Неназываемый

Дотронувшись до локтя Ксорве, Шутмили прошептала:

– Они не знают, куда отправилась Оранна?

– Похоже на то, – ответила Ксорве.

– Они лгут?

Знала ли Кверен, что случилось с подававшими надежды прислужниками? Пусть лучше думает, что они бродят где-то с Оранной, чем узнает, что их обезображенные трупы покоятся под развалинами Монумента.

– Нет, – сказала Ксорве. Она погрузила пальцы в волосы, пытаясь привести в порядок мысли, бродившие по кругу. Это место увядает, подумала она. Они уже одной ногой в могиле. – Нет, я…

Нам надо идти, хотела сказать она. Я видела достаточно, я хочу уйти. Ей казалось, что она ни секунды лишней не вынесет в Доме Молчания.

Но не успела она открыть рот, как Кверен вернулась в сопровождении круглолицей девочки в одежде послушницы.

Кверен села за стол, а ребенок встал у нее за спиной, переминаясь с ноги на ногу в ожидании какого-то сигнала. Девочка открыто уставилась на шрамы Ксорве, но она была уже слишком взрослой, чтобы задавать вопросы. Дочь Кверен? – подумала Ксорве. Необычно, но вполне возможно.

– Итак, – сказала Кверен. – Перейдем к делу: насколько я понимаю, вы здесь, чтобы просить о пророчестве.

Прямота Кверен застала Ксорве врасплох. Сглотнув, она кивнула.

– Я надеялась, что Оранна сможет нам помочь. Но раз ее здесь нет, то да, наверное.

– Прекрасно, – сказала Кверен. – Не вижу причин откладывать. Через час у нас время вечерних молитв. Будет ли вам удобно обратиться к Неназываемому в это время?

Ксорве снова кивнула. Раз уж это неизбежно, лучше поскорее покончить с этим.

– Хорошо. Цурай, дорогая, ты уже поужинала?

– Да, госпожа, – сказала девочка. Между передними зубами у нее была щербинка.

Кверен улыбнулась.

– Цурай – наша Избранная невеста. Она прорицает уже два года. Мы все ценим ее вклад.

Ксорве похолодела. Конечно. Новая настоятельница, новая Избранная невеста, разгуливающая в одиночку по Дому Молчания, совсем как Ксорве когда-то. В глубине души она знала об этом. С того самого момента, как она решила попросить о пророчестве, эта мысль засела на периферии сознания. Единственное, о чем она забыла, так это о том, что нынешняя Невеста – еще ребенок.

– Сколько тебе лет, Цурай? – спросила она.

– Восемь, госпожа, – ответила Цурай.

Ну конечно. С побега Ксорве прошло восемь лет. Колесо замедлило свой ход, но она все равно очутилась возле Святилища.

Ксорве глубоко вздохнула, и, осознав, что внимание всех присутствующих – и не в последнюю очередь Шутмили – направлено на нее, заставила себя успокоиться. Она все равно попросит о пророчестве, пусть это и означает, что ради ее прихоти ребенок впустит в свое сознание Неназываемого. Ксорве и сама столько раз пророчествовала – не так уж это было и плохо, правда же? По крайней мере, от этого не умирают. Она сама живое тому доказательство.

Как бы то ни было, другого выхода нет. У них есть шанс найти Оранну, заполучить Реликварий до того, как та поймет, как его открыть, и вернуть доверие Сетеная – или они могут сдаться и позволить ей впустить Неназываемого в ни о чем не подозревающий мир.

– Мы будем рады твоей помощи, – сказала она Цурай. – Спасибо.

Цурай молча уставилась на нее, и Ксорве с горечью вспомнила свои чувства, когда много лет назад Сетенай поблагодарил ее за пророчество.

– Превосходно, – сказала Кверен. – Мы соберемся в большом зале через час. Но прежде, чем мы отправимся готовиться к получению пророчества, должна уточнить, остались ли у вас еще вопросы?

Ксорве очень хотелось уйти, но ей нужно было отдать еще один долг прошлому.

– Моя… э-э-э… двоюродная сестра – послушница. Если можно, я хотела бы поговорить с ней. Это Ангвеннад.

– О боже, – сказала Кверен. – Да, я знала Ангвеннад. Увы, в прошлом году она умерла. Она погребена в крипте, вы можете навестить ее могилу.

Когда-то давно Ксорве в глубине души надеялась, что если она однажды снова встретится с Ангвеннад, та узнает ее и простит. Она никогда всерьез не верила в эту фантазию и не позволяла себе много об этом думать, но было приятно представлять, что втайне Ангвеннад надеялась, что Ксорве выживет, пусть даже настоящей ее реакцией были бы ужас и возмущение. Но теперь уже они никогда не узнают, как это было бы на самом деле.



Пламя свечей мерцало в большом зале Дома Молчания, как солнечные блики на волнах. В воздухе сгустился аромат лотоса – пьянящий, удушливый. Ксорве сосредоточилась, но запах все равно притуплял ее чувства. Она отвыкла от него за эти годы, и он оказался гораздо сильнее, чем помнилось.

– Избранная невеста, я смиренно прошу Неназываемого о милости, – произнесла Ксорве. Некоторые формулы невозможно забыть даже под парами черного лотоса.

Избранная невеста сидела на троне в мантии из желтой парчи, когда-то принадлежавшей Ксорве, и взирала на собравшихся сквозь спирали дыма.

– Чего ты ищешь? – спросила она. Голос восьмилетней девочки, но холодный и негостеприимный, как могила.

Неназываемый не изменился. Это было не в его природе.

– Знания, – ответила Ксорве.


– Знания о прошедшем или же знания о грядущем? – спросил Неизвестный.

Мгновение растянулось, Ксорве пыталась убедить себя, что это сработает.

– Знания о настоящем, – сказала Ксорве.

В толпе кто-то резко втянул в себя воздух. Присутствующие не сводили с нее глаз. Прошло восемь лет с тех пор, как Сетенай посетил Дом Молчания. Она надеялась, что о нем давно забыли.

– Говори же, – велел Неназываемый.

– Неназываемый и Неизреченный, где сейчас Оранна, некогда бывшая твоей жрицей?

Они заранее обсудили это с Шутмили. Обычно Неназываемый был готов ответить на два, в лучшем случае три вопроса.

Цурай заерзала, будто была обычным ребенком, пытающимся придумать ответ, а не сосудом для божественного знания.

И наконец ответ пришел:

– Она ищет ключ к Реликварию Пентравесса.

– И что это за ключ? – спросила Ксорве.

– Ключ – это не предмет, а место, – сказала Цурай. Ксорве следовало это предвидеть. Неназываемый не лгал, но у богов был странный образ мышления. Цурай следила за Ксорве сквозь дым тяжелым, внимательным взглядом. Даже когда она наклонила голову, глаза ее будто не двигались. Казалось, она пытается понять, почему Ксорве кажется ей знакомой.

Но этих ответов было недостаточно. Нужно было осмелиться еще на один вопрос.

– Где это место, Неназываемый?

– Во владениях Антрацитового Шпиля. Перед земным троном и обителью Тысячеглазой Госпожи.

– А где… – начала было Ксорве, но Цурай резко оборвала ее:

– Та, кого зовут Оранной, – моя жрица. Она верна мне. Она преданно мне служит. Но ты… – Цурай поднялась с трона. Ее била дрожь, но она не сводила глаз с Ксорве. – Я знаю тебя, вероломное дитя. Почему ты вернулась ко мне сейчас?

Настоятельница Кверен бросилась к возвышению. Ксорве не стала дожидаться, станет ли она успокаивать Цурай или прикажет своим прислужникам схватить предательницу. Гнев Неназываемого зазвучал в недрах горы, совсем скоро он хлынет в зал. Цурай скорчилась на полу, как бумажная кукла. Ксорве схватила Шутмили за руку, и они бросились бежать.



Они забрали из сарая заранее спрятанные сумки и поспешили вниз по дороге в город. Украденный челнок дожидался их в укромном месте. Лес растворился внизу, они поднялись в беззвездное небо Ошаара.

– Твой бог сильнее, чем я думала, – заметила Шутмили, заняв свое место и потирая руки, чтобы согреться.

– Да, – сказала Ксорве. – Неназываемый ужасно древний, и все здесь не менялось шесть тысяч лет или того больше. Это мерзкое создание хочет просто спать в горах и есть ребенка каждые четырнадцать лет. Больше мне нечего сказать.

– Понятно, – сказала Шутмили. – Но ведь он не услышит тебя отсюда.

– Мм, – протянула Ксорве. – Ты права. – Сбросив скорость, она перегнулась через борт. Сосновый лес на тысячу футов ниже был таким же черным, как небо. – Ты не слышишь меня, старый ублюдок? – Она горько рассмеялась, от холодного воздуха перехватило горло, как если бы она глотнула ледяной воды. – Мы снова сбежали. Каково это, дружище? Тебе десять миллионов лет, и ты видишь и слышишь все, но, видимо, годы дают о себе знать, потому что ты чертовски плохо за мной следил.

Ксорве, рухнув на дно челнока, хохотала во все горло, пока не решила, что так можно с ума сойти. Из-за мороза ее смех звучал сипло, напоминая звук испорченных кузнечных мехов.

Когда она снова открыла глаза, оказалось, что Шутмили с фонарем в руках склонилась над ней. Она сморгнула выступившие от смеха слезы, ожидая, что Шутмили либо поддержит ее, либо нахмурится. Но вместо этого Шутмили улыбнулась той же несчастной, робкой улыбкой, которую Ксорве видела раньше.

Ксорве вдруг осознала – какой же глупой надо быть, чтобы осознать это только теперь, – что Шутмили невероятно красива. Она идеальна, и ее искренняя улыбка заслуживает любых усилий. Потрясенная, Ксорве застыла на месте.

– Что-то не так? – спросила Шутмили. Она откинула волосы с лица, и Ксорве захотелось обхватить ее лицо ладонями и поцеловать.

– Нет, – ответила Ксорве, радуясь, что ее не выдает голос. – Я просто задумалась.

– О, расскажи, каково это, – поддразнила ее Шутмили. – Я слышала, что не так здорово, как об этом говорят.

– Не советую, – ответила Ксорве. Сглотнув, она поднялась, заняла свое место и снова запустила двигатель. Щеки горели, несмотря на холодный ветер. Хорошо, что стояла кромешная тьма.

Шутмили выглянула за борт и посмотрела на тенистые леса внизу.

– Жаль, что все это было зря.

– О чем ты? – спросила Ксорве.

– Неназываемый ведь просто посмеялся над нами? – сказала Шутмили. – Владения Антрацитового Шпиля.

– Перед земным троном и обителью черт-знает-какой госпожи, ага, – подхватила Ксорве, хотя по коже у нее пробежали мурашки, когда она вспомнила статуи Ирискаваал в Эчентире.

– Это наверняка миф, – сказала Шутмили. – Ирискаваал больше нет. Ее трон был разрушен три тысячи лет назад, а ее земная обитель находилась в Ормарии, и со времен Пентравесса она должна была уже сгинуть – или ее поглотил Лабиринт…