Не прощаюсь

Мона недоверчиво покосилась на него. Это единственное, про что он хочет спросить?

– У нас в Зеленой Школе есть любые врачи. Сами приезжают из города. Потому что у нас сытно и спокойно. – Директор погрозил пальцем. – Но вы меня, пожалуйста, не перебивайте. Я еще не закончил. Итак, вы не отец с дочерью, женщина не психическая, и никакой вы, разумеется, не лодочник. Говорите правду. За ложь я наказываю.

Вроде бы не самое грозное по военным временам слово «наказываю», но Мона задрожала.

Отец Сергий же смотрел на атамана безо всякого испуга, скорее с любопытством.

– Про б-бесноватость я сказал, чтобы ваши вояки не приставали к даме.

– У нас не насильничают. За это – наказание третьей степени.

Директор разглядывал отца Сергия с неменьшим интересом.

– Послушайте, за тридцать пять лет педагогической работы я научился очень хорошо видеть людей. В вас ощущается личность недюжинного масштаба…

Мона с удивлением уставилась на отца Сергия. Он, конечно, был старец солидный, но чтобы прямо «недюжинного масштаба»? Или она что-то в нем упустила?

– Вы, конечно, не шпион, как предположил десятник, – продолжил директор. – Не тот калибр. Кто же вы тогда?

Он допил чай и внезапно – Мона вскрикнула – швырнул пустой стакан отцу Сергию прямо в лицо. Стакан был перехвачен в воздухе.

Директор довольно рассмеялся.

– Я же вижу – поразительная точность каждого движения. Как у циркового акробата. Кто вы?

– В том числе и акробат, – невозмутимо ответил отец Сергий, ставя стакан на стол.

– А помимо того?

– Исследователь. У меня этнографическая экспедиция. Изучаю русский анархизм. С этой точки зрения ваша «республика» мне очень интересна.

Мона не верила своим ушам. Как можно так разговаривать с человеком, который в любую минуту может отдать приказ о твоем расстреле?!

Но директор не рассердился.

– Давайте познакомимся, – сказал он. – Никодим Львович Жовтогуб. Только у меня здесь, упаси боже, не республика, а школа. Зеленая Школа. И по части анархизма вам лучше не к нам, а в Гуляйполе, к Нестору Ивановичу Махно. Он, по молодости и склонности к романтизму, любит «черную правду». А у нас тут правда зеленая.

– Что это такое – «зеленая правда»? Расскажете? – спросил отец Сергий так, словно это была самая обыкновенная светская беседа.

– С удовольствием. Нечасто доводится поговорить с умным, взрослым человеком. Вечная проблема педагога – всё время ты окружен детьми.

На Мону оба не обращали ни малейшего внимания, и ее это отлично устраивало. Она бы вообще охотно убралась отсюда, но боялась лишним движением напомнить мягкоречивому атаману о своем присутствии.

– Если позволите, сначала расскажу о себе. Чтобы вам было понятно, как возникла Зеленая Школа… Двадцати лет от роду, еще не закончив Харьковского университета, я «ушел в народ», понес «дикому мужику» высокие идеалы свободы-равенства-братства. – Жовтогуб усмехнулся. – Со временем, когда я узнал жизнь и народ получше, из трех идеалов сохранился только один, главный: братство. Свободы и равенства не существует. Это городские химеры, а Расея – страна крестьянская. Не черная от фабричного дыма, а зеленая от полей и лесов. И русская правда тоже должна быть зеленая, крестьянская. Простая и суровая, но честная и не заемная, а своя.

Отец Сергий слушал очень внимательно.

– Какая же?

– Крестьянину враждебно государство и опасна анархия. Основа крестьянской жизни – семья. В большой крестьянской семье как? Нет ни свободы, ни равенства, а вот братство, то бишь любовь, есть. Слово отца – закон. Хороший отец детей любит, но не балует, как городские. И учит, постоянно учит. Как пахать и сеять, как обустраивать дом, как уживаться с общиной. Крестьянская семья – это еще и школа. Вот почему наше Зеленское сообщество называется «Зеленая Школа».

– То есть вы считаете народ ребенком?

– В основной своей массе – безусловно. Встречаются исключения, но очень редкие. Я – директор начальной школы и обучаю своих учеников азам. Есть у меня некоторое количество взрослых помощников, они у нас носят высокое звание «учителей» и образуют наш орган управления – Учительский Совет, под моим председательством.





Земская школа



– Учителей избирают?

– Еще не хватало! Народ глуп. Навыбирают крикунов с краснобаями. Учителей назначаю я, директор. Самых уважаемых людей, по заслугам. В крестьянской семье уважение к личности – не подарок, который всякому достается от рождения. Уважение зарабатывают. Кто уважает младенца, который только гадит в пеленки? Ты вырасти, прояви полезность, получи аттестат жизненной зрелости – тогда и претендуй на уважение.

Тут отец Сергий задал вопрос, от которого Мона съежилась.

– А кто назначил директором вас, Никодим Львович? По какому праву именно вы решаете, кто д-достоин уважения, а кто нет?

Но Жовтогуб опять не рассердился.


– Директором Зеленского народного училища меня назначили еще тридцать пять лет назад – я его и создавал. И за эти годы у меня отучились все местные, кому сейчас до сорока пяти лет. Они привыкли слушаться меня с детства. Мы здесь живем своей собственной властью с позапрошлой осени, когда в Петрограде всё развалилось. И неплохо живем. Сеем хлеб, играем свадьбы, поставили тридцать новых хуторов – потому что люди всё время прибывают. Кругом голод, разруха, а у меня директория – полторы тыщи квадратных верст полного порядка. Земли много, всем хватает – помещичьи владения мы реквизировали. По последней майской переписи у меня 11438 душ. Из них почти половина – мужики крепкого возраста, работники и защитники. В России из-за войны мужчин всюду мало, а у нас много. Дезертиры приходят – и от белых, и от красных.

– Я обратил внимание, что на улице много людей в г-гимнастерках.

– А как же? Времена такие, что надо быть готовым к обороне. У нас порядок: каждый мужчина один день в неделю состоит на военном дежурстве. Потому всегда под ружьем восемьсот человек, а понадобится – объявлю мобилизацию, и будет всемеро. Оружия и боеприпасов много. Мы в прошлом ноябре ходили на Купянск, перекрыли железную дорогу и неделю разоружали германские эшелоны. У нас есть полевая артиллерия, даже броневики. Поди-ка, сунься. Находились желающие, пробовали: и белые, и красные, и станичники из соседней волости. Пожалели. Солдаты у меня хорошие, за зеленую правду стоят крепко. Есть и бывшие офицеры, но железное правило: белую кость не беру, у них душа порченая. Только кто выслужился из простых.

– Кружки на повязке – это знаки различия?

– Да. Один кружок – десятник, два – сотник, три – есаул, четыре – полковник. Без пользы никого не муштруют, но дисциплина лучше, чем в царской лейб-гвардии. Зря не наказываем, но ежели кто провинился – получи «горячих». Как и положено в крестьянской семье.

– А как у вас наказывают? – чуть нахмурился отец Сергий. – Вы поминали «наказание третьей степени». Что это такое?

– Вы умный человек. Не вам объяснять, что с детьми без наказаний нельзя – испортятся. За хорошее детей надо поощрять, за плохое – давать взбучку. Для их же пользы и в наущение другим. Наказание обязательно должно быть страшным. Потому что страх – отличный воспитатель. Жизнь, главный учитель, вообще страшная. И жестоко наказывает провинившихся. Если кара понятна и справедлива, люди всегда ее одобрят. У нас три степени наказания. За мелкие нарушения и шалости сажаем в карцер или сечем розгами. За средние – выгоняем из Школы. А третья степень, за тяжкие преступления, – публичная казнь. Поясню на частном примере. У нас в Школе пить вино запрещено. Сухой закон. Это заблуждение, что на Руси всегда пили и что русские без водки не могут. Иван Грозный, бес, в шестнадцатом веке учредил кабаки для пополнения казенных доходов и споил народ. Так вот, за пьянство у нас наказание первой степени – порют. За самогоноварение – вторая степень: гоним в шею. За торговлю спиртным – смерть. И еще голову на шест втыкаем, для неповадности… Что насупились? – усмехнулся Жовтогуб. – Европейская чувствительность в наших российских палестинах приживется еще не скоро. Говорю вам: зеленая правда сурова. Но спастись Россия может только ею.

– И как вы себе представляете с-спасение?

– А просто. Всё настоящее вообще простое. Зеленой России надо объединиться, пока красная Россия воюет с белой Россией. Союз крестьянских республик – вот что нам нужно. Промышленный Север пускай себе живет как хочет. Урал с Сибирью нам тоже не надобны. Инородные окраины тем более. Заживем нашим черноземным земледельческим краем. Всю Россию и всю Европу хлебом накормим – не бесплатно, конечно. Что нам понадобится – выменяем или купим. Выучим наших детей наукам, построим новое здоровое общество, на братстве и справедливости. У нас уже и вождь есть, Нестор Иванович Махно, народный герой. У него двадцать пять тысяч войска. Надо только, чтобы Нестор Иванович от своей анархистской мути отошел, поверил в «зеленую правду». Тогда мы с батькой сговоримся, и прочие все к нам подтянутся… Так скажете вы, куда и зачем на самом деле направляетесь? – вдруг спросил директор. – Вы ведь даже имени своего еще не назвали.

– …Скажу, – не сразу ответил отец Сергий. – И представлюсь. Но не сейчас, попозже. Сначала хочу присмотреться к вашему зеленому раю.

– Это правильно. Я и сам такой, поспешать не люблю, – кивнул Жовтогуб. – Что ж, погуляйте, поглядите.

– А что это у вас все мужики б-бритые? – спросил отец Сергий. – Даже Петру Великому такое не удалось.

– Не все. Кто показал себя зрелым – командиры, мастера и прочие уважаемые люди – могут завести усы. А самые почтенные, члены Учительского Совета, носят бороды. – Никодим Львович с улыбкой дернул себя за бороденку. – Это как в жизни. Когда человек взрослеет – сначала волос прорастает на верхней губе, а потом уж по всей физиономии.

– Так у вас, верно, и п-парикмахерская есть? – опять спросил про чепуху отец Сергий.

– Целых три. Желаете побриться?

– И подстричься. Надоело ходить дикобразом.

– Тогда вот вам денег. Мы печатаем собственные.

Жовтогуб протянул несколько зеленых бумажек, отец Сергий их с любопытством взял. Поднялся.

– Когда насмотритесь – приходите. Буду ждать. А ты, красавица, оставайся жить, – сказал директор Моне, когда она тоже вскочила со стула. – У нас молодых женщин не хватает, зато женихов много, молодец к молодцу.

– Спасибо, – вежливо поблагодарила она. – Я, если можно, тоже похожу, посмотрю. Вдруг кто понравится.

И – скорее за отцом Сергием, чтоб не отстать.





Страшиловка




На площади отец Сергий отдал ей часть денег.

– Поешьте что-нибудь, а я пойду приведу себя в порядок. Встретимся здесь же через час.

– В какой еще порядок?! – зашипела Мона. – Как вы можете?! Наши товарищи в этой их «инспекторской», в застенке, где их допрашивают, а потом, наверное, убьют! Их нужно спасать!

– Они мне не товарищи. Оба мне не нравятся. И не беспокойтесь, ничего с ними не случится. Всё устроится, – равнодушно заявил бессердечный старец. – Ну, вы как хотите, а я пойду посмотрю, насколько зеленая п-практика соответствует теории.

Развернулся и пошел, оставив ее в одиночестве.

– Старый циник! – крикнула Мона ему вслед.

Есть ей совсем не хотелось. Во-первых, от нервов. Во-вторых, не так давно ужинала.

Но снеди она все-таки купила – для передачи арестантам: вареной картошки и колбасы. Заодно спросила у торговки, где «инспекторская».

– Ты, милая, иди мимо церквы на закат, за околицей увидишь Страшиловку, а от нее вертай по́солонь.

Что такое «страшиловка» и «по́солонь», Мона не знала, но сказала себе: ничего, разберемся.

Настроение у нее было решительное. Конечно, она здорово перетрусила, когда наткнулась в кустах на людей с винтовками, и потом оробела тихого жуткого «директора», но это потому, что расслабилась от мужской компании. Разбавилась. Когда жизнь срывается в бешеный галоп, нужно сидеть в седле одной и крепко держать поводья – самой. И у Моны это всегда отлично получалось.

Дойдя до околицы, она схватила за рукав пробегавшего мимо пацанчика.