Незваный гость

– И один из этих лоскутков решил самовозродиться в теле Евангелины Романовны? Но это немыслимо!

– Было бы немыслимо, – мадам кивнула в сторону шкапа, – если бы твои арканы мудреные с навьим колдовством не перемешались.

– Так и думала, Григорий Ильич, - сказала я деловито, – что вы в моем положении виноваты.

– Если бы не я, Евангелина Романовна, вы бы сегодня уже в приказной мертвецкой почивали вечным сном. Вас ведь ограбить хотели и убить.

– Если бы, да кабы! Предупредить не подумали? Вам следовало немедленно мне ситуацию объяснить, да, не сходя с места, провести арест обоих преступников. Вы же предпочли представление устроить, драться со мной полезли. – Разгорячившись, отчитывала я Волкова, будто подчиненного. - А что теперь? Где злодеи? Ищи ветра в поле?

– Будьте любезны, барышня Попович, свой командирский тон оставить, – холодно проговорил чиновник, - и впредь со мною его себе не позволять. Я именно что собирался произвести немедленный арест, для которого требовалось это уединенное место покинуть. Если бы вы не набросились на меня злобной фурией, а покорно место свое в санях уступили, извозчик был бы схвачен сразу за поворотом.

Φараония, уяснившая из разговора причину спора, возразила:

– Рыжая за санями бы бросилась, на ней ведь змей был.

Волков тряхнул кудрями:

– Нет, драгоценная мадам, артефакт был бы мною уже снят, я поймал его как рыбку на крючок и притравливал помаленьку, и вытащил бы. Но барышня полезла в драку, пришлось торопиться, от спешки удар пришелся по щиколотке.

Чародейка посмотрела на меня уважительно:

– Стало быть, в драке рыжая победила?

Волков широко улыбнулся с видом мужчины-покровителя, что-де, пусть слабая женщина воображает себе всякое, мы то с вами прекрасно знаем, кто сильнее и лучше дерется.

– Я решил не суетиться, первый день в городе, обстановка не ясна, девица уже свободна. Отложил все наутро. - Он сызнова тряхнул головой. - Но вернемся к делам нынешним.

– Ногу отнимать не дам! – предупредила я. - То есть дам, но в самом патовом случае.

– Вы ещё и шахматистка?

Ох каким взглядом я его наградила! Сталь в нем можно было плавить, а в ответном – закалять,так он был льдисто-холоден.

– Век бы на вас, молодежь, любовалась, - пропела чародейка умильно. - Экая эфиопская страсть, даже в фильмотеатре такую не покажут. Жаль, времени нет, клиентки меня дожидаются. Посему, приступим. Гелька, не ори, ногу пилить не придется. Хотя, ладно, ори, больно будет наверняка.

– Что значит, наверняка? - уточнила я осторожно.

– Значит, скорее всего. Мы же про навьи свиристелки вообще мало что знаем. – Она сказала не «свиристелки», но не суть. - Терпи, ори, но с места сходить не смей. Пусть наш Грегоpи-воин посох свой волшебный на изготовку возьмет, да только свиристелка тело девичье покинет, молотит по этой чертобесии со всей мочи. А я выманить ее попробую.

Григорий Ильич шагнул к шкапу, подхватил тросточку, она крутанулась в его ладони восьмеркой:

– Готов.

– Терпи, рыжая, - сказала Фараония и высоко протяжно засвистела.

Запах жженного сахара забил мне нос. Я подумала, что сильна тетка в чардействах,и думать перестала, закусила губы до крови. Пальцы рук и ног судорожно скрючило, затылок молотило о подголовник, спина изогнулась дугою. Не было места, не было времени, была лишь боль. Наверняка я кричала, но звуков тоже не осталось . Сквозь туманную пелену я видела, как Волков бьет своей тpостью что-то на ковре, как Фараония подносит к нему чайный стакан, пальцы ее свободной руки паучьи шевелятся, канительный подстаканник летит в сторону, а в прозрачный сосуд падает пук какой-то бурой шерсти, чародейка проводит ладонью, стекло изгибается, плавится, скручивается навроде мешочной горловины.

Любопытный какой способ. Нет,то что стекло против чардейства используют, я знала прекрасно, тут понятно все, свиристелка силушки из волковской трости натянула, ее запечатать требовалось, только вот я раньше не догадывалась, что над самим стеклом колдовать возможно. Коллегам дома расскажу, не поверят.

– Евангелина Ρомановна, - спросил Волков, держа на ладони нечто, напоминающее очертаниями неудавшийся вареник, - как вы cебя чувствуете?

Я поняла, что слух вернулся, и честно ответила:

– Перфектно.

Фараония тяжело опустилась на стул прямо поверх своей шубы:

– Ваше высокоблагородие господин Волков, Евангелина Романовна, примите мои глубочайшие извинения за все непотребства, что вам пришлось от меня нынче выслушать.

– Мадам, не стоит извинений. Ваша помощь нашему управлению столь бесценна… – Григорий Ильич отставил трость, приложился к ручке дамы.

– Моя чародейская сила, – пояснила та благожелательно кудрявой макушке чиновника, - дает забавные побочные эффекты.

– Благодарю, - сказала я с дивана и пошевелила ногой.

Была она теперь обычной, голой ниже колена, но нисколько не распухшей, без следов порезов и синяков. Я любовалась ею все время, пока Григорий Ильич ворковал с чародейкой, подавал шубу, провожал к двери, даже подумывала снять другой чулок, чтоб сравнить обе конечности.

– Не двигайтесь, - велел Волков, поворачивая ключ в замке, да так властно, что я отпустила плед, коим обнаженку свою прикрыть пыталась . - Один раз, Евангелина Романовна, ошибку мы уже допустили, повторять ее не будем.

– Ошибку?

– Я должен убедиться, что ваше тело лишилось всех мельчайших частиц артефакта.


Мимоходом я отметила, что со мною наедине Γригорий Иванович своих «мужских» эманаций не использует, даже ощутила по этому поводу некое бабье разочарование, мелкое и неуместное. Его же желание удостовериться, напротив, было разумным. Я бы и сама справилась, не останься мои очки в кармане шубы. Кстати, вещички надо бы вернуть.

Чиновник взял свою тросточку, провернул набалдашник,тот механически щелкнул и в потолок ударил луч яркого голубоватого света.

– Сейчас, барышня Попович, все тайное cтанет явным. - Луч опустился к столу, «вареник» окружала плотная арканная вязь.

– Удобная какая у вас палица, - зависти скрыть не удалось . - И в пир, и в мир,и в добрые люди. Великий чародей создал?

– Да уж не мелкий. - Волков шагнул к диванчику направил сноп света мне к ногам.

– Тутошний? - Ноги рунами не отозвались, я повертела ими в разные стороны. Чисто. - Или из ваших мест?

– Каких таких мест? – Луч скользнул вверх по бедрам.

– Мадам Фараония назвала вас Грегор,из чего я предположила, что вы, ваше высокоблагородие,иностранец.

– Экая вы, Евангелина Романовна, умница-разумница. На поясе у вас что припрятано? - Луч качнулся от живота к груди. - И здесь, под платьем.

Хихикнув по-дурацки, я предложила:

– Баш на баш? Вы мне ответите, а я покажу.

Прозвучало двусмысленно, я смутилась, когда это поняла, ноздри Волкова раздувались, глаза горели, бело-синее пятно обводило мои изобильные формы будто лаская. Спокойно, Геля, соображай, как нелепость ситуации сгладить.

Медленно подняв руку, я потянула из-за ворота цепочку.

– Это что? - удивленно спросил Григорий Ильич. - Буква «ять»?

– Алфавит наш успели освоить? - продолжала я ломать комедию. – Браво! Это, ваше высокоблагородие, амулет на грамотность, для репортера вещь крайне необходимая.

Уличить меня в обмане он не мог, столичные мои коллеги-чародеи постарались скрыть силу оберега от посторонних. Теперь надо было перевести разговор, потому что в поясном моем кармашке лежало письмо покойного пристава, которое я из казенной квартиры изъяла,и его демонстрировать я пока не хотела.

– Ваша очередь, Григорий Ильич. И свет свой можете погасить. Осмотр ведь мы, кажется, закончили? - Набалдашник провернулся, я села, поставила босые ноги на ковер, набросила на них плед, переложила. – Начинайте. Откуда вы к нам прибыли, месье Грегор?

Волков устроился в кресле для посетителей:

– Только не месье, а , если угодно, мистер. И служил я, в том числе, констеблем при управлении криминальной полиции британской столицы. Еще вопросы?

О,их были несметные тысячи. У меня от любопытства даже кончик носа зачесался. Заграничных коллег я раньше не встречала. Только вот задавать их не стоило. Зорин вечно корил меня болтливостью, в допросе ведь что главное, заинтересованность показать, чтоб собеседнику приятно стало, чтоб язык именно у него развязался. Поэтому я ахнула тихонечко и округлила глаза.

– Я берениец, - сообщил Волков торжественно, - исконный, урожденный. Поэтому при первой же возможности вернулся на родину.

Неплохие у него возможности, не постовым у рынка вернулся, а сразу в коллежские асессоры.

В кабинет постучали, ручка дернулась .

– Засим, - пошел чиновник к двери, - Εвангелина Романовна, вынужден наше интервью закончить.

– Аглицкие чародеи над вашей тростью колдовали? - быстро спросила я.

Волков кивнул, ключ провернулся, створка раскрылась, на пороге стоял регистратор Давилов с моей шубой и огромными валенками.

– Не смею вас более задерживать, барышня Попович, – Григорий Ильич пропустил ко мне подчиненного. - Отправляйтесь домой, Евсей Харитонович вас на приказном извозчике проводит, а назавтра, будьте любезны, сызнова сюда явиться, опознаете своих обидчиков.

– Они уже арестованы? - Обувшись, я приняла от Давилова шубу.

– Разумеется. – Волков поклонился. – Всего доброго.

Он явно потерял ко мне всякий интерес, и можно было бы обидеться, но я вдруг с такой ясностью вспомнила, что со вчерашнего вечера не посещала мест уединения, а уже почти полдень,и торопливо попрощалась.

Лошадка в приказе была худая, возница неловкий, до Архиерейской мы добирались почти пол часа. Все это время Давилов пытался разузнать, за какой надобностью я квартиру Григория Ильича накануне посещала. Так как отвечать я не желала, а желаний озвучить как приличная девица не могла, терпела, этот чиновный рогоносец решил:

– Влюбились, стало быть, барышня, в наше начальство. Пронзила вас трость его высокоблагородия на манер стрелы купидоновой.

Ответила я стоном, чем его домыслы укрепила. У домика Губешкиной я молниеносно спрыгнула с саней:

– Благодарю, прощайте.

И за калиткой уже расслышала, как Давилов сказал вознице:

– Чувствами томиться побежала, по Григорию Ильичу, орлу нашему, страдать.

Бежала я, теряя валенки на заметенной снегом тропинке, отнюдь не в дом, а вокруг, в конец черного двора к забору, к которому тулилась деревянная будка с вырезанным в двери сердечком.

Какая все-таки дикость, в наш просвещенный век в нашей богоспасаемой отчизне большинство домохозяйств остаются оборудованы такими вот уличными клозетами. Будь я не сыскарь, а, положим, политическая дама, все силы бы на исправление этих анахронизмов употребила. Сортир в каждый дом! Во имя гигиены и для предупреждения обморожения нежных мест! Похоже на политический лозунг? Еще бы.