Невеста Карателя, или Краденная Весна
Часть 3 из 86 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Николас мертв? Мертв? И куда её сейчас везут? И что ещё за Каратель такой?
Амелла всхлипнула и потерла нос тыльной стороной кисти.
— А ну, не ной! — рявкнула, видимо по природе своей несдержанная "каторжанка" — Двадцать раз тебе уже сказано! Не ной. И не ссы, Каратель своих подстилок не обижает. Если понравишься ему, да перетерпишь с ним пару ночей... как княжна жить станешь!
Снаружи, в крышу повозки глухо стукнули:
— Нелли! — гаркнул смутно знакомый мужской голос — Что там за возня у вас?
Баба подняла голову и рявкнула в ответ, не уступая ни в громкости голоса, ни в тоне:
— Заткнись, Крег! Девка проснулась, башка у нее трещит. Что непонятного? Не надо было глушить её так, идиоты!
Тут же подмигнув Амелле, она уселась на сиденье против пленницы и, покопавшись в объемистой сумке, лежавшей сбоку, протянула девушке небольшой, плоский кувшин:
— Пей. Давай, давай. Рет тебя потенциалом оглоушил. Немного перестарался. Сиропу попей, поможет... Как в Дангорт прибудем, выспишься — всё пройдет. В себя придешь — отвезем Карателю. Там уже не до сна будет! А?
И, не обратив направленного на нее ледяного взгляда сероголубых глаз, суженных щелками — лезвиями, Нелли захохотала, погано и зло.
Амелла Радонир же, подавив жгучее желание вцепиться наглой бабе в волосы, зажала кувшин ладонями связанных рук. Неуклюже отхлебнув ароматную, густую жидкость, покатала на языке тягучие, приторные колобки, отдающие медом и сухими фруктами.
И в самом деле, стало легче. В голове слегка зашумело, а горечь успокоенной рыбкой нырнула куда — то вниз, дабы улечься там и задремать.
Потом она вернется... несомненно вернется, набравшись сил. Вернется и вцепится железными, окрепшими клешнями в глотку, чтобы дожать и удушить.
Потом. Но не теперь. Сейчас ей здесь просто нет места.
"Надо постараться выжить, — сжав пальцами кувшин, подумала Амелла — Ник мертв. Но я то жива! И мне надо... мне надо... чтоб это "жива" продлилось как можно дольше."
...Прислонившись прохладным, отдыхающим от совсем уже ушедшей боли виском к качающейся стенке повозки, девица Радонир смотрела теперь на проплывающие мимо серые, почти осенние поля.
Ну куцые, запыленные дорогой кусты "горячника".
На низкое небо, тяжелеющее близким дождем.
На изворот дороги, изогнувшийся змеей.
И на темные, ещё туманные, но уже приближающиеся шпили незнакомого, чужого, враждебного города со странным, режущим слух названием Дангорт — "Холодная Скала".
____________________________________________
*Сарка — маленькая болотная птичка. Имеются ввиду призывы самцов самками в брачный период
Глава 2
Само прибытие в Дангорт Амелла запомнила плохо.
Возможно, виной тому было веселое питье, врученное многострадальной пленнице её охранницей, а может и то, что нужен был тот Дангорт девице Радонир, как лошади веник.
И Дангорт ей бы виделся в кошмарных снах, и вся разудалая компания вместе с их убогой повозкой! Если горели б они все в глубокой яме, она бы, Амелла, ещё и масла туда подлила, да добренько, жирненько так, от души. Ничего не жалко для новых знакомых, раздери их карацит!
Однако же, несмотря на уже рождающееся заведомо нехорошее отношение к ни в чём неповинному городу, девица Радонир всё же не оглохла и не ослепла и, по въезду в широко распахнутые ворота, немного, но всё таки увидела.
Дангорт был омыт только что прошедшим, холодным дождем. Мрачно, заносчиво и недовольно взирал он на заляпанную дорожной грязью повозку. Так бы смотрел на смердака* какой нибудь нейер*, доведись им встретиться лицом к лицу в людном, да даже и малолюдном месте.
Улица, по которой двигался экипаж, была широкой, довольно чистой и хорошо вымощенной. О последнем можно было судить по звуку колес — ровному и гулкому, без явных "тарахтящих" ноток, какие были б слышны при передвижении по дешевому или необихоженному покрытию.
Дома, стоящие по обоим краям дороги ровными, строгими рядами, напоминали конвоиров. Переливаясь в свете предвечернем, косились на приезжающих, проезжающих и проходящих мимо темными, а кое — где и светящимися "глазами" небольших окон. И не было доверия в этих "взглядах", и добродушия — не было.
По случаю "почти — ночи", народу на улице было мало. К тому же, ровно тогда, когда "торжественный кортеж" (*от автора: "торжественный", хи — хи!), уютно переваливаясь и тряся матерчатыми боками, подгреб к низенькому и тоже добротнокаменному зданию гостевого дома, вновь заморосил дождь, и у девицы Радонир резко пропало желание любоваться городскими красотами.
— Шевелись, — изрекла Нелли, поднимаясь — Давай, на выход!
Амелла, опершись о сидение, поднялась. С неудовольствием отметив, что шея и ноги всё же затекли, не упустила возможности пробурчать ответно:
— Не подгоняй, не запрягала! Сама попробуй, со стяжкой на руках — то, а?
— Тебе не руками ходить, — рявкнула охранница, грубо дергая за собой строптивицу — Ногами перебирай! Дура шелковая!
Как бы то ни было, коротко переругиваясь и бурча, вся честнАя гоп — компания добралась таки до комнаты, маленькой, теплой и уютной.
После быстрого купания в массивной, громоздкой, деревянной посудине последовал сытный ужин с обильными возлияниями.
"Возлияли", правда, только Рет, Крег и Нелли. Амелле же пришлось довольствоваться дурмяным сиропом, который мудрая охранница на сей раз развела водой почти вдвое.
— Хватит с тебя, — заявила бабища, подавая пленнице теплую кружку — Перепьешь, опять оболванишься как пьянь подзаборная. Что тогда Хозяин скажет?
— Скажет "малоумную привезли", — кивнул Рет, икая и смачно отрыгивая луком — Или скажет, что больная.
Девушка покрутила головой. Слегка ещё болели шея, плечи, да освобожденные руки ныли от стяжек, а так... ничего.
Сердце молчало, как молчит крупная рыба, выброшенная на берег и оглоушенная веслом.
Мыслей не было. Язык ворочался во рту подобно бревну, утонувшему давным давно, разбухшему и крепко накрепко вросшему в вонючее, илистое дно глубокого, темного озера.
Глаза высохли, а губы палил жар... Звуки рассыпАлись сухой, древесной крошкой, не желая проникать в слух и собираться в слова.
"Я оглохла и ослепла,
И все чувства растеряла,
На кого оставил, милый,
Позабыл, ушёл с другою..."
Амелла потрясла головой, несколько раз глубоко выдохнула и вдохнула, но простой мотивчик деревенской песенки влип в мысли, казалось, намертво. Влип, врос в кожу. В мозг. В сердце. Застрял там, стараясь заполнить собой явно наметившуюся уже там пустоту... дыру.
— Что вашему Хозяину с малоумия — то моего? — язык пленницы ожил раньше, чем тлеющие чувства, и теперь почувствовал себя здесь Властителем — Вон, ваша Нелли говорит, что он строптивых не любит. Ну так, моё малоумие на руку ему, разве нет?
Бандюги дружно переглянулись.
— Иди спать, — коротко отрубил Рет — Несешь околесицу. На рассвете повезем тебя, вот как там поговоришь ещё!
Амелла всхлипнула и потерла нос тыльной стороной кисти.
— А ну, не ной! — рявкнула, видимо по природе своей несдержанная "каторжанка" — Двадцать раз тебе уже сказано! Не ной. И не ссы, Каратель своих подстилок не обижает. Если понравишься ему, да перетерпишь с ним пару ночей... как княжна жить станешь!
Снаружи, в крышу повозки глухо стукнули:
— Нелли! — гаркнул смутно знакомый мужской голос — Что там за возня у вас?
Баба подняла голову и рявкнула в ответ, не уступая ни в громкости голоса, ни в тоне:
— Заткнись, Крег! Девка проснулась, башка у нее трещит. Что непонятного? Не надо было глушить её так, идиоты!
Тут же подмигнув Амелле, она уселась на сиденье против пленницы и, покопавшись в объемистой сумке, лежавшей сбоку, протянула девушке небольшой, плоский кувшин:
— Пей. Давай, давай. Рет тебя потенциалом оглоушил. Немного перестарался. Сиропу попей, поможет... Как в Дангорт прибудем, выспишься — всё пройдет. В себя придешь — отвезем Карателю. Там уже не до сна будет! А?
И, не обратив направленного на нее ледяного взгляда сероголубых глаз, суженных щелками — лезвиями, Нелли захохотала, погано и зло.
Амелла Радонир же, подавив жгучее желание вцепиться наглой бабе в волосы, зажала кувшин ладонями связанных рук. Неуклюже отхлебнув ароматную, густую жидкость, покатала на языке тягучие, приторные колобки, отдающие медом и сухими фруктами.
И в самом деле, стало легче. В голове слегка зашумело, а горечь успокоенной рыбкой нырнула куда — то вниз, дабы улечься там и задремать.
Потом она вернется... несомненно вернется, набравшись сил. Вернется и вцепится железными, окрепшими клешнями в глотку, чтобы дожать и удушить.
Потом. Но не теперь. Сейчас ей здесь просто нет места.
"Надо постараться выжить, — сжав пальцами кувшин, подумала Амелла — Ник мертв. Но я то жива! И мне надо... мне надо... чтоб это "жива" продлилось как можно дольше."
...Прислонившись прохладным, отдыхающим от совсем уже ушедшей боли виском к качающейся стенке повозки, девица Радонир смотрела теперь на проплывающие мимо серые, почти осенние поля.
Ну куцые, запыленные дорогой кусты "горячника".
На низкое небо, тяжелеющее близким дождем.
На изворот дороги, изогнувшийся змеей.
И на темные, ещё туманные, но уже приближающиеся шпили незнакомого, чужого, враждебного города со странным, режущим слух названием Дангорт — "Холодная Скала".
____________________________________________
*Сарка — маленькая болотная птичка. Имеются ввиду призывы самцов самками в брачный период
Глава 2
Само прибытие в Дангорт Амелла запомнила плохо.
Возможно, виной тому было веселое питье, врученное многострадальной пленнице её охранницей, а может и то, что нужен был тот Дангорт девице Радонир, как лошади веник.
И Дангорт ей бы виделся в кошмарных снах, и вся разудалая компания вместе с их убогой повозкой! Если горели б они все в глубокой яме, она бы, Амелла, ещё и масла туда подлила, да добренько, жирненько так, от души. Ничего не жалко для новых знакомых, раздери их карацит!
Однако же, несмотря на уже рождающееся заведомо нехорошее отношение к ни в чём неповинному городу, девица Радонир всё же не оглохла и не ослепла и, по въезду в широко распахнутые ворота, немного, но всё таки увидела.
Дангорт был омыт только что прошедшим, холодным дождем. Мрачно, заносчиво и недовольно взирал он на заляпанную дорожной грязью повозку. Так бы смотрел на смердака* какой нибудь нейер*, доведись им встретиться лицом к лицу в людном, да даже и малолюдном месте.
Улица, по которой двигался экипаж, была широкой, довольно чистой и хорошо вымощенной. О последнем можно было судить по звуку колес — ровному и гулкому, без явных "тарахтящих" ноток, какие были б слышны при передвижении по дешевому или необихоженному покрытию.
Дома, стоящие по обоим краям дороги ровными, строгими рядами, напоминали конвоиров. Переливаясь в свете предвечернем, косились на приезжающих, проезжающих и проходящих мимо темными, а кое — где и светящимися "глазами" небольших окон. И не было доверия в этих "взглядах", и добродушия — не было.
По случаю "почти — ночи", народу на улице было мало. К тому же, ровно тогда, когда "торжественный кортеж" (*от автора: "торжественный", хи — хи!), уютно переваливаясь и тряся матерчатыми боками, подгреб к низенькому и тоже добротнокаменному зданию гостевого дома, вновь заморосил дождь, и у девицы Радонир резко пропало желание любоваться городскими красотами.
— Шевелись, — изрекла Нелли, поднимаясь — Давай, на выход!
Амелла, опершись о сидение, поднялась. С неудовольствием отметив, что шея и ноги всё же затекли, не упустила возможности пробурчать ответно:
— Не подгоняй, не запрягала! Сама попробуй, со стяжкой на руках — то, а?
— Тебе не руками ходить, — рявкнула охранница, грубо дергая за собой строптивицу — Ногами перебирай! Дура шелковая!
Как бы то ни было, коротко переругиваясь и бурча, вся честнАя гоп — компания добралась таки до комнаты, маленькой, теплой и уютной.
После быстрого купания в массивной, громоздкой, деревянной посудине последовал сытный ужин с обильными возлияниями.
"Возлияли", правда, только Рет, Крег и Нелли. Амелле же пришлось довольствоваться дурмяным сиропом, который мудрая охранница на сей раз развела водой почти вдвое.
— Хватит с тебя, — заявила бабища, подавая пленнице теплую кружку — Перепьешь, опять оболванишься как пьянь подзаборная. Что тогда Хозяин скажет?
— Скажет "малоумную привезли", — кивнул Рет, икая и смачно отрыгивая луком — Или скажет, что больная.
Девушка покрутила головой. Слегка ещё болели шея, плечи, да освобожденные руки ныли от стяжек, а так... ничего.
Сердце молчало, как молчит крупная рыба, выброшенная на берег и оглоушенная веслом.
Мыслей не было. Язык ворочался во рту подобно бревну, утонувшему давным давно, разбухшему и крепко накрепко вросшему в вонючее, илистое дно глубокого, темного озера.
Глаза высохли, а губы палил жар... Звуки рассыпАлись сухой, древесной крошкой, не желая проникать в слух и собираться в слова.
"Я оглохла и ослепла,
И все чувства растеряла,
На кого оставил, милый,
Позабыл, ушёл с другою..."
Амелла потрясла головой, несколько раз глубоко выдохнула и вдохнула, но простой мотивчик деревенской песенки влип в мысли, казалось, намертво. Влип, врос в кожу. В мозг. В сердце. Застрял там, стараясь заполнить собой явно наметившуюся уже там пустоту... дыру.
— Что вашему Хозяину с малоумия — то моего? — язык пленницы ожил раньше, чем тлеющие чувства, и теперь почувствовал себя здесь Властителем — Вон, ваша Нелли говорит, что он строптивых не любит. Ну так, моё малоумие на руку ему, разве нет?
Бандюги дружно переглянулись.
— Иди спать, — коротко отрубил Рет — Несешь околесицу. На рассвете повезем тебя, вот как там поговоришь ещё!