Николай Хмурый. Восточная война

Так вот.

Взвод тяжелого вооружения спешно окапывался, готовясь прикрывать своих коллег. А все три стрелковых взвода занялись делом, ради которого сюда и пришли.

Один выдвинулся к понтонному мосту через Ялу, намереваясь его взорвать. Что было делом нехитрым. Охрана слабая, динамитных шашек много. Оставалось скрытно подойти, перебить охрану и сделать дело. Два других взвода отправились через брод на правый берег реки, далее мостками и в городок. Им требовалось сжечь склады и заглянуть «на огонек» в местный штаб. Ренненкампфу требовались точные данные о численности и дислокации японских войск, чтобы оценить риски, и других способов получить эти сведения у русских попросту не было…

Несмотря на поздний вечер, в окнах горел огонь и мелькали силуэты людей. А возле крыльца стояли постовые.

Пум. Пум. Пум. Отработали «ночные карабины». Большой глушитель и дозвуковая пуля прекрасно сочетались, обеспечивая низкий уровень звука при выстреле.

Постовые едва упали на землю, как вынырнувшие из темноты бойцы взвода уже подбегали к зданию. Два отделения заняли периметр, остальные же ринулись внутрь постройки. Входная дверь открывалась наружу, поэтому первый боец открыл ее и отступил с дороги, пропуская своих товарищей. А те веселыми и озорными лосями ломились вперед, сбивая все на своем пути.

– Татсу[33]! – рявкнул один из бойцов и для подтверждения своих слов выстрелил из «ночного карабина» в потолок, отчего с него посыпалась побелка.

Лейб-гвардейцы быстро рассредоточились по помещению, удерживая на прицеле всех мужчин. А поручик прошелся к столу. Окинул взглядом лежащие там документы с картами. Огляделся. Нашел самого старшего по званию и доложился:

– Александр Блок. Чуи райфугато Россия Тенно[34].

В разговорнике, который выдали всем бойцам с начала войны, титул Императора России обозначался словом «тенно», что было неверно. Мог быть только один тенно, и им был монарх Японии, то есть «Небесный владыка», или «Небесный государь», происходящий от самой богини Аматерасу. Все остальные Императоры обозначались словом «котэй», находясь на ступень ниже японского правителя. Так что лица всех присутствующих вытянулись, а рты открылись от удивления. С тем же успехом Блок мог заявить что-то о сухой воде или правдивости предвыборных обещаний. Они, наверное, что-то хотели возразить, собираясь с мыслями, но Александр продолжил:

– Аната ва торэ раремаста. Буки о ватасу![35]

Два японских офицера дернулись, пытаясь выхватить клинки. Это ведь быстрее, чем выколупать револьверы из стандартной для тех лет кобуры. Но…

Пам. Пам. Пам. Пам. Отработали «ночные карабины», завершая жизненный путь этих дерганых особей homo sapiens.

Карабины были снаряжены особыми патронами с тупоголовыми пулями, что имели развитую полость со стороны головки для лучшей экспансивности. Поэтому останавливающее действие у этих, казалось бы, небольших пуль калибра 7,5 мм было вполне приличным. И остановить накоротке могли любого человека. «Достаточно одной таблетки». Хотя для надежности каждый атаковавший офицер получил по две-три пули. От греха подальше.

– Буки о ватасу! – снова произнес Блок. Нервное напряжение вызвало спазм горла, так что выкрик получился в удивительно низкой, практически рычащей тональности.

От двери в соседнее помещение начал что-то лепетать довольно приятный женский голос. Александр обернулся и увидел миловидную девушку, японку, одетую в традиционные одежды. Которая, впрочем, была совершенно не к месту. Поэтому он подошел к ней и жестом кисти указал выйти из комнаты. Дескать, выметайся, дамочка. Небрежно так. Еще и вздохнув мученически. Если бы у него были глаза на затылке, то в этот момент Блок смог бы заметить грустную усмешку генерала.

Мгновение.

И в руке у этой девушки оказывается короткий кинжал, которым она и попыталась достать Александра.

С 1892 года в Российской империи была начата разработка системы армейского рукопашного боя. Сам Император не был ни спецназовцем, ни каким-то иным специалистом в этом направлении, поэтому он собрал комиссию, которая занялась изучением «мирового культурного наследия», привлекая самых разных специалистов. В том числе и из Японии. Никакой философии. Никакой красоты. Просто практичные, простые приемы для быстрой нейтрализации угрозы для жизни.

Александр как обер-офицер лейб-гвардии должен был уделять этой дисциплине определенное время. И уделял, без всякого, впрочем, энтузиазма, но определенные рефлексы наработал. Поэтому жесткий, но банальный удар кинжалом смог парировать. Одной рукой отбил атакующую «лапку», второй развернутой ладонью толкнул девицу в грудь, разрывая дистанцию. Веса в этой особе было немного, так что толчка хватило, чтобы отлетела к стенке, по которой и сползла на пол.

– Не стрелять! – рявкнул Блок. – Это всего лишь глупая девчонка…

Та прошипела что-то едкое и многообещающее, реагируя на произошедшее. Вряд ли поняла слова Александра, но это было не так уж и принципиально.

– Ямэтэ[36]! – раздраженно воскликнул генерал, обращаясь к девушке.

Та что-то надрывно ему ответила. Между ними завязалась перепалка, быстро разозлившая Блока.

Пам. Ударил его «ночной карабин». И девица замерла с открытым ртом и округлившимися до невозможности глазами. Пуля ударила в стенку над ее головой, осыпав красивые, чисто вымытые волосы побелкой. Совсем рядом. Совсем близко…

Блок же тем временем, приложив пальчик к губам, произнес:

– Т-с-с-с-с…

А потом улыбнулся самым благожелательным образом. Вполне искренне, надо сказать. Потому что она ему нравилась. Милая. Страстная. В какой-то мере даже безумная… прекрасная незнакомка. Жаль, что они встретились в таких условиях. Очень жаль[37].

Чуть помедлив, он подошел к ошарашенной девушке. Присев на корточки, забрал у нее кинжал. И осторожно щелкнул ее по носу пальчиком. Она никак не отреагировала. Молча и как-то отстраненно смотря куда-то в пустоту прямо перед собой.

Закончив с ней, Александр вернулся к японским офицерам. Время не ждало. Требовалось быстрее их разоружать. Вязать. И решать, что делать дальше. Всех, само собой, тащить не имело смысла. Но вот генерал точно нуждался в «эвакуации». Как и документы, ради которых они и явились в этот городок, ставший ключевой точкой тылового обеспечения развернутых в Маньчжурии японских войск.

Спустя полчаса все было закончено, и бойцы начали отход. А в городке тем временем потихоньку поднималась паника. Склады разгорались. Хуже того, поднятые по тревоге бойцы гарнизона оказались обстреляны из «ночных карабинов». Они ведь в одних подштанниках выбежали и бросились тушить склады без оружия в руках. Плохая идея, за которую они заплатили кровью, «не отходя от кассы».

Миновали брод. Засыпав его за собой «чесноком». Подходы к нему тоже «засеяли». В темноте – самое то. Тем более что многие японские солдаты бегали по улице босиком, не успев обуться.

Бах! Бабах! Бах!

Донеслась серия несильных взрывов от понтонного моста. И минут пять спустя вернулся первый взвод, после чего весь эскадрон начал сворачиваться и готовиться к отступлению. Пора было и честь знать. Все, что хотели – сделали. И даже больше.

– Куда это они так спешат? – хохотнул Федор Дмитриевич – командир взвода тяжелого вооружения, которого все почему-то называли не иначе как «дядя Федор». И ударил по ним из станковых пулеметов. Так – пару относительно длинных очередей, просто чтобы обозначить присутствие. После которых японцы спешно откатились, начав накапливать силы. Но эскадрон не стал их ждать и геройствовать. Конечно, посмотреть на то, как супостаты налетят с разбегу на «чеснок», очень хотелось. Однако не решились. Слишком высока была угроза подхода канонерок. Зачем рисковать? Глупо. Пара шести шрапнелей – и половины эскадрона попросту не станет. А оно надо? Ради чего? Сиюминутного зрелища?

Отходили осторожно, горными тропами, стараясь не попадаться на глаза местным жителям. Да и вообще никому. Японцы, безусловно, активизировались и самым активным образом искали их силами своей кавалерии. Эскадрон был силен… но силен как эскадрон. Сталкиваться с серьезными силами японцев в полевом сражении ему было не с руки. Их миссия заключалась в другом. Однако, несмотря на все предосторожности, к исходу второго дня Александра, что дежурил по охранению, окликнули, привлекая внимание:

– Командир! Александр Александрович! Смотрите! Баба!


– Баба? – удивился Блок и, сняв защитные крышки с бинокля, глянул в указанном направлении. – Действительно… баба… – Верхом на лошади сидела та самая особа из особняка.

– Снять ее? – деловито поинтересовался Игорь Иванович[38], ласково огладив свой карабин с оптическим прицелом.

– Погоди, Печкин, погоди.

После чего Блок подошел к сэру Гамильтону, взятому в плен там же, в здании штаба. Он оказался британским наблюдателем, раненным под Ляо-Яном и выехавшим на лечение в тыл. Рана пустяковая, но Ояма воспользовался первым же поводом, чтобы избавиться от этих любопытных глаз и излишне назойливых советов.

– Вы хорошо говорите по-японски? – спросил он его по-английски.

– Сносно.

– Спросите у генерала Куроки, кто эта девушка, – спросил он и указал в сторону конной девицы, видневшейся на холме. – И почему она нас преследует. Это опасно. Хорошо, что еще достаточно светло и мы ее смогли узнать. В сумерках же ее бы просто застрелили, приняв за солдата японских разъездов.

– Бака![39] – грозно сведя брови, ругнулся генерал, не дожидаясь перевода. А потом добавил уже на английском с сильным акцентом: – Я понимаю его речь. Эта девушка моя родственница. Племянница.

Тем временем девица пнула коня в бока и поскакала к обнаруженному ею лагерю русских. Возле него она притормозила и подъехала совсем шагом. Довольно ловко слезла с коня, несмотря на свои одежды. И, подойдя ближе к генералу, села в традиционную для японцев позу на коленях. После чего залопотала на своем, на птичьем.

– Что хочет эта женщина? – напрягся Александр у генерала.

– Она просит меня, как главу рода, разрешить ей совершить самоубийство.

– Что?! – охренел Блок.

– А… – небрежно махнул здоровой рукой Гамильтон. – Это все их средневековые обычаи. Плен по традициям Японии – позор. Лучше смерть, чем плен. Раньше так было. И для женщин тоже. Она – женщина-буке – воинского сословия. В случае угрозы пленения она должна защищать своего господина, – Гамильтон кивнул на генерала. – Если же все становится крайне плохо, то помочь тому умереть, если он не в состоянии сам совершить самоубийство. А потом убить себя.

– Что это за бред?! – воскликнул шокированный Александр.

– И не спрашивайте, – покачал головой Гамильтон. – Но это их традиции. И невежливо их не соблюдать. Вы забрали ее кинжал. Верните его девушке. В конце концов, это даже познавательно. Я никогда не видел, как перерезают сами себе горло.

– Это правда? – слегка осипшим голосом спросил Александр у генерала.

– В общих чертах, – глянув с нескрываемым пренебрежением на сэра Гамильтона, ответил Тамэмото Куроки. – Норико воспитывалась в старых традициях и очень серьезно к ним относится.

Александр подошел к ней и, взяв за плечи, поднял с колен. Заглянул в глаза и ужаснулся. Там была какая-то отрешенность… пустота… Мысленно она уже была мертва.

– Вы дадите ей разрешение? – спросил Блок у генерала.

Тот молча кивнул. И Норико, что-то тихо залопотав, чуть отстранившись, осторожно, чтобы не спровоцировать бойцов, достала мешочек с монетами, который, поклонившись, протянула ему.

– Верните кинжал, – тихо произнес генерал. – Для нее это ОЧЕНЬ важно. Там, – кивнул на мешочек, – все ее личные накопления и украшения. Она просит продать ей кинжал, понимая, что он ваш трофей.

Александр повернулся и вновь взглянул на эту девушку. И у него что-то сжалось внутри. Убить ему было несложно. В бою. Врага. Но участвовать в этом дурацком ритуале он не мог, даже косвенно. Как он будет жить дальше с пониманием того, что из-за него такая милая девушка перережет себе горло? Такая дикая и буйная тогда… и такая тихая и смиренная сейчас… Блок чуть подался вперед и вдохнул аромат ее волос. Снова отмытых от побелки и пахнущих чем-то очень приятным… Он не мог, просто не имел права позволить ей умереть. Безумное. Глупое. Иррациональное чувство накрыло его.

– Проклятье… – прорычал он.

– Что вы говорите? – переспросил Гамильтон, но Александр его проигнорировал.

– Генерал, как глава рода, вы вправе решать ее судьбу?

– Да.

– Тогда я прошу у вас ее руки.

– Это глупо, – едва заметно усмехнувшись, ответил Куроки.

– Я офицер, дворянин, и я хочу, чтобы она жила, – медленно, по слогам произнес Александр.

– Зачем? – удивился Куроки. – После смерти она переродится и начнет жить заново. Если сделать сейчас все правильно, то ее новая жизнь будет более светлой и радостной, чем эта. Такова ее судьба.

– Ее судьба – я. Иначе бы вон Печкин ее пристрелил четверть часа назад. Или там, в особняке, кто-то из моих бойцов. Если бы судьба хотела ее смерти, то она бы уже умерла. Вы понимаете?

– Вы мальчишка! – хохотнул генерал. – Но, может быть, вы и правы. Слышишь, Норико?

– Нет, – отчетливо и предельно четко произнесла она по-английски.

Александр обернулся и встретился со жгучим, полным вызова и ярости взглядом. Настолько пугающим, что он даже отшатнулся.

– Я же говорил, что это глупо, – усмехнувшись, произнес генерал. – Но я даю свое согласие на ваш брак. Вы сами этого хотели. А тебе, Норико, я запрещаю лишать себя жизни.

Все лицо девушки вспыхнуло негодованием, но несколько мгновений спустя она опустила глаза. Скосившись, впрочем, исподлобья очень многообещающим взглядом на Блока.

– Ну Сашка, поздравляю! – хлопнув по плечу поручика, произнес его командир. Вид он при этом имел донельзя озорной, улыбаясь от уха до уха. – Любви. Счастья. Детишек вам побольше. Только ты, друг сердечный, острые предметы от нее убирай куда-нибудь. Скалкой по лбу получать хоть и обидно, но не смертельно. А то припозднишься, так она тебя и зарежет, посчитав, что ты кому-то в плен сдался… возможно, даже несколько раз…

– Да ну тебя… – буркнул Блок и отпихнул дурачащегося командира. Взглянул на Норико и вздрогнул, поняв, что дурак, что наломал дров и вляпался в категорически неприятную историю, но отступать было уже поздно…