Незваный, но желанный

— Звать тебя как, шпингалет?

Он ответил, обернувшись через плечо:

— Митенькой.

Мальчишки скрылись в толпе. Мамаев посмотрел на Ивана, тот ответил недоверчивым удивленным взглядом.





ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,

в коей Евангелина Романовна в последний раз идет на поводу страсти к театральным эффектам




Кто при отправлении своей должности употребит какого-либо рода истязания и жестокости, тот за сие приговаривается… или к заключению в тюрьме на время от шести месяцев до одного года; или к лишению некоторых, на основании статьи 53 сего Уложения, особенных прав и преимуществ и к заключению в смирительном доме на время от двух до трех лет.

Уложение о наказаниях уголовных и исправительных, 1845



— …лась.

Споткнувшись, я упала лицом вниз, кисельно хлюпнула макушкой, раздвигая ею чародейский полог, глубоко вздохнула и поползла вперед. Ладони коснулись шерстяного коврового ворса, в уши полилась музыка. Последняя была не очень благозвучной, механическая, навроде граммофонной.

— Какой неожиданно приятный визит! — Глубокий баритон принадлежал не Семену, тот бормотал «изыди». — Имею честь познакомиться с Евангелиной Романовной Попович?

Выползши из завесы полностью, еще обернулась через плечо, чтоб убедиться, что да, целиком, я, покряхтывая, встала на ноги. Обычная гостиная, приятная даже. И хтонь, сидящая в удобном кресле, тоже отвращения не вызывала. Носатый седовласый красавец в мундире.

— У вас с господином Асмодеусом одна личина на двоих? — спросила я. — Просто вот именно это тело я на вокзале в другой одежде лицезрела.

— Может, это я был? — усмехнулся красавец, подвигая к столу третье кресло.

— Не вы.

Усевшись подле Крестовского, я положила на колени сумочку, с нее текло, из прорехи грозилось высыпаться все содержимое.

— Отчего такая уверенность?

— Не думаю, что у вас возможность была свое логово покидать.

— Экая вы барышня раздумчивая.

— Мимика еще у вас иная, чем у Асмодеуса, — пояснила я дружелюбно. — И осанка. Асмодеус явно из военных отставных, а вы… Погодите…

Я бросила взгляд на Семена, вовсе не в поисках поддержки. Чародей бормотать прекратил, внимательно меня разглядывал. «Ну же, болван, это я, твоя Попович. Видение всяко лучший наряд бы себе сочинило. Это я, грязная, избитая, лохматая и голодная я!»

Механическая мелодия прервалась, скрежетнуло, будто действительно иглою по пластинке.

— Гелюшка, — позвала хтонь.

— Предположу, — вернулась я к разговору, — что генерал Попов вашим первым сосудом был. Правильно? И, стало быть, Асмодеус настоящий Теодор Васильевич Попов и есть.

— Браво! — Барин изобразил бесшумные аплодисменты. — Все верно. Но я предпочитаю использовать термин «аватар».

— Вместо сосуда? Богатое слово. Запомню на будущее, чтоб при случае блеснуть.

Упырь хихикнул и покачал головой, выражая сомнения то ли в моей способности мудреное словечко запомнить, то ли в возможности хоть какого-нибудь будущего.

Ткань юбки неприятно липла к ногам, я поерзала, из прорехи сумочки выпало несколько патронов, бесшумно раскатившись по ковру. Темные глаза упыря на них остановились.

— Почему ты девушка? — спросил вдруг Крестовский.

— Чего? — Одним глазом я пыталась удивленно воззриться на чародея, другим не упустить барина, который опускался с кресла на ковер и полз на коленках к ближайшему патрону.

— Почему ты до сих пор девица? — повторил Семен с нажимом. — Невинная!

— Это у тебя надо спросить!

Упырь поднял все патроны, пересчитал их, шевеля губами, заозирался, пополз на четвереньках под стол.


— Ты не спала с Волковым?

— Что это с ним? — Я подобрала ноги в кресло, барин шарил уже под сиденьем. — Семен, сделай что-нибудь!

Крестовский заглянул под столешню:

— Граф должен всю мелочь рассыпанную собрать, особенность у его вида такая. Ты не ответила на мой вопрос. Ты с Волковым не спала?

Вот ведь… Мужик, что с него взять? На том свете пребывает, у черта под мышкой, а все о своем, мужчинском. Запустив руку в сумочку, я зачерпнула еще патронов и бросила их широким жестом за спину.

— Григорий Ильич ко мне в кровать без разрешения влез, когда я уже спала. Фактически да, мы провели ночь в одной постели. И целовал меня, наверное, потому что мне что-то такое мерещилось, правда с тобою в главной роли.

— Мерзавец! — прорычал Крестовский. — Почему ты сразу мне этого не объяснила?

— А ты дал? Набычился немедленно, отвращение показал.

— Какое еще отвращение?

— Для себя обычное! Высокомерное. Вот! — Я выбросила горсть патронов. — Весь ты в этом!

— В чем?

Я пошарила в сумке, патронов в ней не осталось. Барин поднялся с ковра, держа добычу в горсти.

— Вы продолжайте, молодые люди, не смущайтесь, обсудите недосказанное, чтоб в посмертии от мук ничего не отвлекало. Я подожду.

«Любопытно, ежели его сейчас по рукам стукнуть, он сызнова патроны собирать примется?» Видимо предположив такую возможность, упырь ладони схлопнул, измельчив цилиндрики в металлическую пыль.

— Возлюбленная ваша, Семен Аристархович, на редкость умна, рассудила, что лишь простой человек завесу преодолеть может, прорвалась. Правда, не подумала, как наружу с вами выбираться будет. — Он сел, закинул ногу за ногу. — Мы, Евангелина Романовна, с господином чародеем сейчас одною ниточкой повязаны. Видите на столе колечко? Им Семен Аристархович свои силы чародейские располовинил.

Рядом с кольцом на сукне лежала открытая карта, чего-то там кубков. Неполный кубок, об этом мне провидица Зара толковала.

— Ну и, представьте себе, всех провел. Одинарный перехлест я бы порвал без труда, но Семушка ваш, когда я колдовать принялся, второй набросил, поверх первого. И теперь все вместе мы, и в жизни и после, закуклились, так сказать.

Крестовский сопел, прожигая меня гневными взглядами. Упыря он вряд ли слушал, на меня ярился. Хтонь же продолжала разливаться соловьем:

— А знаете, как дальше будет? Силы наши сплетенные рано или поздно иссякнут, и мы покинем эти пределы. Семен Аристархович навечно, а я… на некоторое время. Бессмертен я, Гелюшка, неуязвим.

— У меня под платьем, — соврала я, — четыре нитки речного жемчуга на шее висят, мелкого такого, и ежели вы, фальшивый Теодор Василия, не желаете остаток своего бессмертия на карачках провести, дайте с Семеном побеседовать.

— Позвольте вам не поверить, дражайшая…

— Надоел! — Крестовский щелкнул пальцами, сверху на нас градом посыпались серебристые шарики.

Барин бросился их собирать, а Семен усадил меня к себе на колени.

— Здорово придумала, мне и в голову не пришло так развлекаться.

«От меня же, наверное, воняет! То есть не наверное, а абсолютно точно. Как он может меня такую целовать? Так целовать? Семушка!»

Я вцепилась пальцами в львиную гриву, жарко отвечая на поцелуи.

— Люблю дуру безмозглую, — рычал чародей. — Зачем ты пришла? Спасайся, уходи.

— Ага, вот прям побежала. Я барышня, сам меня спасай.

— Не могу, Геля, не могу…

— Почему? — Я с трудом отстранилась, упершись ладонями в мужские плечи. — Объясни мне.

И он рассказал, прижал к себе, говорил негромко на ушко, поглаживая ладонью мои волосы.

Их было четверо, тех, кто испил из источника в дальних магольских степях. Иван Зорин, Эльдар Мамаев, Семен Крестовский и Дмитрий Уваров. Четверо великих чародеев. Митька самый из них талантливый был, Митька Уваров, которого после чародейский перехлест на злую сторону затянул. Помнила я его прекрасно, абсолютно безумного, запертого в скорбном доме, и дело, с ним связанное, тоже не забыла. Но Семен сейчас в другом мне признавался.

— Жадный я был, Гелюшка, и гордый сверх меры, Митькиным талантам завидовал, потому больше положенного в себя заглотил. Решил, справлюсь с силою, обуздаю, но не смог.

— Обезумел? Душою захворал?

— Да. Товарищам в том признаться не мог, от высокомерия своего стыдно было. Хотел руки на себя наложить; топиться пробовал, но вода меня не приняла, тогда я в петлю полез. Меня ординарец мой спас, Степан Блохин. И от смерти, и от безумия чародейского. Он часть моих сил в себя принял. Это непросто, Геля, ох как непросто.

— Вы с Зориным и Мамаевым друг в друга льете почем зря.

— Это потому, что мы… братья, это по-другому называется, в берендийском аналога нет, мы из одного источника испили, да и мощные мы с ребятами, а Степка… Там сила едва тлела. Его от потока чуть не разорвало, неделю в горячке метался.