Неформальные отношения
Часть 23 из 71 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Завтрак.
Словно в замедленной съемке, я выпрыгнула из внедорожника в своих спортивных штанах и потащилась позади него, идущего к дверям.
Миллер пропустил меня вперед.
Казалось, мои ноги стали свинцовыми, а на коже появились миллионы мурашек, когда я пыталась обрести голос, чтобы отказаться от еды, пока мы параллельно находились в поездке по переулкам воспоминаний.
— Чем могу помочь? — спросил подросток, стоящий за кассой, не поднимая головы.
— Пять Макмаффинов с колбасой и сыром, два апельсиновых сока и… — он сделал паузу. — Воду.
Парень повторил заказ.
Миллер не спрашивал, хочу ли я есть, пить или что-то еще.
Я предположила, что получу, по крайней мере, апельсиновый сок.
Опять же, я никогда не заказывала в ресторанах быстрого питания. Я всегда чувствовала, что меня осуждали, даже если выбирала здоровую пищу; словно я не могла свободно есть то, что ели другие люди. Потому что я, почему-то, не заслуживала этого, хотя и была здорова. Я это преодолела… но все еще ненавидела то, что приходилось иметь дело с косыми взглядами, поэтому избегала таких заведений любой ценой.
Мы ждали еду.
Я старалась смотреть куда угодно, только не на Миллера. Но, куда бы ни посмотрела, все напоминало о прошлом.
Даже дурацкие красно-желтые соломинки напоминали о том дне, когда мы, стащив их, пили в школе газировку. О том, как он играл своей соломинкой, зажимая ее между зубами, от чего внутри все трепетало, а ноги сжимались.
— Святое дерьмо, ты — Миллер Квинтон! — закричал ломающийся голос. Парень, который нас обслуживал, наконец, поднял взгляд. Я винила технологии в том, что люди не смотрели друг другу в глаза.
— Да. — Все поведение Миллера изменилось. Из разгневанного бульдога он превратился в вежливого, уверенного в себе сексуального мужчину. Прямо на моих глазах он стал именно тем, кого мне так хотелось увидеть во время просмотра каждого глупого интервью на ESPN, которое тот когда-либо давал.
— Как дела, мужик? — Миллер пожал ему руку.
И затем подписал столько автографов, что могли заболеть пальцы.
К внедорожнику мы шли молча.
Забрались внутрь, и он бросил мне бургер.
— Что это? — Я подняла вверх эту пропитанную жиром штуку. Бумага смялась, когда я пальцами вонзилась в подогретую пищу богов. Слюна уже собиралась во рту, черт побери.
— Еда.
— Я знаю, что это еда. Просто подумала, что ты заказал все это для себя.
— Ешь.
— Теперь мы перешли к односложным разговорам?
Миллер хмыкнул и откусил огромный кусок. Его идеальные зубы оторвали, практически половину бургера.
Аромат меня просто убивал. Мне так сильно хотелось съесть эту чертову штуку, что желудок заурчал, полностью выдавая меня Миллеру, который уже приканчивал последний Макмаффин, и со знающей ухмылкой потягивал апельсиновый сок.
— Мне запрещено это есть согласно руководству черлидеров. — Я попыталась вернуть ему бургер, хотя и хотела его съесть. Дело было даже не в голоде, который побеждал, просто какая-то больная неуместная ностальгия, говорившая, что если бы я съела бургер, то все снова стало нормально.
Он не сдвинулся с места.
— Миллер, — простонала я. — У меня каждую неделю взвешивание.
Он громко потянул апельсиновый сок, втягивая в рот соломинку и опустошая стакан с каждым глотком. Миллер сунул пустой стакан в держатель для стаканов, забрал бургер, медленно его развернул, укусил, а затем снова протянул его мне.
— Это не сработает, — со вздохом солгала я и облизала губы. Да уж, это уже работало.
Бургер коснулся моих губ. Миллер усмехнулся, а затем наклонил голову в очень дразнящей, чертовски сексуальной манере.
В тот момент он не мог стать еще сексуальнее.
Миллер держал бургер у моих губ так, словно это было лучше, чем секс. Что, давайте будем честными… это действительно было близко к правде.
— Я не расскажу, — прошептал он.
Мой мозг просто жаждал этот бургер.
И я откусила.
Огромный кусок.
Слишком большой для моего рта.
Глаза Миллера излучали жар.
Это были грязные предварительные ласки с едой из «Макдональдса».
Я жевала.
Миллер издал горловой звук, а затем заметно поправил штаны в промежности и прошептал «проклятие».
Я взяла бургер из его руки, аккуратно завернула оставшуюся часть, засунула в сумку и вытерла рот салфеткой.
Дыхание Миллера было тяжелым. Он вложил в мою руку апельсиновый сок, а затем завел машину и поехал к моей квартире.
— Возьми правее, — прошептала я, чувствуя тяжесть в груди. — А затем налево. Я живу дальше по дороге, так что смогу оттуда дойти.
Миллер смотрел на ту часть города, где мне было стыдно жить. Он жил в пентхаусе, а я жила в самой дешевой части города, которую с натяжкой можно отнести к Белвью. На заправке напротив моей квартиры были решетки на окнах, к которым был прикреплен знак какой-то залоговой компании.
— Нет, — Миллер процедил это слово так, словно разозлился. — Я не позволю тебе идти домой пешком. Мне все равно, что сейчас день. А теперь скажи, где ты живешь?
Мои глаза были на мокром месте.
Но это были не слезы, верно? Потому что это было бы несправедливо. Он взял меня в путешествие по переулкам воспоминаний, а потом еще раз напомнил, как низко я без него пала.
— Эм. — Его глаза умоляли.
— Вперед еще полмили, — прошептала я.
Когда он подъехал к моему многоквартирному дому, я закрыла глаза и сказала:
— Мы приехали, направо.
«Роскошные апартаменты» — было написано на знаке у дома.
Но любой, у кого было хорошее зрение, видел, что краска отставала от стен, траву не подстригали много недель, а на знаке все еще были написаны цены трехлетней давности.
У некоторых еще с прошлого года весели рождественские огоньки, и вокруг четырехэтажного здания валялся мусор.
— Ты живешь здесь одна? — спросил он.
— Нет. — Я вздохнула с облегчением, так как мне не приходится жить здесь одной. — Я живу с отцом.
— Что случилось с твоим домом?
— Достаточно вопросов на сегодня, — сглотнула я, избавляясь от резкой боли, набухающей у меня в горле и затрудняющей дыхание.
— Эм…
— Прекрати. — Я открыла дверь и схватила сумку. — Это не твоя проблема, хорошо? Я не твоя проблема, помнишь? Ты меня даже не знаешь.
Я бросила в Миллера его же слова, надеясь причинить боль, даже если она была мизерной по сравнению с той пустотой, которую чувствовала каждый день.
Зазвонил мой телефон и на экране появилось имя Санчеса.
Миллер медленно кивнул, его глаза сверкнули.
— Ты права. Не знаю.
— Спасибо, что подвез. — Я запнулась на этих словах и быстро хлопнула дверью. Я была удивлена, что не споткнулась, пока шла домой, поэтому не ответила на звонок, и он перешел на голосовую почту.
Я позволила нескольким слезинкам скользнуть по щекам, а затем снова надела свои невидимые доспехи и вошла в квартиру с высоко поднятой головой.
— Привет, детка! — Папа широко улыбнулся с дивана. — Надеюсь, сегодня на занятиях все было хорошо!
— Да. — Я выдавила улыбку и солгала: — Мне, ммм, нужно делать домашнюю работу. Так что, я пойду заниматься.
— Я так тобой горжусь. — Он посмотрел на книгу в своих руках и нахмурился.
Папа ничего не сказал, но я понимала, что он не помнил, что читал эту книгу, что это была его любимая. Бывали дни, когда она помогала ему обрести ясность ума; в другие — она его просто злила и ставила в тупик.
Хороших дней было все меньше и меньше.
И я знала, что это лишь вопрос времени, скоро придется придумать для него что-то еще. Государство оплачивало не так уж много, а чтобы пристроить его в дом престарелых, нужно больше, чем пошло бы на оплату обучения в университете Лиги Плюща.
Словно в замедленной съемке, я выпрыгнула из внедорожника в своих спортивных штанах и потащилась позади него, идущего к дверям.
Миллер пропустил меня вперед.
Казалось, мои ноги стали свинцовыми, а на коже появились миллионы мурашек, когда я пыталась обрести голос, чтобы отказаться от еды, пока мы параллельно находились в поездке по переулкам воспоминаний.
— Чем могу помочь? — спросил подросток, стоящий за кассой, не поднимая головы.
— Пять Макмаффинов с колбасой и сыром, два апельсиновых сока и… — он сделал паузу. — Воду.
Парень повторил заказ.
Миллер не спрашивал, хочу ли я есть, пить или что-то еще.
Я предположила, что получу, по крайней мере, апельсиновый сок.
Опять же, я никогда не заказывала в ресторанах быстрого питания. Я всегда чувствовала, что меня осуждали, даже если выбирала здоровую пищу; словно я не могла свободно есть то, что ели другие люди. Потому что я, почему-то, не заслуживала этого, хотя и была здорова. Я это преодолела… но все еще ненавидела то, что приходилось иметь дело с косыми взглядами, поэтому избегала таких заведений любой ценой.
Мы ждали еду.
Я старалась смотреть куда угодно, только не на Миллера. Но, куда бы ни посмотрела, все напоминало о прошлом.
Даже дурацкие красно-желтые соломинки напоминали о том дне, когда мы, стащив их, пили в школе газировку. О том, как он играл своей соломинкой, зажимая ее между зубами, от чего внутри все трепетало, а ноги сжимались.
— Святое дерьмо, ты — Миллер Квинтон! — закричал ломающийся голос. Парень, который нас обслуживал, наконец, поднял взгляд. Я винила технологии в том, что люди не смотрели друг другу в глаза.
— Да. — Все поведение Миллера изменилось. Из разгневанного бульдога он превратился в вежливого, уверенного в себе сексуального мужчину. Прямо на моих глазах он стал именно тем, кого мне так хотелось увидеть во время просмотра каждого глупого интервью на ESPN, которое тот когда-либо давал.
— Как дела, мужик? — Миллер пожал ему руку.
И затем подписал столько автографов, что могли заболеть пальцы.
К внедорожнику мы шли молча.
Забрались внутрь, и он бросил мне бургер.
— Что это? — Я подняла вверх эту пропитанную жиром штуку. Бумага смялась, когда я пальцами вонзилась в подогретую пищу богов. Слюна уже собиралась во рту, черт побери.
— Еда.
— Я знаю, что это еда. Просто подумала, что ты заказал все это для себя.
— Ешь.
— Теперь мы перешли к односложным разговорам?
Миллер хмыкнул и откусил огромный кусок. Его идеальные зубы оторвали, практически половину бургера.
Аромат меня просто убивал. Мне так сильно хотелось съесть эту чертову штуку, что желудок заурчал, полностью выдавая меня Миллеру, который уже приканчивал последний Макмаффин, и со знающей ухмылкой потягивал апельсиновый сок.
— Мне запрещено это есть согласно руководству черлидеров. — Я попыталась вернуть ему бургер, хотя и хотела его съесть. Дело было даже не в голоде, который побеждал, просто какая-то больная неуместная ностальгия, говорившая, что если бы я съела бургер, то все снова стало нормально.
Он не сдвинулся с места.
— Миллер, — простонала я. — У меня каждую неделю взвешивание.
Он громко потянул апельсиновый сок, втягивая в рот соломинку и опустошая стакан с каждым глотком. Миллер сунул пустой стакан в держатель для стаканов, забрал бургер, медленно его развернул, укусил, а затем снова протянул его мне.
— Это не сработает, — со вздохом солгала я и облизала губы. Да уж, это уже работало.
Бургер коснулся моих губ. Миллер усмехнулся, а затем наклонил голову в очень дразнящей, чертовски сексуальной манере.
В тот момент он не мог стать еще сексуальнее.
Миллер держал бургер у моих губ так, словно это было лучше, чем секс. Что, давайте будем честными… это действительно было близко к правде.
— Я не расскажу, — прошептал он.
Мой мозг просто жаждал этот бургер.
И я откусила.
Огромный кусок.
Слишком большой для моего рта.
Глаза Миллера излучали жар.
Это были грязные предварительные ласки с едой из «Макдональдса».
Я жевала.
Миллер издал горловой звук, а затем заметно поправил штаны в промежности и прошептал «проклятие».
Я взяла бургер из его руки, аккуратно завернула оставшуюся часть, засунула в сумку и вытерла рот салфеткой.
Дыхание Миллера было тяжелым. Он вложил в мою руку апельсиновый сок, а затем завел машину и поехал к моей квартире.
— Возьми правее, — прошептала я, чувствуя тяжесть в груди. — А затем налево. Я живу дальше по дороге, так что смогу оттуда дойти.
Миллер смотрел на ту часть города, где мне было стыдно жить. Он жил в пентхаусе, а я жила в самой дешевой части города, которую с натяжкой можно отнести к Белвью. На заправке напротив моей квартиры были решетки на окнах, к которым был прикреплен знак какой-то залоговой компании.
— Нет, — Миллер процедил это слово так, словно разозлился. — Я не позволю тебе идти домой пешком. Мне все равно, что сейчас день. А теперь скажи, где ты живешь?
Мои глаза были на мокром месте.
Но это были не слезы, верно? Потому что это было бы несправедливо. Он взял меня в путешествие по переулкам воспоминаний, а потом еще раз напомнил, как низко я без него пала.
— Эм. — Его глаза умоляли.
— Вперед еще полмили, — прошептала я.
Когда он подъехал к моему многоквартирному дому, я закрыла глаза и сказала:
— Мы приехали, направо.
«Роскошные апартаменты» — было написано на знаке у дома.
Но любой, у кого было хорошее зрение, видел, что краска отставала от стен, траву не подстригали много недель, а на знаке все еще были написаны цены трехлетней давности.
У некоторых еще с прошлого года весели рождественские огоньки, и вокруг четырехэтажного здания валялся мусор.
— Ты живешь здесь одна? — спросил он.
— Нет. — Я вздохнула с облегчением, так как мне не приходится жить здесь одной. — Я живу с отцом.
— Что случилось с твоим домом?
— Достаточно вопросов на сегодня, — сглотнула я, избавляясь от резкой боли, набухающей у меня в горле и затрудняющей дыхание.
— Эм…
— Прекрати. — Я открыла дверь и схватила сумку. — Это не твоя проблема, хорошо? Я не твоя проблема, помнишь? Ты меня даже не знаешь.
Я бросила в Миллера его же слова, надеясь причинить боль, даже если она была мизерной по сравнению с той пустотой, которую чувствовала каждый день.
Зазвонил мой телефон и на экране появилось имя Санчеса.
Миллер медленно кивнул, его глаза сверкнули.
— Ты права. Не знаю.
— Спасибо, что подвез. — Я запнулась на этих словах и быстро хлопнула дверью. Я была удивлена, что не споткнулась, пока шла домой, поэтому не ответила на звонок, и он перешел на голосовую почту.
Я позволила нескольким слезинкам скользнуть по щекам, а затем снова надела свои невидимые доспехи и вошла в квартиру с высоко поднятой головой.
— Привет, детка! — Папа широко улыбнулся с дивана. — Надеюсь, сегодня на занятиях все было хорошо!
— Да. — Я выдавила улыбку и солгала: — Мне, ммм, нужно делать домашнюю работу. Так что, я пойду заниматься.
— Я так тобой горжусь. — Он посмотрел на книгу в своих руках и нахмурился.
Папа ничего не сказал, но я понимала, что он не помнил, что читал эту книгу, что это была его любимая. Бывали дни, когда она помогала ему обрести ясность ума; в другие — она его просто злила и ставила в тупик.
Хороших дней было все меньше и меньше.
И я знала, что это лишь вопрос времени, скоро придется придумать для него что-то еще. Государство оплачивало не так уж много, а чтобы пристроить его в дом престарелых, нужно больше, чем пошло бы на оплату обучения в университете Лиги Плюща.