Ночная война

В живых остались не семеро – больше: люди спасались бегством, озирались, пятился Уфимцев, яростно жестикулировал: «Товарищ лейтенант, давайте живее! Где вас носит?».

Это был рывок, без сомнения достойный олимпийской медали. От взвода осталось десять или одиннадцать человек - по-прежнему отсутствовала возможность всех пересчитать. Все выжившие собрались у амбара, тяжело дышали - с этой позиции немцы их не видели, но уже подвалят через двадцать секунд, а БТР и того раньше.

- Сержант, по плану… - выдохнул Глеб. - С тобой семеро. Поваляйте тут «Ваньку», остальные за мной, в деревню. Встречаемся на Восточной околице.

- Товарищ лейтенант, немцы могли одновременно с лобовым штурмом пуститься в обход, - возразил сообразительный сержант. - Если перекроют дорогу, то мы не вырвемся из деревни.

- Хорошо, сержант, согласен. Не сможем прорваться - собираемся в подвале сельсовета, каждый знает как можно незаметно туда пробраться.

Это решение было принято не спонтанно: сельсовет располагался в центре, там была плотная застройка, несколько мелких предприятий, местность обследовали ещё перед рассветом - лишь бы память не подвела. Так хотелось ещё хоть на час задержать оккупантов - пусть знают, что каждая деревня в России - очаг упорного сопротивления!

Несколько человек, во главе с Шубиным исчезли за углом амбара, остальные остались. Шубин подгонял: «Не спать, пехота!». Горстка людей пронеслась вдоль стены амбара, замазанной глиной, миновала небольшой пустырь, утонула в бурьяне у околицы. Но основные события развернулись у западных ворот хранилища зерновых культур. Колхоз имел обширные угодья, зерна добывали много, но денег на постройку элеватора не было, поэтому возвели вот это: здание было добротным, влагонепроницаемым, все щели замазаны глиной и соломой, даже ворота когда-то были качественные, не пропускали воздух - как западные так и восточные. Пространство было разгорожено на закрома и сусеки, но в текущий исторический момент там было шаром покати - всё зерно давно вывезли.

Когда БТР снёс какой-то утлый сарай и вырвался на простор, у западных ворот приплясывали семеро, изображая из себя дезориентированных и растерянных: они бранились; метались взад, вперёд. Когда из-за сараев попёр неприятель, люди стали кричать от страха, бросились внутрь через разомкнутые створы. Пулемёт с БТРа врезал очередью - она прошила законопаченное дерево. Пехота валила через пустырь, бронетранспортёр обогнул бегущих, вырулил в левый проезд и помчался по нему, спеша перекрыть дорогу тем, кто собрался выбежать через восточные ворота. Он бы успел это сделать, имеется у ребят Уфимцева соответствующее желание. БТР совершил резкий разворот, возникнув у ворот, спрыгнули четверо солдат, засели за броней, но из ворот никто не выходил - вся семёрка осталась внутри. Пулемётчик поливал огнём амбар: пули крупного калибра разбивали доски, в иной ситуации немцы не стали бы задерживаться, оставили бы отряд, чтобы разобраться с кучкой русских и пошли бы дальше. Но основные силы ещё не подошли и, возможно неприятель решил, что других выживших нет. Пехотинцы окружили амбар, залегли: четверо солдат подкрались к приоткрытым западным воротам; длинноногий военнослужащий отстегнул от пояса колотушку, сделал несколько шагов почему-то на цыпочках, забросил её внутрь - вся компания пустилась на утек. Одинокая граната взорвалась в пустом пространстве и ничего не произошло. По команде офицера солдаты подняли карабины и отправились в путь. У восточных ворот происходило примерно тоже: немцы не были дураками, догадывались, что внутри подстерегает засада.

- Ну давай, Петренко! - выдохнул Шубин, приподнимаясь в бурьяне.

Красноармеец хищно осклабился, повернул компактный рубильник - спасибо сапёрам, не по жадничали: в пустых отсеках, в центральной части житницы, были заложены шесть килограмм тротила. Провод от ворот тянулся в бурьян, взрыватель срабатывал от электрической искры. Схему разработали перед рассветом, но не были уверены, что её удастся воплотить в жизнь, а оказалось, что все выполнимо. Провод немцы не заметили, скопились у амбара в достаточном количестве. Замкнулось электрическая цепь, сдетонировал заряд, таким количеством тротила можно было подорвать небольшую крепость. Амбар разнесло по доскам, обломки крыши взвились в воздух, огромный сноп пламени взметнулся ввысь. Те, кто оказался рядом с амбаром в зависти не нуждались, а их было не меньше двадцати: взрывной волной унесло всех, кто находился в округе. Вылетели ворота с обоих концов, вспыхнул бронетранспортер, с него спрыгнул объятый пламенем водитель, стал кататься по грязи, пронзительно визжа. Остальные даже не попытались покинуть машину - прийти на помощь оказалось некому. Пехотинцы дружно полегли, полз оборванный солдат с обожженным лицом, подтягивался на руках, беззвучно открывал рот. Праздничный салют успешно состоялся, от амбара осталась груда досок. Окружающее пространство представляла жалкое зрелище: соседние строения охватило пламя; чадил БТР; валялись обугленные тела; гоготали в полный голос, окопавшиеся в бурьяне бойцы. Красноармеец Петренко исполнял зажигательный танец лёжа на спине и в этот момент напоминал жука, перевёрнутого панцирем вниз. За судьбу товарищей переживать не стоило: ещё перед рассветом обнаружили вход в подвал внутри амбара, а из него подземный проход в расположенное по соседству овощехранилище - до последнего разрушения не дошли, здание уцелело, зияли повреждения в кирпичной кладке - примета бесхозяйственности, а не войны. Овощехранилище окружали горы мусора, трава по пояс, неподалёку околица и люди сержанты имели все шансы убраться незамеченными.

Радоваться было преждевременно: нарастал гул, боевая техника переправлялась через реку, места мёртвых занимали живые. На подходе к амбару уже звучали встревоженные крики. Шубин шикнул на своих ликующих бойцов: «Не к месту разгулялись, плохая примета».

Требуемое время группа продержалась - можно отступать. По команде пять человек бросились к плетню.





Глава шестая





Разъяренные каратели прочесывали деревню: колхозное строение уже зачистили, сжигали постройки из огнемётов - западную окраину Краснухи затянул смрадный дым. В деревне была всего одна улица и несколько переулков. Населённый пункт был растянут, до войны здесь проживала тысяча сельчан. По деревенской дороге ползли бронетранспортеры, пулемётчики вели огонь по всем подозрительным объектам: разнесли стенд наглядной агитации; сбили красный флаг с сельсовета; прошлись огнем по второму этажу упомянутого здания, сыпались стекла из оконных переплётов. Солдаты шли по обочинам, увязая в грязи, костерили российское бездорожье. Подтянулись на грузовике бойцы огнемётного подразделения, спешились, стали облачаться в амуницию - через минуту пылало здание клуба, следом почта, телеграф, затем дошла очередь до сельсовета. Вдоль дороги дул сильный ветер - пламя перекинулось на соседние строения, солдаты брезгливо воротили носы. Сопротивление никто не оказывал, да и мирных жителей в деревне не было, за исключением нескольких пенсионеров, которым некуда было уезжать - военнослужащие расслабились, потеряли бдительность.

БТР выехал на середину дороги, устремился к восточной окраине - взрыв прогремел под колёсами: машину подбросило, развернуло поперёк дороги, сработала противотанковая мина, зарытая ещё утром, установили две - трудно рассчитать, где именно пройдут колёса. Расчёт оказался верен: БТР превратился в огненный факел, обожженные люди посыпались с брони, корчились от боли, днище пробило мощным зарядом, ахнул боекомплект. Последовал второй взрыв и подбитая машина скрылась за густой пеленой. Пехотинцы присели от неожиданности, потом схлынули к ограде. Бесновался офицер во втором эшелоне: требовал принятия немедленных мер, но противник на войну не явился.

Подошёл второй БТР, встал на безопасном удалении, открыл огонь по видимой части деревни: сыпались стёкла, разлетелась поленница с дровами, загорелась солома стрехе и ветер перекинул её на соседний сарай. Повинуюсь окрику, поднялись солдаты, в темпе двинулись дальше. Из палисадников, по обеим сторонам дороги, полетели гранаты, что стало ещё одним сюрпризом: гремели взрывы; падали солдаты, нашпигованные осколками; выжившие побежали обратно. Глеб выбрался из под кучи соломы, побежал по грядке, увязая в мокрой земле - грязь липла к сапогам, ноги обрастали тяжестью, стрелять из-за штакетника было неудобно, но пришлось: сверкали пятки убегающих солдат. Он выпустил длинную очередь, свалил кого-то, а затем и сам повалился, когда обнаружил, что пулемётчик целится именно в него. Возможно у страха глаза велики, но пули носились где-то рядом - трясли одичавшую малину, затем стрелок развернул пулемёт. Глеб приподнялся - он находился на заброшенном огороде, причём забросили его давно: грядки обросли сорняками, валялась жёлтая, прошлогодняя ботва. Дощатая халупа просвечивала в глубине участка - прятаться там не было резона.

Судьба разбросала разведчиков: каждый контролировал свой участок и собственным ходом выбирался из деревни. Немцы перестроили порядки, надрывался старший. Через дорогу мелькнули две фигуры в маскхалатах, они бежали по грядкам, а когда немцы стали хлестать вдогонку, дружно залегли. Солдаты вермахта приходили в себя, снова шли по улице, автоматчик прилип к забору, стрелял по неподвижным бугоркам. Привстал Петренко, швырнул гранату, удача изменила - он рухнул замертво ещё до того, как она упала на землю - автоматчик залег и взрыв не доставил хлопот. Поднялся второй разведчик и, пользуюсь дымовой завесой, побежал к ближайшему сараю. Шубин втиснулся в узкий проход между грядками, пробороздил его носом, обогнул растерзанную поленницу. Его заметил чей-то зоркий глаз, выстрелил вдогонку, но поленница уже осталось за спиной. Лейтенант энергично полз, погоня отсутствовала - немцы заинтересовались кем-то другим. Шубин кубарем скатился в яму, отдышался в облетевшей жимолости: ягоды в этом году никто не собирал, они гнили на голой земле, въедались в руки и колени, оставляя фиолетовые разводы. Дыру в частоколе пришлось проделывать ногой - хватило удара пяткой: треснули хлипкие деревяшки, он перелез к соседям, пробежал за утлой постройкой с трубой, полз по бурьяну, закусив губу.

Усилилась стрельба на другой стороне дороги - немцам никто не отвечал, взорвалась граната. По дороге пробежали, громко топая, несколько человек: за кем они охотились? Где все? Людей разбросало и основная масса выживших оказалась в другой части деревни. Возможно кто-то уже вырвался, поджидает товарищей за восточной околицей. Шубин полз по грязной земле, за ржавыми лопухами. У противника не хватало сил пройти облавой всю деревню: работали избирательно - там, где видели для себя угрозу. Ещё три участка - на подворье не было, ни людей, ни животных.

До окраины осталось несколько дворов: терпение отказало, он двинулся короткими перебежками - остались незамеченными. Набежавшие тучи потемнели, нахмурилось небо, усилился ветер: он гнул кусты вдоль дороги, исполнял какофонию рваными листами жести. Дождь стартовал мелкими каплями, плавно усилился, застучал по земле. Видимость закрыла косая пелена, стало темно как поздним вечером - не сбылись предполагаемые прогнозы. Стрельба в деревне затихла, сзади надрывался двигатель, кричали солдаты - немецкий аналог «раз-два взяли», пытались стащить с дороги подбитый бронетранспортер: радостные крики возвестили, что это удалось.

Шубин перешёл на бег, споткнулся о какую-то доску, чуть не насадил переносицу на торчащий гвоздь - это сельскохозяйственное бытие начинало утомлять. Околица находилась рядом, темнел лес за пеленой дождя. Мглу на востоке прорезал яркий свет: он становился ярче, разгонял муть - шла колонна грузовых машин, её сопровождали мотоциклисты. Немцы обошли деревню, видимо, нашёлся ещё один брод и часть переправившихся войск свернула в Краснуху. Не давал покоя вопрос: что им это деревня? Единственный объект, через который проходит сравнительно сносная дорога на восток? - но тогда им придётся ремонтировать мост или укладывать понтоны, впрочем, это не проблема, учитывая современный уровень развития военной инженерии.

Глеб приступил к наблюдению, стараясь игнорировать непрекращающийся дождь: колонна полностью заблокировала выход на восток, огоньки фар мерцали как огни гирлянды; встали грузовики, высадили солдат. Успел ли кто-то прорваться на восток? - неясное чувство подсказывало, что нет. Если кто-то выжил, то все находятся в деревне. Он пробежал немного по инерции, встал под развесистой рябиной, усыпанный гроздьями ягод, рядом бочки, проржавевший бак для сбора воды, обросший грязью, садовый инвентарь… Фигура разведчика слилась с деревом, дождь не унимался, околица было под боком. За мутной серостью проявлялись очертания грузовиков, мотоциклы, урчали двигатели, звучала каркающая немецкая речь, приближалась вереница огоньков. Она охватывала всю деревню в восточном поперечнике: немцы развёрнутой цепью шли облавой. Судя по количеству огней, их было не меньше двух взводов.

Шубин попятился, на что-то наступил и чуть не познал на собственном лубу, что такое «наступить на грабли», но успел перехватить инструмент, прислонил обратно к дереву. Облава быстро приближалась, бежать назад - значит выдать себя с головой. Что-то хрустнуло под ногой, отпрыгнул, обругав свою неуклюжесть, между бочками и рябинной лежал фанерный щит, заваленные сгнившей ботвой, Глеб потащил его вверх, опустившись на корточки вскрылась компостная яма с характерными с запахами. В такие ямы колхозники собирали траву листву, где всё это гниёт в течение года, превращаясь в удобрения, потом вытаскивают, подкармливают растения, а в яму утрамбовывают свежие силос. В текущем году людям было не до этого - яма наполовину пустовала, но запашок испускала убийственный. Выбора не было - дом прочешут, подсобные постройки вывернут наизнанку. Он оттащил фанерный лист, неловко задев рябину - перезрелую ягоды посыпались в яму. Глеб пристроился на боку, прижав к себе автомат, натянул лист, стараясь не стряхнуть наваленную на него ботву, затаил дыхание. Он лежал как в зловонным гробу, кому расскажешь – обсмеют. Першило в носу от едкого запаха, могло быть хуже - например, выгребная яма.

Голоса делались громче, солдаты ломали ногами штакетник на соседнем участке, чавкала земля - дождь затянулся, монотонно насыпал на раскисшую ботву. Душевного покоя явно не хватало, затекла нога, приклад ППШ упирался в бедро, он мог поднять его одной рукой, застрелить парочку солдат: фашисты обменивались рублеными фразами. Свободная рука нащупала оторвавшуюся от рябины гроздь, он сунул в рот, оторвав зубами несколько ягод, стал жадно жевать – горечь скрутила горло, но он продолжал работать челюстями, проглатывал кисло-горькие плоды, чувствовал, что уже измазал весь рот: немцы найдут - сдохнут от хохота.

Пала под ударами кованых сапог последняя ограда: солдаты обошли рябину и снова сомкнулись, земля протяжно зачмокала.

- Мне это непонятно, Отто, - прозвучал голос: - Как русские во всём этом жили? Здесь невозможно жить! Это совершенная разруха, постоянная грязь, отсутствие дорог, ужасный климат, когда за один день сменяются три сезона.

- Скажи спасибо, что не четыре, - усмехнулся сослуживец. - Надеюсь зиму в России мы не увидим - скоро всё кончится: наши войска выходят к Вязьме, а русские настолько глупы, что оставили в нашем тылу четыре армии, которые мы добьём за несколько дней. А дальше дорога на Москву открыта - там нет никаких войск, мы пройдём это расстояния за считанные дни. И уже к началу ноября будем обживать наши зимние, московские квартиры с видом на Кремль, если нас что-то, разумеется, не задержит…

- Ты же не имеешь в виду Русскую Армию?

- О нет, я имею в виду дороги, погоду, непролазные леса и деревни, в которых невозможно жить. А представь: ещё целый месяц с небо будет литься эта дрянь…

Что-то пошло не так: солдат испуганно вскрикнул, выругался - земля прогнулась в сантиметре от фанерного щита. Глеба проглотил остатки рябины, поднял автомат, немец что-то отбросил - оно упало с металлическим лязгом… Засмеялся товарищ, стал поздравлять с новым боевым крещением. Сослуживец бранно выражался, поносил несносных русских крестьян, бросающих где попало свой инвентарь.

«Грабли атаковали…», - догадался Шубин. Сам же прислонил их к дереву - мелочь, но приятно! Удалилась цепь солдат, ругался пострадавший. В стороне прозвучали несколько выстрелов, смеялись люди…

«Кошку пристрелили или загнанного в угол разведчика».

Шубин выжидал, не спешил покидать укрытие. Как-то не кстати пришла мысль о воспалении легких: нельзя болеть, организм обязан защищаться - видно интуиция сработала. По дороге прополз бронетранспортер: солдаты в кузове тряслись от холода - погода испортилась, внезапно резко похолодало, хотелось надеяться, что это временное явление. Работал двигатель, противник словно издевался, подбежали несколько человек, залезли на броню и боевая машина поползла дальше. Из обрывков разговора явствовало: что немцам нужна эта дорога, в ближайшем будущем её собираются засыпать щебнем, а этого добра с избытком хватает на щебеночном карьере за соседним лесом.

Он дождался тишины, выбрался из ямы, щеки пылали - в своей же стране отсиживается в каком-то дерьме. Тут сгустились, похоже надолго, на часах полдень, а ощущение, что ночь вот-вот накроет. Дождь моросил, но уже не так энергично. Различались голоса, отключились прочие чувства, остался только слух: на восточной околице работал дизельный генератор, там в свете фар блуждали люди, возникли палатки - немцы разбивали походный лагерь. Если встанут надолго, очередь дойдёт и до крестьянских жилищ - далеко не все избы имели непрезентабельный вид. Ливень потушил пожар, но запах гари держался на деревне.

Кто остался в живых? - вопрос не давал покоя. Выйти из деревни, даже в одиночку - было сложной задачей. В действие вступал запасной план: всем собраться в районе сельсовета. Оплот местной власти немцы сожгли, а также окрестные постройки и клуб - значит там неприятель скапливаться не должен.


Под ногой скрипнула штыковая лопата: Шубин поднял её, имея смутное представление зачем - применить в качестве тросточки? Ногой очистил грязь, подбросил в руке - по крайней мере лопата не мешала. Он добежал до южного края участка: от переулка его отделяла ограда, впрочем, здесь прошли немцы и ограды уже не было - разбили ногами. В переулке было сыро, но препятствий возникло: он добежал до выезда на дорогу и залёг в лопухах. Со столба электропередачи живописно свисали оборванные провода, дождь стоял косой стеной - небесные хляби в этот день решили не мелочиться: обмундирование насквозь промокло - уже лихорадило. Видимость была неважная, Глеб переместился за электрический столб - здесь сорные заросли были гуще, мир погряз в серой хмари.

Дома в этой части деревни почти не пострадали, проступали постройки на другой стороне дороги, неровные изгороди, на деревне завис монотонный гул. На востоке блуждали огоньки: в ста метрах слева стоял грузовик, смутно выделялись очертанием, там возились люди, что-то лязгало, вдоль обочины бродил часовой в краске и водостойкой плащ-палатке, автомат тоже сунул под брезент, чтобы не промок и вряд ли в случае нужды смог бы быстро его скинуть. Часовой блуждал туда-обратно: то приближался, то превращался в призрачную фигуру за пеленой дождя. Очевидно, подобные посты выставили по всей деревне - немцы имели на неё виды.

Глеб задумчиво наблюдал за часовым - других двуногих поблизости не было, только дальняя возня у грузовика, сельсовет находился на другой стороне. Силуэт часового размыла непогода - возвращаться в переулок, снова штурмовать заброшенные огороды, откровенно надоело. Караульный уходил в западном направлении, таяли очертания. Шубин приготовился к броску, но мысленно ругнулся - часовой возвращался: человек был задумчив, пребывал в своих мыслях - явно далёких от несения службы, чавкала грязь под ногами, он снова встал, смотрел на дорогу - это начинало раздражать. Дистанция двенадцать метров и, заставь он себя хорошенько приглядеться, засёк бы инородное образование под столбом, мог бы и ближе подойти, но ближе часовой не подходил – окаменел. Дождь стучал по каске, наконец отвернулся, но продолжал стоять - до бешенства довёл, зато лопата оказалась очень кстати: до слуха часового доносится странный звук – кто-то кряхтел, словно волок по земле тяжёлый предмет, он резко обернулся, снимая автомат, но угроза была неявной. Тряслись лопухи, из них высовывался чей-то зад, положение усугублял дождь, максимально ухудшивший видимость.

- Эй, дружище! Помоги, - пробормотал по-немецки Глеб. - Раненого русского нашли, он без сознания – офицер. Сам идти не может, все наши ушли, а пристрелить жалко - всё же офицер.

Он мог нести любую чушь, лишь бы на немецком: этим умственно недоразвитым, свято верящим в собственное превосходство, и в голову не придёт, что русские тоже учат языки. Часовой подошёл без задней мысли, вытянул шею - незнакомец ворочался в кустах, кряхтел как старый дед, вдруг резко повернулся: от удара в живот острой гранью у часового перехватило дыхание, искры брызнули из глаз - лопата не могла пропороть живот, но боль была адская. Второй удар последовал в висок, плоской гранью - не пропадать же инструменту. Часовой повалился как подкошенный. Третьим ударом Шубин перерубил шейный позвонок, брезгливо сморщился - какая гадость. Лопата полетела в лопухи, он схватил мертвеца за шиворот, отволок вглубь переулка, стащил каску, плащ-палатку, стал лихорадочно облачатся, автомат с двумя запасными магазинами он тоже прихватил - лишняя верёвочка в хозяйстве.

Человек, отдалённо похожий на часового, выбрался из переулка, с невозмутимым видом встал на обочине - хоть смейся, такие сложности, чтобы просто перейти дорогу! С запада приближалась грузовая машина, светили фары, колёса месили грязь, прокручивались вхолостую, но машина шла. Шубин отошёл, чтобы не окатило - проехал двухтонный Опель Блиц с солдатами в кузове: люди держали над головами развёрнутый брезент, на часового даже не смотрели. Растаяли габаритные огни, Глеб спокойно перешёл дорогу, отправился прогулочным шагом в западном направлении. Прозвучал резкий окрик - в груди похолодело. Нет, не ему - у застрявшего грузовика всё ещё возились люди. Переулок возник очень кстати: Глеб свернул в него, прижался к забору, затаив дыхание. Странные манёвры часового остались без внимания, он облегчённо выдохнул, припустил по переулку, присел в бурьяне, стал разоблачатся – жалко, конечно, но в этом одеянии он мог попасть под братскую пулю. Часть забора была повалена - Глеб перелез в огород, пристроился под веткой калины, стал восстанавливать в памяти план деревни: предстояло пройти около десятка дворов, а лучше даже проползти.

Дождь продолжал упорствовать, даже странно - все же не тропики с их сезонами дождей, за спиной остались сотни метров - одежда обросла защитным слоем грязи. Над сгоревшим клубом зависло убойное зловоние - добротное здание выгорело почти полностью. Сельсовет частично сохранился: он состоял из сомкнувшихся двухэтажных построек и до войны в нем размещалась не только законодательная деревенская власть, но также партийная, исполнительная и даже отделение милиции; частично уцелели стены, они обуглились, накренились. Всё здание просматривалась насквозь, валялась обожжённая мебель, рассыпался навес - немцы отвели душу. Советский флаг над крыльцом был как красная тряпка для быка, огнемёта оказалось мало - в здание подбросили пару оборонительных гранат.

Пелена дождя спадала и в сером небе наметились просветы в этом ненастье был бесспорный положительный момент: грядущая распутица, сдерживающий фактор для наступающей на Москву армады. В грязи уже тонули лёгкие бронеавтомобили - солдаты подкладывали доски под колёса. Шубин подобрался к крыльцу, отправился вправо, где за водосточной трубой был вход в подвал. Затея, похоже не имела шансов - в том месте, где находилась дверь - стала гора обломков. Это было единственное здание в деревне частично сложенное из кирпича.

- Стой! - прозвучал сдавленный шепот. Екнуло сердце, Шубин скорчился за обугленным канцелярским столом.

- Стою! Стрелять не будешь?

- Не буду. Это вы, товарищ лейтенант? - высунулось чумазая физиономия Лехи Кошкина в обрамлении мокрого капюшона. Он так улыбался, словно солнышко разогнало тучи.

Шубин облегчённо выпустил воздух - хоть кто-то есть!

- Подползайте, товарищ лейтенант. Только не вставайте - немцы на дороге. Сюда они тоже приходили, пошатались вокруг, но в подвал не полезли. Тут всё завалено…

- Сам-то как нашёл проход?

- Не сам, а сами, товарищ лейтенант. Со мной Олег Курганов, Серёга Герасимов, ну в смысле красноармейцы Курганов и Герасимов. Мы сразу сюда побежали, когда поняли, что из деревни не выйти - сами же сказали, что встречаемся у сельсовета…

- Все правильно, Кошкин. Вы молодцы! – Шубин подполз, привстал на корточки: раньше здесь была железная дверь, но подломились косяки, дверь сорвало с петель, просела кирпичная стена и теперь, чтобы попасть внутрь требовались навыки ужа.

- Я останусь здесь, товарищ лейтенант. Не возражаете? - шептал Кошкин. - Может ещё кто-то подойдёт…

- Оставайся, Лёха. Нести службу…



В узком проеме пришлось подтягиваться на руках: осевшая конструкция держалась на честном слове, врежь кувалдой - всё упадёт. Под землёй же было не так плохо как ожидалось: пятнадцать каменных ступеней; земляной мешок - стены осыпались в меру; над потолком имелось узкое оконце - решётка выгнулась, но держалась; в подвал просачивался тусклый свет. Здесь валялись: доски, балки, груды мешковины, скомканное брезентовое полотнище. Из полумрака проявлялись знакомые лица: моргал Серёга Герасимов, всклокоченный, весь какой-то копчёный, он не уверенно заулыбался, потом расплылся до ушей, хотел сказать что-то бодрое и приветственное, но начал кашлять, еле отдышался.

- Здравие желаем, товарищ лейтенант, - приветствовал командира Олег Курганов – невысокий, ладно сбитый, с жёсткой порослью волос на голове.

Оба были в исподнем - мокрое обмундирование сохло на досках, прислонённых к стене.

- И вам не хворать, товарищи красноармейцы! - усмехнулся Шубин. - Что за откровенный вид? А если немцы зайдут?..

- А если зайдут, товарищ лейтенант, мы и в исподнем можем умереть! - дерзко отозвался Герасимов. – Разницы собственно никакой, а так подсохнет немного.

- Что и вам, кстати, советуем, - поддержал Курганов. - Снимайте всё с себя, просушите, а то подхватите пневмонию. Придётся, вон, Серёгу командиром назначать. Представьте, всей компанией кашлять начнем - немцы сразу заинтересуются - что за лазарет под землёй открылся… Вы устраиваетесь, товарищ лейтенант. Мешковины навалом - она сухая, доски подстелите, чтоб на голой земле не лежать…

Дикая усталость брала верх: кружилась голова, он что-то стаскивал с себя, стуча зубами, раскладывал доски на земляном полу, закутывался в мешковину. Запах гари здесь был щадящим - в подвал проникал воздух. Дождь прекратился, с улицы доносился прерывистый гул, сновала техника, иногда порывы ветра приносили обрывки фраз. Сон накатывал волнами, немели конечности…

- Хоть бы ещё кто-то выжил, - бубнил Герасимов. Его голос звучал как из параллельного мира: - Как вы думаете, товарищ лейтенант: наш полк далеко ушёл? Задержали мы немцев - высокой ценой задержали! А вот надолго ли? Возможно непогода дала шанс полковому комиссару Бубенцову и немцы уже не повиснут на хвосте, предпочтут разбираться с собственными проблемами…

- Не знаю, Серёга. Я же здесь, а не там. Километров на десять они оторвались от фрицев. Главное, чтобы раненых вывезли, а здоровые уж как-нибудь справятся. Жалко, что связи нет - придется наугад идти. Подождём ещё немного, если больше никто не подтянется, пойдём на восток, лучше затемно. Обсохнем, сил наберёмся…

- А так хорошо начали, товарищ лейтенант, - обиженно вымолвил Курганов. - На реке уйму фрицев положили, потом в амбаре, вылезли из овощехранилища, увидели, что от амбара осталось - чуть в пляс не пустились. А потом немцы разозлились: давай нас гонять по деревне. Петька Чижиков по глупому погиб: когда через забор лез, кричали ему - давай в обход, но нет - решил сократить… Куда сержант подевался, даже не знаем. Обошли деревню, вышли на восточную улицу, а там повсюду немцы. Вроде рано погибать ещё, повоевать хочется, давай назад. Фрицы нас заметили, Каховский остался прикрывать и погиб. Немцы к лесополосе пошли, оттуда стреляли по ним. А мы моментом воспользовались и к сельсовету. Кошкин - пацан наблюдательный - засёк дыру, мы и залезли в этот склеп. Он сам вызвался снаружи посидеть - может ещё кто-то подтянется. Облава прошла минут за двадцать до вашего появления, дождь хлестал как из ведра. Двое немцев сюда подошли - мы их сапоги в окно видели: постояли, поговорили, потом ушли голые стены осматривать и не заметили это окно, - кивнул боец на узкий зарешеченный проём. - Один нагнулся, смотрел, на колени даже встал, фонарём светил - что там увидишь… Мы на виду, понятно не сидели, боялись, что гранату бросят, но решётка помешала: пинали, не выбили, ушли. Больше наверное не придут.

- Значит Бог есть! - пошутил Герасимов. - И с дождем нам помог, и с этим подвалом…

- Только, где он раньше был - твой Бог? - поморщился Глеб. - Ты поосторожнее, Серёга с Богом. Дело даже не в том, что наша партия подобной сущности не приветствует, где бог там и дьявол - не забывай. Если Бога мы ещё как-нибудь стерпим, то вот дьявола...

Засмеялся Курганов, небольшой любитель шутить, но понимающий юмор других. Закрылись глаза, организм нуждался в отдыхе. Навалился сон, бил смертным боем с тревогой и беспокойством. Картинки яви сменялись введениями: ворчал Герасимов, натягивая отсыревший сапог - вроде новый, совсем недавно с немца снял, когда разносить успел? Сплелось из кружева грустное лицо Лиды - смотрела жалобно, с какой-то неясной обидой… Что сейчас происходит в Вязьме? Держится ли город?..

Он очнулся, когда в подвал скатился взбудораженный сержант Уфимцев: комбинезон клочьями, физиономия чёрная как у трубочиста, заулыбался обнаружив подвале целую компанию, упал на колени.

- Сейчас ещё один в Бога уверует! - обрадовался Герасимов.

- Не дождетесь… - замотал головой сержант. - На Бога надейся, но сам не плошай! Думал не доберусь, товарищ лейтенант. Забыл, где этот чёртов сельсовет, хоть у немцев дорогу спрашивай. До них деревня, как деревня была, а как фашист пришёл - всё иначе стало. Хорошо, что Лёха Кошкин издали меня заприметил, семафорил как сумасшедший…

- Ты в дымоходе отсиживался, Александр Иванович? – Шубин с интересом разглядывал сержанта.

Тот смутился: