Николай Хмурый. Западная война
Часть 8 из 44 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Немцы перебрасывают действующую армию с запада на восток?
– Безусловно.
– Так что же этим французским собакам надо? Сейчас бить не стоит. Да. Но почему они ждут? Почему тянут с мобилизацией? Договорённости договорённостями, но немцы подставляются. Проведи себе мобилизацию. Пусть и не полную. Пусть хотя бы на треть, ориентируясь больше на города. Выжди. И когда немцы окончательно завязнут в боях со мной, ударь. Рейнская область упадёт им в руки как перезрелый плод, без всяких усилий. И там, если уж воевать действительно они не планируют, могут закрепиться по Рейну. Почему они медлят? Не понимаю.
– Договор… – пожал плечами глава Имперской разведки.
– Ну какой договор? С кем? С врагом? Чисто юридически акт об объявлении войны если и не отменяет, то приостанавливает действие всяких регулирующих договоров мирного времени.
– А мы? Вдруг они нас боятся. Так боятся, что готовы на всё. Этого же нельзя отрицать?
– Нельзя. Но они не готовы. Если бы боялись, как ты говоришь, то выступили бы против нас вместе с Германией и Австро-Венгрией. Нашли бы повод. То, что они делают, называется выжиданием. Вопрос: зачем? Неужели они считают, что германцы и австрияки нас разобьют? Но они видят завязку войны. И всё равно держатся старого плана. Что-то мы упускаем из виду.
– Упускаем, – согласился глава Имперской разведки. – Или нет? Вдруг для них важнее наше поражение? Или если и не поражение, то критическое ослабление? Я не уверен, но полагаю, что французы себе на уме. Они и англичан слушают, и нас, но преследуют свои интересы, не доверяя никому. Вряд ли в Париже полагают, что немцы удовлетворятся нашим разгромом. Это слишком наивно. Но пока – на текущем этапе – им выгодно так полагать. А потом, когда мы с немцами друг друга измордуем, они «вспомнят» про наши увещевания. По уму победа Берлина и Вены им не нужна. Это автоматически порождает поистине чудовищного монстра, способного пожрать всю Европу в самые сжатые сроки. И их в том числе. Но и наш блистательный успех их тоже не интересует. Полагаю, что им нужна ИХ победа, и только ИХ. И заплатить за неё должны будем мы. Поэтому они спокойно проведут посевную. Спокойно мобилизуют войска без лишней спешки. Приведут их в порядок. И будут ждать подходящего момента для атаки. Чтобы и мы ещё держались, но из последних сил, и немцы уже значимой угрозы не представляли.
– Ты думаешь? – повёл бровью Николай Александрович. Визави кивнул. И Император задумался.
В оригинальной истории французы уже поступали не самым лучшим образом в 1939 году, давая возможность немцам уничтожить поляков в надежде на то, что дальше они рванут громить Советский Союз. Из-за чего они и начали Странную войну с немцами. Да, войну, согласно союзным обязательствам, но на деле не предпринимая практически ничего для оказания помощи своим союзникам – полякам. Кем-кем, а поляками пожертвовать им было не страшно ради собственного блага. Хоть всеми поляками поголовно. Да, конечно, обычно так поступали англичане, но французы в той войне проявили себя не лучше. В конце концов, именно они, под ручку с англичанами, скормили чехов Райху. Именно они среди прочих позволили взойти звезде безумного гения…
В сложившейся ситуации, конечно, ещё рано было говорить о чём-то подобном. В конце концов, прошло не так много времени с начала войны. Но чем чёрт не шутит? Император ведь и сам подобные страшилки озвучивал, но больше, чтобы своих флаг-офицеров запугать, мотивируя думать, как воевать с коалицией «в одну каску». Однако вдруг эти мерзавцы действительно захотели оставить его один на один с Германией и Австро-Венгрией? Во всяком случае, на время. А потом, когда Берлин окажется давно и основательно увязшим в боях на востоке, ударить с запада. Легко вскрыть оборону и пройти до германской столицы. Чем не победа? Победа. Тем более что завершить дело разгромом Австро-Венгрии в такой ситуации проблем не составит. Французам. Ведь перед ними будет, по сути, открытая дорога на Вену, а вместе с тем и шанс на возрождение былого величия.
Одна беда – престиж и репутация России вновь, как и после Крымской войны, будут растоптаны. Как и вера в её армию, окрепшая у собственного населения и ассоциированных народов, возникшая после Русско-Японской. Снова всё начнёт рассыпаться и расползаться. Снова станет поднимать голову местечковый сепаратизм, почуяв реальность поддержки из-за границы. А учитывая, что держава у Николая чем дальше, тем больше становилась крайне многонациональной, это грозило катастрофой. Фундаментальной и всеобъемлющей. По крайней мере, на текущем этапе её существования. Хотя в будущем такая проблема должна была уйти. Должна. Да, Николай бурно и ударно плодил колонии в той или иной форме. Но связывал их с метрополией не по западноевропейскому образцу, а по византийскому. Жители таких условно «колониальных» регионов не загонялись в положение рабов или как-то сильно ущемлённых людей. Напротив, Николай старался использовать этот резко возросший объём «человеческого материала» для выявления талантливых и толковых. Для чего, среди прочего, им продвигался Таможенный союз: внутри него устранялись любые барьеры для передвижения товаров, услуг, рабочих рук и капиталов. И управлял он всем этим через банальные, но не вполне очевидные механизмы – транспортно-логистические, инвестиционные и законодательные. Что приводило к значительной концентрации ресурсов в нужном для него месте – в его руках.
Именно по этой причине в России к 1914 году было самое прогрессивное для бизнеса и простых людей законодательство. Эти же цели преследовала и налоговая политика. Налоги вытряхивались очень жёстко, но были скромны и грамотно распределены по прогрессивной шкале. Никакого идеализма в бизнесе. Человеку должно быть выгодно работать и зарабатывать в России. Николай не строил иллюзий и не пытался построить идеальный мир. Вместо этого он опирался на банальные человеческие качества, страсти и желания, выстраивая всю свою долгосрочную стратегию от них.
Подобный подход стал приносить свои плоды довольно скоро. Те, кто стремился найти своё место под солнцем и заработать своими руками на своё личное, персональное светлое будущее, стекались в Россию. Те, кто держался старых традиций и раздражался от нововведений, расползались по ассоциированным территориям, в тот же Сиам, Персию и прочее. Но все они, волей-неволей даже и не осознавая этого, уже работали на благо общей цели, формируя новое единое государство. Все они начали перемешиваться в культурном и этническом плане. Все они стали нанизываться на нить некоего единства, собираясь туда волею экономического интереса через культурные маркеры – тот же язык, так как ядром и точкой сборки этого новорождённого монстра выступала Россия. В это оказались вовлечены все территории Таможенного союза. Вообще все. И Испания, и Персия, и Китай, и Абиссиния, и Корея, и Япония, и Сиам, и Гавайи, и Куба с Филиппинами и так далее. На эти процессы требовалось много времени. И пока «этот суп будет вариться», Императору придётся надрываться, обеспечивая «покой на кухне», чтобы ни одна зараза не утащила у него фрикадельки из бульона. То есть ни у кого не должно быть сомнений в военном могуществе центра и его праве на доминирование. Понимали ли это французы с англичанами? Вряд ли. У них была традиционно иная стратегия. Однако волей-неволей их поступки создавали угрозу будущему возрождаемой Империи.
Прокрутив все эти мысли в голове, Николай Александрович скривился как от зубной боли. Всё было – как обычно. Всё было – как всегда. Борьба за место под солнцем с преследованием всеми и каждым своих и только своих интересов. И союзник в этом деле был не более чем ресурсом для достижения личного успеха. Впрочем, это неплохо… совсем неплохо. Было бы намного хуже, если бы кто-то из крупных политических игроков стремился ублажить невидимого друга, пуская ради своих навязчивых идей весь мир под откос. Жить среди мерзавцев было очень опасно, но жизнь среди идеалистов опаснее вдвойне…
Глава 7
1914, апрель, 13–15 Восточная Пруссия
Утро.
Тишина.
Туман.
Только птички чего-то чирикали, переговариваясь о своём. Может быть, о любви, а может, и о славных предках – манирапторах или даже натурально целурозаврах. Кто их разберёт?
Полковник[49] Лейб-гвардии Гусарского полка Александр Александрович Блок вышел из штабного вагончика и с нескрываемым удовольствием вдохнул свежий прохладный воздух. Начинался новый день этой войны. Этой странной войны…
О ней поговаривали давно, но никто бы и предположить не мог, что она начнётся подобным образом. Немцы, чья сила считалась в скорости проведения мобилизации и прекрасных железных дорогах, просто оказались неспособны это всё реализовать. В то время как русские, не обладавшие большой армией мирного времени, по оценкам всех экспертов, вынуждены были бы дожидаться завершения затяжной мобилизации. То есть не имели стратегической инициативы и эту партию при любом раскладе должны были начинать немцы. Однако… Российская Императорская армия перешла в наступление без раскачки – в первый же день войны. Теми силами, которыми обладала.
Да как перешла!
Лихо! Дерзко! Решительно!
К 13 апреля Северный фронт полностью контролировал нижнее течение Вислы, отрезая по ней Восточную Пруссию и часть Западной от остальной Германии. Осадил Данциг, блокируя его минимальными силами и обстреливая канонерками. Осадил Кёнигсберг, изолировав обширные склады вооружений, расположенные в нём, от мобилизованных в Пруссии резервистов.
Войска же мирного времени, стоявшие в этом регионе, усиленные резервистами, удалось оттеснить к Висле и прижать к ней, обложив со всех сторон. Как писали газеты – «немец угодил в котёл, как кур во щи[50]». И теперь, не ожидая, пока Берлин изыщет силы для деблокирования своих войск восточнее Вислы, на них начал накатывать первый отдельный – не входящий в состав ни одного из фронтов, находясь в резерве Ставки Главнокомандующего – корпус Лейб-гвардии.
В этом варианте истории немцы концентрировали основной объём своих частей мирного времени не на Западном фронте, а на Восточном. Из-за чего их и «прижалось» к Висле приличное количество.
В самом Кёнигсберге стояли две пехотные бригады, одна кавалерийская и одна артиллерийская. Плюс туда отступило ещё столько же, образовав там довольно крепкий гарнизон, сидящий на обширных запасах боеприпасов и продовольствия. В Данциге также оказались заперты две пехотные бригады, одна кавалерийская и одна артиллерийская. Заметно пожиже, но всё равно неплохо.
В Западной Пруссии, по левому берегу Вислы, стояло девять бригад: шесть пехотных и три кавалерийские. Части второй армии Северного фронта прошли по Висле к Данцигу, практически не вступая в бои с этой группировкой. Те просто не успели адекватно отреагировать. Кое-какие бои, конечно, были. Но безуспешные, так как части 2‐й армии заняли оборону по левому берегу Вислы, подпираемые флотилией бронекатеров и речных канонерок, спустившихся из Варшавы[51]. Из-за чего этот жиденький кордон стал непреодолимым препятствием для достаточно легко вооружённых сил Кайзера в Западной Пруссии.
В Восточной же Пруссии в котле оказался довольно крупный кулак полевой армии. Штатно там стояли двенадцать пехотных, три кавалерийские и три артиллерийские бригады. Однако для усиления стратегически важной группировки в первые дни войны туда успели перебросить ещё восемь пехотных бригад из центральных районов Германии. Плюс поднять семь батальонов ландвера на местах и ещё восемнадцать перебросить из Западной Пруссии и Померании. Таким образом, в Мариенбургском котле оказалось порядка ста тридцати тысяч солдат и офицеров Кайзера.
Огромная сила! Одна только полевая армия, прижатая к Висле, числом превосходила весь Северный фронт. Но вот беда. Стратегические мобилизационные склады, расположенные в таких крепостях, как Данциг и Кёнигсберг, оказались недоступны для немцев. Связь с Германией была обрезана. Из-за чего за первые полторы недели боёв войска под рукой Гинденбурга практически полностью израсходовали запасы боеприпасов. Имелись, правда, проблемы и с вооружением личного состава. В духе присказок – по одной винтовке приходилось на двух бойцов. Но это было уже не принципиально, так как патронов всё равно практически не осталось…
Александр обернулся и посмотрел на Норико, вышедшую из вагончика следом. Она была рядом. Всегда рядом. Родила ему ребёнка. Скинула его на шею свекрови и за мужем обратно в армию подалась. Бегом. Где и служила при нём, достаточно успешно делая карьеру. Суховатая, подтянутая и гибкая, она была по-своему красива. И смертоносна. Блок видел, как эта женщина без малейших колебаний убивала. И знал – она и его убьёт, если посчитает нужным. В её дурной – насквозь феодальной – голове были свои понятия о чести с весьма вычурными и специфическими категориями морали.
Улыбнувшись супруге, которую откровенно побаивался, Блок отправился заниматься своими непосредственными обязанностями – командовать полком. Странные у них были отношения, но полные, страстные и насыщенные. И этот страх только добавлял ему возбуждения к своей «Прекрасной даме». Ей Александр и посвящал многие из своих стихов. Попробовал бы он посвятить их кому-то ещё. Так что – либо Норико, либо каким-нибудь цветочкам и прочим отвлечённым вещам.
Лейб-гвардии Гусарский полк таковым лишь числился. В реальности лошадей в нём применяли только для передвижения, то есть он стал, по сути, драгунским полком. А учитывая степень оснащения всякими вспомогательными техническими средствами, недалёк был тот день, когда от лошадей останется в полку лишь одно название. Так или иначе, но воевали бойцы полка пешком. То есть были по своей сути пехотой. Тяжёлой пехотой.
Блок зашёл на командный пункт, поздоровался с личным составом и осведомился о текущей обстановке. Прочитал сводку авиаразведки. Глянул на часы и пошёл пить кофе. Время до начала наступления было. Куда спешить?
Супруга отправилась следом.
Чёрный кофе без сахара и молока. Немного сладкого песочного печенья. Сигарета. Но ею он чуть не подавился, как, впрочем, и всегда, под тяжёлым взглядом супруги, полным неприкрытого осуждения. Та выпила кофе с молоком безо всего. Блюла фигуру и старалась жрать поменьше, тем более сильно «нажористых» продуктов, таких как, по её мнению, эти до приторности сладкие печенья[52].
Но время.
Вернулись на полевой командный пункт.
Полковник ещё раз взглянул на часы. И, чуть помедлив, отдал приказ о начале.
Сначала засуетились связисты. А минутой позже бойцы подразделений, также готовившихся к началу боя, перешли в движение.
Никаких выходок в духе «в полный рост на пулемёты». Нет. Эти глупости даже во времена Русско-Японской уже не практиковали в Лейб-гвардии. Нет. Всё было не так. Совсем не так.
Формально полк вёл наступление двумя из трёх своих батальонов.
Вот бойцы стрелкового отделения короткой перебежкой проскочили полсотни метров и залегли. Их ручной пулемёт тут же занял удачную позицию, выбранную ещё до рывка, и его «оператор» изготовился к открытию огня. А остальные солдаты настроились прикрывать и обеспечивать работу пулемётчика.
Вот, по отмашке командира взвода, короткой перебежкой проскочило второе отделение. И залегло. Со стороны противника это шевеление заметили. Прозвучало несколько выстрелов. В первую неделю войны немцы патронов не жалели, буквально взрываясь беспорядочной стрельбой. Сейчас – лишь обозначая её. Всё-таки дефицит боеприпасов сказывался. Тут же отработали пулемёты первого, третьего и четвёртого отделений, ударив короткими очередями по замеченным стрелкам. Где-то за спиной застучал станковый пулемёт, дав пару средних очередей на подавление. Тявкнул 37‐мм гранатомёт, отправив куда-то свою осколочную гранату.
Тем временем второе отделение изготовилось к бою и короткой перебежкой продвинулось вперёд третье. Четвёртое же держалось в тылу, рядом со средствами усиления взвода.
Так и продвигались.
Сотня метров. Другая. Третья.
Откуда-то из-за первой линии германских позиций ударили пушки. Явно пушки. 7,7‐см – не иначе[53]. Очень похожие по звуку выстрела и размеру облачка шрапнельного разрыва.
Все бойцы Лейб-гвардии носили лёгкие противоосколочные жилеты и стальные шлемы. Так что действенность шрапнели против них была слабой. Тем более обычной – с круглыми пулями. Бах. И узкий, глубокий пучок шрапнели полетел вдоль земли с неспешным снижением. Бойцы, лежавшие на пузе, просто прижались к грунту посильнее и опустили лицо, из-за чего их стальные шлемы «уставились» в сторону противника. Что снижало и без того слабую действенность такой шрапнели.
Русские артиллеристы не зевали.
На вооружении Лейб-гвардии Гусарского полка, как и любого иного полка Имперской гвардии, имелось по батарее 87‐мм лёгких полевых гаубиц. Считай – полковых орудий. Дальности их огня явно не хватало для контрбатарейной борьбы с ординарной полевой артиллерией противника – считай, дивизионного уровня. Поэтому с командного пункта связались с железнодорожным дивизионом, запросив поддержку. И уже оттуда по квадрату отработали шрапнелью 5‐дюймовые орудия.
Не по конкретным целям. Нет. Просто по квадрату. На подавление. Буквально усеяв его маленькими стрелками «русской шрапнели». Эти стрелки обладали малой энергией и, как правило, не убивали. Но их задача и не заключается в обязательной летальности для всех и вся. Нет. Они должны выводить из строя. Ибо каждый раненый бьёт по боеспособности противника сильнее, чем каждый убитый. Вот так вот – быстрым налётом обработали площадь, разогнав артиллеристов по щелям и укрытиям. А пехота тем временем продвигалась дальше.
Первое стрелковое отделение, второе, третье… первое, второе, третье. И наконец, как бойцы продвинулись слишком далеко, подтягивалось четвёртое отделение и средства усиления взвода. А потом, когда оба наступающих пехотных взвода достигли достаточной глубины продвижения, подтягивались ротные средства усиления и резервный, третий взвод. Рядом же по фронту наступления так же поступали соседние роты… и соседние батальоны.
Никаких захлебывающихся пулемётов, выпускающих ленту за лентой. Никакой канонады навзрыд.
Всё осторожно. Аккуратно. Не подставляясь лишний раз.
А фоном короткие очереди и редкие выстрелы из карабинов или чего-то существеннее. Изредка происходили взрывные всплески огневой активности. Застучал немецкий пулемёт? И тут же по нему начали работать либо 37‐мм гранатомёты, либо 60‐мм миномёты – средства усиления роты. Они начеку и готовы оперативно отреагировать в любой момент на угрозу. Хотя бы кто-то из них. Если же их не хватало и пулемёт оказывался прикрыт примитивным ДЗОТом или чем-то подобным, то подключались батальонные средства усиления или даже полковые. А там имелись и 90‐мм миномёты, и даже 87‐мм лёгкие гаубицы. То есть средств для оперативной эскалации воздействия и решения проблемы в самые сжатые сроки хватало. С запасом.
И вот, когда до немцев осталось около полусотни шагов, те по свисткам унтеров начали выпрыгивать из своих укрытий. И идти в атаку. В штыковую атаку. Всей своей массой. Патронов-то у них было всего ничего. Стрелять нечем. Вот и ждали, когда противник подберётся поближе.
Сюрпризом это не стало, так как применялось германской армией последние несколько дней повсеместно. И только первый раз позволило добиться хоть какого-то значимого успеха. Дальше сведения распространили по фронту, дойдя до командиров. Что позволило все подобные выходки своевременно парировать.
Поэтому, когда полк уже почти приблизился – все силы обеспечения изготовились. Затаили дыхание. И пехота начала медленно прощупывать врага, осторожно продвигаясь вперёд. Ловя тот момент, когда немцы полезут из своих траншей. Вот тут-то их и встретил шквальный огонь «из всех стволов». Стреляло всё. 87‐мм лёгкие гаубицы и 90‐мм миномёты закидывали свои «подарки» чуть дальше – за линию траншей, чтобы своих не задеть и выскакивающим по спине осколками бить. Остальные били в лоб. Все остальные. Даже рядовые бойцы колотили из своих карабинов Браунинга с ураганной скоростью.
Раз.
И шквальный порыв «смертельного ветра» смахнул «ударом доски наотмашь» вывалившую толпу немцев обратно в траншею. Чудовищная, просто запредельная для эпохи плотность огня оказалась непреодолима для живых тел[54]. Брызги крови. Разлетающиеся фрагменты тел, отстреленные пулями или отбитые осколками. И трупы, буквально сыплющиеся вповалку, словно свежескошенная трава.
Лёгкая пауза.
Коллективное вооружение перестало стрелять. И пехота возобновила своё наступление. Только уже по-другому.
От каждого отделения вперёд ползло по паре бойцов с гранатами на изготовку. Остальные же их прикрывали, стреляя в каждого противника, что высовывал голову из-за бруствера: с такого расстояния промахнуться сложнее, чем попасть.
Вот до противника осталось примерно двадцать или даже пятнадцать шагов. Рывок кольца. Бросок гранаты. И вжатие в грунт. Всем телом. Так, словно от этого зависит твоя жизнь… ну… она от этого в известной степени и зависела…
Взрыв.
Ещё граната.
Ещё взрыв.
Ещё.