Ночная война
Часть 7 из 16 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Взвод рассредоточился вдоль берега, бойцы продолжали зарываться в землю - чем глубже, тем лучше. Грунт под слоем грязи был сухой, приходилось откалывать кусками, благо сапёрные лопатки имели обыкновение затачивать. Шипел сержант Уфимцев: «Хватит тут барахтаться… Что вырыли, то вырыли… Раньше надо было думать. Всем затаится!». Красноармейцы припали к амбразурам, напряжённо всматривались.
Ветер утих, дождевые тучи поворачивали на юг, но небо продолжала устилать монохромная серость. На другой стороне реки затрясся тальник: кто-то, пригнувшись перебежал дорогу дальнейший сдавленный окрик: «Не стрелять!». Высунулся ефрейтор Седых, помахал рукой…
- Он нам привет передаёт? - не понял Кошкин, тоже за махал: давайте, мол, сюда.
Дозорные высыпали на берег: Седых Вершинин, Мжельский, бросились к мосту, встали как вкопанные…
- Эй, вы что с мостом наделали? - возмутился ефрейтор.
- Временно удалили, - отозвался Шубин. - Вопрос в другом, Седых: Почему вы ещё там?
- Решили задержаться, товарищ лейтенант. Ведь наступление немцев никто не отменял, нужно добывать сведения. Мы в кустах лежали, видели как вы от фрицев удирали, хотели помочь, но вы как метеор промчались.
- Ладно, давайте сюда… Боитесь ножки замочить, Седых?
Троица пустилась в брод и наблюдать за ними было сущей комедией: разведчики путались в топи легке, погружались по пояс в воду, а Мжельского даже понесло, пока не намотало на корягу. Товарищи на берегу поддерживали их добрым словом.
- Вот обратите внимание, товарищ лейтенант, - сказал сержант. - Их никто не обстреливает, а еле ползут… Представьте, немцы, под огнём пойдут - да им тут точно приснятся, эти самые, как их?..
– «Фермопилы», - подсказал Шубин. - Твоими устами бы, сержант… Не поверишь, давно закончились времена луков и копий.
Мокрые и грязные, дозорные вскарабкались на склон, запрыгнули за косогор.
- А вы обжились, всё нормально! - выдохнул Седых. - И пейзажи у вас прямо такие умиротворяющие.. - кивнул он на горку мёртвых тел в окружении тяжелых мотоциклов. - А мы, товарищ лейтенант, снова рискнули прогуляться до пустыря. Немцы обижаются, никаким дихлофосом не отгонишь. Не хотели бы панику наводить, но они миномётную батарею подтаскивают.
Слова были лишние - обстрел начался в ту же минуту: несколько мин с пронзительным воем упали в речное русло, разметав топляк и воду - красноармейцев за косогором окатило водой. Люди вжались в землю, кто-то неуверенно засмеялся: мол, холодный душ, и заткнулся - душ действительно был холодным, рассчитывать на «Фермопилы» не приходилось. Батарея, размещённая в тальнике, била с расстояния полукилометра. Где сидели корректировщики – неизвестно, возможно нигде не сидели. Красноармейцы закапывались в землю, радовались, что успели сделать норы. Взрывом разнесло пошатнувшуюся колонну моста, обломки упали в воду, окончательно рассыпались. Снова гремели взрывы в воде, потом они стали смещаться к берегу, поползли на склон…
- Атас, братва!.. Сейчас накроет! - истошно заголосил бывший деревенский хулиган Шуйский, парень неглупый, по своему добрый, но, как бы это выразиться - с изюминкой.
Грохотало со страшной силой. Шубин свернулся улиткой, заткнул уши - земля сыпалась в наспех вырытый окоп, словно наверху отчаянно трудилась бригада землекопов - терпеть это было невмоготу, но приходилось. Вереница разрывов прошлась по позиции взвода, поползла дальше, в деревню. Шубин выкопался, плевался землёй, и вдруг дошло с опозданием: немцы не в курсе, где находятся защитники Краснухи - они поверили докладу «своего обречённого солдата» и теперь будут обрабатывать всю деревню. Начнут, разумеется, с берега, пойдут дальше… Он осторожно высунул голову и многие красноармейцы сделали то же самое. Батарея с корректировала огонь и теперь обстреливала колхозные постройки и западную улицу - сухо стало во рту. Но амбар, играющий важную роль в обороне, пока стоял, возвышалась над соседними строениями его двускатная крыша. Взрывом разнесло цистерну, разлетелся на куски дощатый сарай, западную улицу заволок дым. В тех краях интенсивность обстрела была наибольшая, но это не могло продолжаться вечно - огонь вела одна батарея и боезапас у неё был ограничен.
Обстрел оборвался и над деревней зависла тоскливая тишина. В соседней трещине кто-то завозился, жалобно закряхтел. С обратной стороны было тихо - окоп засыпало землёй. Глеб припустил туда на корточках, стал руками откапывать тело: Серёга Герасимов лежал на животе и не подавал признаков жизни. Сжалось что-то в груди: голова разведчика была повёрнута, лицо измазано землёй. Глеб схватил его за шиворот перевернул – нет, только не это! - размахнулся, хлестнул по щеке - голова дёрнулась, словно током пронзило туловище. Глеб отпрянул: Серёга изогнулся, издав пугающий звук из самого нутра, резко сел, выпучил глаза и полным психом уставился на командира. На миг показалось, что сейчас он схватит лейтенанта за грудки и вонзится зубами в горло, пришлось повторить оплеуху - клацнули зубы, Герасимов шумно выдохнул, потряс головой…
- Ты вернулся, салют мальчишу? - спросил Шубин, чувствуя как разверзается собственный оскал - приятно вместо трупа обнаружить живого человека.
- Воистину салют, товарищ лейтенант! - спотыкаясь пробормотал Серёга. - Даже не понял, что случилось…
- А то и случилось, что теперь долго жить будешь! – Шубин засмеялся, но быстро понял, что со смехом что-то не так, когда Серёга опять со страхом на него уставился.
Над рекой зависла забористая ругань, замелькали физиономии «шахтёров», снова заработали сапёрные лопатки.
- Уфимцев, ты жив?
- Жив, товарищ лейтенант! - сержант говорил так, словно вытаскивал из горла длинную змею.
- Доложить о потерях!
- Мурашко убили, Ушакова, остальные вроде живы, во всяком случае ругаются.
Земля скрежетало на зубах - такие парни уходят, где новых брать?
- Приготовиться к бою!
- Ага, у меня тоже имеется чувство, что сейчас пойдут, - прокряхтел широкоплечий красноармеец Боровой, буравчиком вкручиваясь в свой окоп.
Появление противника долго ждать не пришлось: за кустами заработали моторы грузовых автомобилей; высаживалась пехота; покрикивали младшие командиры, посылая подчинённых в нужное направление; кто-то возился под обломками моста. Шубин всмотрелся: красноармеец Затулин прилаживал за уцелевшей опорой ручной пулемет, ему ассистировал какой-то чумазый черт, до того испачканный, что не поймёшь кто. Трещали сучья, мирно беседовали люди, немцы шли по кустам - у них хватало ума не светиться на дороге. Кто-то засмеялся, двое или трое заговорили наперебой.
- Товарищ лейтенант, разрешите вопрос, вы не слишком заняты? - прошептал обустроившийся неподалеку Вершинин.
- Валяй, боец!..
- Всегда интересно: о чем беседуют немцы когда идут в атаку? Они же так увлечённо всегда говорят, словно не в бой направляются, а в гости. Вы же знаете немецкий, должны понимать…
- Да ни о чём, Вершинин… - поневоле стало смешно. - Страх свой заговаривают, храбрятся, делают вид, что мы им все до лампочки. О бабах трындят, которые у них «Фатерляндии» остались. О том, что ели на обед, о качестве российских дорог, о губительным для них климате, о том, что полевая почта работает с перебоями. Иногда жалуются на вшей. Общительные они, Вершинин, любят болтать на отвлечённые темы. А если шнапсом подкрепиться перед атакой, то и вовсе хорошо.
Фигуры вырастали за кустами, за мятыми головками камышей, их было много. Пехота приблизилась, пространство на дальнем берегу стало серым от солдатских шинелей. Пехотинцы были полностью экипированы, тащили на себе амуницию и вооружение, поблёскивали каски специфической формы. Немцы подходили ближе, а у реки стали залегать, двое высунулись на дорогу, потом переглянулись, словно ждали выстрелов, злорадно оскалился плечистый пехотинец с короткими ногами.
- Не стрелять! Вершинин, передай по цепочке.
Солнце прорвало пелену облаков, озарило округу, окрасились шапки безбрежного кустарника, забегали блёстки по воде, это был Божий дар: теперь немцы шли, но солнце ослепило им глаза. Пехота накапливалось в ивняке, стихли голоса, солдаты щурились, прикладывали ладони к козырькам - что они видели? - шило в мешке, конечно, не утаишь.
- Огонь! - прокричал офицер.
Ударил ружейно-пулемётный залп, включился пулемётчик, разлёгшийся справа от дороги. Пули кромсали крутой склон, выбрасывали куски глины, подняли вереницу фонтанов на косогорье. Выдержка бойцов была на высоте - никто не ответил.
- Прекратить огонь! - крикнул офицер.
Началось самое интересное: немцы осторожно выбирались из укрытий, спускались к берегу, большинство несло карабины «Маузер», но кое у кого наблюдались автоматы. Несколько человек вошли воду, стали воевать с топляком, загромоздившим русло - вода им была по колено и пехотинцы быстро дошли до середины. Один не удержался на сильном течении, оступился и с головой погрузился в воду, вынырнул, ошарашено завертел головой, бросился ловить утонувший карабин. Товарищи шутливо комментировали: мол, наш Зимун, завтра в баню не пойдёт - он уже помылся.
«Никто из вас, черти, завтра в баню не пойдёт! - со злостью подумал Глеб. - Грязными сдохните!».
Ещё несколько человек вошли в воду, стали переправляться, держа карабины над головой. На берег высыпало ещё человек тридцать - люди мелкими партиями спускались в реку, кто-то смеялся: «Это вам не Днепр, господа!»
Шубин затаил дыхание, плавно оттянул спусковой крючок - очередь стала сигналом: свинцовый сквозняк загулял над водой, такого не ожидали. Двое уже переправились и отфыркивались, стоя по щиколотку в воде, они упали первыми. Пули веером шли над рекой, поражали человеческие тела. Тем, кто был уже по пояс повезло меньше прочих - они погибли один за другим, но далеко не уплыли, цеплялись за коряги и перекрещенные стволы топляка. Испуганно орала бездонная глотка: солдат нырнул, наивно вообразив, что спасётся под водой и снова появился на свет - уже мёртвым. В считанные секунды на стремнине никого не осталось, остальные бросились назад, а те, кто ещё не вошёл, в воду открыли беспорядочный огонь. Смешалось вражеское войско: кто-то не выдержал, попятился, потом пустился наутёк в кусты. Пули вырывали людей из солдатской массы, сквернословил офицер, прячущийся за спинами своих бойцов, призывал подчинённых идти через реку, выполнить наконец свой священный долг перед Великим германским рейхом.
Два десятка солдат бросились в воду, стреляя на ходу, они спотыкались, но упорно шли: бледные как призраки, с трясущимися лицами. Разведчики расстреливали их в упор, Глеб ловил в прицел белое как мел лицо белобрысого парня, тот сильно переживал, с уголков губ сочилась слюна - пуля от бросил его на коллегу, он зацепился за корягу задней частью ворота, всплыли ноги. Долбил МГ, нанося урон людям Шубина, что-то выкрикнул сержант Уфимцев, спохватился Затулин, засевший с пулемётом за опорой, перестал выкашивать пехоту в воде, перенёс огонь - пули вспахали пустую дорогу, потом отправились правее, затрясли кустарник. Покатилась краска по высокой траве - пулемётчик заткнулся. Для выживших немцев это было не самой лучшей новостью.
Атака захлебнулась, часть солдат ещё шла вброд, двое вырвались вперед, бежали к берегу, высоко подбрасывая ноги. С косогора полетела граната - смельчаков отбросило назад в реку. Немногочисленные выжившие побежали обратно, выбрались на берег, где большинство из них полегло под градом пуль. Подставился офицер: дёрнулся, чтобы поймать сбитую пулей фуражку и зарылся в камыши. Уцелевшая пехота откатилась в ивняк, какое-то время оттуда стреляли, потом прекратили это бессмысленное занятие. На поле боя осталось порядка полусотни трупов: они лежали на подходе к кустам у самого берега; часть тел уплыла по течению, вырвавшись из лап вездесущего водяного; остальные зацепились за коряги, ветки деревьев, плавно колыхались в воде. Это создавало жутковатое ощущение.
- Выкусили, падлы! - завизжал с советского берега Шуйский и злорадно засмеялся.
- Не вставать! - протрубил Шубин. - Это только начало, сейчас опять пойдут. Уфимцев!
- Да, здесь я!
- Докладывай!
- Мне трудно судить, товарищ лейтенант, сами сказали - не вставать. У нас есть потери: Мжельский, Уваров, Лимясов.
- Ермаков убит, товарищ лейтенант, - прокричали с правого фланга. - Он рядом с Затулиным находился, а теперь вон, в реке плавает.
- Седых ранили в ногу, - крикнул кто-то. - Его Курганов перевязывает. Плохо парню, но вроде не умирает.
Хоть не спрашивай ни о чем - каждая потеря, как ножом по горлу. Шубин покосился влево: красноармеец Вершинин лежал на боку, в в искривлённой позе, сжимал рукоятку трофейного автомата, глаза неподвижно смотрели в землю, обрастая трупный мутью, на комбинезоне расплывалось бурое пятно. Ещё минуту назад этот парень задавал вопросы, хотел все знать, был полон сил и решимости - смерть была рядом, постоянно дышала в затылок, но почему не брала?
- Ещё Вершинин погиб, - пробормотал лежащий дальше Шперлинг.
Да уж, не слепой, трудно не заметить.
Взвод потерял как минимум семерых, что будет дальше? Немцы не идиоты, чтобы снова соваться в лоб, будут искать обходные пути. Пусть потеряют время, но переправиться через речку и ударят с фланга, или, что ещё хуже - с тыла, или снова заговорит миномётная батарея и теперь уже будет стрелять не по площадям, а по конкретным целям. Впрочем последнее вряд ли - батарея отработала боезапас, а новый ещё надо подвезти.
- Товарищ лейтенант, не пора ли сваливать?.. - как-то смущён выкрикнул Шуйский. - Обойдут нас скоро. В деревню надо отходить…
- А может ещё повоюем? - засмеялся Герасимов с каким-то истеричным надрывом. - В самом деле «Фермопилы», товарищ лейтенант! Вон, сколько уже настреляли, царём Леонидом будете?
Средний из него царь… Шубин колебался: «Полк ушёл, но на своих маневренных мотоциклах немцы догонят его за час, сомнут арьергард, истребят раненых… Эх, ещё бы немного простоять…».
Вторая попытка ворваться в деревню была умнее: обходные пути немцы не искали, а если не так? - у бойцов Шубина всё равно оставалось время. Пехота накопилась в камышах, причём накопилась плотно. Фашисты залегли, открыли массированный огонь по дальнему берегу: пули швыряли грязь, изменили облик косогоры, поднять голову было невозможно.
Затулин, отступивший за бугор со своим «Дегтярёвым» сделал попытку приподняться, но охнул, распластался плашмя с пробитой головой, пулемёт покатился по склону. Ахнул Боровой, метнулся наперерез, успел его придержать и мгновенно оказался в эпицентре огня, удача пока хранила парня: он отполз, сжимая свое приобретение, скалился как сумасшедший. А к нему, извиваясь ужом, волоча за собой пулемётный диск, полз Лёха Кошкин. Второй пулемёт был разбит, надеялись только на этот. Лёха стучал зубами, приладил диск, Боровой отдувался.
- Не высовываться! - кричал Шубин, срывая остатки голоса.
Но совсем не высовываться, это значит не стрелять, прекратить сопротивление. Красноармейцы отвечали хаотичным огнем, большей частью не прицельным. В камышах уже создалась критическая масса: люди в серых мундирах, пользуюсь слабым ответным огнем, стали перебегать, прятаться за телами мертвых. Плечистый военнослужащих с невозмутимым и каким-то квадратным лицом пристроил пулемёт на теле гренадера, стал манипулировать прицельной планкой, мертвец не возражал, смотрел водянистыми глазами на восходящее солнце - массированная очередь взлохматила косогор. Боровой с пулемётом решил устроить полноценную дуэль, но снова незадача: пули боронили земляной вал, сбивали камни. Кошкин нервно смеялся: «,Хоть картошку высаживай!». Жутковатое ощущение, что мёртвые стали возрождаться, шевелились, трясли головами. Снова критическая масса живых на берегу стала больше, чем мертвых. Полз на позицию, закусив губу, наспех перевязанный Седых, он подтягивался на руках, за простреленной конечностью тянулась бурая дорожка. «Тимофей назад! - истошно кричал сержант. - Куда ты прёшь?». Но тот уже пристраивал автомат, посылал наобум короткие очереди. Челюсть сводило от боли - на парня было страшно смотреть. В окоп с погибшим Вершининым скатился красноармеец Мухин – невысокий, щуплый, весьма подвижный, парню от силы девятнадцать, до войны учился в столичном ВУЗе, где успевал по всем предметам и даже был комсоргом группы. Марксистско-ленинское воспитание давало сбой: он как сорока, гнездо которое разорили, искал прибежище в соседнем гнезде, отшатнулся, обнаружив мертвого товарища, украдкой перекрестился, жалобно глянул на лейтенанта.
- К земле прижмись! - посоветовал Шубин. - И не вставай - дольше проживёшь.
- Намного дольше, товарищ лейтенант? - засмеялся Мухин каким-то не естественным смехом. - Да всё в порядке, я уже приспособился как-то. Знаете, я верю, что когда-нибудь опять появлюсь на свет: родит меня мамка, только уже другая, видимо, мамка. И время будет мирное, жизнь превратится в сплошное удовольствие. Вот тогда заживём, а сейчас уж ладно, как-нибудь перетерпим – будь что будет… Признайтесь, товарищ лейтенант вы ведь тоже надеетесь что когда-нибудь опять родитесь? Ну убьют сейчас, но это ведь не конец - верно?
Шубин спрятал ухмылку - подобные мысли в той или иной форме приходили каждому на этой войне, даже убеждённым коммунистам и вера в Бога тут не причём, это другое. Бога нет, но что-то всё равно есть - невозможно пребывать ничего не чувствуя до скончания веков. Возможно именно подобные умозаключения и помогали бойцам идти на танки с винтовками «Мосина».
Дальний берег вновь был серым от неприятельских мундиров. Несколько человек спустились к воде, застыли в ожидании, Уфимцев рискнул, соблазнившись целью: подскочил, полоснул из автомата и снова рухнул. Солдаты бросились врассыпную, никто не пострадал, но решимость угасла. Поднялись другие, пошли вперёд, ведя прицельный огонь: кто-то увлёкся, передёргивая затвор, не посмотрел под ноги и оступился при подходе к воде, съехал в реку, закричал от боли в сломанной ноге.
К рванной пальбе добавился грохот крупнокалиберного пулемёта: по дороге с запада приближался бронетранспортёр - машина нещадно чадила, пулемётчик поливал свинцом противоположный берег. Охнул боец откатился, застыл с разброшенными руками. БТР с крестами на борту предназначался для перевозки личного состава, за башенкой в отсеке для десанта, пряталось отделение солдат, теснились каски, словно страусовые яйца. Пулемётчик стрелял без остановки, словно змея извивалась пулемётная лента, поступая из коробки в приемник патронов, снова земля летела клочьями. Уцелевшие красноармейцы сползли на дно окопов, чертыхался Боровой, дёргая заклинившись затвор ДП. Немцы приободрились, получив поддержку, стали подниматься.
БТР, ломая топляк, вошёл в реку, медленно форсировал водную преграду. Пулемётчик сделал передышку - менял ленту, солдатам в воде тоже было не до стрельбы. Вал на Советском берегу ощетинился огнем, но эффективностью он уже не мог похвастаться, взвод нес потери: ещё замолкли двое или трое. Немцы брели по воде, укрывались за своими отвоевавшими сослуживцами. БТР застрял только раз - на стремнине. Механик-водитель выжил из машины всё, что мог, БТР продолжил движение и вскоре обогнал пехоту и упёрся в склон.
Жирный пот струился по глазам, разогрелся автомат, Шубин сменил в магазин, снова припал к прицелу. Стреляли все, кто был способен держать оружие, даже Седых, сохранивший автомат. Пехота противника снова несла потери, но продолжала форсировать реку. БТР с ревом взгромоздился на склон, пулемётчик опять был в деле - вероятно все перенесли огонь, распознав в нем главную опасность. В пылу боя тот забыл про свою жизнь - пули просто порвали его. Загомонили пехотинцы в десантном отсеке - им на головы скатился труп. БТР уже полз по склону, над косогором взмыло противотанковая граната, упала с недолётом - боевую машину окутал дым, она не пострадала, только осколки посекли лобовую часть, закованную в броню. Но водитель предпочёл остановиться, двигатель ревел на холостом ходу, пехота посыпалась на землю и сразу же попала под перекрестный огонь: трое упали в грязь; остальные кинулись под защиту транспортёра, по очереди высовывались и стреляли. Основные силы, форсирующие реку, пока не подтянулись…
- Всем отход в деревню! - прокричал Шубин. - Не останавливаться!.. К амбару!.. Хватайте Седых, мы прикроем.
Раненый ефрейтор внезапно оказал сопротивление, теперь уже своим товарищам, он отбивался здоровой ногой, хрипел, чтобы оставили его в покое, он прикроет, задержит немцев. «Кретины, не донесёте - все погибнете! А ну кыш отсюда!.. Сержант, прикажи!». Уфимцев был белый как извёстка - разрывался между порядочностью и благоразумием.
Разведчики по пятились, растерянно смотрели на товарища, а тот уже лежал, раскинув ноги, заговаривал боль, смеялся страшным смехом: дескать, пошли отсюда, к чёртовой матери, скоро свидимся! Ему удалось задержать противника секунд на двадцать, но в создавшейся ситуации это были очень важные секунды. Потом, в районе камня, где лежал Седых, взорвалась граната и последний очаг сопротивления был сломлен. Шубин на бегу попытался пересчитать людей, это было бесполезно, возможно дюжина или даже меньше выжили: сержант Уфимцев; Серёга Герасимов; Шуйский с Кошкиным; кто-то ещё…
Люди бежали без оглядки: мимо лужи водохранилища, где нашло погибель мотоциклетное подразделение; мимо груды металлического лома. Впереди мерцало вытянутое дощатое строение - бывшее колхозное правление, слева мастерские, но туда не надо. Горстка людей кинулась за угол, несколько секунд и здание прикроет. БТР уже перевалился через косогор, над гребнем береговой неровности, мелькали солдатские каски, заработал пулемет, захлопали карабины. Разведчики ныряли за угол: кто-то захрипел за спиной - красноармеец Мухин, прилежно наступавший на пятки, внезапно отстал, он двигался как неисправный робот - рывками переставлял ноги, подчинённый жалобно смотрел на командира, кровь сочилась изо рта. Глеб бросился к нему, но помощь уже не требовалось - боец свалился в руки и невольно защитил от пуль... Глеб чувствовал, как они пронзают мёртвую плоть, глаза бойца застыли - дай Бог, чтобы его теория оказалась верна! Так чудесно появиться на свет в мирное время. Больше никого не потеряли.
Шубин заполз за угол управления, потом покатился, чтобы не терять время, ведь семеро одного не ждут. Немцы уже бежали, от реки чадил вырвавшись вперед бронетранспортёр, несколько человек забрались в кузов и стреляли с брони. Глеб вкатился за угол, пробежал - открытое пространство перед глазами: какие-то постройки; силосная башня; за плетнем скирды неиспользованного сена.
Ветер утих, дождевые тучи поворачивали на юг, но небо продолжала устилать монохромная серость. На другой стороне реки затрясся тальник: кто-то, пригнувшись перебежал дорогу дальнейший сдавленный окрик: «Не стрелять!». Высунулся ефрейтор Седых, помахал рукой…
- Он нам привет передаёт? - не понял Кошкин, тоже за махал: давайте, мол, сюда.
Дозорные высыпали на берег: Седых Вершинин, Мжельский, бросились к мосту, встали как вкопанные…
- Эй, вы что с мостом наделали? - возмутился ефрейтор.
- Временно удалили, - отозвался Шубин. - Вопрос в другом, Седых: Почему вы ещё там?
- Решили задержаться, товарищ лейтенант. Ведь наступление немцев никто не отменял, нужно добывать сведения. Мы в кустах лежали, видели как вы от фрицев удирали, хотели помочь, но вы как метеор промчались.
- Ладно, давайте сюда… Боитесь ножки замочить, Седых?
Троица пустилась в брод и наблюдать за ними было сущей комедией: разведчики путались в топи легке, погружались по пояс в воду, а Мжельского даже понесло, пока не намотало на корягу. Товарищи на берегу поддерживали их добрым словом.
- Вот обратите внимание, товарищ лейтенант, - сказал сержант. - Их никто не обстреливает, а еле ползут… Представьте, немцы, под огнём пойдут - да им тут точно приснятся, эти самые, как их?..
– «Фермопилы», - подсказал Шубин. - Твоими устами бы, сержант… Не поверишь, давно закончились времена луков и копий.
Мокрые и грязные, дозорные вскарабкались на склон, запрыгнули за косогор.
- А вы обжились, всё нормально! - выдохнул Седых. - И пейзажи у вас прямо такие умиротворяющие.. - кивнул он на горку мёртвых тел в окружении тяжелых мотоциклов. - А мы, товарищ лейтенант, снова рискнули прогуляться до пустыря. Немцы обижаются, никаким дихлофосом не отгонишь. Не хотели бы панику наводить, но они миномётную батарею подтаскивают.
Слова были лишние - обстрел начался в ту же минуту: несколько мин с пронзительным воем упали в речное русло, разметав топляк и воду - красноармейцев за косогором окатило водой. Люди вжались в землю, кто-то неуверенно засмеялся: мол, холодный душ, и заткнулся - душ действительно был холодным, рассчитывать на «Фермопилы» не приходилось. Батарея, размещённая в тальнике, била с расстояния полукилометра. Где сидели корректировщики – неизвестно, возможно нигде не сидели. Красноармейцы закапывались в землю, радовались, что успели сделать норы. Взрывом разнесло пошатнувшуюся колонну моста, обломки упали в воду, окончательно рассыпались. Снова гремели взрывы в воде, потом они стали смещаться к берегу, поползли на склон…
- Атас, братва!.. Сейчас накроет! - истошно заголосил бывший деревенский хулиган Шуйский, парень неглупый, по своему добрый, но, как бы это выразиться - с изюминкой.
Грохотало со страшной силой. Шубин свернулся улиткой, заткнул уши - земля сыпалась в наспех вырытый окоп, словно наверху отчаянно трудилась бригада землекопов - терпеть это было невмоготу, но приходилось. Вереница разрывов прошлась по позиции взвода, поползла дальше, в деревню. Шубин выкопался, плевался землёй, и вдруг дошло с опозданием: немцы не в курсе, где находятся защитники Краснухи - они поверили докладу «своего обречённого солдата» и теперь будут обрабатывать всю деревню. Начнут, разумеется, с берега, пойдут дальше… Он осторожно высунул голову и многие красноармейцы сделали то же самое. Батарея с корректировала огонь и теперь обстреливала колхозные постройки и западную улицу - сухо стало во рту. Но амбар, играющий важную роль в обороне, пока стоял, возвышалась над соседними строениями его двускатная крыша. Взрывом разнесло цистерну, разлетелся на куски дощатый сарай, западную улицу заволок дым. В тех краях интенсивность обстрела была наибольшая, но это не могло продолжаться вечно - огонь вела одна батарея и боезапас у неё был ограничен.
Обстрел оборвался и над деревней зависла тоскливая тишина. В соседней трещине кто-то завозился, жалобно закряхтел. С обратной стороны было тихо - окоп засыпало землёй. Глеб припустил туда на корточках, стал руками откапывать тело: Серёга Герасимов лежал на животе и не подавал признаков жизни. Сжалось что-то в груди: голова разведчика была повёрнута, лицо измазано землёй. Глеб схватил его за шиворот перевернул – нет, только не это! - размахнулся, хлестнул по щеке - голова дёрнулась, словно током пронзило туловище. Глеб отпрянул: Серёга изогнулся, издав пугающий звук из самого нутра, резко сел, выпучил глаза и полным психом уставился на командира. На миг показалось, что сейчас он схватит лейтенанта за грудки и вонзится зубами в горло, пришлось повторить оплеуху - клацнули зубы, Герасимов шумно выдохнул, потряс головой…
- Ты вернулся, салют мальчишу? - спросил Шубин, чувствуя как разверзается собственный оскал - приятно вместо трупа обнаружить живого человека.
- Воистину салют, товарищ лейтенант! - спотыкаясь пробормотал Серёга. - Даже не понял, что случилось…
- А то и случилось, что теперь долго жить будешь! – Шубин засмеялся, но быстро понял, что со смехом что-то не так, когда Серёга опять со страхом на него уставился.
Над рекой зависла забористая ругань, замелькали физиономии «шахтёров», снова заработали сапёрные лопатки.
- Уфимцев, ты жив?
- Жив, товарищ лейтенант! - сержант говорил так, словно вытаскивал из горла длинную змею.
- Доложить о потерях!
- Мурашко убили, Ушакова, остальные вроде живы, во всяком случае ругаются.
Земля скрежетало на зубах - такие парни уходят, где новых брать?
- Приготовиться к бою!
- Ага, у меня тоже имеется чувство, что сейчас пойдут, - прокряхтел широкоплечий красноармеец Боровой, буравчиком вкручиваясь в свой окоп.
Появление противника долго ждать не пришлось: за кустами заработали моторы грузовых автомобилей; высаживалась пехота; покрикивали младшие командиры, посылая подчинённых в нужное направление; кто-то возился под обломками моста. Шубин всмотрелся: красноармеец Затулин прилаживал за уцелевшей опорой ручной пулемет, ему ассистировал какой-то чумазый черт, до того испачканный, что не поймёшь кто. Трещали сучья, мирно беседовали люди, немцы шли по кустам - у них хватало ума не светиться на дороге. Кто-то засмеялся, двое или трое заговорили наперебой.
- Товарищ лейтенант, разрешите вопрос, вы не слишком заняты? - прошептал обустроившийся неподалеку Вершинин.
- Валяй, боец!..
- Всегда интересно: о чем беседуют немцы когда идут в атаку? Они же так увлечённо всегда говорят, словно не в бой направляются, а в гости. Вы же знаете немецкий, должны понимать…
- Да ни о чём, Вершинин… - поневоле стало смешно. - Страх свой заговаривают, храбрятся, делают вид, что мы им все до лампочки. О бабах трындят, которые у них «Фатерляндии» остались. О том, что ели на обед, о качестве российских дорог, о губительным для них климате, о том, что полевая почта работает с перебоями. Иногда жалуются на вшей. Общительные они, Вершинин, любят болтать на отвлечённые темы. А если шнапсом подкрепиться перед атакой, то и вовсе хорошо.
Фигуры вырастали за кустами, за мятыми головками камышей, их было много. Пехота приблизилась, пространство на дальнем берегу стало серым от солдатских шинелей. Пехотинцы были полностью экипированы, тащили на себе амуницию и вооружение, поблёскивали каски специфической формы. Немцы подходили ближе, а у реки стали залегать, двое высунулись на дорогу, потом переглянулись, словно ждали выстрелов, злорадно оскалился плечистый пехотинец с короткими ногами.
- Не стрелять! Вершинин, передай по цепочке.
Солнце прорвало пелену облаков, озарило округу, окрасились шапки безбрежного кустарника, забегали блёстки по воде, это был Божий дар: теперь немцы шли, но солнце ослепило им глаза. Пехота накапливалось в ивняке, стихли голоса, солдаты щурились, прикладывали ладони к козырькам - что они видели? - шило в мешке, конечно, не утаишь.
- Огонь! - прокричал офицер.
Ударил ружейно-пулемётный залп, включился пулемётчик, разлёгшийся справа от дороги. Пули кромсали крутой склон, выбрасывали куски глины, подняли вереницу фонтанов на косогорье. Выдержка бойцов была на высоте - никто не ответил.
- Прекратить огонь! - крикнул офицер.
Началось самое интересное: немцы осторожно выбирались из укрытий, спускались к берегу, большинство несло карабины «Маузер», но кое у кого наблюдались автоматы. Несколько человек вошли воду, стали воевать с топляком, загромоздившим русло - вода им была по колено и пехотинцы быстро дошли до середины. Один не удержался на сильном течении, оступился и с головой погрузился в воду, вынырнул, ошарашено завертел головой, бросился ловить утонувший карабин. Товарищи шутливо комментировали: мол, наш Зимун, завтра в баню не пойдёт - он уже помылся.
«Никто из вас, черти, завтра в баню не пойдёт! - со злостью подумал Глеб. - Грязными сдохните!».
Ещё несколько человек вошли в воду, стали переправляться, держа карабины над головой. На берег высыпало ещё человек тридцать - люди мелкими партиями спускались в реку, кто-то смеялся: «Это вам не Днепр, господа!»
Шубин затаил дыхание, плавно оттянул спусковой крючок - очередь стала сигналом: свинцовый сквозняк загулял над водой, такого не ожидали. Двое уже переправились и отфыркивались, стоя по щиколотку в воде, они упали первыми. Пули веером шли над рекой, поражали человеческие тела. Тем, кто был уже по пояс повезло меньше прочих - они погибли один за другим, но далеко не уплыли, цеплялись за коряги и перекрещенные стволы топляка. Испуганно орала бездонная глотка: солдат нырнул, наивно вообразив, что спасётся под водой и снова появился на свет - уже мёртвым. В считанные секунды на стремнине никого не осталось, остальные бросились назад, а те, кто ещё не вошёл, в воду открыли беспорядочный огонь. Смешалось вражеское войско: кто-то не выдержал, попятился, потом пустился наутёк в кусты. Пули вырывали людей из солдатской массы, сквернословил офицер, прячущийся за спинами своих бойцов, призывал подчинённых идти через реку, выполнить наконец свой священный долг перед Великим германским рейхом.
Два десятка солдат бросились в воду, стреляя на ходу, они спотыкались, но упорно шли: бледные как призраки, с трясущимися лицами. Разведчики расстреливали их в упор, Глеб ловил в прицел белое как мел лицо белобрысого парня, тот сильно переживал, с уголков губ сочилась слюна - пуля от бросил его на коллегу, он зацепился за корягу задней частью ворота, всплыли ноги. Долбил МГ, нанося урон людям Шубина, что-то выкрикнул сержант Уфимцев, спохватился Затулин, засевший с пулемётом за опорой, перестал выкашивать пехоту в воде, перенёс огонь - пули вспахали пустую дорогу, потом отправились правее, затрясли кустарник. Покатилась краска по высокой траве - пулемётчик заткнулся. Для выживших немцев это было не самой лучшей новостью.
Атака захлебнулась, часть солдат ещё шла вброд, двое вырвались вперед, бежали к берегу, высоко подбрасывая ноги. С косогора полетела граната - смельчаков отбросило назад в реку. Немногочисленные выжившие побежали обратно, выбрались на берег, где большинство из них полегло под градом пуль. Подставился офицер: дёрнулся, чтобы поймать сбитую пулей фуражку и зарылся в камыши. Уцелевшая пехота откатилась в ивняк, какое-то время оттуда стреляли, потом прекратили это бессмысленное занятие. На поле боя осталось порядка полусотни трупов: они лежали на подходе к кустам у самого берега; часть тел уплыла по течению, вырвавшись из лап вездесущего водяного; остальные зацепились за коряги, ветки деревьев, плавно колыхались в воде. Это создавало жутковатое ощущение.
- Выкусили, падлы! - завизжал с советского берега Шуйский и злорадно засмеялся.
- Не вставать! - протрубил Шубин. - Это только начало, сейчас опять пойдут. Уфимцев!
- Да, здесь я!
- Докладывай!
- Мне трудно судить, товарищ лейтенант, сами сказали - не вставать. У нас есть потери: Мжельский, Уваров, Лимясов.
- Ермаков убит, товарищ лейтенант, - прокричали с правого фланга. - Он рядом с Затулиным находился, а теперь вон, в реке плавает.
- Седых ранили в ногу, - крикнул кто-то. - Его Курганов перевязывает. Плохо парню, но вроде не умирает.
Хоть не спрашивай ни о чем - каждая потеря, как ножом по горлу. Шубин покосился влево: красноармеец Вершинин лежал на боку, в в искривлённой позе, сжимал рукоятку трофейного автомата, глаза неподвижно смотрели в землю, обрастая трупный мутью, на комбинезоне расплывалось бурое пятно. Ещё минуту назад этот парень задавал вопросы, хотел все знать, был полон сил и решимости - смерть была рядом, постоянно дышала в затылок, но почему не брала?
- Ещё Вершинин погиб, - пробормотал лежащий дальше Шперлинг.
Да уж, не слепой, трудно не заметить.
Взвод потерял как минимум семерых, что будет дальше? Немцы не идиоты, чтобы снова соваться в лоб, будут искать обходные пути. Пусть потеряют время, но переправиться через речку и ударят с фланга, или, что ещё хуже - с тыла, или снова заговорит миномётная батарея и теперь уже будет стрелять не по площадям, а по конкретным целям. Впрочем последнее вряд ли - батарея отработала боезапас, а новый ещё надо подвезти.
- Товарищ лейтенант, не пора ли сваливать?.. - как-то смущён выкрикнул Шуйский. - Обойдут нас скоро. В деревню надо отходить…
- А может ещё повоюем? - засмеялся Герасимов с каким-то истеричным надрывом. - В самом деле «Фермопилы», товарищ лейтенант! Вон, сколько уже настреляли, царём Леонидом будете?
Средний из него царь… Шубин колебался: «Полк ушёл, но на своих маневренных мотоциклах немцы догонят его за час, сомнут арьергард, истребят раненых… Эх, ещё бы немного простоять…».
Вторая попытка ворваться в деревню была умнее: обходные пути немцы не искали, а если не так? - у бойцов Шубина всё равно оставалось время. Пехота накопилась в камышах, причём накопилась плотно. Фашисты залегли, открыли массированный огонь по дальнему берегу: пули швыряли грязь, изменили облик косогоры, поднять голову было невозможно.
Затулин, отступивший за бугор со своим «Дегтярёвым» сделал попытку приподняться, но охнул, распластался плашмя с пробитой головой, пулемёт покатился по склону. Ахнул Боровой, метнулся наперерез, успел его придержать и мгновенно оказался в эпицентре огня, удача пока хранила парня: он отполз, сжимая свое приобретение, скалился как сумасшедший. А к нему, извиваясь ужом, волоча за собой пулемётный диск, полз Лёха Кошкин. Второй пулемёт был разбит, надеялись только на этот. Лёха стучал зубами, приладил диск, Боровой отдувался.
- Не высовываться! - кричал Шубин, срывая остатки голоса.
Но совсем не высовываться, это значит не стрелять, прекратить сопротивление. Красноармейцы отвечали хаотичным огнем, большей частью не прицельным. В камышах уже создалась критическая масса: люди в серых мундирах, пользуюсь слабым ответным огнем, стали перебегать, прятаться за телами мертвых. Плечистый военнослужащих с невозмутимым и каким-то квадратным лицом пристроил пулемёт на теле гренадера, стал манипулировать прицельной планкой, мертвец не возражал, смотрел водянистыми глазами на восходящее солнце - массированная очередь взлохматила косогор. Боровой с пулемётом решил устроить полноценную дуэль, но снова незадача: пули боронили земляной вал, сбивали камни. Кошкин нервно смеялся: «,Хоть картошку высаживай!». Жутковатое ощущение, что мёртвые стали возрождаться, шевелились, трясли головами. Снова критическая масса живых на берегу стала больше, чем мертвых. Полз на позицию, закусив губу, наспех перевязанный Седых, он подтягивался на руках, за простреленной конечностью тянулась бурая дорожка. «Тимофей назад! - истошно кричал сержант. - Куда ты прёшь?». Но тот уже пристраивал автомат, посылал наобум короткие очереди. Челюсть сводило от боли - на парня было страшно смотреть. В окоп с погибшим Вершининым скатился красноармеец Мухин – невысокий, щуплый, весьма подвижный, парню от силы девятнадцать, до войны учился в столичном ВУЗе, где успевал по всем предметам и даже был комсоргом группы. Марксистско-ленинское воспитание давало сбой: он как сорока, гнездо которое разорили, искал прибежище в соседнем гнезде, отшатнулся, обнаружив мертвого товарища, украдкой перекрестился, жалобно глянул на лейтенанта.
- К земле прижмись! - посоветовал Шубин. - И не вставай - дольше проживёшь.
- Намного дольше, товарищ лейтенант? - засмеялся Мухин каким-то не естественным смехом. - Да всё в порядке, я уже приспособился как-то. Знаете, я верю, что когда-нибудь опять появлюсь на свет: родит меня мамка, только уже другая, видимо, мамка. И время будет мирное, жизнь превратится в сплошное удовольствие. Вот тогда заживём, а сейчас уж ладно, как-нибудь перетерпим – будь что будет… Признайтесь, товарищ лейтенант вы ведь тоже надеетесь что когда-нибудь опять родитесь? Ну убьют сейчас, но это ведь не конец - верно?
Шубин спрятал ухмылку - подобные мысли в той или иной форме приходили каждому на этой войне, даже убеждённым коммунистам и вера в Бога тут не причём, это другое. Бога нет, но что-то всё равно есть - невозможно пребывать ничего не чувствуя до скончания веков. Возможно именно подобные умозаключения и помогали бойцам идти на танки с винтовками «Мосина».
Дальний берег вновь был серым от неприятельских мундиров. Несколько человек спустились к воде, застыли в ожидании, Уфимцев рискнул, соблазнившись целью: подскочил, полоснул из автомата и снова рухнул. Солдаты бросились врассыпную, никто не пострадал, но решимость угасла. Поднялись другие, пошли вперёд, ведя прицельный огонь: кто-то увлёкся, передёргивая затвор, не посмотрел под ноги и оступился при подходе к воде, съехал в реку, закричал от боли в сломанной ноге.
К рванной пальбе добавился грохот крупнокалиберного пулемёта: по дороге с запада приближался бронетранспортёр - машина нещадно чадила, пулемётчик поливал свинцом противоположный берег. Охнул боец откатился, застыл с разброшенными руками. БТР с крестами на борту предназначался для перевозки личного состава, за башенкой в отсеке для десанта, пряталось отделение солдат, теснились каски, словно страусовые яйца. Пулемётчик стрелял без остановки, словно змея извивалась пулемётная лента, поступая из коробки в приемник патронов, снова земля летела клочьями. Уцелевшие красноармейцы сползли на дно окопов, чертыхался Боровой, дёргая заклинившись затвор ДП. Немцы приободрились, получив поддержку, стали подниматься.
БТР, ломая топляк, вошёл в реку, медленно форсировал водную преграду. Пулемётчик сделал передышку - менял ленту, солдатам в воде тоже было не до стрельбы. Вал на Советском берегу ощетинился огнем, но эффективностью он уже не мог похвастаться, взвод нес потери: ещё замолкли двое или трое. Немцы брели по воде, укрывались за своими отвоевавшими сослуживцами. БТР застрял только раз - на стремнине. Механик-водитель выжил из машины всё, что мог, БТР продолжил движение и вскоре обогнал пехоту и упёрся в склон.
Жирный пот струился по глазам, разогрелся автомат, Шубин сменил в магазин, снова припал к прицелу. Стреляли все, кто был способен держать оружие, даже Седых, сохранивший автомат. Пехота противника снова несла потери, но продолжала форсировать реку. БТР с ревом взгромоздился на склон, пулемётчик опять был в деле - вероятно все перенесли огонь, распознав в нем главную опасность. В пылу боя тот забыл про свою жизнь - пули просто порвали его. Загомонили пехотинцы в десантном отсеке - им на головы скатился труп. БТР уже полз по склону, над косогором взмыло противотанковая граната, упала с недолётом - боевую машину окутал дым, она не пострадала, только осколки посекли лобовую часть, закованную в броню. Но водитель предпочёл остановиться, двигатель ревел на холостом ходу, пехота посыпалась на землю и сразу же попала под перекрестный огонь: трое упали в грязь; остальные кинулись под защиту транспортёра, по очереди высовывались и стреляли. Основные силы, форсирующие реку, пока не подтянулись…
- Всем отход в деревню! - прокричал Шубин. - Не останавливаться!.. К амбару!.. Хватайте Седых, мы прикроем.
Раненый ефрейтор внезапно оказал сопротивление, теперь уже своим товарищам, он отбивался здоровой ногой, хрипел, чтобы оставили его в покое, он прикроет, задержит немцев. «Кретины, не донесёте - все погибнете! А ну кыш отсюда!.. Сержант, прикажи!». Уфимцев был белый как извёстка - разрывался между порядочностью и благоразумием.
Разведчики по пятились, растерянно смотрели на товарища, а тот уже лежал, раскинув ноги, заговаривал боль, смеялся страшным смехом: дескать, пошли отсюда, к чёртовой матери, скоро свидимся! Ему удалось задержать противника секунд на двадцать, но в создавшейся ситуации это были очень важные секунды. Потом, в районе камня, где лежал Седых, взорвалась граната и последний очаг сопротивления был сломлен. Шубин на бегу попытался пересчитать людей, это было бесполезно, возможно дюжина или даже меньше выжили: сержант Уфимцев; Серёга Герасимов; Шуйский с Кошкиным; кто-то ещё…
Люди бежали без оглядки: мимо лужи водохранилища, где нашло погибель мотоциклетное подразделение; мимо груды металлического лома. Впереди мерцало вытянутое дощатое строение - бывшее колхозное правление, слева мастерские, но туда не надо. Горстка людей кинулась за угол, несколько секунд и здание прикроет. БТР уже перевалился через косогор, над гребнем береговой неровности, мелькали солдатские каски, заработал пулемет, захлопали карабины. Разведчики ныряли за угол: кто-то захрипел за спиной - красноармеец Мухин, прилежно наступавший на пятки, внезапно отстал, он двигался как неисправный робот - рывками переставлял ноги, подчинённый жалобно смотрел на командира, кровь сочилась изо рта. Глеб бросился к нему, но помощь уже не требовалось - боец свалился в руки и невольно защитил от пуль... Глеб чувствовал, как они пронзают мёртвую плоть, глаза бойца застыли - дай Бог, чтобы его теория оказалась верна! Так чудесно появиться на свет в мирное время. Больше никого не потеряли.
Шубин заполз за угол управления, потом покатился, чтобы не терять время, ведь семеро одного не ждут. Немцы уже бежали, от реки чадил вырвавшись вперед бронетранспортёр, несколько человек забрались в кузов и стреляли с брони. Глеб вкатился за угол, пробежал - открытое пространство перед глазами: какие-то постройки; силосная башня; за плетнем скирды неиспользованного сена.