Ноги из глины

– Ладно, а развернуть его куда-нибудь?

– Как, сэр?

– Возьми быка за рога, Фред!

Колон осторожно потянулся к рогам и ухватился за них. Роджеры мотнули головой и чуть его не сбросили.

– Он все-таки чуть посильнее меня, сэр! Намного сильнее, если по правде!

– Я могу ентому быку башку прострелить, господин Ваймс, – сказал Детрит, потрясая бывшим осадным орудием.

– Тут полно народу, сержант. Можно задеть стрелой невинного человека. Даже в Анк-Морпорке.

– Простите, сэр, – сказал Детрит и вдруг просиял. – Но тогда мы просто скажем, что ентот человек был в чем-то виновен, верно, сэр?

– Нет, это… Куда этот петух так несется?

По улице мчался маленький черный петушок. Он пробежал у быка между ногами и резко остановился прямо перед Роджерсами. Со спины у петуха спрыгнула крошечная фигурка, подскочила, уцепилась за кольцо в носу у быка, подтянулась, забралась на его курчавый лоб и крепко схватилась обеими ручонками за бычью шерсть.

– Кажется, енто Двинутый Крошка Артур, сэр, – сказал Детрит. – И он… пытается отдубасить быка…

Послышался звук, как будто очень ленивый дятел долбил очень твердое дерево. А в промежутках между стуком откуда-то со стороны бычьей морды доносились крики:

– Вот тебе, получи, дурья твоя башка…

Быки остановились. Они принялись вращать головой, чтобы хотя бы один из Роджеров разглядел, кто так упрямо долбит им по лбу. С тем же успехом можно было заглянуть в собственные уши.

Быки попятились.

– Фред! – прошептал Ваймс. – Сползай давай, пока ему не до тебя!

Сержант Колон, насмерть перепуганный, перекинул ногу через массивную бычью спину и сполз на землю. Ваймс схватил его и толкнул в ближайшую подворотню. А потом вытолкнул обратно. Там было слишком тесно, чтобы держаться подальше от Фреда Колона.

– Фред, почему от тебя так несет?

– Слыхали поговорку «по уши в дерьме и без весла», сэр? Вот там я и оказался, а потом все покатилось по наклонной.

– Святые угодники. Куда уж ниже?

– Разрешите пойти помыться, сэр?

– Нет, но разрешаю отойти еще на пару шагов. А где твой шлем?

– Последний раз я его видел на какой-то овце, сэр. Сэр, меня связали и кинули в подвал, и я героически выбрался, сэр! А потом за мной гнался голем, сэр!

– Где это было?

Колон надеялся, что Ваймс не задаст этот вопрос.

– Где-то в районе скотобоен, – промямлил он. – Был туман, сэр, так что я…

Ваймс схватил Колона за запястья.

– Что это?

– Они связали меня нитками, сэр! Но с превеликим риском для жизни я…

– Непохоже на нитки, – сказал Ваймс.

– Правда, сэр?

– Больше похоже на… фитиль.

Колон непонимающе на него уставился.

– Это улика, сэр? – с надеждой спросил он.

Ваймс похлопал его по спине. Что-то хлюпнуло.

– Молодец, Фред, – сказал он и вытер руку о штаны. – Теперь у нас есть подтверждение.

– Я ровно так и подумал! – быстро сказал Колон. – Гляжу – подтверждение, значит, надо его поскорее доставить командору Ваймсу, невзирая на…


– Почему этот коротышка бьется лбом о быка, Фред?

– Это Двинутый Крошка Артур, сэр. Мы должны ему доллар. Он… оказал мне кое-какую помощь, сэр.

Быки Роджеры оторопело опустились на колени. Двинутый Крошка Артур, конечно, не мог бы нанести им смертельный удар, но он долбил и не останавливался. Мерный стук уже начинал действовать всем на нервы.

– Может, помочь ему? – спросил Ваймс.

– Кажется, он и сам неплохо справляется, сэр, – ответил Колон.

Двинутый Крошка Артур поднял голову и ухмыльнулся.

– С тебя доллар, помнишь? – прокричал он. – И не вздумай меня надуть, а не то пожалеешь! Вот такой же поганец как-то раз наступил на моего деда!

– Он пострадал?

– Остался с того дня однорогим!

Ваймс крепко взял сержанта Колона за локоть.

– Пойдем, Фред! Нам предстоит важная работенка!

– Главное, чтобы не грязная, сэр, а то я больше уже не могу!

– Эй ты! Ты же стражник, так? А ну иди сюда!

Ваймс обернулся. К ним, расталкивая толпу, шел какой-то человек.

Не исключено, подумал Колон, что худший миг в его жизни еще впереди. Слова: «Эй ты! А ну иди сюда!», особенно произнесенные таким тоном, вызывали у Ваймса непредсказуемую реакцию.

Перед ними, судя по всему, стояла знатная особа, не привыкшая к тяготам жизни, но тем не менее с ними столкнувшаяся и оттого очень сердитая.

Ваймс лихо отдал честь.

– Так точно, сэр! Я стражник, сэр!

– Ну так пойдем со мной, арестуешь этого истукана, чтоб не мешал рабочим.

– Какого истукана, сэр?

– Голема, кого ж еще? Зашел ко мне на фабрику как ни в чем ни бывало и давай на стенах малевать!

– На какую фабрику, сэр?

– Пойдем, приятель, пойдем. Так уж сложилось, что мы с твоим командором добрые друзья, и мне что-то не нравится, как ты со мной разговариваешь.

– Прошу прощения, сэр, – сказал Ваймс так задорно, что у Колона побежали мурашки по спине.

На другой стороне улицы стояло непримечательное фабричное здание. Мужчина направился прямиком туда.

– Э… он сказал «голем», сэр, – пробормотал Колон.

Ваймс знал Фреда Колона не первый год.

– Да, Фред, поэтому очень важно, чтобы ты остался тут на страже, – сказал он.

Колон чуть не задымился от облегчения.

– Есть, сэр! – сказал он.

На фабрике стояли ряды швейных машин. Перед ними горбились бесчисленные люди. Обычно гильдии против такого боролись, но, поскольку Гильдия Белошвеек не проявляла особого интереса к шитью, вмешаться было некому. От каждой машины тянулись ремни, накинутые на шкивы, которые крепились к длинному валу под потолком, а вал, в свою очередь, приводился в движение… Ваймс проследил его глазами через весь цех… большим жерновом, который теперь замер и, судя по всему, был сломан. Рядом с жерновом потерянно стояли два голема.

Неподалеку в стене зияла дыра, а над ней кто-то написал красной краской:

РАБОЧИЕ! ВЫ САМИ СЕБЕ ХОЗЯЕВА!

Ваймс усмехнулся.

– Он вломился внутрь, сломал жернов, оторвал моих големов от работы, намалевал на стене этот нелепый вздор и ушел, только его и видели! – сказал владелец фабрики у него за спиной.

– Хм, да, вижу. Кстати, на многих фабриках жернова вращают волы, – заметил Ваймс.

– А это тут при чем? Как бы то ни было, скот не может работать двадцать четыре часа в сутки.

Ваймс обвел взглядом ряды рабочих. На их лицах застыло встревоженное выражение, отлично знакомое всем жителям Зацепильной улицы, – выражение, характерное для людей, у которых две беды: нищета и гордость.