Ненависть

По городу прокатилась волна слухов, что появилась какая-то новая банда скинхедов, эдакий эскадрон смерти местного разлива, который целенаправленно уничтожает пришлых иноверцев. Национальные диаспоры заволновались, лидеры обратились к городским властям с одним единственным вопросом: Что делает власть для защиты российских граждан? Причем слово «российских» было подчеркнуто. Администрация в лице заместителя мэра бодро доложила о принимаемых мерах, начальник ГУВД сообщил, что раскрытие резонансных преступлений является делом чести для правоохранительных органов, городское отделение ФСБ, как всегда, загадочно промолчало, но многозначительно посмотрело. Население отреагировало по своему: блудливая интеллигенция источала яд в адрес «проклятых фашистов», мафия базарных торговцев бурно радовалась и спешно занимала освободившиеся места на рынке, уголовная сволочь из представителей «титульной нации» захватывала освободившиеся сферы влияния. Простые люди, на чьей шее сидит и на чьем труде паразитирует вся дрянь, которая перечислена в двух предыдущих предложениях, тихо радовались, что на улицах стало чуть поспокойнее, детей можно отпускать гулять без опаски. А рабочие равнодушно пожимали плечами — ну и что? «Джигиты» нам не помеха, наши места у станков не занимают. От настоящего труда они как тараканы от огня бегут. Конечно, преступности в городе стало не на много меньше. Свято место пусто не бывает, из темных углов повылазила местная шпана, трусливо огляделась и, убедившись, что конкурентов нет, начала делать то, чем раньше промышляли «джигиты» — воровать, грабить, «крышевать» проституцию и продавать наркотики.

Но ведь это свои, «расейские» парни. А свое говно не пахнет, верно?



До нового года осталась ровно одна неделя. Город украшен плакатами и растяжками, призывающими широко отпраздновать тридцать первое декабря, а для этого необходимо приобрести товары с грандиозными скидками … далее следует перечисление фирм, фирмочек и фамилий барыг, что готовы осчастливить любого желающего за самую низкую цену. Ну, чуть ли не себе в убыток. Перемигиваются разноцветные лампочки, что висят на длинных проводах вдоль и поперек улиц, словно связки луковиц, приготовленные заботливыми хозяевами впрок. Назойливая реклама всевозможных товаров заполнила пространство со всех сторон и зовет, заманивает, гонит и приказывает купить, взять в кредит, приобрести по бросовой цене … просто попробовать, а потом вернуть, если не понравится и взять другое. С ярких рекламных плакатов смотрят улыбающиеся лица полуголых красавиц в окружении колбас, в которых вообще нет мяса, пачек фальшивого сливочного масла и бутылок вина, приготовленного из гнилых фруктов и серной кислоты. Блондинки, брюнетки и «каштанки» в одних трусиках рекламируют все подряд: от нижнего белья до горящих путевок в Таиланд. И только заморский газированный напиток предлагает бородатый дед в красной шубе. В нарушении закона о рекламе — да Новый Год, че там! — мордастый брюнет с волчьими глазами предлагает купить водку «Хрустальная» производства местного завода. Чуть ниже фотографии брюнета что-то мелкими буквами о патриотизме, о Родине. Окружающее пространство сверкает, играют огни, хохочет музыка. Но веселье получается натужное, искусственное, готовое оборваться в любую минуту. Зимняя стужа прячется в темных углах, порывы ветра сотрясают гирлянды лампочек и. кажется, что вот-вот с черного хода супермаркета выскочит свихнувшийся маркетолог с двумя мерчендайзерами и завоют леденящие душу голоса:

— Мужские кальсоны с гульфиком, скидка полпроцента или смерть!

И замахнется маркетолог кассовым аппаратом, а мерчендайзеры зловеще захохочут, начнут швырять рекламные буклеты, фирменные сувениры и выкрикивать визгливыми голосами:

— Имидж все, содержание ничто!



— Где вы собираетесь встречать Новый Год, Машенька? — спрашивает Апполинарий.

Голос нарочито лишен интонаций, словно Колышеву совершенно «по барабану», где, с кем и как встретит праздник девушка.

— Ну, я не знаю … наверно, дома, — пожимает плечами Маша, но в глазах пляшут лукавые искорки.

— Дома? Одна!? — удивляется Апполинарий.

На лице появляется гримаса такого изумления, словно девушка собирается провести новогоднюю ночь в кабине лифта.

— Машенька, встречать Новый Год дома, самой — это привилегия старых дев. Конечно, родители святое дело, но и они пойдут в гости. Или пригласят к себе друзей. Вы будете лишней на празднике старичков, — вкрадчивым голосом произносит Апполинарий.

— Мои родители не совсем старички. Но вы правы, Новый Год лучше встречать с друзьями, — с улыбкой отвечает Маша.

— Видимо, это Кирилл со товарищи, — вздыхает Апполинарий. — Я угадал?

— Приглашали, — дипломатично ответила девушка.

Поскрипывает снег под ногами, декабрьский мороз чуть покусывает за кончики ушей. Редкие снежинки падают с темного неба, добавляя эдакой «пушистости» в атмосферу зимнего вечера. Сегодня Апполинарий проводил семинар во второй половине дня в группе Маши и сейчас провожает девушку домой. Встретились после занятий — разумеется! — случайно. Колышев задержался в деканате, вышел на улицу — ба, знакомое лицо! Какая неожиданная встреча и т. д. На самом деле Апполинарий полчаса торчал у входа в учебный корпус, дожидаясь девушку. Если раньше он смотрел на Машу как на обычную студентку, которой надо пользоваться, пока есть возможность, то после случая в кабинете химии и знакомства с компанией скинхедов стал относиться к ней совсем иначе. Разумеется, он поставил ей зачет по своему предмету, но вовсе не потому, что она доступна. Наоборот, познакомившись поближе, Апполинарий понял, насколько обманчива может быть внешность и особенно манера одеваться. Короткая юбка и вырез на блузке вовсе не означают, что девушка «готова на все» с первым встречным. Студентка Мария Гвоздикова оказалась одним из самых активных и решительных членов организации скинхедов или защитников Руси — именно так предпочитали называть себя парни из компании Кира. Апполинарий несколько раз просматривал запись расстрела кавказцев и всякий раз по коже пробегал холодок — он бы не смог так хладнокровно добивать умирающих. Чтобы нажать на курок и выстрелить в упор ему надо хорошенько разозлиться. А тогда, на тихой улице микрорайона «Мечта» девушка палила из ружья в живых людей, как по мишеням на стрельбище — спокойно, даже лениво, хладнокровно выбирая цель. Впрочем, Маша упоминала как-то в разговоре, что у нее есть личные счеты с «джигитами». Надо расспросить как нибудь на досуге.

Попробуй, залезь такой вот под юбку. В ответ получишь пулю в лоб. Или нож в сердце!



— А я тоже на Новый Год буду дома! — выпалил Апполинарий. — Подруг у меня нет, знакомые все с семьями. Чего мне у них делать, с детишками хороводы водить?

Маша ничего не ответила. Апполинарий смутился. Ему очень хотелось пригласить девушку к себе, но как это сказать, он не знал. То есть знал, конечно и не раз это делал без всякого стеснения. С другими. А тут словно язык проглотил, нужные слова куда-то пропали, а вместо них вылезли какие-то ужасно пошлые и вульгарные лингвистические фурункулы — оттопыриться, заколбасить, оторваться по полной — не слова, а злокачественные образования в языке.

— Знаете что, Маша? — решительно произносит Апполинарий. — Я …

В это мгновение пушистый снежок под ногами предательски расступается, ноги упираются в отполированный тысячами подошв лед и земля стремительно уходит из-под Апполинария. Он взмахивает руками, словно собрался ухватиться за небо, спина изгибается, рекламные огни вспыхивают с удвоенной силой и Апполинарий Колышев рушится вниз, прямо на сверкающую гладь замерзшей лужи. Тощий зад преподавателя латыни мощно влипает в лед, громко лязгают зубы, кончик языка обжигает боль и Апполинарий чувствует во рту привкус крови. Вязаная шапочка сползает на брови, голова по инерции опускается, руки растопыриваются, словно крылья. Апполинарий становится похож на пингвина, присевшего на минутку отдохнуть. Маша испуганно вскрикивает, но комичная поза Колышева развеселила и она громко смеется.

— Ой, вам … ха-ха … не больно? Вы так сильно … ха-ха … шлепнулись!

Апполинарий опускает руки, искоса смотрит снизу вверх.

— Шмейша, паяц, над жажбитой любовью! — тихо шепелявит он мгновенно распухшим языком.

Ему совсем не весело — задницу ломит, словно владимирский конь-тяжеловоз копытом влупил, прокушенный язык горит огнем. Девушка протягивает руку, намереваясь помочь, но предательский лед тут как тут — каблуки скользят, под ногами исчезает опора и Маша падает прямо на Апполинария. Он только-только приподнялся, опираясь на руку, как его опять сшибает на лед и он впечатывается в замерзшую лужу спиной и затылком.

— За что, Машенька? Ведь у нас с вами ничего не было! — ошарашено произносит он.

Приятная тяжесть наваливается сверху, теплое дыхание касается щеки и тихий голос произносит в ухо:

— Значит, будет. Новый Год мы встречаем вместе?

— Да!!!





Глава 7




Однако амурным планам Апполинария на Новый Год не суждено было сбыться. Откуда ни возьмись, ну словно черт из табакерки, явился капитан Пятницкий. Вернее, его аватара — волк с оскаленной пастью и бешеными глазами. Сия «мордуленция» появилась в электронном почтовом ящике Апполинария. Короткий текст гласил: «Прочтите содержимое прикрепленных файлов, важно».


— Чертов клоун! — раздраженно проворчал Апполинарий, но файлы скачал и открыл.

Это оказались выписки из уголовного дела с фотографиями. Прилагалась и пояснительная записка, из которой следовало, что высокопоставленный бандит по кличке Мурадака (от Мурад-ака) собирается отпраздновать Новый Год на загородной даче в кругу друзей аккурат тридцать первого декабря. Апполинарию Павловичу вежливо предлагалось посетить «высокое» собрание с компанией «патриотически настроенных» друзей и провести разъяснительную работу. А заодно пошарить в личной базе данных и выяснить, нет ли среди знакомых Мурада сотрудников ГУВД. Фамилии и программа «ломалка» кодов прилагалась.

— Клоун … нет, шут гороховый! — ухмыльнулся Апполинарий. — Разъяснительную работу!

Посмотрел обратный адрес — так и есть! Вася Пупкин почта ру. Наверняка зарегистрировался только что с терминала в аэропорту или на вокзале и больше с этого адреса никаких писем не будет. Апполинарий покачал головой, из груди вырвался тяжелый вздох — трудна ты, работа секретного агента! Он еще раз внимательно просмотрел присланные документы. Странная кличка «Мурад-ака» объяснялась тем, что матерый уголовник был метисом, то есть папа с Кавказских гор, а мама из пустынь Киргизии. Поэтому ворюга пользовался уважением у «джигитов» и азиатов. «Кстати, рожа твоя, Мурадик, почему-то мне знакома. И откуда я тебя знаю»? — удивленно подумал Колышев. Апполинарий выключил комп, ткнул ногой в стол. Кресло послушно откатилось к дивану. Небольшой термос на журнальном столике тихо звякнул металлическим днищем о стеклянную столешницу. Апполинарий лениво откручивает пробку, темная, почти черная струя горячего кофе наполняет украшенную золотой каймой чашку. Из пластиковой коробочки одна за другой падают две таблетки заменителя сахара, малюсенькие пузырьки воздуха появляются на поверхности. Горячее пойло приятно согревает глотку, тепло настраивает на «философский» лад.

Пару лет назад в доме появился дворник таджик. Нормальный мужик, не пьет, не прогуливает, работу выполняет хорошо. Прежний, гастарбайтер из Вологодской губернии, отличался тем, что выпадал в запои на несколько дней. Двор зарастал мусором, контейнера буквально лопались от вонючей дряни, вдобавок стояли так, что водителю мусоровоза приходилось проявлять чудеса высшего пилотажа, чтобы подобраться к бачкам. Потом мужичок приходил в себя, работал сутки напролет и двор освобождался от грязи. Чистота держалась около недели, затем все повторялось — дворник исчезал, мусор рос в геометрической прогрессии, жильцы злобно жаловались в управляющую контору. Гастера с Вологодчины выгнали и через некоторое время появился тихий таджик в оранжевом, словно переспелый апельсин, комбинезоне. Первое время новый дворник обитал в подвале, переоборудованном под жилье. Работал хорошо, жалоб на новичка не поступало, двор очистился и управляющая контора даже сделала детскую площадку с качелями, горкой и детским лабиринтом. Все такое деревянное, яркое, словно хохломская роспись, с замысловатой резьбой. Спустя три месяца приехала жена дворника. Было летнее утро, Апполинарий спешил на работу. Он на ходу дожевывал бутерброд с бужениной, в левой руке портфель, правой пытается проверить, не забыл ли застегнуть ширинку, глаза треугольные, волосы дыбом. Навстречу, от автобусной остановки, неспешно шагает широкая женщина неопределенного возраста в пестром халате и домашних тапочках. Голова повязана ярким платком с блестками по краям, на тугом лице вздрагивают щеки, глаза-щелки блестят трехкаратными алмазиками. Руки сложены на выпуклом животе. Сзади плетутся пестро одетые дети плотной кучкой; Апполинарию показалось, что все одного возраста, но ведь так не бывает? (Ошибался. Позднее он узнал, что жена дворника не разменивалась по мелочам, рожала сразу тройню. В крайнем случае, двойню.) Последним семенит глава семейства — руки тянут к земле гигантские чемоданы, плечи перекошены раздутыми узлами и даже на шее болтается не то детский ранец, не то сумка. Круглое лицо налито кровью, пот буквально сочится из кожи сверкающими горошинами, от спины поднимается пар. Апполинарий окинул живописную кучку равнодушным взглядом, отвернулся — мне нужны дворницкие проблемы? Он потом не раз встречал во дворе или близлежащем гастрономе эту таджичку в окружении галдящих детей. И всякий раз у нее был раздутый живот. Эта женщина была перманентно беременна. Словно свиноматка рекордсменка, она вынашивала детей, рожала и опять беременела очередной порцией двойняшек. Или тройняшек.

Довольно быстро многодетная семья перебралась из подвала в пятикомнатную квартиру на первом этаже. Прежние обитатели — тоже многодетная семейка — разъехались. Кто куда — родители пропали, так как были сильно пьющими, детей рассовали по приютам. Дворник привел в порядок квартиру, прикупил нехитрую мебель. В основном, двухъярусные кровати. И еще два громадных холодильника. Жизнь продолжалась. Муж исправно убирал мусор, мыл подъезды. Жена рожала и воспитывала детей. Все правильно, так и должно быть. Только вот одно но! Семья была не русской, а таджикской. Если муж по-русски говорил вполне сносно, то жена «бэкала» и «мэкала», двух слов связать не могла. Дети тоже общались между собой только на родном языке, по-русски говорили только старшие, с сильным акцентом и то потому, что пошли в школу. Семья жила замкнуто, с русскими соседями почти не общались, зато с удовольствием принимали гостей земляков. Довольно скоро в этом отдельно взятом дворе образовалась этакая малюсенькая таджикская диаспора, живущая по своим законам и почти не контактирующая с окружающим миром. Пока русские дети гнили в сиротских домах, таджикские росли в сытости и относительном достатке в русском городе. И уезжать новоявленные граждане Росси обратно на историческую родину вовсе не собирались. Разве это справедливо?

Апполинарий встал. Взгляд упал на журнальный столик. Забытый кофе в чашке с золотой каймой уже остыл, но не пропадать же добру? Апполинарий залпом, словно водку, выпивает горькую жижу, лицо кривится, в глазах появляется отвращение. Какая гадость это ваше растворимое кофе!

— Итак, справедливо ли это? — произносит Апполинарий вслух.

И разочарованно отвечает сам себе:

— Увы, да! Русские захлебываются водкой, а таджики капли в рот не берут. Конечно, они любители анаши и заядлые курильщики слабенькой «травки», но масштабы распространения алкоголизма среди руссишь швайне несопоставимы с увлечением азиатов слабой растительной наркотой. Они же все верующие фанатики, а ислам запрещает дурманить себя!

За окном раздался мощный хлопок, ночное небо озарили вспышки салюта, грохот петард слился в непрерывную пулеметную очередь. Послышались крики «ура», радостные восклицания и пьяный хохот.

— Празднуют, православные! — прошептал Апполинарий, подойдя к окну. — Нам вера в Христа пить не запрещает. Или так проявляется постулат о свободе воли?



Охранника нейтрализовали просто — отключили счетчик, расположенный на столбе возле дома. Энергопоставляющая компания развесила новые счетчики снаружи, дабы «умные» жильцы не мухлевали с левой проводкой и вообще так легче снимать показания. Взвыл дизельгенератор, свет мигнул и засиял, как ни в чем ни бывало. Хлопнула дверь, охранник лениво выбрался на свет Божий. Помятое лицо перекошено зевотой, ширинка распахнута, на брючном ремне болтается резиновая палка, гирлянда наручников трясется на заднице. Улица достаточно освещена, но сразу за калиткой образуется эдакое мертвое пространство — двухметровый черный прямоугольник, в котором ни черта не видно на расстоянии вытянутой руки. Охранник успевает сделать только один шаг, как что-то плотное и непроницаемое обхватывает голову. Шею сдавливает мертвой хваткой, свет меркнет в глазах, вместо воздуха в распахнутый рот лезет вонючая пленка. Мужчина рефлекторно хватается за лицо, но тяжелый удар по макушке вышибает сознание.

— Один готов! — раздается в ночной тиши тихий голос.

— Лады. Заткни пасть и сунь куда нибудь подальше!

Несколько черных фигур пробираются к дому. Одна замирает у дверей, остальные идут вдоль стены. С тыльной стороны дом ярко освещен — разноцветные гирлянды украшают колонны и перила широкой лестницы. Даже длинный стол для фуршета под террасой украшен цветными огоньками — светодиодные лампочки вспыхивают по всей поверхности столешницы. Гостиную на первом этаже от улицы отделяет стеклянная стена. Хорошо видно, как по залу, отделанному мрамором и малахитом, медленно плывут женские фигуры в вечерних платьях, сверкают драгоценности и украшения. Мужчины в смокингах расположились полукругом возле громадного камина. Слышна музыка, но какая именно, не разобрать — многослойное стекло надежно изолирует зал от холода улицы.

— Машка, как жизнь?

— Никак! Иди ты со своими вопросами!

— Ладно тебе, Кир. Это же кровососы, паразиты!

— Да знаю, Колун. Я так просто.

Внезапно шелковая штора справа распахивается, за стеклом возникает крупная женщина в пышном красном платье. На голове копна иссиня черных волос, мочки ушей оттягивают бриллианты размером с перепелиное яйцо. Золотое ожерелье лежит на арбузных грудях, словно собачий ошейник с полусотней медалей. Лицо накрашено грубо, ярко, выделяются красные губищи и густо намазанные черные глаза.

— Мать твою! Эльвира — повелительница тьмы в старости! — удивленно шепчет Апполинарий.

— Что за Эльвира такая? Откуда ты знаешь эту манду? — подозрительно шипит Маша.

— Я ее не знаю, Маш. Эльвира — это персонаж фильма … старого, еще прошлого века, актриса Кассандра Петерсон… — начал было оправдываться Апполинарий, но злой голос Кира бесцеремонно обрывает:

— Хватит болтать. За дело!

Стеклянная дверь на террасу бесшумно и быстро отъезжает в сторону, перед изумленной «Эльвирой» появляется невысокая фигурка. Маша, как и все остальные члены группы, одета в черный комбинезон военного образца, голова и лицо скрыты тканевой маской с прорезями для глаз. Женщина успевает только раскрыть рот для истошного вопля, как лезвие вонзается в живот. Девушка изо всех сил рвет рукоять влево. Остро оточенный клинок с тихим треском распарывает дорогую ткань, брюшину, из широкой раны потоком хлещет кровь, вываливаются розовые и багровые внутренности. Крик застревает в горле женщины, она только неверяще смотрит на собственный живот, который на глазах раскрывается, словно кровавая книга. Мимо стремительно бегут люди в черной одежде, раздаются крики, звучат выстрелы, теплая влага брызжет прямо на золотое ожерелье, на полных губах появляется вкус крови. Мгновенно осунувшееся лицо страшно белеет, глаза закатываются под лоб, женщина валится на мраморный пол бесформенной кучей. Приглушенно звенят бриллианты на мочках ушей, золотое ожерелье безобразно сминается под тяжестью откормленного тела. С гостями бандитского генерала было покончено за считанные секунды. Скинхеды заранее договорились, что в живых — на время! — оставят только главаря. Стрелять начали сразу, как вошли в зал. Заряды волчьей картечи рвали тела в клочья, сбивали с ног и быстро кровенеющие тела падали на дорогие ковры, врезались в застекленные хрустальные горки, с грохотом и звоном валились на пол в ореоле сверкающих стеклянных брызг. Несколько человек попытались спастись, бросившись к выходу, но там их ждали. Иван Тропинин или Тропа, не мудрствуя лукаво, по-простецки рубил топором всех, кто выбегал из дома. Таких «умных» набралось с полдюжины. Теперь все лежали неопрятной кучей дорогих костюмов и туфель на ступенях крыльца. Из страшно разрубленных голов и шей на итальянскую облицовочную плитку выползает серая мозговая жижа, торопливо сбегает свекольного цвета кровь. Заминка вышла только с женщинами, их было мало, всего пятеро, если не считать уже мертвой хозяйки. Все как на подбор — грудастые, губастые и задастые. Дамы просто лопались от избытка силикона, что литрами вливают, вставляют, засовывают везде, где только пролезут блудливые руки пластических хирургов. Женские тела, обтянутые шелком, шифоном и чем-то еще умопомрачительно дорогим, сбились в дрожащую от страха кучу в углу, возле камина. Вытаращенные от ужаса глаза быстро перебегали с одной черной фигуры на другую, задерживались на еще дымящихся стволах, потом с мольбой и тайной надеждой глядели в прорези черных масок, в которых блестят глаза неизвестных. В тишине громко и неприлично стонет хозяин дома. Он лежит на полу со скрученными за спиной руками, изо рта торчит широкий конец собственного галстука, глаза выпучены, щекастое лицо налито дурной кровью. Шею давит внушительного размера солдатский ботинок, из-под рифленой подошвы струится кровь.

— Чего вытаращились на сучек? Думаете, они ни причем? — зло спросила Маша.

Голос глух, слегка искажен маской, в доме полная тишина, воздух перенасыщен запахами крови и пороха, потому вопрос звучит особенно зловеще.

— Мы никого не убивали! — взвизгивает одна из женщин.

— Верно. Это делали ваши мужики, — тяжело произносит Кирилл. — А вы только пользовались их грязными деньгами … Машка, кончай их!

Истерические вопли тонут в грохоте выстрелов дробовика.



— Ну, а с этим что? Колун, есть идеи? — с ухмылкой спрашивает Кирилл.

— Есть … погоди-ка, я недавно видел эту рожу!

— Мы все ее видели. И не раз, — насмешливо отвечает Маша.

Девушка перезаряжает помповое ружье — тонкие пальчики сноровисто вставляет ярко-красный патрон в черное отверстие под стволом, затем следует резкое движение рукой, затворная рама с лязгом глотает боеприпас и опять разевает железную пасть. Следующий патрон ныряет в черное отверстие … движение рукой … равнодушное ку-клукс-клан … смыкается железная глотка. Последний патрон скрывается в патроннике, тихо щелкает предохранитель, ружье сыто опускается к полу.

— Не припоминаю … а, реклама водки! Мордастый тип с волчьими глазами! Там еще что-то о Родине, патриотизме … так ты, гнида, еще и сивуху гонишь?