Ночь, когда она исчезла
Часть 6 из 60 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Послушайте. Нам незачем всем бродить по кабинету Мартина, я просто попрошу Рекса взглянуть. Пусть он позвонит Мартину и поговорит с ним. У Скарлетт есть ваш номер. Если мы что-то найдем, мы вам позвоним.
У Ким все еще множество вопросов, которые она хочет задать и на которые ей нужны ответы. Она пока не готова уйти.
— Вы сказали, что Таллула ни разу не была здесь раньше? — спрашивает она с ноткой отчаяния в голосе. — А по телефону вы сказали, что вообще не знаете ее. Вы даже не знали, что у нее есть ребенок. Тогда как… я имею в виду, почему она вообще оказалась здесь?
Скарлетт накидывает полотенце на плечи, как мантию, и вытирает уголками уши.
— Иногда мы болтаем, — говорит она, — в колледже. Вчера вечером я увидела ее в пабе, мы немного выпили, и одно повлекло за собой другое.
Ким снова смотрит на нее, долговязую угловатую девушку, с которой иногда болтала ее дочь. Ее взгляд замечает каждую мелочь: то, как ее пирсинг отражает солнечный свет, татуировку на лопатке, идеально накрашенные ногти на ногах. Затем ее взгляд останавливается на черной отметке на стопе Скарлетт. Это маленькая татуировка, всего пара букв, которые она сначала не может разобрать. Затем она понимает, что это значок ТМ, «торговая марка». Скарлетт опускает руку и быстрым и резким движением, словно прихлопывая муху, прикрывает татуировку. Они на миг встречаются взглядами, и Ким замечает, как на лице Скарлетт мелькает что-то колючее и злое.
Она закидывает на плечо сумку.
— Как вы думаете, — спрашивает она, — нельзя ли поговорить с вашей подругой Мими? У вас есть ее номер?
— Она знает не больше, чем я.
— Пожалуйста.
— Я попрошу ее вам позвонить, — говорит Скарлетт.
Через минуту они уже выкатывают коляску Ноя обратно через кованые ворота во внутренний двор. Джосс стоит под беседкой, увитой пассифлорой, со своим гигантским псом, машет им, и когда они идут к подъездной дорожке, Ким слышит плеск ныряющих в прохладную синь бассейна тел и короткий взрыв смеха.
— 7 –
Август 2018 года
Софи выросла в семье, где любят проводить время на природе. Они отправляются в пешие походы, ходят под парусом, катаются на горных лыжах. Ее отец бегает марафоны, мать играет в гольф и теннис, оба ее брата работают в спортивной индустрии. Сама Софи когда-то была пловчихой. У нее есть медали, кубки и грамоты. Они хранятся в большом ящике на чердаке в доме ее родителей, и она все еще сохраняет хорошую физическую форму, хотя в последнее время почти не плавает. Когда они все были маленькими и действовали матери на нервы, она надевала на них пальто и, заперев дверь, выставляла в сад за домом. Некоторое время они ныли, а потом находили, чем заняться.
Обычно это включало лазание по очень высоким деревьям и раскачивание на ветках, которые не предназначены для подобных игр. Так что Софи нравится находиться на открытом воздухе. Она уверена в своей способности ориентироваться и в одиночку, без посторонней помощи преодолевать препятствия. И поэтому она отправляется в лес, соответствующе одетая, захватив с собой воду, энергетические батончики, зарядное устройство для мобильного телефона, компас, пластыри, солнцезащитный крем, шляпу и пачку ярко-красных пластиковых конусов-маркеров, которые она может через определенные промежутки ронять на лесную подстилку, чтобы найти дорогу назад.
Деревья в лесу огромны, они почти не пропускают бледно-золотистое августовское солнце. Сделав всего несколько шагов, Софи чувствует, как температура начинает падать. Держа в правой руке компас, она следует по тропинке по стрелке, указывающей ей, куда идти. Минут через двадцать густой лес вновь начинает редеть. Между деревьями появляются проложенные пешеходные тропинки и видны следы присутствия человека — кучки мусора, собачий кал в зеленом пластиковом пакете, свисающий с ветки. Ненадолго поймав телефонный сигнал, она вновь проверяет карту и видит, что вот-вот выйдет на тропинку для верховой езды. Затем пальцами перемещает карту по экрану и видит справа от себя линейное изображение большого здания.
В следующий миг перед ее взглядом появляется башня и флюгер. Затем изгиб древней кирпичной стены и полог из ярко-красного виргинского плюща. Софи протискивается сквозь ряд окружающих стену деревьев и оказывается перед ржавой металлической калиткой, на прутьях которой висит сломанный замок, после чего проходит в калитку и попадает в нечто вроде рощи. Впереди виднеется клочок голубого неба, и вскоре она стоит на неухоженной, выгоревшей на солнце лужайке, которая тянется вниз по широким, поросшим чертополохом каменным ступеням к дому, похожему на нечто из фильмов Тима Бартона.
У Софи перехватывает дыхание. Она даже хватается за горло. Она сбегает по ступенчатым лужайкам к дому и видит перед собой бассейн. Он темно-зеленый, наполовину затянутый рваным брезентом. Вокруг него валяются кучи полусгнивших мертвых листьев, оставшихся с прошлой зимы. Пагода на одном конце бассейна исписана яркими граффити. Терраса между бассейном и домом усыпана пустыми банками из-под пива и окурками, мундштуками для курения травки, пакетами от чипсов и контейнерами из-под еды навынос.
Как можно, недоумевает Софи, бросить такой великолепный дом, как этот, не говоря уже о его рыночной стоимости? Почему о нем не заботятся, даже если в нем никто не живет?
Она обходит дом кругом, пытаясь заглянуть в окна через щели в ставнях. Перед домом — причудливый двор, за ним — длинная, усаженная кипарисами подъездная дорога, которая тянется на целую милю, если не больше. Она поворачивается и смотрит на парадную дверь. Над фрамугой, в темной кирпичной кладке, выгравирована дата — 1721 год.
Воздух здесь густой и тихий, больше ничего не видно. Этот дом существует почти на острове. Интересно, задается вопросом Софи, что там с семьей, которая здесь жила? Где этот управляющий хедж-фондом, где его гламурная жена и их талантливая дочь-подросток? Где они сейчас и что, черт возьми, вынудило их покинуть такое место, чтобы оно зарастало бурьяном?
Софи проверяет время на телефоне. Уже почти полдень. Она останавливается в верхней части сада, чтобы еще раз взглянуть на великолепие дома. Делает снимок, затем кладет телефон в рюкзак и направляется обратно по тропинке в лес.
— 8 –
Октябрь 2016 года
— Зак опять звонил.
Таллула смотрит на мать.
— Около часа назад. Спросил, знаю ли я, где ты, потому что ты не отвечаешь на его звонки.
Она пожимает плечами, направляется к «радионяне» на кухонной стойке, прикладывает к ней ухо и прислушивается к звукам сонного дыхания сына.
— Как долго он спит?
— Минут тридцать пять.
Она смотрит на часы. Сейчас полпятого. Ной проголодается с минуты на минуту. У нее есть небольшой промежуток времени, чтобы переодеться, выпить чашку чая и разобраться с домашними заданиями. Она проучилась в колледже четыре недели, и у нее уже сложился твердый распорядок дня.
— Ты собираешься ему позвонить?
— Кому?
— Заку, — нетерпеливо отвечает мать. — Ты собираешься ему позвонить? Ты не можешь вечно его игнорировать.
Таллула кивает.
— Я знаю, — говорит она. — Я знаю.
Она развязывает шнурки на кроссовках и снимает их. Потом вздыхает. Когда Зак приехал в субботу навестить Ноя, он спросил, как она смотрит на то, чтобы им снова быть вместе. Что странно, потому что, когда она была беременна, ей хотелось одного: снова быть вместе с Заком.
Но теперь она мать, теперь она учится в колледже, теперь она уже не тот человек, что раньше, и тот человек, которым она стала, не хочет ни с кем быть. Ей хочется делить свою постель, свое тело лишь с Ноем.
Они с Заком были вместе почти три года, когда она забеременела. Она сказала ему, что беременна, лишь когда была уже на пятом месяце, и он испугался и заявил, что ему нужно время, чтобы понять, что он думает по этому поводу. И вот теперь он знает, что думает по этому поводу, но Таллула больше не уверена в том, что думает она сама.
— Он ведь хороший парень, — продолжает мать.
— Да. Я знаю. — Таллула пытается скрыть раздражение. Она сейчас всем обязана матери и не хочет показаться неблагодарной. — Я просто не знаю, что ему сказать.
— Ты могла бы так и сказать ему, — предлагает ее мама.
— Да, но вдруг он попытается меня переубедить, а у меня на это просто не хватит сил.
Таллула постоянно валится с ног от усталости. Летом все было хорошо: новорожденный Ной спал большую часть дня, и у нее оставалось достаточно времени, чтобы вздремнуть самой. Но теперь он стал старше и бодрствует и она три раза в неделю по утрам ездит в колледж. Ей нужно делать домашние задания, и дневной сон остался в прошлом.
— Если Зак расплачется или что-то в этом роде, я не выдержу и сдамся. Я это точно знаю.
Мать протягивает ей кружку чая, выдвигает стул и садится напротив.
— Но в чем дело? — начинает она. — В чем ты не уверена?
— Просто я… Я не… — На ее счастье, она избавлена от необходимости подбирать слова, чтобы объяснить то, чего не в силах объяснить… Спасибо кряхтению Ноя, доносящемуся из «радионяни»: ее сын пробуждается от послеобеденного сна. Мать пытается встать, но Таллула хочет сама вынуть своего мальчика с его теплых простыней, взять на руки, прижать его к себе, к своей груди, ощутить сладкое тепло его дыхания на своей ключице. Она ни с кем не хочет делиться этим блаженством.
— Я сама, — говорит она. — Я сама.
На следующий день утром у Таллулы колледж.
Она выходит из дома, а перед ее глазами запечатлелась сцена: Ной на руках у матери, а Райан в школьной форме разогревает в микроволновке для него молоко. А все потому, что она опаздывает и у нее нет времени сделать это самой. Она стоит на автобусной остановке напротив их тупика. Автобус опаздывает. После всей утренней суеты, когда она даже толком не попрощалась с маленьким сыном, Таллула нетерпеливо вздыхает. Внезапно она чувствует рядом с собой еще чье-то присутствие. Она поворачивается и видит Скарлетт Жак, та скользит к ней по пластмассовой скамейке.
— Я его не пропустила? — спрашивает она, запыхавшись.
До Таллулы ни сразу доходит, что Скарлетт обращается к ней, и потому она не отвечает.
— Будем считать, что нет, — констатирует Скарлетт.
— Извини, — говорит Таллула. — Да. В смысле нет. Ты его не пропустила. Он опаздывает.
— Уф, — говорит Скарлетт, вытаскивая наушники из кармана своего мешковатого плаща, и засовывает их в уши. Затем говорит: — Кажется, я тебя знаю. Ты ведь учишься в Мэнтонском колледже, верно?
Таллула кивает.
Скарлетт тоже кивает и говорит:
— Я тебя видела. Ты на каком отделении?
— Социальная помощь. Первый год.
— А, так ты тоже новенькая?
— Да. Всего несколько недель. А ты? — спрашивает Таллула, хотя прекрасно знает, на каком отделении учится Скарлетт.
— Изобразительное искусство. Первый год.
— Это круто, — говорит Таллула и тотчас жалеет о своих словах.
— Вообще-то это полный отстой. Я хотела поступить в художественную школу в Лондоне, но родители уперлись, и ни в какую. Мол, мне незачем мотаться туда-сюда. И тогда я сказала: ладно, тогда снимите мне квартиру. И они сказали, даже не думай, а потом я получила паршивые оценки по рисунку и живописи, с какими не поступить ни в один приличный колледж. Нет, не потому, что искусство — это не мое, а просто я почти ничего не делала из того, что должна была. И вот результат. Так сказать, история моей жизни. Так что я здесь.
Услышав рокот старомодного зеленого автобуса, который курсирует по этому району, обе поворачивают головы. Ага, вот он, на противоположной стороне деревенского луга.
— Значит, ты здесь живешь? — спрашивает Таллула.
У Ким все еще множество вопросов, которые она хочет задать и на которые ей нужны ответы. Она пока не готова уйти.
— Вы сказали, что Таллула ни разу не была здесь раньше? — спрашивает она с ноткой отчаяния в голосе. — А по телефону вы сказали, что вообще не знаете ее. Вы даже не знали, что у нее есть ребенок. Тогда как… я имею в виду, почему она вообще оказалась здесь?
Скарлетт накидывает полотенце на плечи, как мантию, и вытирает уголками уши.
— Иногда мы болтаем, — говорит она, — в колледже. Вчера вечером я увидела ее в пабе, мы немного выпили, и одно повлекло за собой другое.
Ким снова смотрит на нее, долговязую угловатую девушку, с которой иногда болтала ее дочь. Ее взгляд замечает каждую мелочь: то, как ее пирсинг отражает солнечный свет, татуировку на лопатке, идеально накрашенные ногти на ногах. Затем ее взгляд останавливается на черной отметке на стопе Скарлетт. Это маленькая татуировка, всего пара букв, которые она сначала не может разобрать. Затем она понимает, что это значок ТМ, «торговая марка». Скарлетт опускает руку и быстрым и резким движением, словно прихлопывая муху, прикрывает татуировку. Они на миг встречаются взглядами, и Ким замечает, как на лице Скарлетт мелькает что-то колючее и злое.
Она закидывает на плечо сумку.
— Как вы думаете, — спрашивает она, — нельзя ли поговорить с вашей подругой Мими? У вас есть ее номер?
— Она знает не больше, чем я.
— Пожалуйста.
— Я попрошу ее вам позвонить, — говорит Скарлетт.
Через минуту они уже выкатывают коляску Ноя обратно через кованые ворота во внутренний двор. Джосс стоит под беседкой, увитой пассифлорой, со своим гигантским псом, машет им, и когда они идут к подъездной дорожке, Ким слышит плеск ныряющих в прохладную синь бассейна тел и короткий взрыв смеха.
— 7 –
Август 2018 года
Софи выросла в семье, где любят проводить время на природе. Они отправляются в пешие походы, ходят под парусом, катаются на горных лыжах. Ее отец бегает марафоны, мать играет в гольф и теннис, оба ее брата работают в спортивной индустрии. Сама Софи когда-то была пловчихой. У нее есть медали, кубки и грамоты. Они хранятся в большом ящике на чердаке в доме ее родителей, и она все еще сохраняет хорошую физическую форму, хотя в последнее время почти не плавает. Когда они все были маленькими и действовали матери на нервы, она надевала на них пальто и, заперев дверь, выставляла в сад за домом. Некоторое время они ныли, а потом находили, чем заняться.
Обычно это включало лазание по очень высоким деревьям и раскачивание на ветках, которые не предназначены для подобных игр. Так что Софи нравится находиться на открытом воздухе. Она уверена в своей способности ориентироваться и в одиночку, без посторонней помощи преодолевать препятствия. И поэтому она отправляется в лес, соответствующе одетая, захватив с собой воду, энергетические батончики, зарядное устройство для мобильного телефона, компас, пластыри, солнцезащитный крем, шляпу и пачку ярко-красных пластиковых конусов-маркеров, которые она может через определенные промежутки ронять на лесную подстилку, чтобы найти дорогу назад.
Деревья в лесу огромны, они почти не пропускают бледно-золотистое августовское солнце. Сделав всего несколько шагов, Софи чувствует, как температура начинает падать. Держа в правой руке компас, она следует по тропинке по стрелке, указывающей ей, куда идти. Минут через двадцать густой лес вновь начинает редеть. Между деревьями появляются проложенные пешеходные тропинки и видны следы присутствия человека — кучки мусора, собачий кал в зеленом пластиковом пакете, свисающий с ветки. Ненадолго поймав телефонный сигнал, она вновь проверяет карту и видит, что вот-вот выйдет на тропинку для верховой езды. Затем пальцами перемещает карту по экрану и видит справа от себя линейное изображение большого здания.
В следующий миг перед ее взглядом появляется башня и флюгер. Затем изгиб древней кирпичной стены и полог из ярко-красного виргинского плюща. Софи протискивается сквозь ряд окружающих стену деревьев и оказывается перед ржавой металлической калиткой, на прутьях которой висит сломанный замок, после чего проходит в калитку и попадает в нечто вроде рощи. Впереди виднеется клочок голубого неба, и вскоре она стоит на неухоженной, выгоревшей на солнце лужайке, которая тянется вниз по широким, поросшим чертополохом каменным ступеням к дому, похожему на нечто из фильмов Тима Бартона.
У Софи перехватывает дыхание. Она даже хватается за горло. Она сбегает по ступенчатым лужайкам к дому и видит перед собой бассейн. Он темно-зеленый, наполовину затянутый рваным брезентом. Вокруг него валяются кучи полусгнивших мертвых листьев, оставшихся с прошлой зимы. Пагода на одном конце бассейна исписана яркими граффити. Терраса между бассейном и домом усыпана пустыми банками из-под пива и окурками, мундштуками для курения травки, пакетами от чипсов и контейнерами из-под еды навынос.
Как можно, недоумевает Софи, бросить такой великолепный дом, как этот, не говоря уже о его рыночной стоимости? Почему о нем не заботятся, даже если в нем никто не живет?
Она обходит дом кругом, пытаясь заглянуть в окна через щели в ставнях. Перед домом — причудливый двор, за ним — длинная, усаженная кипарисами подъездная дорога, которая тянется на целую милю, если не больше. Она поворачивается и смотрит на парадную дверь. Над фрамугой, в темной кирпичной кладке, выгравирована дата — 1721 год.
Воздух здесь густой и тихий, больше ничего не видно. Этот дом существует почти на острове. Интересно, задается вопросом Софи, что там с семьей, которая здесь жила? Где этот управляющий хедж-фондом, где его гламурная жена и их талантливая дочь-подросток? Где они сейчас и что, черт возьми, вынудило их покинуть такое место, чтобы оно зарастало бурьяном?
Софи проверяет время на телефоне. Уже почти полдень. Она останавливается в верхней части сада, чтобы еще раз взглянуть на великолепие дома. Делает снимок, затем кладет телефон в рюкзак и направляется обратно по тропинке в лес.
— 8 –
Октябрь 2016 года
— Зак опять звонил.
Таллула смотрит на мать.
— Около часа назад. Спросил, знаю ли я, где ты, потому что ты не отвечаешь на его звонки.
Она пожимает плечами, направляется к «радионяне» на кухонной стойке, прикладывает к ней ухо и прислушивается к звукам сонного дыхания сына.
— Как долго он спит?
— Минут тридцать пять.
Она смотрит на часы. Сейчас полпятого. Ной проголодается с минуты на минуту. У нее есть небольшой промежуток времени, чтобы переодеться, выпить чашку чая и разобраться с домашними заданиями. Она проучилась в колледже четыре недели, и у нее уже сложился твердый распорядок дня.
— Ты собираешься ему позвонить?
— Кому?
— Заку, — нетерпеливо отвечает мать. — Ты собираешься ему позвонить? Ты не можешь вечно его игнорировать.
Таллула кивает.
— Я знаю, — говорит она. — Я знаю.
Она развязывает шнурки на кроссовках и снимает их. Потом вздыхает. Когда Зак приехал в субботу навестить Ноя, он спросил, как она смотрит на то, чтобы им снова быть вместе. Что странно, потому что, когда она была беременна, ей хотелось одного: снова быть вместе с Заком.
Но теперь она мать, теперь она учится в колледже, теперь она уже не тот человек, что раньше, и тот человек, которым она стала, не хочет ни с кем быть. Ей хочется делить свою постель, свое тело лишь с Ноем.
Они с Заком были вместе почти три года, когда она забеременела. Она сказала ему, что беременна, лишь когда была уже на пятом месяце, и он испугался и заявил, что ему нужно время, чтобы понять, что он думает по этому поводу. И вот теперь он знает, что думает по этому поводу, но Таллула больше не уверена в том, что думает она сама.
— Он ведь хороший парень, — продолжает мать.
— Да. Я знаю. — Таллула пытается скрыть раздражение. Она сейчас всем обязана матери и не хочет показаться неблагодарной. — Я просто не знаю, что ему сказать.
— Ты могла бы так и сказать ему, — предлагает ее мама.
— Да, но вдруг он попытается меня переубедить, а у меня на это просто не хватит сил.
Таллула постоянно валится с ног от усталости. Летом все было хорошо: новорожденный Ной спал большую часть дня, и у нее оставалось достаточно времени, чтобы вздремнуть самой. Но теперь он стал старше и бодрствует и она три раза в неделю по утрам ездит в колледж. Ей нужно делать домашние задания, и дневной сон остался в прошлом.
— Если Зак расплачется или что-то в этом роде, я не выдержу и сдамся. Я это точно знаю.
Мать протягивает ей кружку чая, выдвигает стул и садится напротив.
— Но в чем дело? — начинает она. — В чем ты не уверена?
— Просто я… Я не… — На ее счастье, она избавлена от необходимости подбирать слова, чтобы объяснить то, чего не в силах объяснить… Спасибо кряхтению Ноя, доносящемуся из «радионяни»: ее сын пробуждается от послеобеденного сна. Мать пытается встать, но Таллула хочет сама вынуть своего мальчика с его теплых простыней, взять на руки, прижать его к себе, к своей груди, ощутить сладкое тепло его дыхания на своей ключице. Она ни с кем не хочет делиться этим блаженством.
— Я сама, — говорит она. — Я сама.
На следующий день утром у Таллулы колледж.
Она выходит из дома, а перед ее глазами запечатлелась сцена: Ной на руках у матери, а Райан в школьной форме разогревает в микроволновке для него молоко. А все потому, что она опаздывает и у нее нет времени сделать это самой. Она стоит на автобусной остановке напротив их тупика. Автобус опаздывает. После всей утренней суеты, когда она даже толком не попрощалась с маленьким сыном, Таллула нетерпеливо вздыхает. Внезапно она чувствует рядом с собой еще чье-то присутствие. Она поворачивается и видит Скарлетт Жак, та скользит к ней по пластмассовой скамейке.
— Я его не пропустила? — спрашивает она, запыхавшись.
До Таллулы ни сразу доходит, что Скарлетт обращается к ней, и потому она не отвечает.
— Будем считать, что нет, — констатирует Скарлетт.
— Извини, — говорит Таллула. — Да. В смысле нет. Ты его не пропустила. Он опаздывает.
— Уф, — говорит Скарлетт, вытаскивая наушники из кармана своего мешковатого плаща, и засовывает их в уши. Затем говорит: — Кажется, я тебя знаю. Ты ведь учишься в Мэнтонском колледже, верно?
Таллула кивает.
Скарлетт тоже кивает и говорит:
— Я тебя видела. Ты на каком отделении?
— Социальная помощь. Первый год.
— А, так ты тоже новенькая?
— Да. Всего несколько недель. А ты? — спрашивает Таллула, хотя прекрасно знает, на каком отделении учится Скарлетт.
— Изобразительное искусство. Первый год.
— Это круто, — говорит Таллула и тотчас жалеет о своих словах.
— Вообще-то это полный отстой. Я хотела поступить в художественную школу в Лондоне, но родители уперлись, и ни в какую. Мол, мне незачем мотаться туда-сюда. И тогда я сказала: ладно, тогда снимите мне квартиру. И они сказали, даже не думай, а потом я получила паршивые оценки по рисунку и живописи, с какими не поступить ни в один приличный колледж. Нет, не потому, что искусство — это не мое, а просто я почти ничего не делала из того, что должна была. И вот результат. Так сказать, история моей жизни. Так что я здесь.
Услышав рокот старомодного зеленого автобуса, который курсирует по этому району, обе поворачивают головы. Ага, вот он, на противоположной стороне деревенского луга.
— Значит, ты здесь живешь? — спрашивает Таллула.