Небожители Севера

Хозяин Офурта кивнул, натянул на свою физиономию смиренность овцы и молча сел за стол. Впрочем, он уже высказал то, что вертелось на языках у многих. Кто-то поглядывал на графа с тенью насмешки, кто-то с сочувствием, кто-то с безразличием, ибо были и те, кого произошедшая личная трагедия не тронула.

— Ситуация следующая, — обратился, наконец, к совету Летэ. — С одной стороны, мы увидели официальное завещание Гиффарда, которое пусть и не было задокументировано, но все же весомо. Если мы посчитаем заявленного наследника Гиффарда законным, то законной становится и оформленная в виде завещания доверенность Уильяма, которая дает Филиппу право распоряжаться его жизнью на суде. Следовательно, дар в соответствии с просьбой Филиппа будет передан Леонардо. Если же мы сочтем, что Уильям — недостойный наследник, то согласно обещанию Гиффарда и тесной связи Аверинов и Тастемара, дар будет передан Леонардо, если не будет заявлено иных претендентов на дар.

Старейшины важно закивали. Они внимательно наблюдали за Главой Совета, который по обыкновению крутил гранатовый браслет вокруг запястья и смотрел на всех свысока, покровительственно. Речь его, произнесенная чистым и поставленным голосом, разносилась по всей пещере, однако все же не достигала ушей сидящих в коридоре Йевы и Леонардо. Тем предстояло пробыть в неизвестности до конца суда.

— Таким образом, ситуация однозначна, если не будет заявлено иных желающих. Кто-нибудь хочет что-нибудь сказать?

Лётэ многозначительно поднял брови и посмотрел на левую сторону стола, которую занимали Старейшины. Все переглянулись между собой. В зале повисла гробовая тишина. Время тянулось бесконечно долго для Филиппа, который, покрывшись испариной, кидал полубезумные взгляды то на бессознательное тело Уильяма, которое придерживали слуги, то на всех вокруг.

— Хорошо, — по прошествии нескольких минут молчания произнес Лётэ. — Филипп, кого ты заявляешь в наследники Гиффарда?

— Сир’Ес Лётэ, уважаемый Совет, я хочу изменить прошение! — Филипп, бледный, но решительный, поднялся с каменной скамьи.

— На что же? — поднял бровь, догадываясь, хозяин Молчаливого замка.

Филипп окинул взглядом всех вокруг. Лицо его постарело, осунулось, взлохмаченные волосы лежали на плечах, а взгляд стал безумным, но твёрдым, и эта твердость крепла в нем ежесекундно.

— Я прошу Совет оставить Уильяма в живых, а также позволить мне оформить над ним опеку в соответствии с завещанием Гиффарда, — сказал граф.

Все зашептались. Горрон взглянул на своего друга с сочувствием и развел руками. Заявление было сделано поздно. Но все-таки лучше поздно, чем никогда! Поэтому советник короля довольно улыбнулся и потер ладони в предчувствии жаркого спора.

— Филипп, подумай еще раз. Если Совет решит, что Уильям — недостойный наследник, то ты не будешь иметь права на его дар. А если же Совет одобрит твое прошение, то у тебя могут возникнуть с ним разногласия. Ты сам видел крушение его маленького мирка после прочтения доклада. — Летэ, сложив руки на груди, ждал ответа.

— Я уже решил. Я прошу совет сделать Уильяма моим сыном, Тастемара. Это окончательное решение! — подтвердил Филипп.

Он сел за стол, чувствуя, как дико колотится сердце, что готово было выскочить из его груди. Старейшины поглядывали на него то с яростью, то с одобрением, и граф оказался под прицелом многих взглядов. Известный своей прагматичностью и выверенностью действий, Филипп в глазах всех сейчас стал едва ли не безумцем, которым считался ранее и Гиффард.

— Хорошо. У кого-нибудь есть что сказать по поводу изменения прошения до голосования?

— Что здесь говорить, Сир’Ес Лётэ, — деловито сказала каркающим голосом Амелотта. — Чистота нашего совета не должна быть запятнана столь безобразным и слабым созданием, как человек.

— Он сейчас уже не человек и ничем не отличается от нас, уважаемая Амелотта, — вставил свое слово Горрон.

— Я вас полностью поддерживаю, Сир’Ес Амелотта, — громко сказал Райгар Хейм Вайр и победоносно улыбнулся Филиппу, который вперился в него жестким взглядом. — Человеку не место среди нас, потому я и хотел избавить мир от этого жалкого безобразия!

— Он весьма достойный Старейшина! — басом проревел Ярл Барден, перекричав всех. — Вы все видели, что он не похож на обычный корм, коего под нашими ногами тьма!

— Из-за таких суждений и разгорелась в свое время Кровавая Война. Тебе ли не знать это, Барден! — Марко Горней холодно уставился на своего товарища и, вытянув ноги, сложил руки на груди разорванного кафтана.

— Это единичный случай, Марко, — вступился герцог Горрон де Донталь. — Я готов поручиться за мальчика.

Летэ выцепил слова герцога.

— Ты? Горрон, ты готов взять на себя ответственность за действия рыбака? — спросил он.

— Да! Он достоин этого дара, и я обязуюсь провести подле него минимум полсотни лет, передавая опыт и знания.

Но тут вставил свое слово Теорат Черный.

— Барши Безумный тоже был уверен, что люди не менее достойны дара Старейшин, и даже более, чем прочие вампиры.

Совет притих. Упоминание Барши Безумного возымело эффект, и над залом повисло мертвое и гнетущее молчание.

— Как ты можешь ручаться за этого человека, Горрон, когда ты сам одной ногой в забвении? — голос подала обезображенная старуха, жена Лётэ — Пайтрис.

— Я еще не собираюсь туда, Пайтрис, — ласково улыбнулся герцог. Слухи ползли по совету со скоростью птицы.

— Как вы можете обсуждать достойность или недостойность еды? — прорычал из-под плотно сжатых зубов Синистари. — Я был рожден Старейшиной в великом и чистом клане Сир’Ес и не желаю делить скамью со скотом!

Совет взорвался, и многие ожесточенно заспорили. Теперь уделом молодых Старейшин было лишь наблюдать, как древние исступленно доказывали правоту своих убеждений и обвиняли друг друга едва ли не в преступлении. Некоторые так и вовсе сидели в полном молчании, притихшие и безмолвные, словно обсуждение их не касалось и они были лишь приглашенными на зрелище гостями.

— Смотрите, как бы не настигла Уильяма судьба Коа Шанриса, — среди всего этого хаоса промолвила язвительно Амелотта де Моренн.

— История Коа до сих пор неясна, Амелотта, — воспротивился Горрон.

— Но фабула ясна как день! Коа, будучи человеком, не ценил переданный ему уважаемым Джеремайей дар так, как ценят его вампиры. И что? Он сбежал на Юг, разорвав родственную с нами связь. Это позор! — зашипела Амелотта и нервно покрутила на пальце кольцо.

— Коа не предавал совет, Сир’Ес Амелотта, — подал голос доселе молчавший граф Мелинай де Джамед Мор и обеспокоенно посмотрел на герцогиню.

— Не сравнивайте Коа Шанриса с Уильямом, — Филипп решил вмешаться. — Я буду следить за своим сыном и клянусь, что он ничего не сделает, что выходило бы за правила Совета!

— Ой, ты за собой последить не можешь, меняешь решения как перчатки! — усмехнулась герцогиня северных земель Альбаоса. — Что сказал бы достопочтенный Ройс, увидев своего сына молящим о сохранении жизни корму?


Побагровевший Ярл Барден, услышав оскорбление своего товарища, принялся гневно напоминать Амелотте о ее скелетах в шкафу, громыхая кулаками по столу и брызжа слюной. Зверски ощерился Марко Горней, давний друг Амелотты, дико взглянул на повелителя Филонеллона и едва не сорвался с места, сжимая преображенные руки.

Лётэ, заметив это, решил прекратить хаос.

— Тихо всем! — громко сказал Лётэ и, сжав полные губы, возвестил уже более сдержанным голосом: — Я услышал достаточно. Горрон, ты готов понести ответственность за действия рыбака в той же мере, что и Филипп, если Уильям будет узаконен?

— Да.

— Хорошо. Итак, кто за то, чтобы признать рыбака достойным наследником и позволить Филиппу фон де Тастемара усыновить его?

В зале повисла тишина. Некоторые Старейшины переглядывались, особенно это касалось тех, кто еще не имел большого влияния в совете. Более Древние же уже знали, как проголосуют. Поэтому первой взметнулась вверх рука Горрона, он ясным и величавым взглядом осмотрел всех присутствующих и даже привстал.

Недолго думая, Асска фон де Форанцисс, удивительно красивая и молодая черноволосая девушка, которая за весь суд не произнесла ни слова и тихо сидела рядом с матерью, подняла свою изящную и украшенную кружевами и кольцами ручку.

За ней последовал Ярл Барден Тихий, и его квадратная рука, украшенная кожаными браслетами с металлическими бусинами, решительно взлетела вверх.

Ольстер Орхейс, рыжеволосый полный, не молодой и не старый, с узкими и хитрыми карими глазами мужчина уважительно посмотрел на Ярла Бардена и поднял руку.

На него с легкой и интеллигентной полуулыбкой взглянул граф Мелинай и последовал примеру Ольстера.

Лагот Валорир, чуть помедлив, встретился взглядом своих больших и серых глаз с Мариэльд де Лилле Адан, получил одобрительный кивок, и они оба проголосовали за сохранение жизни Уильяму.

Лицо Шауни де Бекка, очень худощавого и жилистого мужчины в годах, с копной густых и коротких волос, что плавно перетекали в редкие бакенбарды, вытянулось — он посчитал количество рук и, сомневаясь, все же поднял и свою.

Пайтрис, которая пугала ранее Уильяма своим звериным видом, осуждающе посмотрела на любимую дочь Асску, однако та деловито улыбнулась и поиграла тонко очерченными бровями. Вздохнув, Пайтрис фон де Форанцисс тоже подняла руку с острыми и обезображенными ногтями.

К лицу Филиппа, который не имел права голосовать, являясь участником спора, прилила кровь. Он ожил, задышал радостно и глубоко — за сохранение жизни Уильяма проголосовало девять Старейшин из шестнадцати присутствующих. Граф обхватил седую и вспотевшую голову и прикрыл глаза. Затем снова открыл их и, удостоверившись, что все происходящее реально, встретился взглядом с Горроном де Донталем. Тот, улыбающийся и невероятно довольный, взметнул вверх одну бровь с видом того, кто был уверен в победе.

— Ну что ж… Девять из шестнадцати, — возвестил Лётэ. — Уильям признается законным наследником Гиффарда фон де Аверина и сыном Филиппа фон де Тастемара, который берет его под свою опеку.

— Мари! — прервала Лётэ сухощавая Амелотта и с ужасом уставилась на седовласую женщину, которая проголосовала за сохранение жизни. — Как ты могла поднять руку за этот скот… Ладно Горрон, но ты!

По губам красивой Мариэльд де Лилле Адан, графини Ноэльской, пробежала хитрая улыбка. Она сначала лукаво посмотрела на счастливое и светлое лицо Филиппа, который уже оттолкнул слуг и взял из их рук бессознательное тело нареченного сына, потом поднялась с каменной скамьи.

— Сир’Ес Летэ, у меня есть обращение для совета.

Старейшины все как один обернулись к Мариэльд. Мариэльд де Лилле Адан, графиня Ноэля, была второй в Совете и по возрасту приходилась Летэ ровесницей. Это была миниатюрная, сухонькая женщина в черном платье с запахом, которое обхватывал в талии голубой пояс. Графиня была полностью седой, и волосы ее отливали серебром. И вот она свысока взглянула на совет.

— Какое же? — спросил удивленно Летэ, который впервые за долгое время действительно удивился.

— Почти тысячу лет назад мой род помог завершить Кровавую войну. Моя семья потеряла тогда слишком много, и совет на крови поклялся удовлетворить любое мое прошение по наследованию, — властно произнесла эта миниатюрная женщина с большими, синими глазами и еще раз смерила властным взглядом всех прочих.

Филиппа словно поразило молнией. Он, уже заботливо придерживая бессознательного Уильяма, побелел, зашатался и испуганно посмотрел на Мариэльд. Растерял свою дежурную улыбку и Горрон.

Все молчали и понимали, к чему это было сказано, но не понимали причины.

— И сейчас я хочу воспользоваться клятвой совета и делаю Уильяма своим сыном, Лилле Аданом, принимаю его в свой род, — закончила она высоким и красиво поставленным голосом. С довольной улыбкой Мариэльд взглянула на едва живого графа Тастемара и села на свое место.

За круглым столом воцарилось молчание. Ошарашенные Старейшины поглядывали то на Филиппа, то на Мариэльд, то на бессознательного Уильяма.

— Сир’Ес Мариэльд, но решение по Уильяму уже принято, — осторожно заметил Горрон.

— Пока Совет не покинул зал и не оформил все бумагами, ваше решение написано вилами по воде, — улыбнулась Мариэльд.

— Мариэльд права, — после некоторого молчания ответил Летэ. — Не в наших силах отказать в этой просьбе, ибо клятва кровью священна, и мы помним ту жертву, что была принесена родом Лилле Аданов во время Кровавой войны…

— Зачем он вам? — хрипло спросил Филипп.

— Я тоже давно потеряла сына, Филипп, — подняла брови Мариэльд и высокомерно взглянула на лорда Солрага. — Мы с Гиффардом были очень близки, о чем я сообщила ранее. И я считаю, что мальчик будет хорошим продолжением наших отношений и верным и любящим сыном.

— Но он вас даже не знает!

— Зато тебя он уже хорошо узнал, Филипп. Я дам ему все то, чего не можешь дать ты.

— Дорогая моя Сир’Ес! — испуганно взглянула на Мариэльд герцогиня Амелотта, которая питала особо теплые чувства к своей старой подруге. — Зачем тебе этот корм? Это запятнает твой древний и величественный род!

— Нет, моя дорогая, он его наоборот оживит. И я попрошу тебя быть вежливее по отношению к тому, кто теперь является моим сыном.

— Извини меня, Сир’Ес, за резкие слова. Раз уж ты принимаешь его, тогда приму и я, — неожиданно подытожила, смирившись, старая герцогиня.

Летэ смерил учтивым взглядом свою ровесницу и вторую после него в Совете и кивнул. Покрутив гранатовый браслет на запястье, он прокашлялся, чтобы привлечь к себе внимание.

— Нам еще предстоит обсудить вопрос по поводу проникновения в замок Брасо-Дэнто южных магов, — сказал Летэ, переходя к следующей теме. — Меня беспокоит случившееся, и я не могу взять в толк, зачем им понадобился Уильям.

— Можешь временно закрыть и этот вопрос, мой дорогой Летэ, — произнесла уверенно Мариэльд. — Я смогу защитить своего сына от любых посягательств, будь уверен. Также я беру расследование под свою ответственность. И через девяносто восемь лет, на праздник Сирриар, когда мы встретимся здесь, в Йефасе, я думаю, что смогу предоставить достаточно сведений, касающихся этого происшествия.