Ночь в твоих глазах

— И есть еще кое-что, что вам следует знать, прежде чем мы перейдем к дальнейшему, — Тай едва заметно вздохнул, набирая воздуха, и не знаю, заметили ли эту заминку остальные, а я подобрался. — Это я предложил его высочеству кандидатуру князя Янтарного.



Даркнайт Ирондель Янтарная



Как ни странно, это заявление лорда Сомхэрла меня не удивило. Ощущалось во всем его рассказе, в отношении к ситуации что-то... личное.

А еще забавным показалось, что нас — меня и Тау — это откровение не слишком-то задело: все случилось так, как случилось. Всё уже случилось.

Бессмысленно винить Сомхэрла за решения отца — князь Янтарный сам сделал свой выбор, он обладал свободой воли.

...да и поздно.



Мэл появился как нельзя кстати. И, к счастью, мгновенно сориентировавшись в происходящем, принял решение отложить те вопросы, которые хотел со мной обговорить, и влился в наши, прошу прощения за выражение, переговоры с Сомхэрлом.

Сложно назвать переговорами нашу ситуацию. Я бы назвала ее “совращение” — вот только хотел высокий лорд от бывшей наследной княжны, ныне простолюдинки, отнюдь не доступа к телу.

Вывалившись из перехода (мы с Тау слегка помудрили с координатами, на случай если визитер прибудет не один либо с недружелюбными намерениями), лорд Сомхэрл быстро восстановил равновесие, и сходу огорошил нас:

— Госпожа Таура Роше, мне нужна ваша помощь!

Вот только Тау с детства не отличалась альтруизмом — так что эльф, на слух определяющий ложь, и впрямь появился в нужный момент.



— Князя Янтарного предали, — выдернул меня из отвлеченных размышлений голос Сомхэрла. — Кстати, тот самый его "бывший соратник", которого потом вывернули наизнанку вы, Таура Роше, - он учтиво поклонился в сторону Тау.

— Ч-что? — опешила сестра. — Лорд Вействел? Это он предал отца? Но я же... Но он же...

Сомхэрл покивал, сочувственно щурясь, а потом уточнил:

— Вы ведь не задавали ему вопросов о его роли в тех событиях? Только о вашем отце, верно?

— Да, но я ведь не об этом хотела сказать. Он ведь собирался убить при… — и Тау растерянно осеклась.

— Совершенно, верно. Это одна из причин, по которой приговоры по вашему делу были вынесены столь стремительно. Попытка устранить неугодного наследника провалилась, и доверенные исполнители его величества стремительно зачищали все следы. Его высочество, будучи заинтересованным лицом, конечно же получил доступ ко всем материалам… Но только после того, как приговоры были приведены в исполнение. Удивительно, не правда ли?

— Впрочем, вернемся к предыдущей теме, — одернул сам себя Сомхэрл. — Заговор был раскрыт, и ваш отец казнен. Но благодаря тому, что фокус внимания Родвига Третьего переместился, партии принца удалось сорвать поставки оружия и боевой магии змеелюдам, выставив это как недобросовестность человеческой стороны. Змеи — ребята злопамятные, обнаружив обман, они больше не пошли на контакт. Когда союз со Змеиным Гнездом умер, не родившись, его императорскому величеству пришлось... пересмотреть планы.

Я оценила изящество формулировки: еще бы, не пришлось, когда главный инструмент ускользнул из рук.

А Сомхэрл сделал глоток из стоявшей рядом с ним кружки, не смутившись ее обшарпанностью, и, смочив горло, вернулся к рассказу:

— Он воспользовался раскрытым заговором, чтобы провести всё ту же политику ограничения прав и свобод Самоцветных Князей. В итоге то, что должно было занять год — не закончено и за восемь лет, и Самоцветное Ожерелье всё еще упирается.

Я фиксировала разговор лишь краем сознания, потому что в моей голове в этот момент смещался узор давно минувших событий: стало вдруг кристально ясно, каким образом Тауру успели засунуть к оркам и почему в тогда, восемь лет назад, когда меня вызвали не куда-нибудь в опасное место, а домой — со мной вдруг поехала сама глава академии Неце. Их успели предупредить.

Старый узор сложился по-новому, в другом свете предстали кое-какие мелочи — и я разглядывала Тайернана Сомхэрла. Это человек, который постарался сдернуть с плахи нас с Тау, как дочерей своего друга — и, кажется, сожалел о том, что не смог ничего сделать для него самого и его жены.

— За прошедшее время его высочество так и не нашел общий язык с отцом? — отстраненно поинтересовалась Тау.

— К сожалению, — осторожно подбирая слова, отозвался лорд, — в свете определенных обстоятельств, такое развитие событий не представляется возможным.

— Даже если бы его высочество желал примирения с отцом (а после двух покушений, в которых у кронпринца есть все основания подозревать отца, такого желания у Теренса Оуксворда нет), это все равно было бы… затруднительно, чтобы не сказать — невозможно.

Я скосила взгляд на Мэла — судя по лицу темного, Сомхэрл сейчас не врал.

А у меня от его тона кошкой поскреблись на душе скверные предчувствия.

Лорд обвел нас взглядом, с сомнением задержавшись на мне. Поколебался, потом дернул углом рта — и достал из внутреннего кармана небольшой футляр, из тех, в каких хранят кольца или серьги. Из футляра на тусклый свет хижины появилось… появился… я не знала, как это описать.

Тусклый камушек, размером не больше лесного ореха. Я вглядывалась в него, пытаясь разобраться в переплетении силовых узоров — и не могла.

— Это аналог гномьего артефакта “Око”, но создан другой расой и другим способом, — пояснил лорд Сомхэрл, и Тау нахмурилась.

— Почему у меня такое ощущение, что он врет? — в пространство спросила она.

— Потому что он врет, — пояснило пространство через Мэлриса. — Формально, его слова — чистая правда, но доля умолчания в них такова, что даже моё происхождение позволяет назвать это утверждение обманом.


Сомхэрл поморщился:

— Что вы хотите от меня услышать? Что это — драконий “Последний свет”? Вы услышали, это изменило суть дела?

Возможно, для других и не изменило, а меня продрало морозом по коже: когда раса, тесно связанная с огнем, дает своим артефактам такое название — это плохой признак.

— Пока не изменило, — миролюбиво отозвалась Тау, не хуже меня считавшая нюансы названия. — Хотелось бы услышать еще подробностей.

Я затосковала: когда Тау начинала говорить подобным тоном, это означало, что она уперлась насмерть и всё, теперь ее не сдвинуть даже грузовыми чарами.

Понял это и Сомхэрл. Вздохнул, прикрыв глаза. Потом открыл их, взглядом сообщил Мэлу “Как же невовремя ты явился”, но явно куда менее приличным выражением, и уступил сестре:

— Этот камень сотворен дракони… драконом из собственной крови. Он позволяет увидеть то, что видел дракон в тот момент, когда камень создавался. Всё, полностью. Но такая магия расходует внутренний огонь дракона, его огненную душу. Это мера, на которую идут только в самом крайнем случае. У того, кто создал этот камень, — Сомхэрл снова стукнул темной горошиной по столешнице, — такой случай наступил.

Он обвел нас взглядом:

— Такой ответ вас устраивает? Или есть еще какие-то вопросы?

— Есть. Тай, ты дракон?

Сомхэрл чуть склонил голову в сторону Мэла:

— Наполовину. Какая досада, что ты связан клятвой и не сможешь сообщить об этом никому, верно? Как, впрочем, и вы все. И надеюсь, мне не нужно объяснять, что сведения касательно особенностей и самого существования “Последнего света” были вам доверены только благодаря принесенной вами клятве молчания?

Мэл молча вернул Таю символический поклон.

Мы с Тау не сказали ничего — потому что — а что тут можно сказать? Только склонить голову в молчаливом подтверждении уже принесенного обета.

— И прежде, чем я покажу вам, что здесь сохранено… — Сомхэрл поколебался, но все же договорил, — госпожа Даркнайт Ирондель, возможно, вы хотели бы выйти?

Я с негодованием отвергла это предложение.

Когда над камнем перестала клубиться багровая взвесь и развернулась картина запечатленного когда-то события, я уже не была так уверена в верности этого решения.

Кровать, растянутая ремнями нагая шатенка, окровавленные простыни.

Ракурс изображения был настолько странным, что я не сразу поняла — это отражение в потолочном зеркале.

Девушка внизу, впившаяся в свое отражение взглядом, была ослепительно хороша — это не могли скрыть ни искаженное мукой лицо, ни разводы крови на золотистой коже, ни ее неестественная поза.

Ни длинные порезы, вытянувшиеся по ее телу алыми узкими лентами.

Влажный, душный запах крови и чужой боли воображение достроило самостоятельно.

Браслеты на щиколотках и запястьях я заметила не сразу — но когда заметила, опознала в то же мгновение.

Прекрасные, изысканные, тонкой работы…

...блокираторы.

Без них у мучителя не было бы ни единого шанса удержать свою жертву. С ними — шансов не было у нее.

— Меня обязательно найдут, — девушка оторвала взгляд от зеркала, и стал виден мужчина, к которому она обращалась.

И его я тоже узнала безошибочно, вот только его императорское величество Родвиг Третий нынче выглядел не так торжественно, как в тот день, когда выносил приговор нашему отцу. Нынче вместо парадного камзола на нем была простая белая рубашка, и бурые пятна на ней без слов кричали о том, что происходит в этой комнате.

— Вот видишь, милая. Ты уже не говоришь, что тебя спасут, — он шагнул к беспомощной, распятой жертве, склонился к ней. — Еще немного, и ты смиришься с реальностью, радость моя.

О, Оракул, он… он что?.. Он действительно пьет кровь из раны на теле своей жертвы?..

Меня замутило — а она смотрела, не отводя взгляда, и было до боли очевидно, что она отчаялась и не ждет спасения, но хочет запечатлеть подробности преступления.

Я закрыла глаза, ясно понимая, что Тайернан Сомхэрл был прав, когда предлагал мне уйти.

— Ты прекрасна, моя прелесть, — бормотал голос, который я узнала бы из тысячи. — Ты восхитительна…

— Все другим вы тоже это говорили, ваше величество?

Короткий вскрик-стон — и я не стала открывать глаза, чтобы посмотреть, что творится там, в той страшной комнате.

А срывающийся болезненный голос снова прорезал тишину хижины:

— Много их до меня было?

И этот вопрос он удостоил ответом: