Нехорошее место

– Полиция так не работает, – заверила его Джулия.

– Разумеется, работает, – возразил Бобби. Слез со стола и заходил взад-вперед, от постера дядюшки Скруджа к постеру Микки-Мауса. – Разве мы тысячи раз не видели такое в телесериалах? Разве не читали у Хэммета и Чандлера?

– Мистер Поллард, я в свое время работала в полиции…

– И это только льет воду на мою мельницу, – прервал ее Бобби. – Фрэнк, если бы вы пошли в полицию, то уже сидели бы за решеткой, судимый, признанный виновным и приговоренный к тысячелетнему сроку.

– Есть еще более важная причина, по которой я не обратился к копам. Такая история стала бы публичной. Пресса прознала бы про меня и с радостью раструбила бы всем о человеке с амнезией и сумками, набитыми деньгами. И тогда он узнал бы, где меня найти. Я не могу пойти на такой риск.

– Кто этот он, Фрэнк? – спросил Бобби.

– Человек, который преследовал меня той ночью.

– Судя по вашим словам, я подумал, что вы знаете его имя и фамилию, имеете в виду конкретного человека.

– Нет. Я не знаю, кто он. У меня даже нет полной уверенности, что это человек. Но я точно знаю, он придет ко мне, если узнает, где я нахожусь. Поэтому я не должен высовываться.

– Я лучше переставлю кассету, – подал голос с дивана Клинт.

Они подождали, пока он вытащит кассету из магнитофона и вставит вновь, чтобы записывать вторую сторону.

Хотя часы показывали только три пополудни, на город спустились ложные сумерки, неотличимые от настоящих. Теперь ветер у земли сравнялся силой с тем, что гнал облака на большой высоте, а с запада еще начал наползать легкий туман, грозя сгуститься и сровнять землю с летящими над ней грозовыми облаками.

Когда Фрэнк опять включил запись, Джулия спросила:

– Фрэнк, это конец? Ваше пробуждение в субботу утром, в новой одежде, с пакетом, набитым деньгами, который стоял на кровати?

– Нет. Не конец. – Он поднял голову, но не посмотрел на нее. Гораздо больше его интересовал сумрачный день за окном, и взгляд его устремился не на Ньюпорт-Бич, а куда-то гораздо дальше. – Может, конца не будет никогда.

Из второй кожаной сумки, той самой, из которой чуть раньше появился пакетик с песком и окровавленная рубашка, он достал стеклянную банку объемом в одну пинту, какие используются для домашнего консервирования. С толстой стеклянной крышкой и герметизирующим резиновым колечком. Наполняли банку тускло поблескивающие камни. Некоторые, частично отполированные, просто сверкали.

Фрэнк снял крышку, наклонил банку, высыпал часть камней на стол.

Джулия наклонилась вперед.

Бобби подошел, чтобы присмотреться к камням.

Круглые, овальные, ромбовидные, в форме капель, где-то заостренные, где-то закругленные. Несколько камней размерами не уступали большим виноградинам, остальные не превышали горошин. Все были красными, но разных оттенков. Они пропускали сквозь себя свет, так что светлая поверхность стола в том месте, где они лежали, стала красной. Они полированными частями отражали свет, отбрасывая красные лучи к стенам и потолку.

– Рубины? – спросил Бобби.

– Не выглядят они как рубины, – покачала головой Джулия. – Что это за камни, Фрэнк?

– Я не знаю. Может, они даже не представляют никакой ценности.

– Где вы их взяли?

– В ночь на воскресенье я практически не спал. Засыпал лишь на несколько минут. Ворочался на кровати, подскакивал всякий раз, когда начинал дремать. Боялся уснуть. И в воскресенье днем не спал. Но к вчерашнему вечеру так вымотался, что у меня просто закрылись глаза. Спал в одежде, а утром проснулся с набитыми этими камнями брючными карманами.

Джулия взяла из кучки самый отполированный камень, посмотрела на просвет. Даже в необработанном состоянии цвет и чистота производили впечатление. Возможно, как и сказал Фрэнк, это полудрагоценные камни, но Джулия подозревала, что это не так и стоят камни очень и очень дорого.

– А почему вы держите их в банке для консервирования? – спросил Бобби.

– Потому что мне все равно пришлось покупать еще одну, – ответил Фрэнк.

Из сумки на стол перекочевала вторая банка, побольше, объемом в кварту.

Джулия повернулась, чтобы посмотреть на нее, и увиденное поразило ее до такой степени, что она выронила камень, который держала в руке. В этой банке сидело насекомое размером чуть ли не с ее кисть. И хотя спинной хитиновый покров был у него, как у жука, черный, словно полночь, с кроваво-красными отметинами по периметру, существо под этим панцирем больше напоминало паука. Прежде всего восемью крепкими волосатыми лапками, как у тарантула.

– Оно живое? – спросила Джулия.

– Уже нет, – ответил Фрэнк.

Еще две лапки, похожие на миниатюрные клешни лобстера, высовывались из-под панциря впереди, с обеих сторон головы. И клешни эти были куда более сложными, чем у любого ракообразного. Скорее они походили на кисти с четырьмя костяными сегментами, суставами, соединенными с клешней, и с зазубренной кромкой.

– Если эта тварь ухватит за палец, – заметил Бобби, – то просто откусит его. Так вы говорите, оно было живым, Фрэнк?

– Когда я проснулся этим утром, оно ползло по моей груди.

– Господи Исусе! – Бобби заметно побледнел.

– Еле ползло.


– Да? А судя по виду, оно такое же шустрое, как какой-нибудь гребаный таракан.

– Думаю, оно уже умирало, – ответил Фрэнк. – Я, конечно, закричал, смахнул его с груди. Оно упало на пол, на панцирь, несколько секунд дергало лапками, потом застыло. Я снял наволочку с одной из подушек, завел край под панцирь, дернул на себя, чтобы это чудовище оказалось на материи, поднял, завязал наволочку узлом, чтобы оно не уползло, если вдруг придет в себя. Потом обнаружил в карманах эти драгоценные камни, поэтому купил две стеклянные банки, одну для камней, вторую для насекомого, оно ни разу не шевельнулось, вот я и решил, что оно мертво. Вы когда-нибудь видели что-нибудь подобное?

– Нет, – ответила Джулия.

– Слава богу, нет, – согласился Бобби. Он не наклонился вперед, как Джулия, чтобы получше рассмотреть насекомое, наоборот, отступил на шаг от стола, словно боялся, что этот паук-жук сможет каким-то образом выбраться из банки.

Джулия подняла банку со стола, повернула так, чтобы получше рассмотреть насекомое спереди. Его гладкая черная голова размером ненамного уступала сливе и наполовину пряталась под панцирем. Большие фасеточные грязно-желтые глаза располагались высоко, и под каждым находился еще один глаз, меньших размеров, синевато-красный. На гладкой поверхности виднелись крохотные отверстия, с полдюжины коротких отростков и три островка вроде бы шелковистых волосков. Маленький ротик, теперь открытый, являл собой круглое отверстие, и в нем Джулия различила кольца миниатюрных, но острых зубов.

Фрэнк заговорил, глядя на дохлого обитателя стеклянной банки:

– Уж не знаю, во что я впутался, но определенно во что-то плохое. Действительно плохое, и я боюсь.

Бобби дернулся. Задумчиво, словно обращаясь к самому себе, а не к остальным, произнес: «Плохое… плохой…»

Джулия поставила банку на стол.

– Фрэнк, мы возьмемся за это дело.

– Хорошо! – Клинт выключил магнитофон.

Бобби отвернулся от стола и, направляясь к туалету, сказал:

– Джулия, мне нужно поговорить с тобой наедине.

В третий раз они зашли в туалет вдвоем, закрыли за собой дверь, включили вентилятор.

Лицо Бобби посерело, напоминало точный портрет, сделанный карандашом, даже веснушки утратили цвет. И в его всегда веселых глазах веселья не осталось.

– Ты сошла с ума? Ты сказала ему, что мы беремся за это дело.

Джулия в удивлении уставилась на него:

– Разве ты этого не хотел?

– Нет.

– Ага. Тогда, наверное, я плохо расслышала твои слова. Должно быть, слишком много серы в ушах. Плотной, как застывший цемент.

– Он, наверное, лунатик, он опасен.

– Пожалуй, пора обращаться к врачу, пусть промоет мне уши.

– Эта безумная история, которую он выдумал только для того…

Джулия подняла руку, прерывая его:

– Спустись на землю, Бобби. Он же не мог придумать этого жука. Что это такое? Я даже на картинках никогда ничего подобного не видела.

– А деньги? Он наверняка их украл.

– Фрэнк не вор.

– Откуда… Тебе шепнул об этом Господь Бог? Потому что другого способа узнать нет. Ты впервые увидела Полларда чуть больше часа назад.

– Ты прав, – кивнула она. – Мне шепнул Господь Бог. И я всегда слушаю Бога, потому что, если Его не слушать, Он пошлет тебе в гости полчища саранчи или молнией подожжет волосы. Послушай, Фрэнк совершенно сбит с толку, растерян, и мне его жалко. Понятно?

Какое-то время он лишь смотрел на нее, пожевывая бледную нижнюю губу, потом заговорил:

– Мы хорошо работаем вместе, потому что дополняем друг друга. Ты сильна там, где слаб я, и наоборот. Во многом мы не похожи, но составляем единое целое, потому что мы подходим друг другу, как элементы картинки-головоломки.

– К чему ты клонишь?

– В частности, у нас разная мотивация, хотя и в этом мы дополняем друг друга. Меня устраивает эта работа, потому что мне нравится помогать людям, которые попали в беду не по своей вине. Мне нравится добиваться побед. В этом я где-то похож на героев комиксов, но уж такой я человек. С другой стороны, твой главный мотив – желание наказать плохишей. Да, конечно, я тоже радуюсь, когда плохиши получают по заслугам, но для меня это не столь важно, как для тебя. И разумеется, ты тоже рада и счастлива, помогая невинным, но для тебя это вторично. Главное – раздавить, растоптать злодеев. Возможно, потому, что в тебе еще кипит ярость, вызванная убийством матери.

– Бобби, если мне понадобится психоанализ, я найду комнату, где единственный предмет обстановки – кушетка, не унитаз.

Ее мать взяли в заложницы при ограблении банка, когда Джулии было двенадцать лет. Два грабителя накачались амфетаминами[15] и забыли про сострадание и здравый смысл. Прежде чем все закончилось, пятеро из шести заложников погибли, не повезло и матери Джулии.

Повернувшись к зеркалу, Бобби посмотрел на ее отражение, – похоже, не мог встретиться с ней взглядом.

– Я клоню вот к чему. Внезапно ты ведешь себя как я, а это нехорошо, нарушает баланс, уничтожает гармонию наших взаимоотношений, а именно эта гармония позволяла нам до сих пор выживать, выживать и добиваться успеха. Ты хочешь взяться за это дело, потому что зачарована услышанной историей, она распаляет твое воображение, да еще ты хочешь помочь Фрэнку, он такой жалкий и несчастный. А где твоя привычная ярость? Я тебе скажу. Ее нет, потому что на данный момент вызвать ее некому, нет ни одного плохиша. Да, конечно, какой-то тип преследовал его в одну из ночей, но мы пока не знаем, реальный это человек или плод фантазии Фрэнка. Поскольку плохиша не было, мне приходилось тащить тебя за собой, что я и делал, но теперь тащишь ты, и меня это тревожит. Я чувствую, что-то здесь не так.

Пока он говорил, их взгляды скрещивались в зеркале. Когда закончил, она покачала головой: