Ничего личного

Оливер беспомощно развел руками:



— Сам удивляюсь. В нормальном состоянии мужчина так и делает. Но когда его кусает эта чумная блоха под названием «любовь», он перестает мыслить разумно. Сама подумай: променять всех женщин мира на одну-единственную. Непостижимо! Отказаться от блондинок, брюнеток, шатенок, молодых, зрелых, стройных или пухленьких ради одной, которая будет стареть, толстеть и тратить твои деньги. Ты бы так смогла, а, детка?



Наконец-то ее проняло. Насмешливое недоверие в глазах Кэти сменилось на нечто среднее между ужасом и восторгом. Оливер невольно приосанился и сам себе улыбнулся: забавно, как его всегда вдохновлял ее интерес. Дальше он уже не пытался остановиться:

— Я тебе еще кое-что объясню. Самое интересное, что при этом мужчине нравится не вся женщина, а что-то особенное в ней. Например, правая грудь. Или задница. А он… — Рэмзи многозначительно поднял указательный перст, — … женится на всей женщине целиком. Да еще получает в придачу ее друзей, родню и даже… — он скривился, словно проглотил таракана, — мамашу.

Кэти сидела, оцепенев, как под взглядом Медузы Горгоны. Ага, дошло наконец, удовлетворенно отметил Оливер.

— Но ведь это… — она медленно подбирала слова… — это даже не любовь. Это что-то животное. Неестественное.

Рэмзи печально покачал головой, не соглашаясь с ней.

— Неестественна ваша женская любовь, которая привязывает вас ко всяким уродам, ничего хорошего для вас не сделавшим. Как так можно, любить ни за что, — он сделал вид, что рвет на себе волосы от отчаяния, — отдавать всю себя просто так? И не требовать ничего взамен! Любить дураков, пьяниц, лентяев и бездельников, которые даже не в состоянии оценить, какой дар упал им в руки.

Кэти встряхнула головой и вновь требовательно уставилась на своего собеседника:

— Не отвлекайся. Не о нас сейчас речь. Я так понимаю, если то, что чувствует мужчина называть не любовью, а каким-то другим словом, то все встанет на свои места?

Оливер царственным жестом предложил ей решение:

— Если тебе так уж важна терминология, можешь называть это потребностью или необходимостью.

— То есть вдруг женщина становится настолько необходима мужчине, что он готов…

— На что угодно, лишь бы она была с ним. — И с вновь пробудившимися язвительными нотками в голосе поинтересовался: — Ну как, полегчало?

Девушка задумчиво кивнула:

— Да, как ни странно. То есть, — она мучительно морщила брови, — если мужчина говорит, что хочет детей, дом, семью, то..?

— Просто предлагает свою плату за ее товар.

— И это значит..?

— Что, на его взгляд, эта женщина стоит дороже денег.

— Действительно, как просто. И все-таки странно, — Кэти зябко повела плечами, словно прячась от прокравшегося в душную комнату сквознячка, и тут же весело улыбнулась. — А знаешь, что страннее всего?



— Ну?



— Что я обсуждаю проблему истинной любви с человеком, получившим срок за сутенерство. И не вижу в этом ничего удивительного. Спасибо, Оливер, — она послала через стол воздушный поцелуй, — ты просто прелесть.

Рэмзи сделал вид, что поймал ее поцелуй в полете, как муху, сунул в нагрудный карман и похлопал себя по рубашке:

— Да, я такой. Оливер Рэмзи — друг всех женщин.





* * *


Разговор с Гловером занял гораздо больше времени, чем предполагалось изначально. Один невинный маленький вопрос — чем, на его взгляд, ее правая грудь отличается от левой — повлек за собой неожиданно длительное и дотошное разбирательство.

Девушке подробно разъяснили все анатомические особенности ее строения, от кончиков пальцев до круглых розовых ушей, а потом повторили еще пару раз, чтобы лучше запомнила. Засыпала она в твердой уверенности, что устраивает Александра безоговорочно и полностью, за исключением, разве что, своего поганого характера и мерзкой привычки к независимости. Но такие мелочи он согласен был терпеть бесконечно долго и даже не жалуясь.

Надо же, Индеец считает меня почти идеальной, проваливаясь в сон, успела подумать Кэти. Наверное, он просто еще не заметил, как стремительно исчезает его выпивка из бара.

_____



(52) цит. В.Шекспир «Много шума из ничего»






Глава 26




Смотреть, с каким видом в зал для ланчей «Сохо клуба» входят политики, было сплошным удовольствием. И неважно, был ли то матерый бизон или гиена на посылках, каждый из них на несколько секунд замирал на пороге комнаты, сканируя всех присутствующих напряженным взглядом. Определив соотношение сторонников к противникам, гость позволял себе слегка расслабиться и, кивая знакомым, проходил к своему столику.



Тем более странным выглядело явление Бориса Мелвилла, без разбору ослепляющего всех присутствующих сиянием хорошо отполированных и остро заточенных зубов. Это настораживало всех, кроме, пожалуй, одного Александра Гловера, спокойно наблюдавшего за приближением Мелвилла к его столу.

— Не возражаешь? — Борис отодвинул стул.



Тобиас Клейтон пожал плечами, а Гловер безразлично кивнул. После публикации в «Индепендент» и на сайте «Макдермид Дейли» серии статей, посвященных ходу выборной кампании, выяснение отношений стало неизбежным, а в своем нынешнем настроении Гловер даже желал, чтобы оно произошло наиболее болезненным образом. Его сын, Тим, носивший фамилию другого мужчины, разговаривал с ним всего один раз и только для того, чтобы попросить себе время осмыслить новость. Со времени их единственной встречи прошло уже три недели.

— Ходят слухи, что это ты пригрел под своим крылом писаку Макдермида.

Голос Мелвилла звучал подчеркнуто небрежно, но Александр заметил, как хищно прищурились его глаза и вздрогнули ноздри. Итак, Борис прочитал последнюю статью Кэти и ему хватило соображения связать воедино цепочку Хью-Кэти-Гловер. Или Лидия подсказала.

— Послушай, Александр, — Мелвилл наклонился вперед и понизил голос, — у меня складывается впечатление, что ты лично заинтересован в моем провале. Это так, да?

Вместо ответа Гловер улыбнулся своей фирменной «индейской» улыбкой. Да, говорил его взгляд, это очень личное. За вами, Мелвиллами, ого-го какой должок. Лидия забрала у меня сына, за это я сокрушу ее амбиции. Ей никогда не стать женой мэра, и ее муж, которого она столько лет терпела в надежде компенсировать неудачный брак социальным успехом, скатится вниз по той самой лестнице, по которой столько лет карабкался вверх. Не равноценный обмен, признаю, но это только начало.

— Что именно тебе не понравилось, Борис? Давай обсудим. Надеюсь, ты получил письмо Макдермида.

Отправка писем с предложением опротестовать статью была обычной практикой Хьюго, однако адресаты почти всегда воспринимали ее как утонченное издевательство. В результате, взамен доказательств своей неправоты Макдермид получал ответные письма адвокатов с обещанием засудить журналиста. Между строк же явно читалось желание кастрировать и распять ретивого писаку. Да, попытки были, но, как ни странно, они приводили только к раздуванию скандала и появлению новых нелицеприятных подробностей карьеры тех самых политиков. Некоторым из них это обошлось слишком дорого. Впрочем, кто сегодня о них помнит?

Стараясь не обращать внимание на ухмыляющегося Тобиаса, Гловер внимательно смотрел в лицо медленно краснеющего Мелвилла:

— Можешь опровергнуть хоть один факт? Или считаешь, что автор статьи каким-либо образом выражает свою неприязнь к тебе лично?

Судя по цвету лица Бориса, уже приближающегося к королевскому пурпурному, возразить ему было нечего. И это в очередной раз заставило Александра испытать тайную гордость за Кэти. Действительно, ничего личного, просто перечень законопроектов, которые поддерживал Мелвилл на протяжении всей своей карьеры, начиная с участии в иракской войне до предложения о повышении пенсионного возраста до 67-ми лет и поддержки сланцевиков, собирающихся добывать газ в Северном Йоркшире методом фрекинга.



Гловер первым прочитал эту статью с экрана ноутбука Кэти, и должен был признать, что ничем не прикрытые голые факты выглядят не просто зловеще — шокирующе.

— Ты его размазала по стене. Просто и красиво.

— Ничего себе «просто»! — Возмутилась Кэти в ответ. — Две недели работы в архивах. Надышалась пылью по самые ноздри. Думаешь, все это можно было раскопать в интернете?



Нельзя, он знал. Вернее, догадывался, что девушка часто пользуется материалами, собранными еще ее отцом — пухлыми бумажными папками, набитыми газетными вырезками, фотографиями и даже кассетами для магнитофона. Кто-то завещает своим детям в наследство недвижимость и банковские счета. Кэти от Люка Харди достался настоящий пороховой погреб и неуемное стремление докопаться до истины. И заботой Александра стало не допустить, чтобы из-за случайной искры ей оторвало руки-ноги.

Пары минут молчания хватило Мелвиллу, чтобы отдышаться:

— Чего ты добиваешься, Гловер? Ты же всегда соблюдал правила игры, помнишь? Ты подаешь шарик мне, я тебе. Ты-мне, я-тебе. Что изменилось? — По-носорожьи толстая шкура не мешала Борису иметь на удивление тонкий нюх. — Решил изменить правила?

— Наоборот, решил в кои-то веки сыграть честно. Пинг-понг на сковородках мне поднадоел, знаешь ли. — Так как брови вверх поползли не только у Бориса, но и у Тобиаса, пришлось пояснить: — Слышали о парне по прозвищу Амарилло Слим? — Не встретив в глазах собеседников понимания, глотнул из стакана воды и продолжил: — Живя в Вегасе, этот человек прославился заключением разного рода пари. Например, однажды он вызвал на поединок чемпиона мира по настольному теннису. Но по своей привычке оставил за собой право выбора, чем играть. И выбрал сковородки. Месяц потренировался и обставил мирового чемпиона. А потом сказал журналистам: «Мне нравится брать чемпиона и делать из него лоха». Вот этим мы с тобой, Борис, занимались много лет. Только с целым народом.

— И у нас это отлично получалось, приятель. — Огромные кулаки Мелвилла лежали по обе стороны тарелки с остывающей говядиной по-веллингтонски. — И тебя все устраивало.

— Я был глуп. Слишком увлекся этими играми и, проснувшись однажды утром, понял, что сам не заметил, как меня же и обокрали.

Обокрали, вот именно. Кто бы знал, каково это, жить и не догадываться, что много лет назад у тебя украли твое главное сокровище — сына. Гловер чувствовал, как непроизвольно твердеют мышцы лица, сводит от бессильной злобы челюсти, а рот наполняется горькой слюной. Жаль, что Борис этого не заметил, иначе не сказал бы:

— Разве я не честно расплачивался с тобой? — И подмигнул, на мгновение став похож на осеннюю вялую жабу, — и не только деньгами.

Уже не в первый раз Гловер давил в себе нестерпимое желание засветить Борису в глаз. Пришлось даже опустить руки под столешницу и крепко ухватить левой рукой запястье правой.

— Я же говорил, что был глуп. — И, не сдержавшись, брезгливо скривился. — Оно того не стоило.

Мелвилл резко выпрямился, словно получив порцию виски в лицо. Клейтон, напротив, наклонился вперед, в изумлении изучая неведомый доселе феномен: Бориса Мелвилла оскорбленного. Следующий жест поразил Тобиаса еще сильнее: схватив со стола вилку, Мелвилл на секунду завис, пристально глядя в лицо Гловера, затем со всего маху воткнул ее в говядину и, с грохотом оттолкнув стул, быстро прошел к выходу.

Тобиас Клейтон проводил его задумчивым взглядом:

— Не знаю, как насчет сковородок, — спокойно произнес он, — но, судя по приемам, которыми пользуется наш Бориска в своей предвыборной компании, он давно уже перешел к фехтованию на швабрах.