Николай Хмурый. Западная война
Часть 9 из 44 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Ещё.
И рывок пехотных отделений: они, подорвавшись, побежали вперёд на пределе своих скоростных возможностей. Оставив в тылу только пулемётчиков. Вот они влетают на бруствер и начинают стрелять. Оглушённые и деморализованные от взрывов гранат немецкие солдаты просто не в состоянии сопротивляться. А опыт, полученный их коллегами в Русско-Японскую, так и остался неусвоенным. Ведь пленные остались в России… строить железные дороги и копать каналы в строительных армиях на крупные сроки в 20–25 лет. Рассказать о тактике и практике боевых приёмов русских было просто некому. Поэтому Германия что-то смогла узнать только понаслышке. Из-за чего и не готовилась к подобным приёмам.
Добили бедолаг.
Спрыгнули в траншеи.
Глядь. А вот и немцы бегут контратаковать со второй линии.
Но тут снова заработали полковые виды коллективного оружия, и атака захлебнулась, так и не дойдя до штыковой. После чего началась новая фаза боя. Обед. Точнее, отдых и обед. Нельзя же постоянно находиться в нервном напряжении.
Часть бойцов вытаскивали из траншей тела убитых противников. Остальные отдыхали и приводили себя в порядок. Осматривали оружие. Если надо – чистили. Наполняли патронами расстрелянные магазины. Да и вообще – обихаживали как могли, восстанавливая боеспособность. А чуть погодя от полевых кухонь прибежали курьеры с термосами. С горячим питанием. Что им – из-за войны желудок себе портить[55]? Нет. Никуда это не годится. Тем более, что нужды в том и нет никакой. Вот покушают, передохнут, и можно будет где-нибудь после обеда повторить. Тем более что раненых, волей-неволей всё равно образующихся, нужно обиходить. Своевременно обиходить, притом должным образом, а не заваливая все проходы полевых лазаретов.
Странный немного подход, согласитесь. Он проистекал из качественных изменений в Вооружённых силах России. Император сделал ставку не на беднейшие слои общества, а на тех, кому есть что терять. На тех, кому есть ради чего сражаться. Точно так же, как поступали в Античности и Средние века[56]. Не все и не всегда, но не суть.
Беднота на войне при всей своей дешевизне крайне ненадёжна. Ради чего им сражаться? Ради чего жизнью рисковать? Ради эфемерной Родины? А что она им дала? Возможность нищенствовать? Великий дар, нечего сказать. Вот и оставалось Николаю либо очень плотно заниматься пропагандой и промывкой мозгов толпе, либо находить механизмы привлечения в армию более мотивированных людей. Кроме того, у ведения войны бедняками ещё один очень неприятный недостаток. Это ведь куча нищих людей с оружием. И жизнь их дерьмо. Тут даже невооружённым глазом видно, что сочетание не самое удачное. Сами-то по себе ребята они, может, и хорошие, но очень уж легко поддающиеся обещаниям да посулам всякого рода молочных рек и кисельных берегов.
Очень, очень рисковая стратегия.
Поэтому призыв в российскую армию был не тотальный, а ограниченный. Более того, любой мог отказаться от призыва. Не проблема. Ведь бонусы, получаемые мужчиной после службы в армии, выгоднее тем, у кого имелось уже хоть какое-то внятное имущество и проклёвывались интересные перспективы в жизни. Бедноту же Император старался не трогать и не вырывать в войско рабочие руки – они и так были на вес золота. Сам хочет служить? Отлично. Добро пожаловать. Если по здоровью подходишь. А нет, так и суда нет. Ступай с миром. Поэтому в Имперской гвардии плечом к плечу стояли преимущественно дети квалифицированных рабочих, зажиточных крестьян, клерков, инженеров, юристов и прочее, прочее, прочее. То есть тех семей, которым было что терять. Такой подбор контингента привёл к очень сильному перекосу многих старых армейских традиций, сформированных ещё в период рекрутчины. Ценность одной отдельной жизни стала намного выше, чем раньше. Даже простого солдата. А снаряжение и снабжение войск – стало вообще идеей фикс. Воровать на армейских поставках? Да тебя свои же растерзают, если узнают. Ведь у всех там дети, племянники, братья и так далее. Более того, состоятельные родители постоянно подкидывали деньжат в те части, где проходил службу их ребёнок, потому что от благополучия этой части во многом зависела жизнь их чада. Император тоже старался, и у него неслабо получалось улучшить быт и снаряжение солдат. Но без помощи населения ТАКОГО результата он бы не добился…
Глава 8
1914, апрель, 17, Пиллау
Ефрейтор Дранкель поежился и поправил воротник своей шинели, скосившись на рядового Шранкеля, что стоял рядом и с наслаждением жевал галеты. Где он их только брал? И этот мерзкий, прохладный туман, буквально залезающий за шиворот, его, казалось, совершенно не смущал. Вон какой бодрый и радостный. А ему, честному воину Райхсхеер[57], требовалось терпеть и мучиться, ибо жрать на посту галеты можно, а выпивать – нет.
– Что это? – тихо, охрипшим голосом поинтересовался Дранкель, прислушиваясь.
– Галеты, – с удовольствием чавкая, ответил Шранкель.
– Болван! Что это в море за звук?
– Звук? – переспросил ненасытный визави и замер, прислушиваясь. – И верно. Звук.
Не говоря более ни слова, они развернулись и побежали к дежурному. Тот имел наглость сидеть в тихом и уютном месте, избегая плотного общения с этим мерзким туманом.
– Что у вас? – сонно потирая глаза, спросил лейтенант Шмульке, когда эта «сладкая парочка» ввалилась на командный пункт. Что они явились вместе – он в общем-то не возражал. Привык. Но явились же. Эти двое по возможности обходили начальство стороной, предпочитая кухню. Значит, просто так прийти не могли. Что-то явно произошло.
– Шумы, господин лейтенант.
– Много, господин лейтенант.
– С моря, господин лейтенант, – наперебой, явно нервничая, начали рассказывать они.
Дверь осталась открытой, поэтому Карл прекрасно услышал тот звук, о котором говорили они.
– Гарнизон, к бою! – перебив их, жёстко гаркнул Шмульке, обращаясь к остальным присутствующим. – Передать в штаб о шумах. Подозрения на десант.
– Слушаюсь, – козырнул уже немолодой фельдфебель.
– Исполнять! – излишне жёстко произнёс лейтенант, а потом встал и быстрыми шагами отправился будить герра майора. Ситуация явно выходила из-под контроля. Но было уже поздно… слишком поздно…
Выйдя из плавучего дока больших десантных кораблей, лёгкие десантные баржи устремились к берегу, неся туда бойцов морской пехоты Российской Империи. Плоскодонные, тупоносые с передней аппарелью. Они двигались – как и опытные торпедные катера в Русско-Японской – на воздушной тяге, то есть приводились в движение парой воздушных винтов, крутящихся в противоположные стороны[58]. Из-за чего эти относительно лёгкие катера носились по воде очень быстро, глиссируя. И на берег выскакивали целиком, вполне уверенно ползая по песчаному пляжу.
Грузоподъёмность таких сверхлёгких десантных барж невелика. Но их задача и не заключалась в том, чтобы доставить всё и сразу. Они должны перевозить авангардные подразделения: те высаживались первыми и захватывали плацдарм. А уже следом должны следовать баржи покрупнее – такие, чтобы уже и пушки перевозили, и прочие тяжёлые виды вооружения. Но и те, впрочем, тоже теперь были на воздушной тяге, дабы пролезать по мелководью и выползать на самый берег по возможности.
Сверхлёгкие десантные баржи выскакивали на песчаный берег. Протягивали по песку. Откидывали аппарель. И тяжеловооружённые бойцы морской пехоты высыпали из неё, устремляясь вперёд.
Ручные и станковые пулемёты, 37‐мм гранатомёты, 60‐мм миномёты, 20‐мм крепостные ружья, карабины Браунинга, самозарядные лёгкие карабины Маузера, самозарядные пистолеты Люгера, штурмовые ружья и гранаты, гранаты, гранаты… целое море гранат. И даже несколько бойцов с лёгкими ранцевыми огнемётами выбежало. Причём вся морская пехота в стальных шлемах и лёгких противоосколочных жилетах, увешанная достаточно прогрессивной разгрузкой, позволяющей тащить с собой в бой максимум боеприпасов.
Топот.
Стрельба. Рваная, отрывистая, эпизодическая.
Редкие взрывы.
Крики. Постоянные крики. На русском и немецком. Сонные укрепления Пиллау пробуждались самым решительным образом…
Понимая, что воевать придётся больше с русскими, чем с французами, в Берлине начали после Русско-Японской войны заниматься укреплением именно восточного направления[59]. Сооружая целые крепостные системы в Кёнигсберге и подходах к нему, Данциге и прочих важных направлениях. Особенно они укрепляли Кёнигсберг: он к 1914 году в этом варианте истории мог бы вполне посоперничать с собой же образца 1944 года из оригинальных событий.
Железобетон. Много железобетона. В самом городе мощнейший комплекс защитных сооружений. Вокруг него – сеть фортов и малых укреплений, прикрывающих их. Плюс – Пиллау. О! Эта стрелка была буквально забетонирована. Это была, наверное, самая укреплённая позиция в мире. Ничего сильнее и крепче её нигде и не было. Да и быть не могло, ибо ни для кого в мире большого значения не имел столь незначительный клочок земли, чем для немцев здесь. Ведь Пиллау – морской ключ к Кёнигсбергу. Удержать эту косу – значит не пустить к городу боевые корабли с их чудовищными орудиями.
Город же этот для Германии был очень важен. Город королей. Место коронации очередного короля Пруссии. Он же правил в Райхе, выступая Кайзером. Грубо говоря, Кайзером Германии был король Пруссии. Поэтому этот город выступал идеологическим центром всей Германии. Этаким аналогом Ленинграда для большевиков. Поэтому, понимая грядущую угрозу, немцы его постарались укрепить максимально, не жалея ни железа, ни бетона, ни кирпичей. Город-крепость… или даже крепость городского типа.
Вот бойцы Райхсхеер заперлись в небольшом ДОТе. Мощная стальная дверь заперта. Не войти. Но и в тылу нельзя их оставлять. Не ровен час, выйдут и в спину начнут стрелять. Поэтому огнемётчик осторожно подкрался к пулемётной бойнице и, сунув туда дуло, нажал на спуск. Холостой патрон выбросил внутрь порцию горючей смеси, поджигая её.
Внутри раздались истошные крики и вопли.
– С дымком! – довольно хохотнув, отметил огнемётчик. Перезарядился и отправил ещё одну порцию горючей смеси в этот небольшой ДОТ. Неизвестно, соединён ли он переходами с чем-то ещё. Скорее всего да. Однако бойцы не отходили, готовясь защищаться. Вот и попались…
Тем временем сапёры морской пехоты установили на двери взрывчатку с электродетонатором. Подцепили к нему провода. Отбежали за угол. Крутанули ручку динамо-машинки и нажали ручку спуска.
Бабах!
Жахнул достаточно крупный заряд тротила, выламывая мощную стальную дверь.
И сразу же вперёд устремились бойцы морской пехоты со штурмовыми ружьями. Те сделаны по аналогии с карабинами Браунинга. Такие же lever-action конструкции. Такие же быстросменные коробчатые магазины. Такие же легко разбираемые для чистки и ремонта ствольные коробки и затворы. Только стволы покрупнее. Аж двенадцатого калибра[60]. Вот из них картечью ребята и долбили в закрытом помещении. В ту степь. Просто по силуэтам.
И вперёд. Вперёд. Вперёд. Не давая никому очухаться.
Кое-где возникали короткие перестрелки. Это гарнизон укреплений пытался контратаковать. Но куда им?
По сути, ведь немцы тех лет представляли только лёгкую пехоту. Шинель, пикельхельм[61] и винтовка или пистолет. И всё. А много ли с полноразмерной винтовкой в таких условиях навоюешь? Тем более – традиционного для тех лет формата с несменяемым магазином на пять патронов, снаряжаемым из обоймы. Длинная, неповоротливая, с низкой скорострельностью. Такая винтовка хороша в стрельбе на большие дистанции. Желательно лёжа и по неподвижным целям. Но никак не в скоротечном бою накоротке.
Русская морская пехота одними только своими карабинами могла своих противников просто задавливать огнём. Превосходя их по боевой скорострельности в несколько раз. Про удобство и разворотистость более компактного и удачнее сбалансированного оружия и речи не шло: просто несопоставимо.
А ведь там были ещё и лёгкие карабины Маузера, разработанные собственно германским оружейником для нужд России… и выпускались они на российском заводе этого дельца, для них и построенном. Это оружие – вариант самозарядного пистолета С96. Ему сделали нормальный откидной приклад, цевьё, переднюю ручку и быстросъёмный магазин. Ну и приспособили под патрон .360 Mars[62], сделав куда мощнее и действеннее, чем оригинальный пистолет…
Контратаки у немцев не получались, раз за разом натыкаясь на категорическое огневое превосходство. Они в таких вылазках получали словно лопатой по лицу – настолько сокрушительным был плотный огонь русской морской пехоты. Тяжёлой и вооружённой до зубов.
А спустя три часа после начала штурма Пиллау, от Кёнигсберга подошла целая пехотная бригада для парирования действия русских. То есть говоря по-простому, пытаясь сбросить их в море.
Но тут же, буквально с ходу, столкнулись с другой стороной этой пресловутой «тяжести» морской пехоты России – насыщенностью коллективным оружием. Если ручные пулемёты работали на штурме, то станковые стояли в обороне, как и 37‐мм гранатомёты и 60‐мм миномёты.
Более того, их уже подпирали 65‐мм и 92‐мм десантные гаубицы, сделанные на основе горных орудий. А это уже очень серьёзно. Крайне серьёзно. Потому что немцы планировали ударить как можно скорее и перебрасывали железнодорожными составами просто пехоту. Лёгкую. Как и всегда. Просто мужиков в шинелях с винтовками в руках. Много ли такие могут навоевать? Если против таких же, то почему нет? Вполне действенное средство. Но здесь, увы, им пришлось столкнуться с пехотой совсем другой эпохи: для неё такие вот противники просто корм… обычный корм…
Чуть попозже, когда удалось подавить все противокорабельные батареи в основании линии укреплений, в дело вступили эсминцы и корветы. Это окончательно переломило ход боя с германской пехотной бригадой в нужную сторону. Всё-таки 127‐мм и 152‐мм орудия – весомый аргумент в любом сухопутном споре. Тем более – применённые в таком количестве.
Командование в Кёнигсберге попыталось усилить давление. Но безрезультатно. Его пехотные части просто не смогли пробиться через кордон тяжёлой морской пехоты, поддержанной лёгкими силами флота. Так, несолоно нахлебавшись, им пришлось отойти и начать спешно копать траншеи, подготавливая оборонительные позиции.
К вечеру окончательно всё закончилось и на укреплениях косы.
Дольше всего немцы держались в центральном бункере и на артиллерийских складах. Самые хорошо укреплённые и продуманные комплексы. Их нельзя было просто взять и «продуть» огнемётом или закидать гранатами. Даже тяжёлой корабельной артиллерией не вскрыть просто так из-за слишком толстых железобетонных перекрытий.
Поэтому командование корпуса морской пехоты привлекло своих технических специалистов для решения этой задачи. И те не придумали ничего лучше, как организовать обычное выкуривание газом.
Они притащили с кораблей баллоны с углекислым газом: он там использовался для систем пожаротушения в отсеках с автоматическими жидкостными котлами высокого давления. И начали просто его стравливать. Углекислый газ в полтора раза тяжелее воздуха. Поэтому он стелился по земле и, легко проникая в щели, затекал в бункер через вентиляционные отверстия. И там опускался вниз… всё ниже и ниже… вытесняя кислород.
Сначала задохнулись те, кто закрылся в главном подземном хранилище артиллерийских боеприпасов. А потом и те, кто защищал центральный бункер. Что позволило уже ближе к вечеру взорвать двери и начать вентиляцию помещений. Не очень красиво. Да. Но что поделать? Цель ведь была не благородство проявить, а захватить наиболее укреплённую косу в мире. И так или иначе, но большинство защитников всё равно погибло бы…
Тем временем в Фришский пролив начали входить морские силы Российского Императорского флота. Для этих нужд из Вислы перебросили часть флотилии бронекатеров, а из-под Данцига все тяжёлые мониторы. И вот они, под прикрытием эсминцев и корветов, начали продвижение внутрь акватории.
Конечно, им попытались помешать. Но силы были слишком не равны, поэтому с утра 340‐мм орудия тяжёлых мониторов открыли огонь по укреплениям Кёнигсберга. Что означало одно: город обречён.
Это там, в Данциге, у русских просто не было сил для штурма, потому что армия была вынуждена прикрывать довольно широкий фронт ограниченным контингентом войск. А здесь, в Кёнигсберге, армия была всецело сосредоточена против крепости. И начало массированного обстрела укреплений носило не только психологический характер, но и военно-тактический.
Одновременно с этим над городом стали нон-стоп барражировать дирижабли, непрерывно поливая его многими тоннами либо флешетт, либо бомб. Флешетты больше просыпались на центральную часть города, стремясь увеличить нервозность и количество жертв в личном составе. А бомбы сбрасывались на укрепления, куда мониторы или не доставали, или им было не до того. Причём не только «пятисотки» летели вниз, но и «подарки» более увесистого формата – те же «двушки» и даже «десятки». То есть двух- и десятитонные бомбы с колоссальной разрушительностью. Просто чудовищной. Совершенно ни с чем не сравнимой. Тем более что их сбрасывали не по одной штуке, а сразу заходом, вываливая на позиции до сорока-пятидесяти тонн таких чушек…
Крепость Кёнигсберга затрещала по швам, норовя развалиться без всякого штурма…
Глава 9
1914, апрель, 21, Кёнигсберг и его окрестности
И рывок пехотных отделений: они, подорвавшись, побежали вперёд на пределе своих скоростных возможностей. Оставив в тылу только пулемётчиков. Вот они влетают на бруствер и начинают стрелять. Оглушённые и деморализованные от взрывов гранат немецкие солдаты просто не в состоянии сопротивляться. А опыт, полученный их коллегами в Русско-Японскую, так и остался неусвоенным. Ведь пленные остались в России… строить железные дороги и копать каналы в строительных армиях на крупные сроки в 20–25 лет. Рассказать о тактике и практике боевых приёмов русских было просто некому. Поэтому Германия что-то смогла узнать только понаслышке. Из-за чего и не готовилась к подобным приёмам.
Добили бедолаг.
Спрыгнули в траншеи.
Глядь. А вот и немцы бегут контратаковать со второй линии.
Но тут снова заработали полковые виды коллективного оружия, и атака захлебнулась, так и не дойдя до штыковой. После чего началась новая фаза боя. Обед. Точнее, отдых и обед. Нельзя же постоянно находиться в нервном напряжении.
Часть бойцов вытаскивали из траншей тела убитых противников. Остальные отдыхали и приводили себя в порядок. Осматривали оружие. Если надо – чистили. Наполняли патронами расстрелянные магазины. Да и вообще – обихаживали как могли, восстанавливая боеспособность. А чуть погодя от полевых кухонь прибежали курьеры с термосами. С горячим питанием. Что им – из-за войны желудок себе портить[55]? Нет. Никуда это не годится. Тем более, что нужды в том и нет никакой. Вот покушают, передохнут, и можно будет где-нибудь после обеда повторить. Тем более что раненых, волей-неволей всё равно образующихся, нужно обиходить. Своевременно обиходить, притом должным образом, а не заваливая все проходы полевых лазаретов.
Странный немного подход, согласитесь. Он проистекал из качественных изменений в Вооружённых силах России. Император сделал ставку не на беднейшие слои общества, а на тех, кому есть что терять. На тех, кому есть ради чего сражаться. Точно так же, как поступали в Античности и Средние века[56]. Не все и не всегда, но не суть.
Беднота на войне при всей своей дешевизне крайне ненадёжна. Ради чего им сражаться? Ради чего жизнью рисковать? Ради эфемерной Родины? А что она им дала? Возможность нищенствовать? Великий дар, нечего сказать. Вот и оставалось Николаю либо очень плотно заниматься пропагандой и промывкой мозгов толпе, либо находить механизмы привлечения в армию более мотивированных людей. Кроме того, у ведения войны бедняками ещё один очень неприятный недостаток. Это ведь куча нищих людей с оружием. И жизнь их дерьмо. Тут даже невооружённым глазом видно, что сочетание не самое удачное. Сами-то по себе ребята они, может, и хорошие, но очень уж легко поддающиеся обещаниям да посулам всякого рода молочных рек и кисельных берегов.
Очень, очень рисковая стратегия.
Поэтому призыв в российскую армию был не тотальный, а ограниченный. Более того, любой мог отказаться от призыва. Не проблема. Ведь бонусы, получаемые мужчиной после службы в армии, выгоднее тем, у кого имелось уже хоть какое-то внятное имущество и проклёвывались интересные перспективы в жизни. Бедноту же Император старался не трогать и не вырывать в войско рабочие руки – они и так были на вес золота. Сам хочет служить? Отлично. Добро пожаловать. Если по здоровью подходишь. А нет, так и суда нет. Ступай с миром. Поэтому в Имперской гвардии плечом к плечу стояли преимущественно дети квалифицированных рабочих, зажиточных крестьян, клерков, инженеров, юристов и прочее, прочее, прочее. То есть тех семей, которым было что терять. Такой подбор контингента привёл к очень сильному перекосу многих старых армейских традиций, сформированных ещё в период рекрутчины. Ценность одной отдельной жизни стала намного выше, чем раньше. Даже простого солдата. А снаряжение и снабжение войск – стало вообще идеей фикс. Воровать на армейских поставках? Да тебя свои же растерзают, если узнают. Ведь у всех там дети, племянники, братья и так далее. Более того, состоятельные родители постоянно подкидывали деньжат в те части, где проходил службу их ребёнок, потому что от благополучия этой части во многом зависела жизнь их чада. Император тоже старался, и у него неслабо получалось улучшить быт и снаряжение солдат. Но без помощи населения ТАКОГО результата он бы не добился…
Глава 8
1914, апрель, 17, Пиллау
Ефрейтор Дранкель поежился и поправил воротник своей шинели, скосившись на рядового Шранкеля, что стоял рядом и с наслаждением жевал галеты. Где он их только брал? И этот мерзкий, прохладный туман, буквально залезающий за шиворот, его, казалось, совершенно не смущал. Вон какой бодрый и радостный. А ему, честному воину Райхсхеер[57], требовалось терпеть и мучиться, ибо жрать на посту галеты можно, а выпивать – нет.
– Что это? – тихо, охрипшим голосом поинтересовался Дранкель, прислушиваясь.
– Галеты, – с удовольствием чавкая, ответил Шранкель.
– Болван! Что это в море за звук?
– Звук? – переспросил ненасытный визави и замер, прислушиваясь. – И верно. Звук.
Не говоря более ни слова, они развернулись и побежали к дежурному. Тот имел наглость сидеть в тихом и уютном месте, избегая плотного общения с этим мерзким туманом.
– Что у вас? – сонно потирая глаза, спросил лейтенант Шмульке, когда эта «сладкая парочка» ввалилась на командный пункт. Что они явились вместе – он в общем-то не возражал. Привык. Но явились же. Эти двое по возможности обходили начальство стороной, предпочитая кухню. Значит, просто так прийти не могли. Что-то явно произошло.
– Шумы, господин лейтенант.
– Много, господин лейтенант.
– С моря, господин лейтенант, – наперебой, явно нервничая, начали рассказывать они.
Дверь осталась открытой, поэтому Карл прекрасно услышал тот звук, о котором говорили они.
– Гарнизон, к бою! – перебив их, жёстко гаркнул Шмульке, обращаясь к остальным присутствующим. – Передать в штаб о шумах. Подозрения на десант.
– Слушаюсь, – козырнул уже немолодой фельдфебель.
– Исполнять! – излишне жёстко произнёс лейтенант, а потом встал и быстрыми шагами отправился будить герра майора. Ситуация явно выходила из-под контроля. Но было уже поздно… слишком поздно…
Выйдя из плавучего дока больших десантных кораблей, лёгкие десантные баржи устремились к берегу, неся туда бойцов морской пехоты Российской Империи. Плоскодонные, тупоносые с передней аппарелью. Они двигались – как и опытные торпедные катера в Русско-Японской – на воздушной тяге, то есть приводились в движение парой воздушных винтов, крутящихся в противоположные стороны[58]. Из-за чего эти относительно лёгкие катера носились по воде очень быстро, глиссируя. И на берег выскакивали целиком, вполне уверенно ползая по песчаному пляжу.
Грузоподъёмность таких сверхлёгких десантных барж невелика. Но их задача и не заключалась в том, чтобы доставить всё и сразу. Они должны перевозить авангардные подразделения: те высаживались первыми и захватывали плацдарм. А уже следом должны следовать баржи покрупнее – такие, чтобы уже и пушки перевозили, и прочие тяжёлые виды вооружения. Но и те, впрочем, тоже теперь были на воздушной тяге, дабы пролезать по мелководью и выползать на самый берег по возможности.
Сверхлёгкие десантные баржи выскакивали на песчаный берег. Протягивали по песку. Откидывали аппарель. И тяжеловооружённые бойцы морской пехоты высыпали из неё, устремляясь вперёд.
Ручные и станковые пулемёты, 37‐мм гранатомёты, 60‐мм миномёты, 20‐мм крепостные ружья, карабины Браунинга, самозарядные лёгкие карабины Маузера, самозарядные пистолеты Люгера, штурмовые ружья и гранаты, гранаты, гранаты… целое море гранат. И даже несколько бойцов с лёгкими ранцевыми огнемётами выбежало. Причём вся морская пехота в стальных шлемах и лёгких противоосколочных жилетах, увешанная достаточно прогрессивной разгрузкой, позволяющей тащить с собой в бой максимум боеприпасов.
Топот.
Стрельба. Рваная, отрывистая, эпизодическая.
Редкие взрывы.
Крики. Постоянные крики. На русском и немецком. Сонные укрепления Пиллау пробуждались самым решительным образом…
Понимая, что воевать придётся больше с русскими, чем с французами, в Берлине начали после Русско-Японской войны заниматься укреплением именно восточного направления[59]. Сооружая целые крепостные системы в Кёнигсберге и подходах к нему, Данциге и прочих важных направлениях. Особенно они укрепляли Кёнигсберг: он к 1914 году в этом варианте истории мог бы вполне посоперничать с собой же образца 1944 года из оригинальных событий.
Железобетон. Много железобетона. В самом городе мощнейший комплекс защитных сооружений. Вокруг него – сеть фортов и малых укреплений, прикрывающих их. Плюс – Пиллау. О! Эта стрелка была буквально забетонирована. Это была, наверное, самая укреплённая позиция в мире. Ничего сильнее и крепче её нигде и не было. Да и быть не могло, ибо ни для кого в мире большого значения не имел столь незначительный клочок земли, чем для немцев здесь. Ведь Пиллау – морской ключ к Кёнигсбергу. Удержать эту косу – значит не пустить к городу боевые корабли с их чудовищными орудиями.
Город же этот для Германии был очень важен. Город королей. Место коронации очередного короля Пруссии. Он же правил в Райхе, выступая Кайзером. Грубо говоря, Кайзером Германии был король Пруссии. Поэтому этот город выступал идеологическим центром всей Германии. Этаким аналогом Ленинграда для большевиков. Поэтому, понимая грядущую угрозу, немцы его постарались укрепить максимально, не жалея ни железа, ни бетона, ни кирпичей. Город-крепость… или даже крепость городского типа.
Вот бойцы Райхсхеер заперлись в небольшом ДОТе. Мощная стальная дверь заперта. Не войти. Но и в тылу нельзя их оставлять. Не ровен час, выйдут и в спину начнут стрелять. Поэтому огнемётчик осторожно подкрался к пулемётной бойнице и, сунув туда дуло, нажал на спуск. Холостой патрон выбросил внутрь порцию горючей смеси, поджигая её.
Внутри раздались истошные крики и вопли.
– С дымком! – довольно хохотнув, отметил огнемётчик. Перезарядился и отправил ещё одну порцию горючей смеси в этот небольшой ДОТ. Неизвестно, соединён ли он переходами с чем-то ещё. Скорее всего да. Однако бойцы не отходили, готовясь защищаться. Вот и попались…
Тем временем сапёры морской пехоты установили на двери взрывчатку с электродетонатором. Подцепили к нему провода. Отбежали за угол. Крутанули ручку динамо-машинки и нажали ручку спуска.
Бабах!
Жахнул достаточно крупный заряд тротила, выламывая мощную стальную дверь.
И сразу же вперёд устремились бойцы морской пехоты со штурмовыми ружьями. Те сделаны по аналогии с карабинами Браунинга. Такие же lever-action конструкции. Такие же быстросменные коробчатые магазины. Такие же легко разбираемые для чистки и ремонта ствольные коробки и затворы. Только стволы покрупнее. Аж двенадцатого калибра[60]. Вот из них картечью ребята и долбили в закрытом помещении. В ту степь. Просто по силуэтам.
И вперёд. Вперёд. Вперёд. Не давая никому очухаться.
Кое-где возникали короткие перестрелки. Это гарнизон укреплений пытался контратаковать. Но куда им?
По сути, ведь немцы тех лет представляли только лёгкую пехоту. Шинель, пикельхельм[61] и винтовка или пистолет. И всё. А много ли с полноразмерной винтовкой в таких условиях навоюешь? Тем более – традиционного для тех лет формата с несменяемым магазином на пять патронов, снаряжаемым из обоймы. Длинная, неповоротливая, с низкой скорострельностью. Такая винтовка хороша в стрельбе на большие дистанции. Желательно лёжа и по неподвижным целям. Но никак не в скоротечном бою накоротке.
Русская морская пехота одними только своими карабинами могла своих противников просто задавливать огнём. Превосходя их по боевой скорострельности в несколько раз. Про удобство и разворотистость более компактного и удачнее сбалансированного оружия и речи не шло: просто несопоставимо.
А ведь там были ещё и лёгкие карабины Маузера, разработанные собственно германским оружейником для нужд России… и выпускались они на российском заводе этого дельца, для них и построенном. Это оружие – вариант самозарядного пистолета С96. Ему сделали нормальный откидной приклад, цевьё, переднюю ручку и быстросъёмный магазин. Ну и приспособили под патрон .360 Mars[62], сделав куда мощнее и действеннее, чем оригинальный пистолет…
Контратаки у немцев не получались, раз за разом натыкаясь на категорическое огневое превосходство. Они в таких вылазках получали словно лопатой по лицу – настолько сокрушительным был плотный огонь русской морской пехоты. Тяжёлой и вооружённой до зубов.
А спустя три часа после начала штурма Пиллау, от Кёнигсберга подошла целая пехотная бригада для парирования действия русских. То есть говоря по-простому, пытаясь сбросить их в море.
Но тут же, буквально с ходу, столкнулись с другой стороной этой пресловутой «тяжести» морской пехоты России – насыщенностью коллективным оружием. Если ручные пулемёты работали на штурме, то станковые стояли в обороне, как и 37‐мм гранатомёты и 60‐мм миномёты.
Более того, их уже подпирали 65‐мм и 92‐мм десантные гаубицы, сделанные на основе горных орудий. А это уже очень серьёзно. Крайне серьёзно. Потому что немцы планировали ударить как можно скорее и перебрасывали железнодорожными составами просто пехоту. Лёгкую. Как и всегда. Просто мужиков в шинелях с винтовками в руках. Много ли такие могут навоевать? Если против таких же, то почему нет? Вполне действенное средство. Но здесь, увы, им пришлось столкнуться с пехотой совсем другой эпохи: для неё такие вот противники просто корм… обычный корм…
Чуть попозже, когда удалось подавить все противокорабельные батареи в основании линии укреплений, в дело вступили эсминцы и корветы. Это окончательно переломило ход боя с германской пехотной бригадой в нужную сторону. Всё-таки 127‐мм и 152‐мм орудия – весомый аргумент в любом сухопутном споре. Тем более – применённые в таком количестве.
Командование в Кёнигсберге попыталось усилить давление. Но безрезультатно. Его пехотные части просто не смогли пробиться через кордон тяжёлой морской пехоты, поддержанной лёгкими силами флота. Так, несолоно нахлебавшись, им пришлось отойти и начать спешно копать траншеи, подготавливая оборонительные позиции.
К вечеру окончательно всё закончилось и на укреплениях косы.
Дольше всего немцы держались в центральном бункере и на артиллерийских складах. Самые хорошо укреплённые и продуманные комплексы. Их нельзя было просто взять и «продуть» огнемётом или закидать гранатами. Даже тяжёлой корабельной артиллерией не вскрыть просто так из-за слишком толстых железобетонных перекрытий.
Поэтому командование корпуса морской пехоты привлекло своих технических специалистов для решения этой задачи. И те не придумали ничего лучше, как организовать обычное выкуривание газом.
Они притащили с кораблей баллоны с углекислым газом: он там использовался для систем пожаротушения в отсеках с автоматическими жидкостными котлами высокого давления. И начали просто его стравливать. Углекислый газ в полтора раза тяжелее воздуха. Поэтому он стелился по земле и, легко проникая в щели, затекал в бункер через вентиляционные отверстия. И там опускался вниз… всё ниже и ниже… вытесняя кислород.
Сначала задохнулись те, кто закрылся в главном подземном хранилище артиллерийских боеприпасов. А потом и те, кто защищал центральный бункер. Что позволило уже ближе к вечеру взорвать двери и начать вентиляцию помещений. Не очень красиво. Да. Но что поделать? Цель ведь была не благородство проявить, а захватить наиболее укреплённую косу в мире. И так или иначе, но большинство защитников всё равно погибло бы…
Тем временем в Фришский пролив начали входить морские силы Российского Императорского флота. Для этих нужд из Вислы перебросили часть флотилии бронекатеров, а из-под Данцига все тяжёлые мониторы. И вот они, под прикрытием эсминцев и корветов, начали продвижение внутрь акватории.
Конечно, им попытались помешать. Но силы были слишком не равны, поэтому с утра 340‐мм орудия тяжёлых мониторов открыли огонь по укреплениям Кёнигсберга. Что означало одно: город обречён.
Это там, в Данциге, у русских просто не было сил для штурма, потому что армия была вынуждена прикрывать довольно широкий фронт ограниченным контингентом войск. А здесь, в Кёнигсберге, армия была всецело сосредоточена против крепости. И начало массированного обстрела укреплений носило не только психологический характер, но и военно-тактический.
Одновременно с этим над городом стали нон-стоп барражировать дирижабли, непрерывно поливая его многими тоннами либо флешетт, либо бомб. Флешетты больше просыпались на центральную часть города, стремясь увеличить нервозность и количество жертв в личном составе. А бомбы сбрасывались на укрепления, куда мониторы или не доставали, или им было не до того. Причём не только «пятисотки» летели вниз, но и «подарки» более увесистого формата – те же «двушки» и даже «десятки». То есть двух- и десятитонные бомбы с колоссальной разрушительностью. Просто чудовищной. Совершенно ни с чем не сравнимой. Тем более что их сбрасывали не по одной штуке, а сразу заходом, вываливая на позиции до сорока-пятидесяти тонн таких чушек…
Крепость Кёнигсберга затрещала по швам, норовя развалиться без всякого штурма…
Глава 9
1914, апрель, 21, Кёнигсберг и его окрестности