Неверные шаги

— А почему нет? — Карл дует на кофе. — Дочь Сюзанны сказала, что на Устричный та обычно уезжала. Может, преступник каким-то образом знал об этом и озверел от злости, когда застал ее дома. Понятия не имею, как уж он там наводил справки, но ведь есть миллионы возможностей.

— Но как он мог подумать, что ее вправду нет дома? По словам Харальда Стеена, из трубы шел дым, — возражает Карен.

— Так ведь Стеен заметил дым, когда она уже была мертва. Может, плиту растопил преступник, а не Сюзанна.

— Господи, да с какой стати ему делать такие глупости? Если он хотел спалить дом, мог бы и не растапливать старую дровяную плиту. Куда проще и быстрее поджечь шторы, что он и сделал в Турсвике.

Карл пожимает плечами.

— К тому же на участке стояла Сюзаннина машина. Уж это-то могло предупредить его, что она дома, а?

— Не обязательно, — вставляет Карл. — Уезжая в отпуск, люди часто оставляют машину либо на долговременной парковке, либо дома, а в аэропорт или к парому их кто-нибудь подвозит. Вдобавок автомобиль, возможно, и был главной приманкой; ему срочно требовалось новое средство передвижения. Может, он и в дом полез за ключами от машины.

— И рассчитывал, что человек, проживающий в доме, еще спит. Чертовски большой риск, по-моему. Он ведь не знал, сколько в доме народу.

— Если не наводил справки, как я уже говорил.

Карен слушает доводы, мысленно взвешивает каждый по отдельности и все разом. Пока что Карл ее отнюдь не убедил, но, видимо, всерьез взялся защищать простенькую версию, которая по душе Вигго Хёугену и остальным.

— Не забудь, Сюзанна сидела за кухонным столом, — говорит она. — По-твоему, преступник мог пробраться в дом настолько бесшумно, что сумел застать ее врасплох за чашкой кофе? Прокрался через двор так, что она не увидела его в окно?

— Или прошмыгнул с заднего фасада, от шоссе. Он наверняка не хотел попадаться на глаза соседям, ведь окна Харальда Стеена выходят на подъездную дорожку. Зачем рисковать?

— Согласна. И все-таки. Слышно же, когда кто-то входит, а ты сидишь и пьешь кофе.

— Радио было включено. Причем громко, по словам Сёрена Ларсена.

Карен молча качает головой, отпивает глоток кофе. Сама она наверняка бы заметила, если б кто проник к ней в дом, даже если бы работало не только радио, но и телевизор.

Вправду бы заметила?

— Может, она впустила его добровольно, — помолчав, говорит Карл.

— Это с какой же стати?

— Почем я знаю, может, он придумал какой-нибудь убедительный предлог. Ремонт радио- и телекабеля, например, или еще что…

— Утром после Устричного? Ну, ты даешь.

— Или сочинил какую-нибудь аварийную ситуацию. Ворье частенько проникает в дома жертв именно таким манером.

— Да что ты, Калле-малец, мы же говорим о Сюзанне Смеед. Уж кто-кто, а она бы мигом выставила этакого бедолагу за дверь.

— Или, может, он попросту наставил на нее оружие, — продолжает Карл, пропуская мимо ушей и свое прозвище, и возражения Карен.

— После чего Сюзанна тихо-мирно села за кухонный стол?

— Да, лично я именно так бы и поступил, если б кто наставил на меня оружие, — говорит Карл. — А ты нет?





57




Сомневаться не приходится, осень мертвой хваткой вцепилась в Доггерландские острова. Ветер воет во весь голос, куражится, возвещает, что скоро разгуляется не на шутку. Морось и пролитье сменились резкими шквалами, налетающими с запада и предупреждающими, что зима не за горами. Метеорологи тоже предупредили: в ближайшие сутки в прибрежных районах ожидается шторм.

Когда Карен сворачивает с шоссе к Лангевику, ненастье бушует уже в полную силу. Дождь заливает лобовое стекло, дворники не успевают смахивать воду. Она едет медленно, наклонясь вперед и прищурив глаза, и, когда ветер ударяет в бок, мгновенно выравнивает машину поворотом руля. Если ночью температура упадет ниже нуля, завтра будет сущий ад, думает она, чувствуя, как колеса скользят по глине, стекающей с крутых склонов.

Вообще-то надо бы ехать прямо домой, пока дороги не стали вконец непроезжими. Сигрид полегчало, хотя до выздоровления еще далеко. С другой стороны, короткий визит к Харальду Стеену вряд ли займет больше получаса. Конечно, придется выпить кофе, посвятить некоторое время учтивой болтовне и лишь потом перейти к делу. Обольщаться, конечно, не стоит, в последнее время Стеен при встречах выказывал явные симптомы маразма. Правда, на предыдущем допросе он в конце концов выдал правильную информацию — Ангела Новак подтвердила все, что он рассказал, — но понадобилась уйма времени, пока он вспомнил, что случилось утром того же дня. А теперь она попросит его вернуться аж на сорок лет назад.

Хочешь не хочешь, в глубине души она уже стала соглашаться, что изложенные Карлом версии вполне могут соответствовать действительности, хотя кой-какие детали пока плохо вписываются в общую картину. В ворохе совпадений начали проступать контуры взаимосвязи. Бесспорно, случались и более странные вещи, чем серия краж со взломом, совершенных одним и тем же преступником, который по неведомой причине перешел от взлома к попытке поджога, а затем к убийству. Возможно, непреднамеренному.

Так или иначе, фрагмента пазла, только что полученного из Грундера, от Гранта Хогана, хватило, чтобы убедить и начальника полиции, и прокурора, что теперь надлежит бросить все ресурсы на поимку мотоциклиста. Хёуген, чующий возможности быстро закрыть расследование, наверняка бы сразу отстранил ее, если б знал, куда она направляется и зачем.

Очередной порыв ветра толкает машину, колеса скользят в глиняной жиже. Все-таки надо было ехать прямо домой, думает она, сворачивая к дому Харальда Стеена.



— Угощайся, девочка, выпечка, ясное дело, не домашняя, но уж чем богаты, тем и рады.


Они сидят на кухне Харальда Стеена, и Карен, ощутив легкий укол совести, позволяет себе угоститься кофе из термоса и одной из двух булочек, которые Ангела Новак выложила на тарелку и прикрыла пленкой — Харальду на ужин.

— Она вроде бы неплохо о тебе заботится, — говорит Карен, откусывая кусочек мягкой булочки.

— Ну, пожалуй что так. Да ведь ей за это и платят. Хорошо платят, ежели сравнить с тем, сколько в свое время зарабатывал я. Четыреста двадцать марок сорок шиллингов в месяц — вот на эти деньги мы с женой и жили.

— Она давно у тебя работает? Ангела, я имею в виду.

— Ну, не больше года. Или от силы два. А все это окаянное сердце, доктора говорят, не может оно качать кровь, как положено, вот у меня и кружится голова. Не то бы я сам отлично справлялся, хотя Харри мне теперь вовсе не доверяет. Он и настоял, чтоб ко мне приставили эту бабенку. Договорился с социальным ведомством, не спросясь у меня.

Карен думает, что скорей всего до сына Харальда Стеена дошли разговоры об эксцессах, раз-другой случавшихся с его отцом. Она пробует новую стратегию:

— Стало быть, у тебя вроде как собственная экономка, Харальд. И ты это бесспорно заслужил. Я бы и сама не отказалась, чтобы за мной дома маленько поухаживали.

Льстивые слова она сопровождает самой обворожительной улыбкой. Надо хорошенько поднять старикану настроение.

— Вон как ты говоришь? Экономка…

Харальд Стеен прячет довольную усмешку за кофейной чашкой и задумчиво прихлебывает кофе, осмысливая новую точку зрения. Явно воспрянув духом, он наконец решительно, со звоном отставляет чашку на блюдце.

— Ну что ж, выкладывай, зачем пришла, полис-менша, ведь не затем же, чтобы просто выпить кофейку, а?

“Полисменша”. Карен передергивает плечами, стряхивая с себя это слово, и наклоняется к сумке, поставленной на пол. Надежды мало, так что лучше поскорее с этим покончить.

— Вообще-то я хотела кое о чем тебя спросить. Подумала, что если кто и способен мне помочь, так это ты. Вряд ли в Лангевике происходили события, о которых тебе неизвестно?

Карен быстро смотрит на фото, которое достала из сумки. 1970 год, улыбающиеся молодые женщины и мужчины на каменных ступеньках и дети, играющие в траве. Перевернув фото, она кладет его на стол перед Харальдом Стееном.

— Не помнишь, кто здесь на снимке, а, Харальд?

Она терпеливо наблюдает, как он медленно тянется за очечником, расправляет дужки, надевает очки. Не берет фотографию в руки, наклоняется и изучает ее, нахмурив брови. Секундой позже он смеется. Сухим безрадостным смешком. Потом глубоко вздыхает.

— Боже милостивый, где ты ее взяла?

— В фотоальбоме Сюзанны. Насколько я понимаю, люди на фото жили в коммуне, которую организовали здесь ее родители. Проблема в том, что в альбоме не указаны фамилии, только имена. Я написала их на обороте.

Не переворачивая снимок и даже не беря его со стола, Харальд Стеен продолжает молча его рассматривать. Надежда Карен тает, она смотрит на его лицо, в котором не читается ни тени узнавания. Почти пятьдесят лет минуло, думает она, он, должно быть, не помнит и что ел нынче на завтрак.

Харальд Стеен поспешно отодвигает от себя снимок, снимает очки, откидывается на спинку стула.

— А какой тебе прок от фамилий, позволь спросить?

— Может, и никакого, — искренне отвечает она. — Я просто пытаюсь составить себе картину Сюзанниной жизни и подумала, вдруг есть хотя бы маленькая вероятность, что она поддерживала связь с кем-нибудь из тех, кто жил здесь в ту пору. Может, с кем-нибудь из детей.

Харальд Стеен хмыкает.

— Вряд ли, она ведь даже с родной дочерью связь не поддерживала. Да и мне редко когда словечко скажет, хоть и жили мы по соседству. Сюзанна была тяжелым человеком, вот что я тебе скажу. Чердак у нее был не в порядке, по-моему.

Харальд Стеен стучит себя по голове, и Карен маскирует разочарованный вздох еще одной улыбкой.

— Н-да, зря я надеялась… На днях в “Зайце и вороне” говорила с Йаапом Клусом, Эгилем Йенссеном и Оддом Марклундом, и из них тоже никто не мог вспомнить фамилии, так что ты в хорошей компании. Да ведь и прошло уже без малого полвека, в общем-то я другого и не ожидала.

На сей раз Харальд Стеен хмыкает сердито, да так энергично, что из носа вылетает капелька, прямо на вязаную скатерть.

— Клус и Йенссен! Да они никогда ничего толком не знали. Сидят в кабаке да хвастают, всю жизнь только тем и занимались. Я тебе вот что скажу: коли у них и есть мозоли, то вовсе не от весел. Марклунд, тот получше, но как уж он умудряется общаться с остальными двумя, один Бог ведает. “Хорошая компания”. как тебе не стыдно этак говорить.

Он крепко сжимает ручку чашки, Карен видит, что рука его дрожит, когда несет чашку к губам. Только бы не случился сердечный приступ, думает она. У меня нет ни времени, ни сил. Что мне тогда делать?

Харальд Стеен со стуком ставит чашку на стол.

— Выходит, ты перво-наперво у них спросила и только потом, не получив от них помощи, пришла к старику Стеену. Хорошо же ты обо мне думаешь.

Карен отвечает инстинктивно, как двенадцатилетний ребенок, которому сделали выговор:

— Так случайно получилось, когда я зашла в паб выпить пива. А то бы, само собой, первым делом пришла к тебе, — добавляет она в надежде, что эти слова прольют бальзам на душу возмущенного старикана.

Не отвечая, Харальд Стеен наклоняется вперед. Тычет желтым ногтем в пару на краю лестницы, в верхнем ряду.

— Диса Бринкманн, Тумас и Ингела Экман и Тео Реп, — говорит он, медленно скользя пальцем по снимку. Переводит палец на нижний ряд и громко провозглашает: — Джанет и Брендон Коннор, Пер и Анна-Мария Линдгрен.

Произнеся последнее имя, он выпрямляется, сдвигает очки на лоб. На этот раз он сидит, скрестив руки на груди, с улыбкой, выражающей и негодование, и триумф.

— Как звали ребятишек, я не помню, ты уж извини, — ворчит он. — А Сюзанны еще и в завету не было. Она родилась только через год, если не ошибаюсь.