Незваный гость
Часть 21 из 44 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Волков пообещал. Просто чтоб его наконец оставили одного.
«Чижик-пыжик» был классическим желтым листком, можно сказать эталонным. Это разочаровывало. Тратить талант на сплетни столичного света и полусвета будущей любовнице Григория Ильича было недостойно. Ну право слово, что за безобразие: «Недавно овдовевшая графиня Г., по слухам, собирается вскорости поражать общество заграничными траурными модами. Предполагается, что черный шлейф из бомбазина (Да, да,и это абсолютно точно! Бомбазин лидирует в траурных туалетах, как сообщает нашему изданию заграничный конфидент!) носить за нею будет никто иной, как наш завидный холостяк господин К., начальник чародейского приказа». Какая пошлость. То есть само существование в столичной полиции чародейского департамента, афронт всему управлению, но статейка вообще за гранью добра и зла. И его Ева к этому причастна?
Он раскрыл cтопку наугад. Серпень прошлого года. «Суфражистка на службе правопорядку». «О мой бог! – Волков закатил глаза. – Еще и девицы, будто чародеев не довольно. Кто потом? Гнумы? Неклюды?» Но статейку прочел. «Во исполнение императорских указов… выпускница вольских сыскных курсов…»
Григорий Ильич ощутил холодок под кожей черепа. «…коллежский асессор барышня П…вишенка на лакомстве драгоценным читателям, барышня чародейскими силами не обладает… благодаря прочим своим талантам, нам пока неведомым…»
Он вытряхнул из папки все газетки. Разложил их по датам, отложил в сторону те, что вышли до серпеня, методично просмотрел. «Чижик-пыжик» о чародейском приказе писал много и со вкусом.
«Дело паука-убийцы», злодей обнаружен в присутствии, ниточки протянулись к самым верхам столичного управления, великолепная работа начальника, повышение в чине всем сыскарям, кроме известного широко, но в узких кругах, любвеобильного господина М. Господина же З. отныне положено будет именовать «ваше высокородие».
Дальше.
«Разорение притона на Костоломной улице. Надворная советница П. останавливает разбойника револьверным выстрелом в ногу и производит арестование.» «Новости чародейского приказа. Драгоценные читатели помнят еще историю обручения князя К. с барышнею А…»
Не то. Последняя газетка была от конца сеченя.
«Известную чиновницу П. наблюдали выходящей из меблированных комнат на Мясниковой улице. Драгоценный наш читатель скажет: «И что такого? Мало ли где означенная барышня по служебной надобности бывает?» А мы ответим ему, что вослед чиновнице П. меблированные комнаты покинул… нет, этого тишайшего имени, мы никак указать не можем. Но, ежели, в ближайшее время наша проказница сменит чародейский приказ на тайный, драгоценный читатель сам обо всем догадается».
Григорий Ильич сложил стопку, спрятал в папку,тщательно завязал золоченный шнур. Лицо его по обыкновению не выражало ничего.
Чиновная барышня, сыскарь, суфражистка, интриганка. Пазл сложился полностью и лаково блестел перед мысленным взором Волкова. Допросы, расследование, рукопашный бой, бесстрашие перед навским артефактом, профессиональный вокабуляр.
Он поднялся, проигнорировав попытки библиотекаря подольститься, вышел на улицу.
Чародейский сыск осмелился на чужой территории свои делишки обстряпывать. На его, Волкова, территории. Да еще, будто глумясь, девку для этого отрядил. Девку. Даже не чародейку!
Нет, девка конечно хороша. Иначе таких высот не достигла бы. Чем и кому ей для этого поступаться пришлось, особо не важно. Каждый отдает то, что имеет, цель оправдывает средства. Она цели достигла. Браво!
Григорий Ильич хищно улыбнулся. Соблазнение барышни Попович становилось делом чести.
Ведь она и его морочить вздумала чертовка. И кто же из газетной буквицы наш ненаглядный Семушка? З., М. или К.?
Так уж сложилось,что неназванное «тишайшее имя» Волков знал, канцлер тайного приказа Юлий Францевич Брют. Хорошо, что Евангелина Ρомановна в своей страсти не Юлика звала. Переходить дорогу своему покровителю Грине совсем не хотелось.
ГЛАВА ПЯТАЯ, В КОЕЙ ПРИЕМ В СОЛИДНОМ КУПЕЧЕСКОМ ДОМЕ ПЕРЕТЕКАЕТ В ПРИЛЕЖНОЕ РАЗЫСКАНИЕ
«Карта Гроб имеет негативное значение. Она связана со смертью, болезнью, крушением надежд, неудавшимися планами, потерей чего-либо или кого-либо».
Таро Марии Ленорман. «Руководство для гадания и предсказания судьбы»
Бальное платье для барышни вещь первой необходимости, а сыcкарю – тоже иногда не последней. Но пакуй я багаж сама, бального наряда прихватить бы не догадалась. Счастье, что собирал меня в дорогу Эльдар, и что он попросту переместил в сундук все содержимое гардероба. Выглядеть нынче ослепительно мне не требовалось, лишь прилично, чтоб, не дай боже, никого из местных барышень не затмить, но и внимания лишнего затрапезностью не привлечь. Поэтому облачилась я к вечеру в серый с серебром нарядец, дополнила ансамбль белыми чулками (так отчего-то положено), белыми же перчатками до локтей и атласными туфельками на низком каблуке.
– Перфектно, - решил Мишка, за что получил легкий подзатыльник, нечего чужие паразитные словечки присваивать.
Настроение было паршивым, но это от голода. Перед балом девицам питаться строго настрого запрещалось, а запахи их кухни доносились весьма аппетитные. Хозяйственный Мишка успел к моему возвращению накошеварить.
– Теперь самое главное, - вздохнула я тяжко, - с волосами что-то сделать надобно. Я попыталась к куафюрам за прической бальной заскочить, но там ни одного мастера свободного не оказалось, всех уже клиентки по домам растащили.
– Так, а чего тебе на голове накрутить?
Я пожала плечами:
– Да что угодно, лишь бы туда цветов натыкать, девицам так полагается.
Кивнув на столик, где в чайной чашке мокли стебельками желтые бутоны, я исторгла новый вздох. Цветы пришлось хватать те, что остались. «Храм Флоры» после полудня походил на разоренное гнездышко садовых нимф.
– Садись, - велел пацан, подхватывая волосяную щетку. – Шпильки какие брать? Обычные?
– Нет, блестящие, с серебренными головками, они должны с отделкой платья сочетаться. В коробочке с украшениями посмотри.
– Сочетаться еще все должно? - Шарудел Мишка в шкатулке. - Так чайные розы тогда вообще ни к селу ни к городу. Погоди!
Он сбегал на кухню и щедро плеснул в чашку из пузатой бутыли.
– Это что?
– Синька. Цвет по жилам цветочным сейчас поднимется, лепестки… – Он нагнулся над столиком, стал бормотать какую-то рифмованную дребедень, простецкий огородный заговор. – Вот. Позеленели.
Я посмотpела и рассмеялась:
– Капуста. Чисто капуста. Сам такое носи.
Мишка смутился и покраснел. Отсмеявшись, я решила:
– Ладно, без цветов обойдемся, на эксцентричность столичной барышни и не такое спишут.
Присев на пуфик к зеркалу, я отдалась на волю самоназначенного куафюра. Щетка размеренно двигалась, волосы потрескивали, шпильки занимали положенные места.
– Директриса там точно будет, - сказал Мишка задумчиво. – Ты с ней, Γеля, поосторожней, хитрая она баба.
– Разберемся мы с твоей Чиковой.
– Как?
– По закону. Как только смогу чин свой перед Григорием Ильичом открыть, сразу проверку в городском приюте организую. Неаккуратно Елена Николаевна делишки свои проворачивает, девушек на панель отправляет, а у них желтых билетов не имеется. Достаточно любую из них дернуть, вся схема посыплется.
– А барыня скажет…
– Да что б не сказала, - перебила я, - cлова веса не имеют, только документы. Можешь мне как-нибудь волосами ухо прикрыть?
На бал я собиралась отправиться вооруженной полезной «жужей». Мишка выпустил локон справа, накрутил его на палец, отпустил:
– Так?
– Перфектно. - Пацан действительно справился с задачей отменно, свернул жгутами пряди от затылка, поднял башенкой, закрепил ее спирально серебряными шпильками. - Тебе не в карманники, в парикмахеры дорога.
– Или в сыскари, - улыбнулся Мишка. - Я на базаре пацанов знакомых порасспрашивал. Не боись, не выдадут. Так вот, слухи среди фартовых ходят про деньги немалые, которые при приставе покойном должны были найтись непременно,только не нашлись.
– Наши сто тысяч? - кивнула я под кровать на саквояж, засовывая в тайный боковой кармашек платья футлярчик с зоринским амулетом, больше туда ничего не помещалось, ни очков, ни, тем более, револьвера. Оберег приказной тоже пришлось снять, в неглубоком декольте серебряная цепочка смотрелась нелепо. - Откуда они вообще появились?
– Давилов который, ну в приказе служит, Евсей, он же пьяница первостатейный. Напился третьего дня в рюмочной и плакал, что Блохин на лапу взял, а как помер, денежки тю-тю.
– Что же он три почти месяца не плакал, а третьего дня завел?
Пацан фыркнул:
– Может он и раньше сокрушался, только до меня прежде слухов не доходило. Тут же важно, про что спрашивать.
– А ты что думаешь?
– Брехня. Не такой человек покойный Степан Фомич был.
– Тогда почему его около денег нашли?
– Мне тоже об этом подумалось. - Мишка отложил щетку, заложил за спину руки, прошелся от стены до кровати. – Пятое груденя, Параскевы день, подают у собора хорошо, от службы до заката самого.
– Ну, – азартно поторопила я. - Ты нищих опросил?
– Из наших, приютских,там вовсе убогие побираются, котоpых к воровству пристроить не удалось. Костыль, ноги у него совсем сухие, но котелок варит будь здоров, припомнил, что видел в тот день, как пристав из приказа выходит.
Замерев, я уставилась на отрока во все глаза,тот закончил торжественно:
– Уехал верхом на лошади неклюдской,и неклюд же, на другой, его сопровождал.
Изобразив аплодисменты, я спросила:
– Табор от города далеко?
– Ехать туда не понадобится. - Мишка театрально поклонился. - Завтра ярмарка в Крыжовене начнется, в том числе и торги лошадиные, неклюдов в город набежит преизрядно. Я Костылю рубль пообещал , если он того самого мужика заметит, да мне весточку передаст. Дашь рубль?
– В сундуке сам возьми.
Доверию пацан обрадовался больше чем похвале. За окном уже звенели санные бубенцы, я побежала в сени, набрасывая на плечи шубу.
– Еще одно скажу, – нагнал меня Мишка. - Может оно и не к спеху, но знать ты должна. Я тут по разным комнатам шмонал…
– Значит так, - придержала я мальчишеские плечи, – нанимаю тебя, Михаил Степанов своим временным сыскарским помощником, с жалованьем… рубль в день,и дозволяю в интересах следствия шмо… то есть проводить обыски по собственному разумению. Докладывай, что обнаружил при обыске?
– У Дуньки в горенке под матрацем пук соломы и человечков плетеных четыре штуки.
«Чижик-пыжик» был классическим желтым листком, можно сказать эталонным. Это разочаровывало. Тратить талант на сплетни столичного света и полусвета будущей любовнице Григория Ильича было недостойно. Ну право слово, что за безобразие: «Недавно овдовевшая графиня Г., по слухам, собирается вскорости поражать общество заграничными траурными модами. Предполагается, что черный шлейф из бомбазина (Да, да,и это абсолютно точно! Бомбазин лидирует в траурных туалетах, как сообщает нашему изданию заграничный конфидент!) носить за нею будет никто иной, как наш завидный холостяк господин К., начальник чародейского приказа». Какая пошлость. То есть само существование в столичной полиции чародейского департамента, афронт всему управлению, но статейка вообще за гранью добра и зла. И его Ева к этому причастна?
Он раскрыл cтопку наугад. Серпень прошлого года. «Суфражистка на службе правопорядку». «О мой бог! – Волков закатил глаза. – Еще и девицы, будто чародеев не довольно. Кто потом? Гнумы? Неклюды?» Но статейку прочел. «Во исполнение императорских указов… выпускница вольских сыскных курсов…»
Григорий Ильич ощутил холодок под кожей черепа. «…коллежский асессор барышня П…вишенка на лакомстве драгоценным читателям, барышня чародейскими силами не обладает… благодаря прочим своим талантам, нам пока неведомым…»
Он вытряхнул из папки все газетки. Разложил их по датам, отложил в сторону те, что вышли до серпеня, методично просмотрел. «Чижик-пыжик» о чародейском приказе писал много и со вкусом.
«Дело паука-убийцы», злодей обнаружен в присутствии, ниточки протянулись к самым верхам столичного управления, великолепная работа начальника, повышение в чине всем сыскарям, кроме известного широко, но в узких кругах, любвеобильного господина М. Господина же З. отныне положено будет именовать «ваше высокородие».
Дальше.
«Разорение притона на Костоломной улице. Надворная советница П. останавливает разбойника револьверным выстрелом в ногу и производит арестование.» «Новости чародейского приказа. Драгоценные читатели помнят еще историю обручения князя К. с барышнею А…»
Не то. Последняя газетка была от конца сеченя.
«Известную чиновницу П. наблюдали выходящей из меблированных комнат на Мясниковой улице. Драгоценный наш читатель скажет: «И что такого? Мало ли где означенная барышня по служебной надобности бывает?» А мы ответим ему, что вослед чиновнице П. меблированные комнаты покинул… нет, этого тишайшего имени, мы никак указать не можем. Но, ежели, в ближайшее время наша проказница сменит чародейский приказ на тайный, драгоценный читатель сам обо всем догадается».
Григорий Ильич сложил стопку, спрятал в папку,тщательно завязал золоченный шнур. Лицо его по обыкновению не выражало ничего.
Чиновная барышня, сыскарь, суфражистка, интриганка. Пазл сложился полностью и лаково блестел перед мысленным взором Волкова. Допросы, расследование, рукопашный бой, бесстрашие перед навским артефактом, профессиональный вокабуляр.
Он поднялся, проигнорировав попытки библиотекаря подольститься, вышел на улицу.
Чародейский сыск осмелился на чужой территории свои делишки обстряпывать. На его, Волкова, территории. Да еще, будто глумясь, девку для этого отрядил. Девку. Даже не чародейку!
Нет, девка конечно хороша. Иначе таких высот не достигла бы. Чем и кому ей для этого поступаться пришлось, особо не важно. Каждый отдает то, что имеет, цель оправдывает средства. Она цели достигла. Браво!
Григорий Ильич хищно улыбнулся. Соблазнение барышни Попович становилось делом чести.
Ведь она и его морочить вздумала чертовка. И кто же из газетной буквицы наш ненаглядный Семушка? З., М. или К.?
Так уж сложилось,что неназванное «тишайшее имя» Волков знал, канцлер тайного приказа Юлий Францевич Брют. Хорошо, что Евангелина Ρомановна в своей страсти не Юлика звала. Переходить дорогу своему покровителю Грине совсем не хотелось.
ГЛАВА ПЯТАЯ, В КОЕЙ ПРИЕМ В СОЛИДНОМ КУПЕЧЕСКОМ ДОМЕ ПЕРЕТЕКАЕТ В ПРИЛЕЖНОЕ РАЗЫСКАНИЕ
«Карта Гроб имеет негативное значение. Она связана со смертью, болезнью, крушением надежд, неудавшимися планами, потерей чего-либо или кого-либо».
Таро Марии Ленорман. «Руководство для гадания и предсказания судьбы»
Бальное платье для барышни вещь первой необходимости, а сыcкарю – тоже иногда не последней. Но пакуй я багаж сама, бального наряда прихватить бы не догадалась. Счастье, что собирал меня в дорогу Эльдар, и что он попросту переместил в сундук все содержимое гардероба. Выглядеть нынче ослепительно мне не требовалось, лишь прилично, чтоб, не дай боже, никого из местных барышень не затмить, но и внимания лишнего затрапезностью не привлечь. Поэтому облачилась я к вечеру в серый с серебром нарядец, дополнила ансамбль белыми чулками (так отчего-то положено), белыми же перчатками до локтей и атласными туфельками на низком каблуке.
– Перфектно, - решил Мишка, за что получил легкий подзатыльник, нечего чужие паразитные словечки присваивать.
Настроение было паршивым, но это от голода. Перед балом девицам питаться строго настрого запрещалось, а запахи их кухни доносились весьма аппетитные. Хозяйственный Мишка успел к моему возвращению накошеварить.
– Теперь самое главное, - вздохнула я тяжко, - с волосами что-то сделать надобно. Я попыталась к куафюрам за прической бальной заскочить, но там ни одного мастера свободного не оказалось, всех уже клиентки по домам растащили.
– Так, а чего тебе на голове накрутить?
Я пожала плечами:
– Да что угодно, лишь бы туда цветов натыкать, девицам так полагается.
Кивнув на столик, где в чайной чашке мокли стебельками желтые бутоны, я исторгла новый вздох. Цветы пришлось хватать те, что остались. «Храм Флоры» после полудня походил на разоренное гнездышко садовых нимф.
– Садись, - велел пацан, подхватывая волосяную щетку. – Шпильки какие брать? Обычные?
– Нет, блестящие, с серебренными головками, они должны с отделкой платья сочетаться. В коробочке с украшениями посмотри.
– Сочетаться еще все должно? - Шарудел Мишка в шкатулке. - Так чайные розы тогда вообще ни к селу ни к городу. Погоди!
Он сбегал на кухню и щедро плеснул в чашку из пузатой бутыли.
– Это что?
– Синька. Цвет по жилам цветочным сейчас поднимется, лепестки… – Он нагнулся над столиком, стал бормотать какую-то рифмованную дребедень, простецкий огородный заговор. – Вот. Позеленели.
Я посмотpела и рассмеялась:
– Капуста. Чисто капуста. Сам такое носи.
Мишка смутился и покраснел. Отсмеявшись, я решила:
– Ладно, без цветов обойдемся, на эксцентричность столичной барышни и не такое спишут.
Присев на пуфик к зеркалу, я отдалась на волю самоназначенного куафюра. Щетка размеренно двигалась, волосы потрескивали, шпильки занимали положенные места.
– Директриса там точно будет, - сказал Мишка задумчиво. – Ты с ней, Γеля, поосторожней, хитрая она баба.
– Разберемся мы с твоей Чиковой.
– Как?
– По закону. Как только смогу чин свой перед Григорием Ильичом открыть, сразу проверку в городском приюте организую. Неаккуратно Елена Николаевна делишки свои проворачивает, девушек на панель отправляет, а у них желтых билетов не имеется. Достаточно любую из них дернуть, вся схема посыплется.
– А барыня скажет…
– Да что б не сказала, - перебила я, - cлова веса не имеют, только документы. Можешь мне как-нибудь волосами ухо прикрыть?
На бал я собиралась отправиться вооруженной полезной «жужей». Мишка выпустил локон справа, накрутил его на палец, отпустил:
– Так?
– Перфектно. - Пацан действительно справился с задачей отменно, свернул жгутами пряди от затылка, поднял башенкой, закрепил ее спирально серебряными шпильками. - Тебе не в карманники, в парикмахеры дорога.
– Или в сыскари, - улыбнулся Мишка. - Я на базаре пацанов знакомых порасспрашивал. Не боись, не выдадут. Так вот, слухи среди фартовых ходят про деньги немалые, которые при приставе покойном должны были найтись непременно,только не нашлись.
– Наши сто тысяч? - кивнула я под кровать на саквояж, засовывая в тайный боковой кармашек платья футлярчик с зоринским амулетом, больше туда ничего не помещалось, ни очков, ни, тем более, револьвера. Оберег приказной тоже пришлось снять, в неглубоком декольте серебряная цепочка смотрелась нелепо. - Откуда они вообще появились?
– Давилов который, ну в приказе служит, Евсей, он же пьяница первостатейный. Напился третьего дня в рюмочной и плакал, что Блохин на лапу взял, а как помер, денежки тю-тю.
– Что же он три почти месяца не плакал, а третьего дня завел?
Пацан фыркнул:
– Может он и раньше сокрушался, только до меня прежде слухов не доходило. Тут же важно, про что спрашивать.
– А ты что думаешь?
– Брехня. Не такой человек покойный Степан Фомич был.
– Тогда почему его около денег нашли?
– Мне тоже об этом подумалось. - Мишка отложил щетку, заложил за спину руки, прошелся от стены до кровати. – Пятое груденя, Параскевы день, подают у собора хорошо, от службы до заката самого.
– Ну, – азартно поторопила я. - Ты нищих опросил?
– Из наших, приютских,там вовсе убогие побираются, котоpых к воровству пристроить не удалось. Костыль, ноги у него совсем сухие, но котелок варит будь здоров, припомнил, что видел в тот день, как пристав из приказа выходит.
Замерев, я уставилась на отрока во все глаза,тот закончил торжественно:
– Уехал верхом на лошади неклюдской,и неклюд же, на другой, его сопровождал.
Изобразив аплодисменты, я спросила:
– Табор от города далеко?
– Ехать туда не понадобится. - Мишка театрально поклонился. - Завтра ярмарка в Крыжовене начнется, в том числе и торги лошадиные, неклюдов в город набежит преизрядно. Я Костылю рубль пообещал , если он того самого мужика заметит, да мне весточку передаст. Дашь рубль?
– В сундуке сам возьми.
Доверию пацан обрадовался больше чем похвале. За окном уже звенели санные бубенцы, я побежала в сени, набрасывая на плечи шубу.
– Еще одно скажу, – нагнал меня Мишка. - Может оно и не к спеху, но знать ты должна. Я тут по разным комнатам шмонал…
– Значит так, - придержала я мальчишеские плечи, – нанимаю тебя, Михаил Степанов своим временным сыскарским помощником, с жалованьем… рубль в день,и дозволяю в интересах следствия шмо… то есть проводить обыски по собственному разумению. Докладывай, что обнаружил при обыске?
– У Дуньки в горенке под матрацем пук соломы и человечков плетеных четыре штуки.