Ненависть

Апполинарий только махнул рукой. Он и сам уже понял, что сморозил глупость.

— Но также нельзя! — растерянно пробормотал он и посмотрел на Пятницкого.

Капитан глядел Колышева с таким любопытством, словно видел впервые.

— Интересный вы человек, Апполинарий … Павлович. Что делать … так нельзя … Спросите еще, как дальше жить! Прямо русский классик, — качает головой Пятницкий. — Вы вот спросили, почему я вам пистолет вернул. Дорогой мой, вы всерьез полагаете, что я ничего не знаю о массовом убийстве на проспекте Гагарина? И что стреляли из вашего пистолета? И что стреляли вы?

Последнюю фразу Пятницкий произнес совсем тихо, почти шепотом. Колышев замирает на месте, словно гипсовая фигура, лицо покрывается восковой бледностью, под глазами появляются черные полукружья.

— Да, это я. — потерянно шепчет он. — А почему тогда вы меня не арестовали?

— Надо бы, — вздохнул Пятницкий. — И засадить на всю оставшуюся жизнь за преднамеренное убийство четверых человек. Только вот убитые были членами шайки барсеточников, не брезговали и торговлей наркотой. Вы уничтожили верхушку — главаря с двумя телохранителями и водителя. Трое последних по совместительству исполняли обязанности «уборщиков» — палачей. Госнаркоконтроль и мы пасли несколько месяцев, все никак подобраться не мог. А вы решили проблему за минуту.

— Но ведь банда-то осталась!

— Назначили «стрелку» конкурентам, начали разбираться — кто, за что да по какому праву. Слов за слово, дошло дело до стволов. Наши опера заранее вычислили место сходняка и, когда стрельба закончилась, собрали уцелевших. У каждого был «ствол». Вот тут и сказке конец, а кто слушал — молодец и получил десять лет за незаконное хранение оружия. Так город избавился от компании жуликов и торговцев наркотой. И это — результат четырех точных выстрелов. Ваших выстрелов, Апполинарий!

— Это получилось случайно!

— Неважно, случайно или умышленно. Главное — результат. Тот самый, когда вор сидит в тюрьме, а убийца отправляется на тот свет. И глубоко плевать, кто и как это сделал! Не верите? Тогда спросите своих студентов. Не забыли еще тот случай на вашей лекции в кабинете химии? Если бы не вы, бандиты могли перебить кучу народа, а чем бы закончилось следствие, еще не известно. А тот мальчишка, что исполнял роль наводчика, и вовсе считался бы невиновным!

Апполинарий опускает глаза. Память услужливо выкладывает на мысленный монитор все события того дня. Сердце забилось о ребра так, словно собралось выламывать грудную клетку, на лбу выступили крупные, как горошины, капли пота, руки затряслись, колени налились тяжелым свинцом.

— Да, холодно стало, — согласился Пятницкий. — И ветер такой … до задницы пробирает, зараза! Идемте на выход.

Апполинарий покорно плетется в указанном направлении, а капитан как ни в чем ни бывало продолжает рассуждать:

— Не-ет, братья Вайнеры были совершенно правы, когда устами Жеглова утверждали, что вор должен сидеть в тюрьме. А я от себя добавлю — убийц карать убийством. Помню, несколько лет назад — ну, когда мораторий ввели на смертную казнь — было модно рассуждать на тему гуманности, сострадания и различных превратностей судьбы. Особенно убедительно получалось у интеллигенции. Грамотные, обученные правильно строить фразы да и просто неглупые люди говорили умные слова. Писатели, журналисты, ученые, музейные работники … Но однажды все изменилось! Двое подонков надругались над девушкой, искалечили парня, а потом зверски убили обоих — сожгли еще живыми в их собственном автомобиле. Выяснилось, что парень и девушка из семьи преподавателя одного очень престижного столичного ВУЗа. Так сказать, сливки общества, золотая молодежь! И началось! Убитые горем высокопоставленные родители потребовали немедленно найти негодяев и судить по всей строгости законов. Но вот беда — этой самой строгости в наших законах уже не осталось! Только пожизненное заключение и то, если докажут непосредственную вину. Взбешенные такой вопиющей несправедливостью родители убиенных, их родственники и близкие друзья решают обратиться напрямую к руководству страны — пишут коллективное письмо президенту с требованием восстановить смертную казнь. Народные артисты подписывали, деятели культуры мирового масштаба, светила ученого мира и прочие. Мало того — будучи людьми известными, не бедными, с обширными связями и знакомствами, добиваются от руководства первого канала телевидения предоставления им времени, дабы в прямом эфире, на всю страну озвучить свое справедливое требование — наказать убийц детей так, как они, эти самые убийцы, заслуживают. То есть лишением живота.

— Не понимаю вашего ерничанья, — тихо произнес Апполинарий.

— Сейчас поймешь, подожди. Так вот, предоставили им время, самое лучшее, пиковое. Собрался в студии цвет интеллигенции, лучшие умы и языки, слава и гордость России! И начали, захлебываясь слезами и соплями, доказывать, что смертная казнь, оказывается, нужна! Примеры стали приводить из истории, из опыта зарубежных стран. Профессора выступали, академики, известные журналисты, народные артисты, депутаты Думы — и все, все за смертную казнь! Хотя незадолго до этого, каких нибудь два месяца назад, все, как один, выступали за ее отмену. Не гуманно мол, не цивилизованно! Падлы продажные!!! — рявкнул капитан так, что Апполинарий шарахнулся в испуге оглянулся.

— Какие были глаза! Какие лица! Как убедительны были слова! Это ведь действительно умнейшие люди. Только вот когда убивали и насиловали девочек с городских окраин, из рабочих семей, они этих убийств не замечали. В упор не видели! Зато вкусно и жирно рассуждали на всякого рода симпозиумах, коллоквиумах или просто дома, в кругу семьи и друзей о судебных ошибках, которые невозможно исправить, если человек казнен. О мировой цивилизации, которая неизбежно придет к всеобщей гуманности и справедливости, о правой щеке, которую надо подставить, если получил по левой … сволочь лукавая! Людей быдлом считают, биомассой. Как на холопов смотрят — мы, мол, элита, гордость нации и лучшие люди, а вы так себе … обслуживающий персонал, прислуга.

Внезапно Пятницкого затрясло, лицо помертвело, глаза словно провалились в череп и превратились в узкие щелочки, сквозь стиснутые зубы донеслось приглушенное бормотание:

— Мразь-мразь-мразь …

«Да он эпилептик! — испуганно подумал Апполинарий. — Мне только припадка здесь не хватало. И что делать»? Пятницкий с трудом вытаскивает руку из кармана, в кулаке зажата какая-то белая ампула величиной с указательный палец. Рука медленно поднимается, голова капитана трясется, словно у девяностолетнего старика, глаза совсем исчезают за плотно сжатыми веками. Пальцы разжимаются и ампула проваливается в рот. Слышен хруст стекла, на губах выступает пена пополам с кровью и капитан застывает в полной неподвижности. «Каменный Гость»! — почему-то пришло сравнение на ум Колышеву. Пятницкий несколько раз глубоко вдыхает воздух через нос, лицо розовеет, глаза открываются и капитан несколько секунд бездумно глядит вдаль, в темную бесконечность парковой аллеи. Трясет головой, раздается смачный плевок, на снег падают осколки стекла и капли крови.

— Дьявол меня забери! — бормочет Пятницкий. — И когда это кончится?

— Что с вами, капитан? Вы больны? — с опаской спрашивает Апполинарий.

— Ерунда, не обращайте внимания, — отмахивается Пятницкий. — Последствия контузии. На память о Кавказе. Фу, ладно! Так вот, дорогой Апполинарий Павлович, можно долго рассуждать о необходимости и разумности того или иного вида наказания, о гуманизме и милосердии, цитировать высказывания великих, но все это, по большому счету, словоблудие. Сказано в Писании — око за око, зуб за зуб. Иными словам, тяжесть наказания должна соответствовать тяжести преступления. Этому утверждению тысячи лет и никому еще не удалось опровергнуть его. К сожалению, наши законы придуманы прекраснодушными мечтателями, живущими за тройным кордоном охранников, перемещающихся в пространстве в бронированных лимузинах. Они окружены слугами, помощниками на все случаи жизни, не знают счету деньгам и пребывают в счастливой уверенности, что народ счастлив, мужики играют на гармошках, а бабы носят сарафаны и кокошники. Ну, как в ансамбле песни и пляски кубанских казаков, когда он выступает в Кремлевском дворце съездов. Я не знаю, кто вы на самом деле. Сведения, собранные о вас, скудны и, простите, скучны до безобразия: родился, учился, в армии не служил, ни в чем не замечен … у домашнего кота биография интересней.

— Да как вы смеете так со мной разговаривать? — вскипел Апполинарий.

— Да ладно, не сердитесь. Я ведь контуженый! Слушайте дальше … но вам почему-то удается то, что не в состоянии сделать те, кого годами учат убивать врага. Вы оказываетесь в нужном месте, в нужное время и случайно, походя уничтожаете опаснейших бандитов. После ваших акций начинаются разборки и снова летят бандитские головы. У вас просто талант ловить рыбу в мутной воде и оставаться сухим! Апполинарий, я предлагаю вам сотрудничество — нет, службу Отечеству. Вы и ваши друзья можете сделать больше, чем вся наша продажная и ленивая городская полиция. До сих пор вы действовали наугад, под влиянием эмоций. Это крайне опасно. После того, как вы уничтожили почти всю верхушку кавказкой диаспоры в городе, на вас идет настоящая охота. Свято место пусто не бывает, кавказцы избрали новых главарей взамен убитых и теперь они ищут тех, кто уничтожил соплеменников. Вас обнаружат со дня на день и тогда счет вашей жизни пойдет на секунды, вы понимаете меня?

— О каких друзьях вы говорите? — пролепетал Апполинарий. — Я не имею никакого отношения к … э-э … той аварии.

— Лично вы — нет, — усмехнулся Пятницкий. — Может, хватит валять дурака, Колун? Неужели ты всерьез полагаешь, что полиция ничего не знает о банде скинхедов, в которой ты с недавнего времени состоишь? Скинхед по кличке Тропа подобрал в бессознательном состоянии возле дома. Участница банды, Мария Гвоздикова, опознала тебя и рассказала остальным, как ты спас ее от преступников тогда, на лекции в кабинете химии. Скинхеды приняли тебя за своего, ты стал посещать их «качалку», расположенную в подвале дома номер 8 по улице Мира. Именно после твоих лекций о нацизме скинхеды Тропа, Кир и Гвоздикова спланировали и осуществили массовое уничтожение кавказцев с использованием тяжелых грузовиков и огнестрельного оружия … дальше продолжать?

— Н-нет … откуда вы все это знаете? — пролепетал пораженный Апполинарий.

— Преподаватель латыни… — покачал головой капитан. — Все организации, союзы или просто кружки по интересам, представляющие хоть какую ни будь, даже предполагаемую опасность для общества, давным-давно взяты на учет, за ними внимательно наблюдают и контролируют каждый шаг. Это элементарно, это азы оперативной работы!

— Ну да, — кивнул Апполинарий, — барабаны.

Пятницкий наклонил голову, изящно взмахнул рукой, имитируя дворянское приветствие времен Людовика 14.

— Да, сударь, и это тоже.

— Почему же не пресекаете эту … э-э … преступную деятельность?

— Потому что на сегодняшний день наибольшее количество преступлений совершают именно выходцы с Кавказа и жители южных республик. После каждого резонансного убийства нацмена происходит отток эмигрантов на какое-то время и уровень преступности снижается. Ведь от полиции требуется это, верно? Именно поэтому скинхедов редко привлекают к уголовной ответственности — ну, разве что в исключительных случаях! — а судьи так неохотно квалифицируют преступления на национальной почве. Скинхедов можно прихлопнуть в любой момент, но … для чего щука в озере? Что б карась не дремал!

— Понятно. А как вы определили, что это именно … ну, мои знакомые на машинах были?

— В том районе живут не простые свинопасы. На каждом доме видеокамеры, тревожная сигнализация. Определить личность человека, даже если он в маске, гораздо проще, чем принято думать — жестикуляция, наклон головы, форма черепа и так далее. Так что персоналии установили быстро, в тот же день.

Апполинарий опустил голову, горестно вздохнул и развел руки. Холодный ветер подул сильнее, голые ветви кустов сухо перестукиваются между собой, в вышине колышутся макушки деревьев — в темном парке неуютно и мрачно, словно на заброшенном кладбище. Уличные фонари вдалеке только подчеркивают «готичность» картинки, усиливая чувство одиночества и страха. Именно в эту минуту Апполинарий вдруг осознал, что его жизнь отныне ему не принадлежит. Ну допустим, откажется … и что? Он лично, конечно, не убивал, но его соучастие в подготовке легко доказать, а это уже статья с громадным сроком. Кроме того, можно привлечь за недоносительство — и такая статья в Уголовном кодексе существует. В общем, куда ни кинь, всюду клин. А уж его друзьям и вовсе … «пипец»! В голове пустота, мысли разлетелись, словно осколки взорвавшейся гранаты, в ушах мерзкий перезвон невидимых колокольчиков, тело потеряло чувствительность и словно одеревенело. Странная пустота вокруг и давит чувство страшной потери, словно тебе вот-вот предстоит умереть и ты уже никогда не вернешься в этот привычный и такой родной мир. А там, за невидимым порогом, нечто огромное, неведомое и тревожное!


— Отступать поздно… — тихо бормочет под нос Апполинарий. И уже громче произносит: — Ладно, я согласен. Но — извините, конечно! — вы всего лишь капитан, Валерий Павлович и, вероятно, не уполномочены … э-э … ну, вы делаете предложение от имени руководства?

— Разумеется, — усмехнулся Пятницкий. — Но контактировать вы будете только со мной. О вас знает очень ограниченный круг лиц. Если точно — только двое: я и один человек на самом верху.

— Понятно, — кивнул Апполинарий.

Потоптался на снегу, похлопал руками по бокам, взглянул в темное небо, словно там должны быть инструкции, что делать дальше.

— Ну и что? — глупо спросил Апполинарий.

— Да ничего, господин Колышев! — рассмеялся Пятницкий. — Идите домой, отдохните как следует, завтра с утра отправляйтесь в институт. Все как обычно! Если появится необходимость встретиться, я вам позвоню. Живите обычной жизнью, Апполинарий Павлович — регулярно «качайтесь» — это полезно для здоровья, читайте лекции друзьям о национальном вопросе в России — это расширяет кругозор, обзаведитесь подругой — гормональный статус надо держать в норме. Но! Проявляйте максимальную сдержанность и осторожность во всем. И ничего никому не рассказывайте о нашем разговоре. Вот так, — широко улыбнулся капитан. — Да, чуть не забыл! — спохватился он. — Тот случай … ну, когда вас избили возле дома. Это гастарбайтеры со стройки в вашем дворе. Обкурились травки. Или наоборот, не докурили — черт их разберет! Одним словом, это они. Но прямых доказательств нет, есть только косвенные, которые суду не предъявишь. На ваше усмотрение, — пожал плечами капитан.



Придя домой Апполинарий буквально рухнул в кресло, не разуваясь и не сбросив куртки. Взгляд бездумно скользит по знакомой обстановке квартиры, ни на мгновение не останавливаясь ни на чем. Все тоже самое, лежит на привычных местах … и все-таки чужое! Что-то изменилось вокруг! Или это он стал другим? Пальцы касаются холодного кусочка пластмассы, щелкает кнопка, включается торшер. Мягкий свет уютно освещает комнату до половины. Напротив, в полумраке, висит картина. Та самая, написанная неизвестным уличным художником, на которой римский всадник замер на линии морского прибоя. По колени в воде стоит конь, ветер разметал рыжую гриву, на губах застыла пена. Море остановило бешеный галоп коня, но зверь никак не успокоится, мысленно летит навстречу штормовым волнам. Всадник в позолоченном шлеме всматривается вдаль, плюмаж из белых перьев клонится порывами ветра, красный плащ стелется над землей. Кованный металлический панцирь тускло блестит золотой и серебряной насечкой, треугольный конный щит закрывает лошадиный бок. Римский меч, длинный, с округлым навершием на рукояти, плотно сидит в ножнах. Художник тщательно выписал детали, видны даже черты лица. Воин смотрит в бушующий горизонт будто с сожалением — море остановило бег боевого коня. Жаль, что вода расступается под копытами. А так хочется узнать, что там, за горизонтом! Рука сама тянется к полке, пальцы касаются прохладной обложки. Тяжелое и твердое, словно кусок гранита, жизнеописание Сципиона Африканского наваливается на ладонь и Апполинарию приходится напрягать все силы, чтобы не уронить книгу. Шелестят страницы, закладка из полоски цветной бумаги падает на пол от неловкого движения. Апполинарий привычно водружает на нос пенсне, но спохватывается — он не в аудитории, понты ни к чему! — надевает очки …

«… легион под командованием трибуна Сципиона был едва ли не единственным, который сумел выйти с минимальными потерями из страшной мясорубки, устроенной карфагенянами для римлян. Оставшихся в живых солдат едва ли хватит на десять манипул, когда по штату положено иметь тридцать! Но легион сохранил штандарт, номерной знак и оружие. Он отступал в полном порядке, к нему примкнули остатки других легионов и очень скоро под командованием трибуна Сципиона оказалась практически весь экспедиционный корпус, действовавший в Италии. Там, где не хватало офицеров, он ставил проверенных солдат. Ганнибал не стал преследовать разгромленные войска римлян, он их не боялся. Два дня Сципион не смыкал глаз, устраивал раненых, распределял оставшихся в живых легионеров по манипулам, организовывал отдых и питание. К исходу третьего дня во временном лагере римлян насчитывалось больше десяти тысяч солдат и офицеров, сведенных в два легиона. Было еще около двадцати тысяч союзников из местных варваров, но они в панике разбежались по окрестным лесам. Черт с ними, потом разберемся! После отбоя прибывает вестовой с сообщением, что консул Варрон приглашает трибуна Апполинария на военный совет. Юный генерал — 22 года! — горько усмехается; Варрон никогда не отличался излишней демократичностью, был высокомерен и замкнут с подчиненным. Мог за малейшую провинность отстранить трибуна от командования, благо их аж целых шесть на легион, еще и под суд отдать. Что ж, кампания в Италии проиграна и сенат за это по головке не погладит. Хорошо, если просто в отставку, а ну как придется отчитываться перед сенатской комиссией? Риму надо объяснить причину неудачи и указать виновного, иначе власть сената ослабеет. Тогда какой нибудь решительный генерал поднимет восстание и объявит себя императором. Так бывало уже не раз.

Похоже, на военном совете будут искать крайнего.



В просторном шатре командующего пахнет кровью, лечебными снадобьями и страхом. Военачальники сидят понурые. Шлемы посечены, плюмажи сорваны, бронзовые панцири помяты, щерятся рваными краями пробоины. Консул Варрон сидит за столом, низко опустив голову, словно приготовился выслушать беспощадный приговор. Тяжелое молчание нарушил Цецилий Метел, один из старейших трибунов.

— Думаю, выражу общее мнение, если скажу, что война в Италии проиграна. К Ганнибалу стекаются орды варваров, наши союзники бросили нас. Ждать подкреплений из империи долго и придут ли они? Считаю, что надо отступать. Только так мы сохраним войско. Потом, собравшись с силами, мы вернемся и отомстим за все!

Опять наступила тишина. По лицам собравшихся военачальников видно, что они поддерживают Цицилия, но высказываться не спешат. Еще неизвестно, что решит главнокомандующий. А вдруг он думает по-другому? Но консул возражать не стал. Серое от горя лицо дернулось, словно от невидимой пощечины, скрипнули зубы. С трудом размыкая тяжелые губы, консул надтреснутым голосом произносит:

— Да, кампания в Италии провалилась. У Ганнибала вдесятеро больше солдат, на его стороне инициатива и поддержка местных племен. Нам незачем больше здесь оставаться. Но, прежде чем я приму решение … Все собравшиеся здесь офицеры думают так же?

— Нет! — раздался хриплый, злой голос. Присутствующие удивленно оборачиваются. Со складного стула поднимается трибун Сципион. Все невольно обратили внимание, что панцирь генерала исправен, помятый шлем висит на крючке, с правой стороны груди — как и положено легионеру в походе. Длинный варварский меч висит на левом боку так, чтобы можно было выхватить в любой момент. Поножи и нарукавники из стали блестят, словно только что выкованы кузнецом.

— Ну и что вы хотите нам сказать? Что война не проиграна? — с кривой усмешкой спросил Цецилий Метел.

— Если вернемся в Рим — да, проиграна. Если останемся — проиграно только сражение, — твердо ответил трибун.

— Юноша, вы понимаете, о чем вы говорите? — вмешался консул. — Ганнибал не сегодня-завтра двинется на Рим, по пути раздавит нас и беспрепятственно вступит в пределы империи.

— Нет, господин консул, — упрямо тряхнул головой трибун.

— Почему?

— Ганнибал любитель празднеств. Он закатит пир на неделю, а потом будет опохмеляться еще столько же. А самое главное — армией командует не он, а сенат. Без ведома Карфагена Ганнибал и шагу не сделает. Он отправит гонцов и станет ждать ответа столько времени, сколько понадобиться старым перд … уважаемым старцам, чтобы принять решение и довести его до Ганнибала. А решение будет одно — отступить!

Консул молчал. Кто-то не выдержал, крикнул с места:

— Почему? Этого не может быть!

Публий Корнелий выдерживает эффектную паузу, потом негромко спрашивает, обращаясь сразу ко всем:

— А кому нужен триумфатор?

В шатре наступает мертвая тишина, повеяло холодом. Этот выскочка, двадцатилетний генерал, прав. Если Ганнибал завоюет Рим, то вернется в Карфаген победителем, триумфатором. И тогда сенат станет не нужен ему. Любимый войсками и народом полководец провозгласит себя императором, а сенаторов прогонит. Или казнит, что вернее всего, потому что чванливые и упрямые старики порядком попортили крови простому и честному вояке Ганнибалу. Поддержанный армией, гвардией и народом, полководец сведет счеты с каждым, кто хоть раз нагадил ему и спасенья от гнева Ганнибала не будет!

— Все это похоже на правду и красиво звучит, — заворчал трибун Метел, — но так ли будет на самом деле? Этот мальчишка храбро дрался, не спорю. Но что он понимает в большой политике? Его мнением следует пренебречь.

— Да, да, надо отступать немедленно! — раздались голоса других трибунов.

Варрон взглянул на Сципиона. Самый молодой в римской империи трибун презрительно скривился, пальцы коснулись рукояти меча.

— Консул, не слушайте этих трусов и дураков, — произнес он сквозь зубы.

— Что-о! — взревел Метел. — Как ты смеешь называть нас … так!

— Это правда, — пожал плечами Сципион. — Где ваши солдаты? Где легионы? Покажите мне их!

— Они храбро сражались и пали на поле боя! — выкрикнул кто-то.

— Я не умаляю храбрости солдат, но причем здесь вы? Почему ваши легионы не сомкнули ряды и не отступили в полном порядке? Командующий конницей погиб … почему кавалеристы были настолько плохо обучены, что даже не могли держать строй и были разгромлены в первой же атаке карфагенянами?

— Остановитесь, трибун, — тихо произнес Варрон. — Ваши обвинения не совсем … по адресу. План сражения составил я. Генералы действовали по моим указаниям.

— Да, диспозиция ваша. Но давайте разберемся, так ли уж она неправильно, раз заговорили об этом. Ганнибал построил свои войска подковой. Их фронт под ударом наших легионов прогнулся и карфагенская пехота уткнулась в наши фланги. Но ведь атакующим легионам противостояли слабо обученные и недисциплинированные отряды варваров. Почему они устояли? Проконсулы Регул и Гемин погибли … они командовали пехотой в центре, что не смогла смять толпу варваров и отразить фланговые удары. А ведь тогда исход сражения был бы совсем иным! Сейчас легко рассуждать, обвинять во всем диспозицию, ошибки командования. Как просто прятаться за широкую спину командира и тыкать пальцем — это он во всем виноват, а я ни при чем, я приказы неверные исполнял. Все будут отвечать, и мертвые и живые! Но погибшие уже ничего не изменят, а мы, живые, можем и обязаны. Оставим разборы на потом. Отступать нельзя. Надо оказать помощь раненым, привести в порядок оружие и снаряжение, пополнить запасы продовольствия, потребовать помощи от сената. Мы проиграли сражение, а не войну!