Невидимка и (сто) одна неприятность

— Однако с учетом того, что вы уже достигли неполного совершеннолетия, по закону в такой ситуации вы имеете право подать прошение об отказе от опеки с требованием признать вас полностью дееспособным. С учетом всех факторов, заседание суда пройдет в кратчайшие сроки, и если суд сочтет ваше прошение приемлемым…

Окончание предложения было так многозначительно подвешено в воздух, что было очевидно: “если” из него можно вычеркнуть.

Неужели это правда? Неужели он сейчас обещает Даниэлю… свободу? Без многомесячных судебных разбирательств. Без обмусоливаний в прессе: “Великий маг Эрик Лагранж убит собственным сыном!”. Даже без томительного ожидания полного совершеннолетия — экспресс-заседание суда и все.

Свобода.

Но… почему?

Мистер Блейк молчал, несмотря на то, что стопка бумажек в его руках почти не уменьшилась. Кажется, без какой-либо реакции Даниэля он не планировал продолжать.

— И в чем подвох? — озвучил Даниэль реакцию.

Безопасник показательно поморщился.

— Не подвох, мистер Лагранж, а предложение взаимовыгодного сотрудничества. Я могу понять вашу злость и желание восстановить справедливость. И, если бы ваш отец выжил, возможно, это бы и произошло. Судебный процесс был бы долгим и мучительным, казнь, если бы до нее дошло дело, громкой и показательной, а шумиха вокруг этого всего не утихала бы месяцами, отравляя вам жизнь. Однако с учетом его смерти… насколько я успел понять из общения с вами, вы неглупый молодой человек. И должны прекрасно все понимать.

— Короне это не выгодно, — ровно произнес Даниэль.

— Короне это не выгодно, — согласился мистер Блейк.

— То есть моя часть сделки… простите, сотрудничества! это молчание?

— В первую очередь — да. Здесь — документы о неразглашении.

— В первую очередь?.. — переспросил Даниэль.

— Вы беседовали с целителями. Ваше состояние на текущий момент стабилизировалось, но точных прогнозов, как вы понимаете, никто не может дать. Работа вашего отца мало того, что была экспериментальной, она еще и не была завершена. Государство готово взять на себя дальнейшую ответственность за его деяния, с учетом того, что оно обязывает вас хранить молчание. Но для этого необходимо провести детальные исследования, для которых, естественно, необходимо ваше согласие. Ну и в дальнейшем, я полагаю, вам будет сделано весьма интересное рабочее предложение.

— То есть я могу отказаться? — саркастически хмыкнул Лагранж.

— Можете. Но ради чего?

— Я шесть месяцев был подопытной крысой, мистер Блейк, — в голосе Даниэля прорезалась задавленная ярость, — и у меня нет ни малейшего желания становиться ей снова.

— Я прошу вас не путать несанкционированные частные эксперименты с государственными исследованиями, мистер Лагранж. Внимательно изучите бумаги — в числе прочего там указано, что любое вмешательство в ваш организм будет проведено только в том случае, если того будет требовать ваше состояние здоровья.

Даниэль молчал и молчание было напряженным, он пялился в бумаги, но по моим ощущениям, не видел там ни буквы. Скорее перед его глазами сейчас стояли отцовские (или кем теперь, после всего, считать Эрика Лагранжа?..) “исследования”.

Потом он встряхнулся и придирчиво изучил каждый пункт. Мы оба выжидательно молчали. Я — нервно, безопасник — невозмутимо.

— Кто назначен главой комиссии?

Мистер Блейк моргнул.

— Насколько мне известно, мистер Олливайн. Это…

— Я знаю, кто это, — перебил Даниэль. — Я подпишу согласие, но только если в документах будет прописано имя мистера Олливайна в качестве главы комиссии.

— Я думаю, это не станет проблемой, — кивнул мужчина. — Только… позволите полюбопытствовать, почему?

— Эрик Лагранж считал Родрика Олливайна “бесхребетной скотиной, неспособной на волевые решения”. В переводе на нормальный — человечным, ответственным и с правильными нормами морали. Мне подходит.

— В таком случае подпишите это, это, это и это. А это я заберу на исправление и принесу вам завтра утром. Вас устраивает прошение об эмансипации, составленное нашими юристами или вы предпочитаете вызвать своего адвоката? Устраивает? Тогда подпись еще здесь. Прекрасно. Целитель сообщил мне, что вам показан постельный режим еще как минимум два дня, так что к тому времени, когда вас выпишут, все необходимые формальности как раз будут завершены. Разве что вернуться в ваш дом вы сможете только по окончании обыска. Благодарю, мистер Лагранж, я думаю, вы вскоре убедитесь, что приняли правильное решение.

Даниэль поставил последнюю подпись и едва заметно обмяк, на подложенных под спину подушках. Оставалось только гадать, каких сил ему стоило держаться твердо и холодно во время этого разговора. Ну ничего, сейчас этот ужасный человек с его противными бумажками уйдет, и мы…

— Теперь что касается вас, мисс Хэмптон.

Я чуть не подпрыгнула от неожиданности. А мистер Блейк продолжал свой равномерный бубнеж:

— Вы также должны подписать документы о неразглашении. Государство сочло правильным выделить вам компенсацию за моральный ущерб в следующем размере… Она будет перечислена на специальный счет, доступ к которому вы получите по достижении двадцати одного года. После того, как вы подпишете бумаги, мы свяжемся с вашими родителями, и они смогут вас забрать. Согласно официальной версии, сбежав из “Зеленых Гор” вы просто укрылись в столице, но полиция вас нашла.

Я с изумлением уставилась на пододвинутые ко мне листы.

Смерть Эрика Лагранжа и беспокойство за Даниэля, его здоровье и судьбу, как оказалось, затмили для меня все. Горки, родители… я только сейчас осознала, что я про это все забыла напрочь.

“Они смогут вас забрать”.

И вернуть туда, откуда я сбежала.

Вернуть в Горки.


В Горки. Где мне плохо, душно. Где маленький, тесный, ограниченный мир. Где призраки, где обозленный Крис и Мирей с задетым самолюбием, где обращенные на меня взгляды. И одиночество. Снова бесконечное, стылое, беспросветное одиночество. Еще на четыреста шестьдесят четыре дня.

Если, конечно, за эти четыреста шестьдесят четыре дня Даниэль с его новообретенной свободой не найдет себе кого-нибудь получше. И его трудно будет даже винить, если найдет…

— Мисс Хэмптон?..

— Мистер Блейк, — Даниэль мазнул рукой по покрывалу, накрывая мою ладонь. — А вы не могли бы пока не извещать миссис Стивенс? По крайней мере, пока меня не выпишут.

— Мы не имеем на то законных оснований, — заявил этот прекрасный человек, который только что скрыл от закона такое, по сравнению с чем беглая девица Элалия Хэмптон — это капелька в океане.

— Тогда я ваши соглашения не подпишу, — выпалила я, собрав разбежавшиеся от ошеломительного осознания мысли. — И держите меня тут, пока не уговорите. И от внешнего мира при этом ограждать не забудьте, да-да.

Даниэль издал сдавленный звук подозрительно похожий на плохо замаскированный кашлем смех. Мистер Блейк вытянулся лицом. Что-то подсказывало мне, что заместителю главы королевской службы безопасности по долгу службы до сих пор не приходилось иметь дел с бунтующими подростками. Где-то в глубине души он догадывался, что к ним нельзя применять те же методы, что и к убийцам, заговорщикам и каким-нибудь там контрабандистам… но прямо сейчас, наверное, очень хотелось.

Я на всякий случай не опускала ресниц и задрала подбородок повыше.

— Хорошо, — вздохнул мужчина. — Полиция найдет вас через трое суток. Но не больше! Подписывайте.

Трое суток.

Трое суток на то, чтобы надышаться.

Не так уж и много…

Мистер Блейк ушел, унося с собой наши подписи.

Я зависла, придавленная грузом жестокого осознания.

Я не хочу.

Я не хочу туда возвращаться.

Не хочу, не хочу, не хочу!

— Лали… — по моей спине скользнула теплая ладонь, и я проморгавшись от внезапно выступивших слез, повернулась к Даниэлю с улыбкой.

— Я так рада, что все обошлось! Ведь обошлось, правда?..

— Ш-ш, — Лагранж прижал палец к моим губам и снова выпрямился, оторвавшись от подушек. — Лали, ты выйдешь за меня замуж?

Ч-что?..

— Только надо будет быстро, как только выпишут и выдадут на руки решение суда. Поэтому красиво не получится. Но красиво мы потом тоже обязательно сделаем.

Он это… серьезно?

Я заморгала еще отчаяннее. Вообще, конечно, надо как-то учиться переставать рыдать, когда мне говорят приятное. А то в беседах с полицией на фоне разрухи и трупа я кремень, а чуть кто ласковое слово сказал — сразу в слезы…

О чем я думаю вообще?

— Лали?..

— Н-нет, — я с трудом разомкнула губы. Брови парня напротив изумленно поползли вверх, и я поторопилась продолжить. — Нет, Даниэль, прости. Я тебя люблю. Очень. Но это неправильно. Я не хочу выходить замуж… так. И дело не в спешке и красивостях. А просто… понимаешь?

Я сбилась, стушевалась…

Дура, дура, дура! Металось в голове что-то паническое. Что ты творишь?

— Понимаю, — тихо произнес Даниэль и вздохнул: — Хорошо, тогда пойдем долгим путем.

— Каким?

— Ты же хотела подать на отчима в суд, верно? Когда выйдешь из Горок?

— Да, но…

— Так зачем откладывать на год с лишним то, что можно сделать через два дня?..





Глава 23