Не возвращайся
Часть 24 из 29 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Какие доказательства? Откуда они взялись именно сейчас?
Я в слезах заломила руки, а потом закрыла ими лицо. Это что-то ужасное, что-то настолько чудовищное, что у меня нет сил это воспринять. Мне кажется, в мою кожу впиваются тысячи мелких лезвий, и каждое наносит маленькие, отвратительно тонкие порезы. Они начинают болеть и кровоточить, и я ничего не могу сделать. Меня всю…всю режет этими лезвиями.
– На самом деле ваш муж…он не был все эти годы в плену. Он давно принял ислам, перешел на сторону террористов, тренировал боевиков и расстреливал наших солдат, устраивал диверсии и готовил масштабный теракт. У меня есть список тех, кого он убил. Его будут судить… и, скорее всего, приговор будет – пожизненное заключение. Будь это несколькими годами ранее, могли и расстрелять.
От его слов я пошатнулась, и он подхватил меня под руки, заставил выпить воды и сесть на стул. Мое тело отказывалось меня слушаться, меня всю лихорадило, как при высокой температуре.
– Все это время майор Огнев вел активную бандитскую деятельность, участвовал в подрыве КПП, захватил несколько автобусов с нашими военными. Резал людей, как скот! Я не стану посвящать вас в подробности…но, думаю, вы и сами услышите их на суде. Вы должны быть к ним готовы.
– Это неправда…этого не может быть. Он не мог. Он же патриот, он же любит свою Родину.
– Я тоже так думал…все мы так думали, все мы шокированы. Но есть запись с его присягой террористам, есть свидетели, которые точно знают, что он стал членом организации.
Я ничего не видела от слез. Они застилали мне глаза, и казалось, что я ослепла, что я больше не могу видеть, мои зрачки словно колет иголками, а все, что я слышу – это жуткая галлюцинация или кошмарный сон. Господи, пусть я проснусь.
«– Муж твой! Этот кобель, который мне обещал…обещал жениться и сына воспитывать нашего! НОРМАЛЬНОГО сына, не то, что твой! Письма писал, звонил! А потом исчез! А он к тебе, оказывается, вернулся! Скотина! Тварь бездушная! Проклятый лжец и лицемер! Пусть лучше твоего проверит…может, твой чужой!
Она кричит, а у меня снова земля из-под ног уходит. Какие письма? Откуда писал? О чем она? Что за бред?
– Когда писал? – хрипло спросила и невольно схватила Антона за руку, притягивая к себе и чувствуя, как совсем дышать становится нечем и кровь пульсирует в висках.
– Год назад писал! Фото присылал с Кавказа своего! Деньги! А потом перестал и чистеньким решил остаться! К семье вернулся! Пусть в глаза мне посмотрит и скажет, что от Васьки отказался! Сволочь! Тварь! Теперь, видите ли, Васька не его!
– Вы…вы говорили, что не видели его и….
– Мало ли, что я говорила! Я что, обязана тебе все рассказывать?! Он просил не говорить! Ты ж его мертвым считала! Так и должно было быть! А теперь домой его принесло! Где он? Отвечай! Я в глаза ему посмотреть хочу!»
Фото присылал и деньги…фото и деньги. Нееет, это не может быть правдой.
– Он исчез из поля зрения где-то год назад, а вот теперь объявился. Как герой. И мы так ничего и не узнали, если бы не случай…Если бы не изъятые у одного из террористов важные документы с именами и фамилиями членов организации.
Я всхлипывала и держала стакан обеими руками. Я не хотела верить в весь этот ужас, что он мне рассказывал. Сергей не может быть убийцей. Не может. Только не он. Я же видела его глаза, смотрела в них. Это не глаза убийцы.
– После суда вам лучше будет переехать вместе с сыном. Я помогу найти съемное жилье. Пока продадите квартиру.
– Зззачем?
– Семьи убитых…вам могут начать мстить. У вас ребенок, оно вам надо?
– Я.. я не верю, что Сергей это сделал! Не верю!
Я бросилась к нему, цепляясь за руку, сдавливая локоть мужчины и ловя его взгляд своими ослепшими глазами, из которых непрерывно текли слезы.
– Конечно, вы не верите…
Павлов кивнул головой и тяжело вздохнул.
– Я найму адвоката, и мы будем бороться.
– Да, ему нужен хороший адвокат. Поищите, кто возьмется за это дело. Наши…не станут марать руки. Предателей мало кто хочет защищать. Я искренне вам сочувствую и понимаю, что вы ни в чем не виноваты. Я очень хочу вам помочь.
– А я хочу помочь моему мужу! Я уверена – он ни в чем не виноват! Он же был в плену! Он герой! Слышите?!
Сотовый генерала зазвонил, и он приподнял указательный палец, словно прося у меня минутку.
– Да! Я слышу! Понял! Сейчас приду!
Потом повернулся ко мне.
– Да, он был в плену. Там не курорт. Там страшно, голодно и очень больно, и многие ломаются. Это не оправдание. Это просто голый факт. Простите, Катенька. Мне нужно срочно отойти на полчасика-час. Подождите меня в кабинете, подумаем насчет жилья и чем я еще смогу вам помочь…У меня дочка такая возрастом, как вы, и ее тоже зовут Катя.
Я кивнула и сделала глоток воды, ударяясь зубами о край стакана.
Все, что он сказал, не может быть о моем Сергее. Это кто-то другой. Кто-то, похожий на него, кто-то…притворился им и…
Только внутри все орало, что, скорее всего, так и есть, что, скорее всего, это я не хочу верить.
Поставила стакан на стол, вздрагивая всем телом от невозможности успокоиться. Ноги ватные, руки как плети и пальцы не слушаются. На столе у генерала лежат папки с личными делами военных. Не знаю почему, я как в тумане потянулась к ним. Листая страницы, просматривая фотографии. Наверное, чтобы чем-то себя занять. Глаза автоматически читают личную информацию. Вес, рост, имя, особые приметы…
Пока вдруг не прочла «тонкий шрам на левом бедре в виде полутреугольника от пореза ножом»
И перед глазами бедро Сергея. Шрам…полутреугольник, слева, такой застарелый, белесый. И мои сомнения. Я ведь помнила, что он…он должен был быть справа. И…немного другой. Более вдавленный, длинный и полукруглый…
«– Огнев…у тебя кожа, как у девчонки, так не честно. На тебе и родинок почти нет.
– Ничего, когда сдохну, по татухе опознаешь.
– Тьфу на тебя! Дурак! Ну ты и дурак!
– Или по шраму. Вот здесь…
Мы только вылезли из речки и лежали на полотенце на теплом песке. До нашей свадьбы оставалось несколько дней. Я была счастлива, и мне казалось, что солнце светит только для нас.
Он взял мою руку и положил к себе на правое бедро. Мои пальцы нащупали шероховатый длинный шрам.
– Что это?
– Упал на консервную банку. Кровищи было море. В прошлом году мы с пацанами пьяные были вдрызг. Гуляли по набережной, я сцепился с каким-то козлом. Нас разнимали, но мы все равно успели друг другу начистить морды. Я тогда упал и боком на банку. Какой-то придурок рыбак оставил с прикормкой. Думали, вообще вену распорол, ан нет – пронесло. Зато остался боевой шрам. Только ты никому не говори, что от банки….пусть думают, что меня ножом пырнули.
Пальцы шрам не нашли. Они трогали кожу, искали, скользили и…не находили. У меня дух перехватило, и сердце гулко забилось в груди. Наверное, я сильно напряглась. Настолько сильно, что он почувствовал и, перехватив мою руку, придавил к груди.
– В чем дело? Что такое?
Полуповернул ко мне голову, и мне стали видны его длинные ресницы и острая скула, покрытая аккуратной щетиной. А меня колотит, сводит скулы от панического ощущения разрушающегося спокойствия.
– Твой шрам… я… я точно помню, что у тебя на этом бедре был шрам, а теперь его нет».
Тряхнула головой и посмотрела в начало анкеты. Фото отсутствует. Его словно вырвали оттуда, и видны остатки фотобумаги и клея. Анкету заполняли от руки. Виден чей-то отрывистый, корявый почерк. Мне представился молодой человек с нервными длинными пальцами, заполняющий бумажки с равнодушным видом. Некто, наподобие того охранника внизу, которому на все плевать.
Пробежалась взглядом по анкете. Не знаю зачем. Как будто что-то толкнуло прочесть внимательно именно ее.
Имя: Сергей Николаевич Орлов
Рост: 187 сантиметров
Вес: 85 килограммов
Учился в военном училище номер **** по адресу: улица Свердлова 55/2
Я резко захлопнула папку и схватилась за стол, наклонилась вперед, борясь с приступом едкой тошноты и потемнения в глазах. Рост метр восемьдесят семь сантиметров? А…а у Сергея рост был метр девяносто два. Я точно помню. Ему штаны со свадебного костюма не могли подобрать. Все короткие были. Из-за этого костюм взяли не светло-серый, как нравился мне, а черный. Потому что покупали готовый, на отшив у нас денег не было. Я тогда еще отпарывала снизу и заново подшивала штанины, чтоб длиннее казались, и утюжила, чтоб полоска загиба на осталась.
И тошнит все сильнее, до холодного пота и звона в ушах. С трудом на ногах стою. Тут и размер костюма вспомнился, и виски…Холодно мне и очень страшно. По коже расползлись мурашки, и пальцы мелко дрожат. Правда, оказывается, может пугать намного сильнее лжи. А я была обязана услышать правду.
Схватила сумочку и, шатаясь, вышла из кабинета, потом вниз по ступенькам, как пьяная. Поймала такси и сказала, не узнавая свой голос:
– Мне на Свердлова пятьдесят пять дробь два.
– Запрыгивайте. Вмиг домчу. Это недалеко.
*****
– Скажите, пожалуйста, у вас учился Орлов Сергей Николаевич? В ***году?
Женщина подняла голову от большой общей тетради и поправила указательным пальцем очки. У нее было неприятное лицо с рыбьими глазами, тонкими губами и носом картошкой, на кончике которого свисала небольшая серая родинка. Если смыть косметику и разлохматить ее аккуратно причесанные сиреневые волосы, будет настоящая Баба Яга. На табличке на столе написано «Нелля Осиповна Кузнецова. Администратор».
Пока я попала к ней, пришлось обойти все училище и опросить преподавателей, которые весьма неохотно вообще обсуждали со мной вопрос о парне, выпустившемся отсюда более десяти лет назад. Да и преподавателей, которые тогда еще были здесь, теперь практически и не найти. Помогла секретарь ректора. Немолодая, но очень шустрая, юркая, маленького роста с каштановой гулькой на макушке, она вихрем носилась по кабинету и что-то искала, пока я мялась возле двери.
– А вы в отдел кадров к администратору загляните. Она здесь уже больше двадцати лет работает. Все вам расскажет. И память у нее феноменальная. Всех помнит. Даже по именам. Не удивлюсь, если она имена домашних питомцев соседей учеников запомнила.
Только со мной Нелля Осиповна ничего вспоминать не хотела и смотрела на меня с явным раздражением. Я помешала ей пить чай и есть конфеты из большой бордовой коробки с яркой надписью «Ассорти». Она цепляла их коротенькими толстыми пальчиками и отправляла в узкий, накрашенный сиреневой помадой рот.
– Что ж я упомню всех, кто учился? Я вам не справочная. А вы не из полиции. У нас середина года, и у меня куча работы. Мне не до вас. Покиньте служебное помещение! Кто вас впустил?
Я растерялась от такой явной агрессии. Но уходить все равно никуда не собиралась. Если я здесь, если что-то меня сюда привело, значит, я не уйду, пока не узнаю все, что хотела.
– Посмотрите, пожалуйста, если не трудно? Буду вам очень благодарна. Просто безмерно…
И деньги положила под ее общую тетрадь. Она снова голову подняла и очки свои поправила, тщательнее всматриваясь в мое лицо. Уже с интересом и без раздражения. Деньги всегда меняют людей и их отношение к тебе. И не важно – присутствием или своим отсутствием. Когда-то я не умела вот так их давать, но мама научила, когда нужно было Тошку по врачам водить, а к специалистам очереди на месяцы вперед. В нашей стране, увы, по-другому ничего не решается. И в одних случаях это плохо, а в других… в других молишься Богу, чтобы было кому «дать», лишь бы получить необходимое. Всегда с ужасом думала о тех странах, где такое не работает, где очереди, и правда, ждут месяцами, где бюрократы боятся наказания, но качество и время работы у них точно такое же, где все лекарства продаются строго по рецепту, где у врача нельзя попросить справку для ребенка, если он пропустил садик просто потому, что ты безумно устала и два дня не могла содрать себя с постели в семь утра.
На самом деле это и ужасно, отвратительно, а с другой стороны все же какой-то, но выход из ситуации. Люди борются против коррупции, но продолжают пользоваться ее «благами». Это часть нашего менталитета. Как и привычка унести все, что плохо приколочено или лежит не на своем месте. Сергей когда-то подрабатывал на разных работах и часто приносил с работы то сахар, если разгружал машины, то упаковку полотенец, то еще что-то, и мы все к этому привыкли, и никто не считает это воровством, как и взять тапочки из отеля или шампуни, если отдыхаешь на курорте. Мне всегда это не нравилось, и я просила Сергея не таскать домой ворованное, а в одном из отелей на море мы с ним поругались, когда он спрятал шампуни и несколько полотенец в дорожную сумку. Мне было до безумия стыдно. «Ты что, КАтенок? Все так делают!». В том-то и весь ужас, что все так делают. Но ведь я не делала никогда, и полотенца эти потом маме отдала на дачу. Мне неприятно было ими пользоваться. Когда-то моя бабушка говорила, что если брать чужое, то своего никогда не будет. И тот, кто ворует, никогда не станет богат, потому что ворованное – не свое. И как пришло, так и уйдет. Мне всегда казалось, что бабушка всецело права.
И знаете, что меня сейчас сильно настораживало и не давало успокоиться – ЭТОТ Сергей не был на такое способен. Не был, и все. Я точно видела. Не представляю себе, как он уносит полотенце или прячет мыло. Мелочно как-то. Не про него совсем. Не про того, кто вернулся ко мне спустя семь лет.
– Да, был такой. Отличник, вечно на доске почета висел. Запевала, заводила. Оторви и выбрось. Но учился на отлично. Все дисциплины сдавал. А вам он зачем? Сколько лет прошло. Про него никогда и никто не спрашивал. Детдомовских редко кто-то ищет. Они появляются и исчезают. Странно, что спустя столько лет вы спрашиваете именно о нем, а самое главное зачем?
Тактичностью она не отличалась. И правда, мне он зачем? Просто увидела его дело у генерала в кабинете. Шрамы есть у многих. Имя Сергей уж точно не экзотическое. Зачем я приехала в это училище и что мне нужно? Что именно я ищу…Но внутри уже все дрожит, внутри все сомнения начинают в картинки складываться, в ответы на вопросы, в огромный пазл из кусков калейдоскопа. Они нахлынули и захлестнули с головой, как гигантский водоворот потянули меня в воронку неизвестности. И до дикости хотела выплыть, я хотела узнать правду. Сегодня, сейчас.
Я в слезах заломила руки, а потом закрыла ими лицо. Это что-то ужасное, что-то настолько чудовищное, что у меня нет сил это воспринять. Мне кажется, в мою кожу впиваются тысячи мелких лезвий, и каждое наносит маленькие, отвратительно тонкие порезы. Они начинают болеть и кровоточить, и я ничего не могу сделать. Меня всю…всю режет этими лезвиями.
– На самом деле ваш муж…он не был все эти годы в плену. Он давно принял ислам, перешел на сторону террористов, тренировал боевиков и расстреливал наших солдат, устраивал диверсии и готовил масштабный теракт. У меня есть список тех, кого он убил. Его будут судить… и, скорее всего, приговор будет – пожизненное заключение. Будь это несколькими годами ранее, могли и расстрелять.
От его слов я пошатнулась, и он подхватил меня под руки, заставил выпить воды и сесть на стул. Мое тело отказывалось меня слушаться, меня всю лихорадило, как при высокой температуре.
– Все это время майор Огнев вел активную бандитскую деятельность, участвовал в подрыве КПП, захватил несколько автобусов с нашими военными. Резал людей, как скот! Я не стану посвящать вас в подробности…но, думаю, вы и сами услышите их на суде. Вы должны быть к ним готовы.
– Это неправда…этого не может быть. Он не мог. Он же патриот, он же любит свою Родину.
– Я тоже так думал…все мы так думали, все мы шокированы. Но есть запись с его присягой террористам, есть свидетели, которые точно знают, что он стал членом организации.
Я ничего не видела от слез. Они застилали мне глаза, и казалось, что я ослепла, что я больше не могу видеть, мои зрачки словно колет иголками, а все, что я слышу – это жуткая галлюцинация или кошмарный сон. Господи, пусть я проснусь.
«– Муж твой! Этот кобель, который мне обещал…обещал жениться и сына воспитывать нашего! НОРМАЛЬНОГО сына, не то, что твой! Письма писал, звонил! А потом исчез! А он к тебе, оказывается, вернулся! Скотина! Тварь бездушная! Проклятый лжец и лицемер! Пусть лучше твоего проверит…может, твой чужой!
Она кричит, а у меня снова земля из-под ног уходит. Какие письма? Откуда писал? О чем она? Что за бред?
– Когда писал? – хрипло спросила и невольно схватила Антона за руку, притягивая к себе и чувствуя, как совсем дышать становится нечем и кровь пульсирует в висках.
– Год назад писал! Фото присылал с Кавказа своего! Деньги! А потом перестал и чистеньким решил остаться! К семье вернулся! Пусть в глаза мне посмотрит и скажет, что от Васьки отказался! Сволочь! Тварь! Теперь, видите ли, Васька не его!
– Вы…вы говорили, что не видели его и….
– Мало ли, что я говорила! Я что, обязана тебе все рассказывать?! Он просил не говорить! Ты ж его мертвым считала! Так и должно было быть! А теперь домой его принесло! Где он? Отвечай! Я в глаза ему посмотреть хочу!»
Фото присылал и деньги…фото и деньги. Нееет, это не может быть правдой.
– Он исчез из поля зрения где-то год назад, а вот теперь объявился. Как герой. И мы так ничего и не узнали, если бы не случай…Если бы не изъятые у одного из террористов важные документы с именами и фамилиями членов организации.
Я всхлипывала и держала стакан обеими руками. Я не хотела верить в весь этот ужас, что он мне рассказывал. Сергей не может быть убийцей. Не может. Только не он. Я же видела его глаза, смотрела в них. Это не глаза убийцы.
– После суда вам лучше будет переехать вместе с сыном. Я помогу найти съемное жилье. Пока продадите квартиру.
– Зззачем?
– Семьи убитых…вам могут начать мстить. У вас ребенок, оно вам надо?
– Я.. я не верю, что Сергей это сделал! Не верю!
Я бросилась к нему, цепляясь за руку, сдавливая локоть мужчины и ловя его взгляд своими ослепшими глазами, из которых непрерывно текли слезы.
– Конечно, вы не верите…
Павлов кивнул головой и тяжело вздохнул.
– Я найму адвоката, и мы будем бороться.
– Да, ему нужен хороший адвокат. Поищите, кто возьмется за это дело. Наши…не станут марать руки. Предателей мало кто хочет защищать. Я искренне вам сочувствую и понимаю, что вы ни в чем не виноваты. Я очень хочу вам помочь.
– А я хочу помочь моему мужу! Я уверена – он ни в чем не виноват! Он же был в плену! Он герой! Слышите?!
Сотовый генерала зазвонил, и он приподнял указательный палец, словно прося у меня минутку.
– Да! Я слышу! Понял! Сейчас приду!
Потом повернулся ко мне.
– Да, он был в плену. Там не курорт. Там страшно, голодно и очень больно, и многие ломаются. Это не оправдание. Это просто голый факт. Простите, Катенька. Мне нужно срочно отойти на полчасика-час. Подождите меня в кабинете, подумаем насчет жилья и чем я еще смогу вам помочь…У меня дочка такая возрастом, как вы, и ее тоже зовут Катя.
Я кивнула и сделала глоток воды, ударяясь зубами о край стакана.
Все, что он сказал, не может быть о моем Сергее. Это кто-то другой. Кто-то, похожий на него, кто-то…притворился им и…
Только внутри все орало, что, скорее всего, так и есть, что, скорее всего, это я не хочу верить.
Поставила стакан на стол, вздрагивая всем телом от невозможности успокоиться. Ноги ватные, руки как плети и пальцы не слушаются. На столе у генерала лежат папки с личными делами военных. Не знаю почему, я как в тумане потянулась к ним. Листая страницы, просматривая фотографии. Наверное, чтобы чем-то себя занять. Глаза автоматически читают личную информацию. Вес, рост, имя, особые приметы…
Пока вдруг не прочла «тонкий шрам на левом бедре в виде полутреугольника от пореза ножом»
И перед глазами бедро Сергея. Шрам…полутреугольник, слева, такой застарелый, белесый. И мои сомнения. Я ведь помнила, что он…он должен был быть справа. И…немного другой. Более вдавленный, длинный и полукруглый…
«– Огнев…у тебя кожа, как у девчонки, так не честно. На тебе и родинок почти нет.
– Ничего, когда сдохну, по татухе опознаешь.
– Тьфу на тебя! Дурак! Ну ты и дурак!
– Или по шраму. Вот здесь…
Мы только вылезли из речки и лежали на полотенце на теплом песке. До нашей свадьбы оставалось несколько дней. Я была счастлива, и мне казалось, что солнце светит только для нас.
Он взял мою руку и положил к себе на правое бедро. Мои пальцы нащупали шероховатый длинный шрам.
– Что это?
– Упал на консервную банку. Кровищи было море. В прошлом году мы с пацанами пьяные были вдрызг. Гуляли по набережной, я сцепился с каким-то козлом. Нас разнимали, но мы все равно успели друг другу начистить морды. Я тогда упал и боком на банку. Какой-то придурок рыбак оставил с прикормкой. Думали, вообще вену распорол, ан нет – пронесло. Зато остался боевой шрам. Только ты никому не говори, что от банки….пусть думают, что меня ножом пырнули.
Пальцы шрам не нашли. Они трогали кожу, искали, скользили и…не находили. У меня дух перехватило, и сердце гулко забилось в груди. Наверное, я сильно напряглась. Настолько сильно, что он почувствовал и, перехватив мою руку, придавил к груди.
– В чем дело? Что такое?
Полуповернул ко мне голову, и мне стали видны его длинные ресницы и острая скула, покрытая аккуратной щетиной. А меня колотит, сводит скулы от панического ощущения разрушающегося спокойствия.
– Твой шрам… я… я точно помню, что у тебя на этом бедре был шрам, а теперь его нет».
Тряхнула головой и посмотрела в начало анкеты. Фото отсутствует. Его словно вырвали оттуда, и видны остатки фотобумаги и клея. Анкету заполняли от руки. Виден чей-то отрывистый, корявый почерк. Мне представился молодой человек с нервными длинными пальцами, заполняющий бумажки с равнодушным видом. Некто, наподобие того охранника внизу, которому на все плевать.
Пробежалась взглядом по анкете. Не знаю зачем. Как будто что-то толкнуло прочесть внимательно именно ее.
Имя: Сергей Николаевич Орлов
Рост: 187 сантиметров
Вес: 85 килограммов
Учился в военном училище номер **** по адресу: улица Свердлова 55/2
Я резко захлопнула папку и схватилась за стол, наклонилась вперед, борясь с приступом едкой тошноты и потемнения в глазах. Рост метр восемьдесят семь сантиметров? А…а у Сергея рост был метр девяносто два. Я точно помню. Ему штаны со свадебного костюма не могли подобрать. Все короткие были. Из-за этого костюм взяли не светло-серый, как нравился мне, а черный. Потому что покупали готовый, на отшив у нас денег не было. Я тогда еще отпарывала снизу и заново подшивала штанины, чтоб длиннее казались, и утюжила, чтоб полоска загиба на осталась.
И тошнит все сильнее, до холодного пота и звона в ушах. С трудом на ногах стою. Тут и размер костюма вспомнился, и виски…Холодно мне и очень страшно. По коже расползлись мурашки, и пальцы мелко дрожат. Правда, оказывается, может пугать намного сильнее лжи. А я была обязана услышать правду.
Схватила сумочку и, шатаясь, вышла из кабинета, потом вниз по ступенькам, как пьяная. Поймала такси и сказала, не узнавая свой голос:
– Мне на Свердлова пятьдесят пять дробь два.
– Запрыгивайте. Вмиг домчу. Это недалеко.
*****
– Скажите, пожалуйста, у вас учился Орлов Сергей Николаевич? В ***году?
Женщина подняла голову от большой общей тетради и поправила указательным пальцем очки. У нее было неприятное лицо с рыбьими глазами, тонкими губами и носом картошкой, на кончике которого свисала небольшая серая родинка. Если смыть косметику и разлохматить ее аккуратно причесанные сиреневые волосы, будет настоящая Баба Яга. На табличке на столе написано «Нелля Осиповна Кузнецова. Администратор».
Пока я попала к ней, пришлось обойти все училище и опросить преподавателей, которые весьма неохотно вообще обсуждали со мной вопрос о парне, выпустившемся отсюда более десяти лет назад. Да и преподавателей, которые тогда еще были здесь, теперь практически и не найти. Помогла секретарь ректора. Немолодая, но очень шустрая, юркая, маленького роста с каштановой гулькой на макушке, она вихрем носилась по кабинету и что-то искала, пока я мялась возле двери.
– А вы в отдел кадров к администратору загляните. Она здесь уже больше двадцати лет работает. Все вам расскажет. И память у нее феноменальная. Всех помнит. Даже по именам. Не удивлюсь, если она имена домашних питомцев соседей учеников запомнила.
Только со мной Нелля Осиповна ничего вспоминать не хотела и смотрела на меня с явным раздражением. Я помешала ей пить чай и есть конфеты из большой бордовой коробки с яркой надписью «Ассорти». Она цепляла их коротенькими толстыми пальчиками и отправляла в узкий, накрашенный сиреневой помадой рот.
– Что ж я упомню всех, кто учился? Я вам не справочная. А вы не из полиции. У нас середина года, и у меня куча работы. Мне не до вас. Покиньте служебное помещение! Кто вас впустил?
Я растерялась от такой явной агрессии. Но уходить все равно никуда не собиралась. Если я здесь, если что-то меня сюда привело, значит, я не уйду, пока не узнаю все, что хотела.
– Посмотрите, пожалуйста, если не трудно? Буду вам очень благодарна. Просто безмерно…
И деньги положила под ее общую тетрадь. Она снова голову подняла и очки свои поправила, тщательнее всматриваясь в мое лицо. Уже с интересом и без раздражения. Деньги всегда меняют людей и их отношение к тебе. И не важно – присутствием или своим отсутствием. Когда-то я не умела вот так их давать, но мама научила, когда нужно было Тошку по врачам водить, а к специалистам очереди на месяцы вперед. В нашей стране, увы, по-другому ничего не решается. И в одних случаях это плохо, а в других… в других молишься Богу, чтобы было кому «дать», лишь бы получить необходимое. Всегда с ужасом думала о тех странах, где такое не работает, где очереди, и правда, ждут месяцами, где бюрократы боятся наказания, но качество и время работы у них точно такое же, где все лекарства продаются строго по рецепту, где у врача нельзя попросить справку для ребенка, если он пропустил садик просто потому, что ты безумно устала и два дня не могла содрать себя с постели в семь утра.
На самом деле это и ужасно, отвратительно, а с другой стороны все же какой-то, но выход из ситуации. Люди борются против коррупции, но продолжают пользоваться ее «благами». Это часть нашего менталитета. Как и привычка унести все, что плохо приколочено или лежит не на своем месте. Сергей когда-то подрабатывал на разных работах и часто приносил с работы то сахар, если разгружал машины, то упаковку полотенец, то еще что-то, и мы все к этому привыкли, и никто не считает это воровством, как и взять тапочки из отеля или шампуни, если отдыхаешь на курорте. Мне всегда это не нравилось, и я просила Сергея не таскать домой ворованное, а в одном из отелей на море мы с ним поругались, когда он спрятал шампуни и несколько полотенец в дорожную сумку. Мне было до безумия стыдно. «Ты что, КАтенок? Все так делают!». В том-то и весь ужас, что все так делают. Но ведь я не делала никогда, и полотенца эти потом маме отдала на дачу. Мне неприятно было ими пользоваться. Когда-то моя бабушка говорила, что если брать чужое, то своего никогда не будет. И тот, кто ворует, никогда не станет богат, потому что ворованное – не свое. И как пришло, так и уйдет. Мне всегда казалось, что бабушка всецело права.
И знаете, что меня сейчас сильно настораживало и не давало успокоиться – ЭТОТ Сергей не был на такое способен. Не был, и все. Я точно видела. Не представляю себе, как он уносит полотенце или прячет мыло. Мелочно как-то. Не про него совсем. Не про того, кто вернулся ко мне спустя семь лет.
– Да, был такой. Отличник, вечно на доске почета висел. Запевала, заводила. Оторви и выбрось. Но учился на отлично. Все дисциплины сдавал. А вам он зачем? Сколько лет прошло. Про него никогда и никто не спрашивал. Детдомовских редко кто-то ищет. Они появляются и исчезают. Странно, что спустя столько лет вы спрашиваете именно о нем, а самое главное зачем?
Тактичностью она не отличалась. И правда, мне он зачем? Просто увидела его дело у генерала в кабинете. Шрамы есть у многих. Имя Сергей уж точно не экзотическое. Зачем я приехала в это училище и что мне нужно? Что именно я ищу…Но внутри уже все дрожит, внутри все сомнения начинают в картинки складываться, в ответы на вопросы, в огромный пазл из кусков калейдоскопа. Они нахлынули и захлестнули с головой, как гигантский водоворот потянули меня в воронку неизвестности. И до дикости хотела выплыть, я хотела узнать правду. Сегодня, сейчас.