдохнул и выдохнул могучий порыв ветра.
Все гонги храма отозвались ему.
Никлайс проснулся с пересохшим ртом и ужасающей головной болью, как просыпался тысячу раз. Он поморгал и протер уголок глаза костяшкой пальца.
Звон колоколов.
Вот что его разбудило.
Он пробыл на этом острове шесть лет, а звон слышал впервые. Подняв трость, он встал, налегая на палку так, что задрожали руки.
Должно быть, тревога. Пришли за Сульярдом, схватят их обоих.
Никлайс в отчаянии завертелся на месте. Оставалась одна надежда – уверять, что пришелец спрятался в доме без его ведома.
Он выглянул из-за ширмы. Сульярд крепко спал лицом к стене. Этот хоть умрет спокойно.
Солнце слишком расщедрилось на свет. Рядом с домиком Никлайса сидел под сливовым деревом его помощник Муст и его сейкинская супруга Паная.
– Муст! – крикнул Никлайс. – Что за шум такой?
Тот только рукой махнул. Никлайс, выбранившись, сунул ноги в сандалии и, отгоняя чувство, что идет навстречу гибели, вышел к ним.
– Доброго тебе дня, достойная Паная, – с поклоном поздоровался он на сейкинском.
– Премудрый Никлайс… – В уголках глаз у нее пролегли морщинки. Она одевалась в светлые тона, одежда по голубому тону была расписана белыми цветами, рукава и ворот вышиты серебром. – Тебя разбудили гонги?
– Да. Смею спросить, что они означают?
– Звонят в честь Дня Выбора, – объяснила сейкинка. – Старшие ученики домов учения закончили курс и переходят в ряды ученых или стражи Бурного Моря.
Стало быть, иноземцы тут ни при чем. Никлайс все еще обливался потом. Он достал платок, утер лицо.
– Здоров ли ты, Рооз? – спросил Муст, прикрывая глаза от солнца.
– Ты же знаешь, как я ненавижу здешнее лето. – Никлайс запихнул платок в карман. – День Выбора проходит каждый год, так? – спросил он у Панаи. – Но я впервые слышу звон.
Теперь колокола сменились барабанным боем. Пьянящие звуки веселого праздника.
– А… – еще шире улыбнулась Паная. – Но сегодняшний День Выбора особенный.
– Вот как?
– Разве не знаешь, Рооз? – хихикнул Муст. – Ты ведь прожил здесь дольше меня.
– Этого Никлайсу могли не сказать, – мягко вступилась Паная. – Видишь ли, Никлайс, после Великой Скорби было решено, что раз в пятьдесят лет несколько сейкинских драконов станут принимать всадников-людей, чтобы мы всегда были готовы сражаться заодно. Тем, кто сегодня избран в стражу Бурного Моря, выпадет этот шанс, и теперь им предстоят водяные испытания, чтобы решить, кто будет всадником.
– Понятно. – Никлайс так заинтересовался, что на время забыл о страхе за Сульярда. – И они на своих конях будут, полагаю, сражаться с пиратами и контрабандистами?
– Не на «конях», Никлайс. Драконы – не лошади.
– Прости, достойная. Неудачно выбрал слово.
Паная кивнула. Ее рука поднялась к висевшей на шее фигурке дракона.
В странах Добродетели подобная вещица была бы уничтожена: там больше не видели разницы между древними драконами Востока и более молодым племенем огнедышащих змеев, ужаснувших когда-то мир. Те и другие считались злом. Дверь на Восток была закрыта так давно, что его обычаи забылись или толковались ошибочно.
Никлайс и сам так думал, пока не попал на Орисиму. В день изгнания из Ментендона он наполовину верил, что уезжает в страну, народ которой в рабстве у созданий, равных злобой Безымянному.
Как ему было страшно в тот день! В Менте каждый ребенок, едва научившийся говорить, знал историю Безымянного. И самого Никлайса милая матушка до слез пугала описаниями отца и главы всех огнедышащих – того, кто, вырвавшись из горы Ужаса, сеял хаос и опустошения, пока рыцарь Галиан Беретнет, спасая человеческий род, не нанес ему тяжелую рану. И тысячу лет спустя его образ населял кошмары.
А вдруг они увидят, что она натворила?
Тани сосредоточилась на плитах у себя под ногами. Морской начальник, когда она встала перед ним, молча смотрел на нее, казалось, не один год. Все ее силы ушли на то, чтобы удержаться на ногах.
Наконец он достал голубой плащ. Тани выдохнула, слезы облегчения защипали ей глаза.
– Благодаря способностям и наклонностям, – заговорил он, – ты заслужила место в благородных рядах стражи Бурного Моря и должна поклясться идти по пути дракона до последнего вздоха. – Морской начальник склонился к ней. – Твои учителя прекрасно о тебе отзывались. Ты будешь ценным приобретением для моей стражи.
Тани низко склонилась:
– Это честь для меня, великий.
Морской начальник склонил голову.
Тани встала в ряд с четырьмя другими учениками справа от него. Она оцепенела от счастья, кровь в ней шумела, как волна по прибрежной гальке. Когда вперед вышел следующий кандидат, Туроза шепнул ей на ухо:
– Итак, нам с тобой вместе проходить водяные испытания. – Его дыхание пахло молоком. – Это хорошо.
– Я буду рада сразиться с таким искусным воином, как ты, достойный Туроза, – хладнокровно ответила Тани.
– Я вижу тебя насквозь, деревенщина. Вижу, что у тебя на сердце. То же, что и у меня. Честолюбие. – Он помолчал, пока следующий юноша отходил на другую сторону. – Разница в том, что такое я, а что – ты.
Тани мельком взглянула на него:
– Кем бы я ни была, мы с тобой стоим наравне, достойный Туроза.
От его смешка у нее похолодел загривок.
– Достойная Ишари из Южного дома.
Ишари медленно взошла по ступеням. Когда она встала перед ним, морской начальник вручил ей сверток красного шелка.
– По своим способностям и наклонностям, – проговорил он, – ты причислена к благородным рядам ученых и должна поклясться посвятить себя поиску новых знаний до последнего вздоха.
Ишари вздрогнула при этих словах, однако приняла сверток и склонилась.
– Благодарю, великий, – пробормотала она.
Тани смотрела, как Ишари отходит налево.
Та, должно быть, в смятении. Но все же она может преуспеть на Пуховом острове, а со временем вернуться в Сейки мастером-наставником.
– Жаль, – бросил Туроза. – Она ведь была тебе подруга?
Тани прикусила язык.
Следующей в их ряд встала первая ученица Восточного дома. Онрен была невысокой и коренастой, сквозь ее темный загар проступали веснушки. Густые волосы, падавшие ей на плечи, высохли от соленой воды и секлись. Губы она темнила кровью раковин.
– Тани, – сказала она, встав рядом, – поздравляю.
– И я тебя, Онрен.
Из всех учеников только они не пропустили ни одного рассвета без купания, и от этого между ними выросло что-то вроде дружбы. Тани не сомневалась, что и Онрен знала о слухах и тоже выбиралась окунуться в море перед церемонией.
От этой мысли ей стало не по себе. Мыс Хайсан изобиловал бухточками, но судьба вывела чужестранца прямо к ней.
Онрен опустила глаза на свой сверток шелка. Она, как и Тани, была из бедной семьи.
– Они чудесные, – шепнула она, поглядывая на драконов. – Надеюсь, я попаду в число двенадцати.
– Не маловата ли ты для дракона, малютка Онрен? – протянул Туроза. – Разве что на хвосте примостишься.
Онрен оглянулась на него через плечо.
– Слышу твой голос. Мы знакомы? – Едва он открыл рот, она сказала: – Можешь не отвечать. Вижу, что ты дурак, а с дураками я знакомства не вожу.
Тани скрыла улыбку за волосами. В кои-то веки Турозе заткнули рот.
Когда последний ученик получил свой плащ, оба ряда развернулись лицом к морскому начальнику. Ишари, со следами слез на щеках, не поднимала глаз от свертка в руках.
– Вы уже не дети. Перед вами открыты все дороги. – Морской начальник обернулся направо. – Четверо из морских стражей выступили выше ожиданий: Туроза из Северного дома, Онрен из Восточного дома, Тани из Южного дома и Думуза из Западного дома. Повернитесь лицом к старейшим, чтобы они узнали ваши имена и лица.
Они повиновались. Тани, вместе с тремя другими шагнув вперед, снова коснулась лбом пола.
– Поднимитесь, – сказал один из драконов.
От его голоса содрогнулась земля. Он был таким глубоким и низким, что Тани не сразу поняла.
Четверо послушно выпрямили спины. Самый большой из сейкинцев опустил голову, чтобы глаза пришлись вровень с их лицами. Между его зубами мелькнул длинный язык.
Мощно толкнувшись лапами, он вдруг взлетел в воздух. Все ученики попадали ничком, стоять остался один морской начальник. Он раскатисто хохотал.
Млечно-зеленая лакустринская дракана показала зубы в усмешке. Тани почудилось, что она проваливается в бурные водовороты ее глаз.
Дракана вместе со всеми родичами поднялась над городскими крышами. Плоть – это вода. Когда дымка божественного дождя пролилась с их чешуй, промочив людей на земле, сейкинец вздыбился, вдохнул и выдохнул могучий порыв ветра.
Все гонги храма отозвались ему.
Никлайс проснулся с пересохшим ртом и ужасающей головной болью, как просыпался тысячу раз. Он поморгал и протер уголок глаза костяшкой пальца.
Звон колоколов.
Вот что его разбудило.
Он пробыл на этом острове шесть лет, а звон слышал впервые. Подняв трость, он встал, налегая на палку так, что задрожали руки.
Должно быть, тревога. Пришли за Сульярдом, схватят их обоих.
Никлайс в отчаянии завертелся на месте. Оставалась одна надежда – уверять, что пришелец спрятался в доме без его ведома.
Он выглянул из-за ширмы. Сульярд крепко спал лицом к стене. Этот хоть умрет спокойно.
Солнце слишком расщедрилось на свет. Рядом с домиком Никлайса сидел под сливовым деревом его помощник Муст и его сейкинская супруга Паная.
– Муст! – крикнул Никлайс. – Что за шум такой?
Тот только рукой махнул. Никлайс, выбранившись, сунул ноги в сандалии и, отгоняя чувство, что идет навстречу гибели, вышел к ним.
– Доброго тебе дня, достойная Паная, – с поклоном поздоровался он на сейкинском.
– Премудрый Никлайс… – В уголках глаз у нее пролегли морщинки. Она одевалась в светлые тона, одежда по голубому тону была расписана белыми цветами, рукава и ворот вышиты серебром. – Тебя разбудили гонги?
– Да. Смею спросить, что они означают?
– Звонят в честь Дня Выбора, – объяснила сейкинка. – Старшие ученики домов учения закончили курс и переходят в ряды ученых или стражи Бурного Моря.
Стало быть, иноземцы тут ни при чем. Никлайс все еще обливался потом. Он достал платок, утер лицо.
– Здоров ли ты, Рооз? – спросил Муст, прикрывая глаза от солнца.
– Ты же знаешь, как я ненавижу здешнее лето. – Никлайс запихнул платок в карман. – День Выбора проходит каждый год, так? – спросил он у Панаи. – Но я впервые слышу звон.
Теперь колокола сменились барабанным боем. Пьянящие звуки веселого праздника.
– А… – еще шире улыбнулась Паная. – Но сегодняшний День Выбора особенный.
– Вот как?
– Разве не знаешь, Рооз? – хихикнул Муст. – Ты ведь прожил здесь дольше меня.
– Этого Никлайсу могли не сказать, – мягко вступилась Паная. – Видишь ли, Никлайс, после Великой Скорби было решено, что раз в пятьдесят лет несколько сейкинских драконов станут принимать всадников-людей, чтобы мы всегда были готовы сражаться заодно. Тем, кто сегодня избран в стражу Бурного Моря, выпадет этот шанс, и теперь им предстоят водяные испытания, чтобы решить, кто будет всадником.
– Понятно. – Никлайс так заинтересовался, что на время забыл о страхе за Сульярда. – И они на своих конях будут, полагаю, сражаться с пиратами и контрабандистами?
– Не на «конях», Никлайс. Драконы – не лошади.
– Прости, достойная. Неудачно выбрал слово.
Паная кивнула. Ее рука поднялась к висевшей на шее фигурке дракона.
В странах Добродетели подобная вещица была бы уничтожена: там больше не видели разницы между древними драконами Востока и более молодым племенем огнедышащих змеев, ужаснувших когда-то мир. Те и другие считались злом. Дверь на Восток была закрыта так давно, что его обычаи забылись или толковались ошибочно.
Никлайс и сам так думал, пока не попал на Орисиму. В день изгнания из Ментендона он наполовину верил, что уезжает в страну, народ которой в рабстве у созданий, равных злобой Безымянному.
Как ему было страшно в тот день! В Менте каждый ребенок, едва научившийся говорить, знал историю Безымянного. И самого Никлайса милая матушка до слез пугала описаниями отца и главы всех огнедышащих – того, кто, вырвавшись из горы Ужаса, сеял хаос и опустошения, пока рыцарь Галиан Беретнет, спасая человеческий род, не нанес ему тяжелую рану. И тысячу лет спустя его образ населял кошмары.