Небеса Элис

Без колебаний Мила открыла футляр. Внутри на бархате покоился золотой амулет-ладанка, один из тех, каких носили колдуны, страдающие синдромом магического дефицита. Цепенея, девушка разглядывала изящный кулон. Две переплетшиеся заглавные буквы, выгравированные на крышке, представляли собой изысканный рисунок и являлись инициалами ее старшей сестры.

Ладанку Алиске подарили для отвода глаз, чтобы никто не сомневался в том, что она не умеет читать заклинаний из-за болезни дара.

С замирающим сердцем Мила вытащила медальон из коробочки и отщелкнула крышку. Внутри вместо заговоренной бумажки с символом, помогающим синдромщикам сохранять магию, пряталась фотография красивой женщины, биологической материалы Алисы.

К горлу подступила тошнота. От ревности и злости перед глазами потемнело. Милочка бросилась вон из спальни и ворвалась в шумную гостиную, сладковато пахнущую дурным колдовством. Колдуны только-только закончили какой-то ритуал черной магии, и над антикварной чашей с закопченными от многих обрядов стенками, раздувалась энергетическая сфера.

Взбешенным взглядом Мила нашла Виктора. На одну короткую секунду он позволил себе удивление из-за появления оставленной в комнате любовницы, но тут же принял знакомый отстраненный вид, словно бы их не соединяли упоительные минуты поцелуев и страстных ласк.

– Кудряшка Сью, вот ты где! – подскочила к разъяренной подружке Серафима, явно перебравшая с шампанским. – Почему у тебя такой взъерошенный вид?

– Какое заклинание в чаше? – сквозь зубы вопросом на вопрос ответила Мила.

– Не поверишь! Это ритуал проклятья! Кидаешь в воду вещь и высасываешь из своего врага дар!

– А если нет дара? – глядя в упор на Виктора, спросила девушка у подруги.

– Не знаю, – протянула та. – Заболеет, наверное. Хочешь, кому-нибудь отомстить?

– Отомстить? Я была бы не против…

Мила направилась к чаше.

– Решила подпортить жизнь недругам? – хмыкнул Адам, вероятно, управлявший бесшабашным ритуалом.

– Решила! – не сводя глаз с Виктора, прошипела Мила и продемонстрировала ему золотой медальон. – Подпортить жизнь!

– Мышка, это черная магия, – напомнил Полоцкий. Казалось, его совершенно не смутил тот факт, что любовница обнаружила в его сокровищнице ладанку своей старшей сестры.

– Ты думаешь, я никогда не пользовалась черной магией? – зло уточнила ревнивица.

– Тогда вперед, – махнул рукой подлец, словно девушке требовалось его разрешение на то, чтобы причинить вред старшей сестре.

– Я ненавижу ее! – выпалила Мила, и медальон с плеском утонул в черной колдовской воде. – Ненавижу!

Мгновением позже внутри полупрозрачного пузыря, набухшего над чашей, словно бы произошел крошечный взрыв. Энергетическая сфера заполнилась непрозрачным графитовым дымом, а по воздуху, словно по потревоженной водной глади, разошлись затухающие круги.

Хмельная публика, ощутившая волну черной магии, с радостью поддержала аплодисментами и одобрительными возгласами порывистый поступок разозленной колдуньи.





***

Войдя в крошечную прихожую, Чжун вдруг осознал, что воздух пах не магией, а жасминовым зеленым чаем. Следы присутствия Эль были видны повсюду. На полке с мужской обувью кричаще ярким пятном горели красные балетки. В шкафу скромно стиснутое тяжелыми куртками томилось изящное белое пальто. На полочке в ванной комнате стоял по-девичьи милый стаканчик с розовой зубной щеткой, в душевой кабине выстроились бутылочки с какими-то женскими средствами.

В доме звучал мягкий взрослый голос. Прошло всего несколько дней с того момента, как она перестала носить переводчик, заклинание едва не убившее Чжуна четыре года назад, но английский акцент уже казался не более чем теряющей остроту приправой.

Чжун вошел на кухню, с появлением в их жизни Эль переставшую играть роль необитаемого острова. Пахло пряной едой и овощами. Горел яркий свет.

С холодильника незаметно исчез свод правил, призванный упорядочить их жизнь. Видимо, она решила перевернуть обговоренный домашний уклад и больше не считала соседа по дому бесполым существом.

– Приехал, Ким? – Сонбэ Марк махнул рукой в качестве приветствия.

– Аннен-хасэ-ё10, – поздоровался Ким Чжун.

– Привет. – Она улыбнулась.

Сонбэ говорил, что внешне Эль – пленительная женщина. Чжуну оставалось верить ему на слово, ведь за два года кореец так и не привык к канонам европейской красоты, и местные девушки его мало привлекали. Со стороны она напоминала ему глазастую, длинноногую героиню манхвы11, то есть… разве нормальному взрослому мужчине может нравиться школьница из комикса?

– Поешь? – Как всегда любезна, без нарочитости или выпячивания. Пожалуй, Чжун хотел бы разделить с ней трапезу.

– Да, – через паузу произнес он. – Я поем.

– Позавчерашняя японская еда? – Она снова улыбалась обезоруживающей улыбкой, отражавшейся в глазах.

– Квэнчхана12, – пробормотал кореец. На самом деле, он не понимал, как можно было употреблять в пищу что-то, приготовленное несколькими днями ранее, но отказаться не повернулся язык.

Стараясь больше не встречаться с девушкой взглядом, Чжун уселся за стол. Перед ним тут же появилась тарелочка с кимчхи, и у корейца снова возникло нехорошее подозрение.

– Элис, ты смотришь дорамы?

– Пыталась, но потом бросила, – отозвалась она. – Меня утомляют нелепые героини, а почему ты спрашиваешь?


Видимо, Чжун так выразительно покосился на закуску, что она засмеялась:

– Ты о кимчхи? Думаешь, я насмотрелась на корейские трапезы в сериалах?

У нее был тихий, приятный смех, и Чжун заметил, как странно на него отреагировал сонбэ Марк – поперхнулся едой и сделал жадный глоток воды.

Удивительно, но от Эль очень хотелось услышать корейскую речь. Наверное, она бы говорила с забавным акцентом, задумываясь и перебирая в уме правильные суффиксы, как когда-то это делала его мама, сбежавшая в Сеул из Новосибирска.

– Я просто слышала от приятеля-корейца, что если он долго не ест кимчхи и рис, то у него болит живот. Это правда?

– Первые полгода Ким питался исключительно быстрорастворимой лапшой, а потом адаптировался, – усмехнулся сонбэ, искоса глянув на друга.

Как любой кореец, Чжун не считал, что еда или пищеварение являлись удачным поводом для шуток, а потому спросил невпопад, резко меняя тему разговора:

– Как прошло твое свидание вслепую?

– Свидание вслепую? – Эль оживилась. – Марк, ты действительно ходил на свидание, организованное бабушкой?

Их домовладелец явно почувствовал себя не в своей тарелке, но обреченно кивнул:

– Да.

– И как?

– Ее зовут Марина, и после свадьбы она готова поселиться во властительском поселке или родовом особняке Вознесенских. В качестве первого супружеского подарка она хочет ритуальную чашу шестнадцатого века и требует отдельную студию для работы, так как «творит изящные заклинания». – Сонбэ передразнил говорок претендентки в жены. – Еще она согласна завести троих детей с интервалом в два года и четверых ши-тцу.

– Я думала, что детей рожают, а не заводят, – безрезультатно пряча смех, выдавила Эль. – Смотри на вещи позитивно, Марк. Девушка точно знает, чего хочет.

– Она собирается писать заклинания, – с тоской повторил разочарованный жених.

– Хотеть делать и уметь делать – совершенно разные вещи. – Эль беспечно пожала плечами. – Мой отец тоже когда-то пытался «творить» заклинания. Натворил целый гримуар и до сих пор его бережно хранит.

Ледяная клешня, сдавившая горло Чжуна, отпустила. Девушка, которая пахла зеленым чаем, за эти дни ни словом, ни жестом не намекнула на то, что застала его в момент наивысшей уязвимости и слабости. Прежде рядом с ним оставалась только мать. Она сидела ночами, если у сына поднимался жар, и обрабатывала раны, если колдовство требовало кровавую жертву за особенно сложную магию. Эль не догадывалась, что стала единственным человеком после смерти мамы, кто помог ему справиться с болью.

– Хорошо, – продолжил сетовать сонбэ, – ритуальную чашу и детей я еще понимаю, но что такое ши-цзу?

Он почему-то посмотрел на Чжуна.

– Порода собак, – невозмутимо пояснил тот.

Сонбэ что-то еще говорил, но кореец больше его не слышал. Он внимательно следил за девушкой, стоявшей у плиты. Она вдруг дернулась, словно от болезненного удара, и схватилась пальцами за край столешницы. Плечи напряглись. От силы, с какой она сжала кухонный прилавок, побелели костяшки.

– Эр-а, оди апха?13 – встревожился Чжун, приподнимаясь со стула.

Марк, сидевший к ней спиной, оборвался на полуслове и резко развернулся.

– Алиса, ты в порядке?

– Да, я в порядке, – выдохнула она. – Сейчас все пройдет…

Мгновением позже соседка рухнула на пол, сметя со стола тарелку с рисом, щедро сдобренным карри.

Чжун и Марк синхронно выставили ладони. От мощного колдовства волной всколыхнулся воздух и маятником закачался светильник. Из накрененной посудины, зависшей над полом, по капле стекал охряный соус, шмякались комки густого варева с рисом. Девушка окостенела в неестественной позе, изогнувшись назад и откинув голову, отчего кончики длинных волос доставали до гранитных плиток. Со стороны казалось, будто она неведомым образом держалась на носочках.

– Надо перенести Алису на диван, – после долгой паузы предложил сонбэ, но не позволил Чжуну к ней прикоснуться. Взял подругу на руки и, отнеся в гостиную, бережно уложил на диван. На груди у Эль сквозь ткань клетчатой рубашки пробивалось тусклое красноватое свечение.

– Ты это видишь? – спросил он.

Кореец хмуро кивнул.

– Нам надо расстегнуть ей одежду.

Колдуны переглянулись, спрашивая друг у друга, кто из них возьмется за столь деликатную миссию.

– Я ее раздену, – пробормотал сонбэ и принялся расстегивать крошечные пуговки. Он действовал с такой осторожностью, словно боялся разбудить спящую, хотя становилось очевидным, что Эль находилась в глубоком обмороке от черного заклятья.

Рубашка была расстегнута. На солнечном сплетении чернел выжженный оккультный знак, и от ожога в разные стороны ползли тончайшие черные нити, паутиной затягивая грудную клетку.

– Проклятье? – для чего-то уточнил сонбэ, хотя прекрасно разбирался в колдовстве. – Почему ее дар с ним не борется?

Кореец не видел смысла отвечать на риторические вопросы.

– Я его заблокирую.