Небесный механик

— Вы свободны. Но вставать пока не рекомендую.

Маргарет никуда не торопилась. Слушая Механика, она почти забыла о собственной боли.

— Вы мой друг, Маргарет? — его голос был полон горечи. — Не отвечайте, я знаю, что друг. Давно, целую вечность назад, еще до того, как пришлось надеть эту маску, я познакомился с женщиной. Она работала в соседнем отделе. Может показаться, что меня не интересует ничего кроме исследований, но это не так. Сейчас я произвожу впечатление говорящего автомата, вроде тех, что сам мастерил когда-то в молодости, но под этой курткой, — он ткнул в грудь указательным пальцем, — под слоями перевязок и трубок, бьется живое сердце, способное испытывать привязанность. Я любил, и мне казалось что взаимно. Наша связь продолжалась полгода, а потом она объявила мне, что беременна и собирается оставить ребенка. Помню этот разговор как наяву. Она внимательно следила за моей реакцией. В тот момент я решил, что это обычная тревога будущей матери, но все было серьезнее. Тайна раскрылась спустя несколько месяцев.

— Это был не ваш ребенок?

— Нет, дело не в этом. Моя дочь — она родила девочку, имела ярко выраженные черты женщин по моей линии, поэтому в том, что она была моей дочерью, сомневаться не приходилось. Это был здоровый, красивый ребенок, очень смышленый для своего возраста. — Голос Механика стал напряженным. — Но вот ее мать оказалась не тем, за кого себя выдавала. Она была агентом спецслужб. Ребенок должен был стать дополнительным фактором давления на меня. Я ведь привязался к дочери, а они именно этого и ждали. Анна, так я назвали дочку, много для меня значила. — Механик сделал паузу. — Я понимал, что ее жизнь и благополучие теперь зависит от моих действий, ведь Анна стала заложницей. Конечно, о ней заботились, но вы же понимаете…

Маргарет вспомнила, что в досье значилась пара необычных изобретений ученого: автоматическая модель железной дороги и подвижный макет солнечной системы. Получается, что это были игрушки, которые он сделал для дочери. Речь шла о девочке, фотографию которой она нашла в тайном отделении шкатулки.

— А потом случилась авария, — продолжил рассказ ученый. — Четыре месяца я провел в клинике между жизнью и смертью. Меня поставили на ноги. Что самое поразительное, Анна, которой тогда было три года, узнала меня. Помню, как я волновался перед тем как впервые после аварии увидеться с ней. Мне не хотелось ее пугать, но Анна, — его тонкие губы невольно разошлись в улыбке, — меня удивила. Сначала она не знала, кто перед ней, но, услышав голос, бросилась в мои объятия. Это, — ученый восхищенно вздохнул, — что-то невероятное. Она говорила, что скучала, волновалась, просила прощения за то, что расстроила меня, решив, что поэтому я ее больше не навещаю. А ей ведь было всего три года, представляете? Погодите минутку, сейчас вернусь.

Он стремительно вышел из комнаты. Маргарет воспользовалась неожиданным перерывом, чтобы подняться, но первая попытка принять вертикальное положение провалилась. Усилившаяся тошнота вынудила ее снова лечь. Если не двигаться, то чувствуешь себя не так уж плохо — чтобы там ей не ввел Механик, лекарство оказалось эффективным. Во рту Маргарет ощущала неприятный привкус, как после рвоты, но об этом было лучше не думать. Зрение, к счастью, восстановилось, только свет был слишком резким, вызывая головокружение, поэтому она предпочла расслабиться, неплотно прикрыв веки.

Ученый вернулся через десять минут, держа в руках знакомый снимок из шкатулки. Механик протянул его ей с улыбкой.

— Это моя дочь. Здесь ей пять лет. Хорошая была девочка.

— Да, очень милый ребенок, — ничуть не покривив душой, согласилась Маргарет. — Мне стоит попросить у вас прощения. Я как-то сказала, что нравственность для вас — это пустой звук. И не хочу, чтобы…

— Да, — Механик кивнул, перебивая. — Помню. А я сказал, что моя безнравственность не передается по наследству. Говоря об этом, я имел в виду Анну. От меня она унаследовала внешность, ум и… больше ничего. Она была чиста, как только может быть чист ребенок. В ее возрасте я уже не признавал ни авторитет, ни мораль… Для меня человечек был примитивным устройством, им можно было манипулировать по своему желанию. Во мне не нашлось бы и десятой доли того добра, что чувствовалось в моей дочери. Я очень хорошо понимаю это. Рядом с ней, я мог смотреть на мир иначе. Она была моей нитью света сквозь лабиринт человеческих отношений.

— А что стало с матерью девочки?

— Она исполнила свою роль, надо признать, сыграла ее мастерски, и исчезла из нашей жизни. Наверное, — он неопределенно пожал плечами, — ее отправили выполнять новое задание. Я мог бы выяснить ее судьбу, но не стал. Она послужила последней каплей. Из-за нее я больше не доверял женщинам.

— Я не думала, что агенты, какое бы задание им не поручили, способны заходить настолько далеко, — искренне сказала она. — Это противоестественно.

— У нас с вами полное взаимопонимание в этом вопросе. Как вы, наверное, догадываетесь, после несчастного случая меня собирали по кускам и не все куски, — он позволил себе короткий саркастический смешок, — смогли вернуть на место. Я был не только обезображен, но и лишился возможности иметь детей. Теперь Анна гарантированно была моим единственным ребенком. Естественно, что это не могло не отразиться на моем отношении к ней. Кое-кто в руководстве посчитал, что мы проводим вместе слишком много времени в ущерб работе. Свидания с дочерью сократили до двух, а потом и до одного раза в неделю. Я был занят разработкой нового двигателя, на который военный корпус возлагал большие надежды, поэтому мне не сообщили о болезни Анны. Я не видел ее три месяца и ничего не знал. Моя вина.

— Чем она была больна? — спросила Маргарет, внутренне сжавшись.

— Острый лейкоз. Болезнь протекала стремительно, доктора делали все от них зависящее, но спасти Анну было невозможно. О ее смерти я узнал перед запуском проекта. Мне без конца врали, придумывали сотни отговорок, но, заподозрив неладное я заставил их сказать правду, пригрозив уничтожением разработок. К тому времени, Анна была мертва уже две недели. Ее похоронили где-то на городском кладбище. — Ученый нежно погладил снимок дочери. — Говорят, во время болезни она часто звала меня… Маргарет, вы знаете, как протекает острый лейкоз?

— Да, — тихо ответила она. — Доводилось видеть.

— Для ребенка этот процесс чрезвычайно болезнен. Не только с физической, но и с психологической точки зрения. Анна не понимала, что с ней происходит, ведь совсем недавно она жила без боли и вдруг безмятежная жизнь закончилась. Когда ее состояние достигло критической точки, девочку стали накачивать морфием, ожидая неизбежной развязки. И меня не было рядом, когда она болела, и когда умерла… Может, это к лучшему, — он покачал головой, — я навсегда запомнил ее такой. — Ученый посмотрел на фото.

— Поверьте, мне очень жаль. — Маргарет позволила себе осторожно коснуться его руки.

— Мне тоже, — его голос звучал глухо. — И знаете, что я сделал? Я довел проект до логического завершения и преступил к разработке следующего. Коллеги на полном основании посчитали меня бессердечным чудовищем, зато руководство облегченно перевело дух. Но все было не так просто. В день, когда я узнал о смерти Анны, я решил, что не прощу им этого. Мне пришлось ждать годы, но что значит время, когда речь идет о мести? Кое-кто из сидевших за столом переговоров знал обо мне и Анне… Я мстил не за ее смерть — это было неизбежно, и не за черную пустоту, заполнившую мою душу. Я мстил за просьбу ребенка, звавшего отца, которую никто не собирался выполнять в угоду проклятым срокам!

Он вскочил на ноги не находя себе места от переполнявшей его ярости.

— Когда я думаю об этом, то готов разорвать их голыми руками! Она же умоляла! Ее последней предсмертной просьбой было увидеть отца и что же?! Я всегда знал, что они способны на любую подлость. Достаточно взглянуть на меня, чтобы с этим согласиться! — он с силой, так что затрещали кожаные застежки, гневно рванул ворот куртки, обнажая скрытое под ней.

Открывшееся зрелище было столь отвратительным, что Маргарет невольно отвела глаза, но всего на мгновенье. Слабую худую грудь ученого перехватывали эластичные бинты, прикрывая красноватую плоть, лишенную здорового кожаного покрова. Бинты выглядели свежими, но сквозь них уже проступили красноватые пятна от сукровицы и желтые — от гноя. Наиболее отталкивающе выглядел чужеродный предмет в груди ученого. На месте солнечного сплетения выступала черная квадратная крышка величиной с ладонь — это была «Искусственная жизнь», вживленная в тело Механика. Из нее по обе стороны расходились тонкие трубки, оплетая все туловище. Внутри трубок струилась бесцветная жидкость, разнося жизненно необходимые вещества по организму. Под контролем аппарата находилась каждая значимая вена. Возникало впечатление, что ученый был проткнут насквозь.

Словно устыдившись своего внезапного порыва, Механик торопливо запахнул куртку обратно и схватился за застежки. Его пальцы дрожали. Призвав на помощь все самообладание, Маргарет встала и, сделав пару неуверенных шагов, приблизилась к нему вплотную, положив руку на плечо.

— Вам лучше вернуться… — Он негодующе покачал головой. — Вы слишком слабы. Я прошу прощения за то мерзкое зрелище, что вы были вынуждены увидеть. Не знаю, зачем я это сделал.

Маргарет проигнорировала его слова. Повинуясь внезапному порыву, она обняла ученого. Механик напрягся, возможно, от причиненной боли, но разрывать контакт не стал.

— Я прошу прощения, — повторил он. — Иногда на меня что-то находит и я начинаю себя жалеть.

Тон его голоса был подчеркнуто сухим, но то, как он касался Маргарет, помогая ей снова лечь, свидетельствовало о том, что он был тронут ее поступком.

— Что вы теперь думаете обо мне? Я ужасный человек?

— Жизнь обошлась с вами очень жестоко.

— Это вы еще не видели меня без маски и очков. Мое лицо способно напугать кого угодно… — он вздохнул. — Я знаю, что меня нельзя назвать нормальным не только из-за внешности. Моя болезнь здесь, — он постучал указательным пальцем по голове. — Я психопат и наркоман. После стольких-то лет боли… Прежде я не решался признать это. Сейчас мне стало легче — одна из цепей, сковывающих мою личность, разорвана. Вы первый человек после дочери, который осмелился подарить мне дружеское объятие. Спасибо вам, Маргарет.

— Я и представить не могла, что «Искусственная жизнь» может быть… — она замялась, подыскивая нужные слова.

— Вживлена в тело, — подсказал Механик. — Да, в общей сложности аппарат заменяет собой тридцать два процента моего организма. Без него я умру через пятнадцать минут. Он постоянно очищает мне кровь, выполняет функции почек, печени… Просто чудо, что пищеварение у меня осталось собственное. Существовать на витаминно-белковой жидкости было бы ужасно, но лучше не углубляться в эту тему, — пробормотал ученый.

— Спасибо, что рассказали мне о дочери. Теперь вас легче понять.

— Что тут скажешь: я любил ее, — он пожал плечами. — От Анны мне остались в наследство три вещи: драгоценные воспоминания, тускнеющие со временем, фото, сделанное незадолго до болезни и музыкальная шкатулка, которую я собирался подарить ей на день рождения. Возможно, не все потерянно и я еще вручу ее? — он хрипло рассмеялся.

Маргарет стало не по себе, но ученый резко оборвал смех и посмотрел на нее.


— Вы, должно быть, по-прежнему недоумеваете, зачем я все это вам рассказал?

— Наверняка есть веская причина.

— Верно, — согласился Механик. — Моя дочь умерла, но я по-прежнему не теряю надежды. То, что раньше было невозможным, может стать реальностью. Когда-нибудь мне удастся в точности воссоздать вибрацию Анны, и я верну ее к жизни.

— Но это настоящее безумие!

— Вот как? — он хмыкнул, ничуть не удивленный ее реакцией. — А что мне помешает?

— Даже если вы создадите ее копию, то это не будет ваша дочь. Вы вернете ее тело, но не личность.

— Именно поэтому я не тороплюсь. Мне нужно вернуть ее душу. Я точно знаю, что она где-то там, — он задрал голову, словно ожидал увидеть вместо белого потолка звездное небо. — Она не могла исчезнуть. Где-то среди звезд и мои друзья. Однажды, я смогу вернуть их тоже… Почему вы молчите, Маргарет? В вашем молчании я слышу скрытое неодобрение.

— Я не знаю, что сказать. Мне казалось, что меня больше ничем удивить, но я снова ошиблась. То, о чем вы рассуждаете — это уже не наука, а волшебство. Или могущество самого бога.

— Считаете это превыше человеческих возможностей?

— Не знаю. Но мне бы хотелось верить, что вам удастся осуществить мечту.

— Ради этого я и живу, — задумчиво сказал ученый. — Каждая минута моего бытия наполнена болью — не могу сказать, что невыносимой, иначе я бы тут не находился, но очень неприятной. У меня нет родных, нет достойного тела, нет иных желаний, кроме одного — вернуть украденное прошлое. Пока что момент не подходящий, сначала нужно покончить с войной, а затем заниматься изучением вибраций. Когда я полностью расшифрую вибрационный код, люди будут избавлены от любых болезней, от природного несовершенства, более того — заживут вечно. Только представьте, Маргарет, какие перспективы откроются перед нами. Как только тело приходит в негодность, создаем здоровую молодую копию, соединяем ее с личностью и живем дальше.

— Меня пугают последствия такой жизни…

— По религиозным причинам?

— Не совсем… Я пытаюсь представить, как люди станут вести себя, заполучив подобное бессмертие. Это может обернуться катастрофой для человечества.

— Конечно! Именно поэтому я избавился от ограниченных идиотов, собрав их на острове Стеш. И от некоторых других, занимавших ключевые позиции, но не любящих играть открыто. Чтобы принять подобный дар нужно мышление, которые не разделяет, а соединяет людей независимо от их социального положения и места проживания. Нет, я не стану спешить. Все что мне нужно, это немного времени. Если будет необходимо, я полностью перейду на синтетические заменители, до тех пор, пока не создам тело способное принять меня.

Механик помрачнел. Его настроение менялось на диаметрально противоположное в мгновенье ока. Прикусив нижнюю губу, он задумался.

— Зря я вам открылся, — нехотя произнес он. — Теперь мне стыдно за свои слова, но спасибо, что выслушали. — Ученый хотел встать, но Маргарет удержала его.

Он пристально посмотрел на нее, но женщина лишь положила свою руку поверх его перчатки. Ее лицо было совершенно спокойно, но по щекам медленно, словно нехотя текли слезы, оставляя за собой мокрые дорожки.

— Мир можно и нужно изменять, Маргарет, — мягко сказал Механик. — В какой-то момент может показаться, что обстоятельства сильнее нас, но мы остаемся собой только пока боремся с ними. Даже когда проигрываем и умираем, наш труд не напрасен. Если пожелать вернуть к жизни другого человека, где-то в бескрайнем пространстве вселенной найдется тот, кто через миллионы прошедших в вечности лет вернет тебя.

После этих слов Маргарет почувствовала себя еще более несчастной, но она приказала себе успокоиться и решительным движением вытерла слезы. Она обязана узнать правду — сейчас или никогда.

— Вы говорите интересные и, как мне кажется, правильные вещи, но я должна спросить вас кое о чем. Только ответьте честно.

— Спрашивайте. Я не желаю вам лгать.

— Мне в руки попали несколько ваших писем.

— Да? И что в них? — спросил Механик с интересом. — Я со многими вел оживленную переписку.

— Вы писали их себе.

— Ах, вот как… — он и не пытался скрыть неловкость. — Полагаю, бесполезно спрашивать, как они у вас оказались?

— Бесполезно. Зачем нужны эти письма?

— А зачем люди идут к священнику на исповедь? — ученый развел руками. — Мне нужно было выплеснуть накопившееся напряжение. Поделиться своими мыслями хотя бы с бумагой. Мои письма были аналогом дневника. Вас беспокоит в них что-то конкретное?

— Зная ваши немалые возможности, мне было неприятно читать описания мучительной смерти всего человечества. Вы называете остальных людей низшей формой жизни, — тон Маргарет стал обвиняющим.

— О, Создатель! Тоже мне новость… Да, я не святой! И вы это знаете. Но когда на человека давят со всех сторон, руки сами начинают искать тот самый заветный рычаг, приводящий в действие смертельное оружие. Ах, какая соблазнительная мысль: покончить со всеми сразу, но разве я один мечтал об этом? Никогда не поверю, что меня окружают столь гуманные и всепрощающие существа. Лучше уж я напишу десяток строк, чем сверну шею раздражающему меня оппоненту или запущу в вентиляционную шахту отравляющий газ, — он рассмеялся. — Не принимайте содержание писем близко к сердцу.

— Так я могу вам верить? — ее голос дрогнул.

— Я сказал правду. Однако мы слишком много говорим обо мне. Не нужно поощрять мой эгоизм, он и так чрезмерный. Как вы себя чувствуйте?

— Терпимо.

— Должен заметить, теперь я даже рад, что нас пытались отравить, — он позволил себе слабо улыбнуться. — Если бы не яд, мы бы не смогли поговорить откровенно. Однако, — его голос посуровел, — это не значит, что отравитель останется безнаказанным. Он заплатит за ваши мучения.

— Даже боюсь спрашивать как именно.

— Правильно, некоторые вещи лучше не знать, — довольно кивнул Механик. — Пожалуйста, не рассказывайте никому о моих планах на будущее.

— О которых? О тех, где вы собираетесь воскрешать мертвых? Мне все рвано не поверят.