Ниже нуля

— Очень. — Он наклоняет свой стул, чтобы оказаться лицом ко мне. Наши колени, локти, плечи так часто соприкасались, что теперь эта близость кажется привычной. Как и жидкое тепло под моим пупком. — Но после этого я начал работать над 'Настойчивостью' и попросил что — то изменить. Что — то связанное с тем, что марсоход будет на Марсе, а не три часа на мысе Канаверал.

— И они назначили тебя на A & PE?

— Во — первых, я присоединился к экспедиции НАСА на норвежский объект 'Марсианский аналог'.

Я шумно вдохнула. 'АМАСЕ?' Экспедиция 'Арктический аналог Марса на Шпицбергене' (АМАСЕ, для друзей) — это то, что происходит, когда группа ботаников отправляется в Норвегию, в район Бокфьорден на Шпицбергене. Можно подумать, что Северный полюс не имеет никакого отношения к космосу, но из — за вулканической активности и ледников это место на Земле больше всего похоже на Марс. Здесь даже есть уникальные карбонатные сферулы, почти идентичные тем, которые мы обнаружили на марсианских метеоритах. Исследователи НАСА любят использовать его как место для проверки работоспособности оборудования, которое они планируют отправить в космические экспедиции, сбора образцов, изучения занимательных научных вопросов, которые могут подготовить астронавтов к будущим космическим полетам.

Я так хочу быть частью этого, что дрожь пробегает по моему позвоночнику.

— Да. Когда я вернулся, я попросил, чтобы мне поставили пятерку по физкультуре, чего, очевидно, хотели все. Дошло до того, что руководитель миссии разослал по всей НАСА электронное письмо с вопросом, думаем ли мы, что получим двойную зарплату и бесплатное пиво.

— Правда?

Я смеюсь над его взглядом. Он такой уморительно, восхитительно дразнящий. — Почему все хотели быть частью этой команды?

Он пожимает плечами. — Я не уверен, почему все остальные хотели. Я полагаю, потому что это сложно. Много рискованных и высокодоходных проектов. Но для меня это было… — Он смотрит в окно, на кленовое дерево в кампусе JPL. На самом деле, нет: я думаю, он смотрит вверх. На небо. — Это просто было похоже на… — Он прерывается, как будто не уверен, как продолжить.

— Как будто это было максимально близко к реальному пребыванию на Марсе? С ровером? — спрашиваю я его.

Его взгляд возвращается ко мне. — Да. — Он кажется удивленным. Как будто мне удалось выразить словами что — то неуловимое. — Да, именно так.

Я киваю, потому что понимаю. Идея помочь построить что — то, что будет исследовать Марс, идея возможности контролировать, куда он отправится и что он будет делать… это и для меня тоже.

Несколько секунд мы с Йеном молча изучаем друг друга, оба слабо улыбаемся. Достаточно долго, чтобы идея, которая вертелась у меня в голове, закрепилась раз и навсегда.

Да. Я собираюсь сделать это. Прости, Мара. Мне слишком нравится твоя кузина или что — то в этом роде, чтобы отказаться от этого.

— Ладно, у меня к тебе вопрос о карьере. Чтобы спасти информационное интервью.

— Валяй.

— Итак, я получаю степень доктора философии, что займет у меня еще около четырех лет.

— Это долго, — говорит он, его тон немного неразборчив.

Да, это похоже на вечность. — Не так уж и долго. Итак, я заканчиваю университет и решаю, что хочу работать в НАСА, а не на какого — нибудь чудаковатого миллиардера, который относится к исследованию космоса так, будто это его домашнее средство для увеличения пениса.

Йен страдальчески кивает. — Мудро.

— Что заставит меня выглядеть сильным кандидатом? Как выглядит отличный пакет документов?

Он обдумывает это. — Я не уверен. Для своей команды я обычно нанимаю сотрудников изнутри. Но я почти уверен, что у меня все еще есть мои материалы на моем старом ноутбуке. Я могу отправить их тебе.

Хорошо. Отлично. Круто.

Вакансия, которую я ждала.

Мой пульс участился. В нижней части моего живота разливается тепло. Я наклоняюсь вперед с улыбкой, чувствуя, что наконец — то я в своей стихии. Это, это то, что я знаю лучше всего. В зависимости от того, насколько я занята учебой, работой или просмотром K — драм, я делаю это примерно раз в неделю. Что составляет довольно много практики. — Может быть, я могу прийти к тебе? — говорю я, находя золотую середину между комичным предложением и предложением 'Давай соберемся вместе, чтобы сыграть в 'Карты против человечества'. — И ты мог бы мне все показать?

— Я имею в виду в Хьюстоне. Мой ноутбук в Хьюстоне.

— Значит, ты не привез свой ноутбук 2010 года в Пасадену?

Он улыбается. — Знал, что что — то забыл.

— Конечно, забыл. — Я прямо смотрю ему в глаза. Наклоняюсь на полдюйма ближе. — Тогда, может быть, я все еще могу прийти к тебе, и мы могли бы заняться чем — нибудь другим?

Он смотрит на меня наполовину озадаченным взглядом. — Чем заняться?

Я поджимаю губы. Хорошо. Возможно, я переоценила свои навыки флирта. Но так ли это? Я так не думаю. — Правда? — спрашиваю я, забавляясь. — Неужели я настолько плоха?

— Прости, я не понимаю. — Выражение лица Йена — сплошное замешательство, как будто я только что внезапно начала говорить с австралийским акцентом. — В чем плоха?

— В том, что приставала к тебе, Йен.

Я могу точно определить момент, когда смысл моих слов проникает в языковую часть его мозга. Он несколько раз моргает. Затем его большое тело замирает в напряженной, невозможной, вибрирующей манере, как будто его внутреннее программное обеспечение буферизуется через непредсказуемый набор обновлений.

Он выглядит абсолютно, почти очаровательно озадаченным, и мне что — то приходит в голову: Я завязывала флиртующие разговоры с десятками парней и девушек на вечеринках, в барах, прачечных, спортзалах, книжных магазинах, на семинарах, на забегах с препятствиями по грязи, в теплицах — даже, по одному памятному случаю, в приемной планового родительского дома, и… никто никогда не был настолько невежественным. Никто. Так что, возможно, он просто притворялся, что не понимает. Может, он надеялся, что я отстану.

Черт.

— Мне жаль. — Я выпрямляюсь и откидываю свой стул назад, давая ему несколько дюймов пространства. — Я причиняю неудобства.

— Нет. Нет, я… — Он наконец — то перезагружается. Качает головой. — Нет, это не так, я просто…


— Немного напуган? — Я ободряюще улыбаюсь, пытаясь дать понять, что все в порядке. Я могу принять отказ. Я уже большая девочка. — Все в порядке. Давай забудем, что я что — то сказала. Но как только вернешься домой, отправь мне по электронной почте пакет документов, пожалуйста. Я обещаю, что не буду отвечать непрошеными обнаженными фотографиями.

— Нет, это не то… — Он закрывает глаза и щиплет переносицу. Его скулы выглядят более розовыми, чем раньше. Его губы шевелятся, пытаясь сформировать слова в течение нескольких секунд, пока он не решается: — Это просто… неожиданно.

Ох. Я наклоняю голову. — Почему? — Мне казалось, что я довольно толсто все изложила.

— Потому что. — Его большая рука делает жест в мою сторону. Он сглатывает, и я наблюдаю за работой его горла. — Просто… посмотри на себя.

Я действительно делаю это. Я смотрю на себя сверху вниз, на свои скрещенные ноги, шорты цвета хаки, простую черную футболку. Мое тело в своем обычном состоянии: высокое. Жилистое. Немного тощее. С оливковой кожей. Я даже побрилась сегодня утром. Может быть. Не могу вспомнить. Суть в том, что я выгляжу нормально.

Поэтому я так и говорю: — Я выгляжу нормально, — что должно звучать уверенно, но выходит немного наигранно. Не то чтобы я думала, что я горячая штучка, но я отказываюсь быть неуверенной в своей внешности. Я нравлюсь себе. Исторически сложилось так, что людям, с которыми я хотела переспать, я тоже нравлюсь. Мое тело выполняет свою работу как средство достижения цели. Оно позволяет мне плавать на каяке по калифорнийским озерам без боли в мышцах на следующий день, и оно переваривает лактозу, как будто это олимпийская дисциплина. Это все, что имеет значение.

Но он отвечает: — Ты не выглядишь нормально, — и… нет.

— Правда. — Мой тон ледяной. Йен Флойд пытается намекнуть, что он недосягаем для меня? Потому что если так, я дам ему пощечину. — Как же я выгляжу?

— Просто… — Он снова сглатывает. — Я… Такие женщины, как ты, обычно не…

— Такие женщины, как я. — Ого. Похоже, мне действительно придется дать ему пощечину. — Что это? Потому что…

— Красивая. Ты очень, очень красивая. Наверное, самая… И ты, очевидно, умная и веселая, так что… — Он бросает на меня беспомощный взгляд, внезапно становясь менее похожим на гениального руководителя группы НАСА, построенного как кедровое дерево, и более… мальчишеским. Молодой. — Это какая — то шутка?

Я изучаю его сквозь прищуренные глаза, пересматривая свою прежнюю оценку. Возможно, мои выводы были преждевременными, и это не совсем верно, что никто не может быть настолько невежественным. Возможно, кто — то может.

Например, Йен. Йен, который, вероятно, мог бы зарабатывать хорошие деньги в качестве стоковой фотомодели: горячий парень, рыжий, массивный. Я видел, как около четырех человек рассматривали его, пока мы шли сюда, но он, очевидно, понятия не имеет, что его могут пригласить на роль горячего брата Уизли. Абсолютный ноль осознания того, насколько он великолепен.

Я ухмыляюсь, внезапно очарованная. — Могу я задать тебе вопрос? — Я подкатываюсь ближе, и не знаю точно, когда это произошло, но он наклонил свой стул так, что мои колени оказались между его коленями. Мило. — Это немного вперед.

Он смотрит вниз на наши соприкасающиеся ноги и кивает. Как обычно, только один раз.

— Можно я тебя поцелую? Например, прямо сейчас?

— Я… — Он смотрит. Потом моргает. Затем произносит что — то, что не является словом.

Моя ухмылка расширяется. — Это не 'нет', не так ли?

— Нет. — Он качает головой. Его глаза прикованы к моим губам, черные зрачки поглощают голубые. — Это не так.

— Хорошо, тогда.

Это довольно просто: встать с моего кресла и наклониться вперед на его. Мои ладони находят подлокотники и прижимаются к ним, и на долгое мгновение я остаюсь там, в клетке этого медвежьего размера человека, который мог бы оттолкнуть меня своим мизинцем, но не делает этого. Вместо этого он смотрит на меня сверху, как на чудо, прекрасную и благоговейную, как на подарок, как будто он немного ошарашен.

Как будто он действительно хочет, чтобы я его поцеловала. Так что я закрываю последний дюйм и делаю это. И это…

Немного неловко, если честно. Не плохо. Просто немного нерешительно. Его губы раздвигаются, когда они касаются моих, и на долю секунды мне приходит в голову ужасающая мысль.

Это его первый поцелуй. Неужели? О Боже, это его первый поцелуй. Неужели я действительно дарю кому — то его первый…

Йен наклоняет голову, прижимается своим ртом к моему, и это разрушает ход моих мыслей. Я не знаю, как ему это удается, но то, что он делает своими губами и зубами, кажется очень, очень правильным. Я хнычу, когда его язык встречается с моим. Он рычит в ответ, что — то хриплое и глубокое в его горле.

Хорошо. Это не первый поцелуй. Это просто шедевр.

В нем, наверное, килограммов двести мышц, и я понятия не имею, выдержит ли кресло нас обоих, но я решаю жить опасно: Я сажусь на колени Йена, чувствуя, как его резкий вдох вибрирует в моем теле. На какую — то долю секунды наши губы расходятся, а его глаза задерживаются на мне, как будто мы оба ждем, что все предметы мебели в комнате рухнут. Но JPL, должно быть, инвестирует в прочный декор.

— Это был высокий риск и высокая отдача, — говорю я и удивляюсь тому, насколько коротким стало мое дыхание. Комната молчит, залитая теплым светом. Я издаю одиночный, дрожащий смешок и понимаю, где находится рука Йена: она висит на полдюйма выше моей талии. Теплая. Жаждущая. Готовая сорваться.

— Можно мне…? — спрашивает он.

— Да. — Я смеюсь ему в рот. — Ты можешь прикасаться ко мне. В этом весь смысл…

Я не успеваю закончить, потому что в ту же секунду его руки оказываются повсюду: одна на моем затылке, притягивая мои губы к своим, другая на моей спине. В тот момент, когда моя грудь прижимается к его груди, он издает еще один из этих низких, грубых звуков — но в десять раз глубже, как будто они исходят из самой его сердцевины. Он весь в щетине, теплой громоздкой плоти, а в уголках глаз я вижу только красное, красное, так много красного.

— Я влюблена в твои веснушки, — говорю я, прежде чем ущипнуть одну из них на его челюсти. — Я думала облизать их, как только увидела тебя. — Я пробираюсь к впадинке его уха. Он резко выдыхает.

— Когда я увидел тебя, я… — Я присасываюсь к коже его горла, и он запинается. — Я подумал, что ты слишком красива, — заканчивает он, задыхаясь. Его руки пробираются под мою рубашку, вверх по позвоночнику, осторожно обследуют края бюстгальтера. Он пахнет великолепно, чисто, серьезно и тепло.

— Слишком красива для чего?

— Для всего. Слишком красива даже для того, чтобы на тебя смотреть. — Его хватка на моей талии усиливается. — Ханна, ты…

Я прижимаюсь своим пахом к его. Возможно, именно поэтому мы оба говорим так, будто бежим марафон. И в свою защиту скажу, что я действительно хотела, чтобы это был только поцелуй, но да. Нет. Я не остановлюсь, и, судя по тому, как его пальцы погружаются в заднюю часть моих шорт, чтобы обхватить мою ягодицу и прижать меня плотнее к своему твердому члену, он тоже не собирается этого делать.

— Кто — нибудь еще пользуется этим офисом? — спрашиваю я. Я не стесняюсь, но это… хорошо. Без помех, пожалуйста, хорошо. Я не хочу ждать, пока мы не вернемся домой. Я приду через пару минут — это хорошо.