Наше худшее Рождество

— Напугала? — Они стояли настолько близко, что плечи их почти соприкасались, но все же были далеки друг от друга.

— Ты сама мать. — Гейл посмотрела прямо в глаза Элле. — И понимаешь, что значит страх за ребенка, знаешь природу стремления защитить его от несправедливости мира. Потом приходит осознание, что не сможешь всегда оберегать дитя, и решаешь привить ему те навыки, которые позволят бороться и выстоять. Я пыталась дать вам все, что для этого нужно. Я научила тебя плавать. К тому времени, как надо было идти в школу, ты бегло читала. Я водила тебя в школу боевых искусств, чтобы ты умела владеть собой и быть стойкой.

Элла вспомнила, сколько раз пыталась убедить мать, что хочет заниматься балетом.

— А я грезила балетом.

— Я не могла позволить себе оплачивать и балет, и боевые искусства. Я выбрала то, что полезнее. Танцуя, нельзя выбраться из сложной ситуации. — Гейл переступила с ноги на ногу. — Меня пугало не то, что ты выбрала профессию учителя, а что она будет не последняя. Пугало, что ты непостоянна, не настроена усердно трудиться. Необходимо было заставить тебя сделать выбор, чтобы ты стала самостоятельной и начала строить свою жизнь.

— Я хотела найти работу, которая станет для меня удовольствием.

— Удовольствием счета не оплатишь.

— Жизнь — нечто большее, чем оплата счетов. Хотя я тебя понимаю, лишиться мужа — большая трагедия. Она, вероятно, тебя изменила, появился страх за будущее.

— Так и было. Не стоило полагаться на твоего отца в финансовом плане.

— Почему ты никогда о нем не рассказывала?

— Что, прости?

— О папе. Ты ничего о нем не рассказывала. И о замужестве тоже. Мы с Сэм только вчера вечером узнали, что ты провела в Шотландии медовый месяц.

— А зачем вам это знать?

Неужели она не понимает?

— Я уже думала об этом. Здесь тебе особенно трудно? — Элла коснулась руки мамы. — Я права?

— Трудно?

— Место навевает воспоминания. — Мать промолчала, и Элла продолжила, чтобы разговор не закончился сам собой: — Должно быть, то время было волшебным.

Гейл отвернулась и посмотрела вдаль.

— Я запретила себе думать о нем.

— Потому что тебе больно?

— Потому что вспоминаю, какой я была тогда глупой. — Мама оттолкнула руку Эллы и пошла к дому.

Глупой?

— Любовь — не глупость, мама. — Элла поспешила следом. — Любовь — самое важное, что есть в жизни.

— О, Элеонора… — Мать остановилась и повернулась к ней. — Я надеялась, к этому возрасту ты станешь более практичной и здравомыслящей, оставишь наконец романтические фантазии. Жаль, что этого не случилось.

Восемь минут. Разговор длится всего восемь минут, а они опять близки к конфликту. Она опять ощущает себя ребенком, чье мнение никогда не учитывалось. При этом мама никогда не рассматривала вариант, что у них просто разные мнения по какому-то вопросу, она уверенно заявляла, что дочь ошибается.

Никаких дискуссий не было и быть не могло. Гейл не воспринимала взгляды, которые отличались от ее собственных, лишь осуждала их и сразу отвергала.

Внутренний голос подсказывал Элле отступить, не ввязываться в спор, сохранить душевное равновесие.

Внезапно она вспомнила, с каким выражением лица мама наблюдала за Майклом и Таб. Она что-то чувствовала. Что-то, о чем не желала говорить.

Получается, Элла, как в сказке братьев Гримм, пытается найти дорогу из леса по разбросанным хлебным крошкам и не знает, куда они ее приведут, хотя понимает, что куда-то все же выйдет. Она готова была идти, даже рискуя оказаться в тупике.

— Тебе было очень тяжело воспитывать двоих детей, оставшись вдовой. Но ведь потеря близкого человека не означает, что его не надо любить.

— Элла, прошу, хватит… — Мама выглядела уставшей. — Ты даже не представляешь, о чем пытаешься судить.

Всего час назад Элла была уверена, что их ожидает новая жизнь с чистого листа.

— Не все отношения складываются плохо, мама. Даже если так, это совсем не означает, что не надо быть вместе и стараться все исправить.

Гейл вновь остановилась.

— Пойми, Элла, я лишь хочу, чтобы в твоей жизни не было борьбы и трудностей. Чтобы ты никогда не лежала в пустой комнате, глядя в потолок и гадая, как прокормить себя и ребенка. Нетрудно догадаться, что после оплаты няни от зарплаты учителя мало что остается. Радует лишь, что ты работаешь, навыки не утратятся, ведь они в любой момент могут пригодиться.

Она должна признаться, что не оплачивает услуги няни, а сама занимается ребенком. Впрочем, реши она вернуться на работу, это был бы ее выбор, на который не повлияла бы необходимость отдавать большую часть денег няне. Но она так не поступила, потому что боялась упустить важные моменты жизни и взросления дочери. Зачем отдавать чужому человеку столь драгоценный подарок судьбы?

Элла покосилась на мать. Ситуация накалилась, каждую минуту можно ожидать взрыва. Элла чувствовала себя так, будто идет по тонкому льду, рискуя при следующем шаге провалиться в ледяную воду.

— В жизни важны не только деньги, мама. — Весьма сокращенная версия того, что ей хотелось сказать.


— Так говорят те, у кого их нет. Потом оказывается, что дело именно в них. — Гейл перевела дыхание. — Я кажусь тебе занудой, верно? Считаешь, что я не о том думаю. Что меня интересуют только работа и самоутверждение. Но пойми, любовь не поможет тебе овладеть навыками, необходимыми для выживания в этом мире. Она может исказить реальность и ослепить. Любовь заманивает в ловушку, чтобы лишить человека воли.

Какой смысл сейчас говорить, что любовь — единственное, что ей нужно в жизни? Никакого. Слова матери продиктованы болью, личной болью. Элла хотела узнать больше о прошлом матери, а не оттолкнуть ее, потому решила оставить мысли при себе.

— Тебе, конечно, было очень тяжело, когда папа умер. Ты была так молода. И поддержки ждать неоткуда. Страшно представить.

— Думаю, тебе и не удастся. Потому я и пыталась всегда защитить вас от этого.

От чего? От боли, которую принесла потеря? Или от перспективы остаться одной с детьми?

Мама быстро пошла к дому. Вероятно, ее привлекала возможность скорее оказаться в тепле. Элла старалась не отставать.

Как она была наивна, думая, что проведенное с мамой Рождество поможет все исправить. Они не семья, не близкие люди, не единое целое. Кажется, стоит признать себя побежденной. Оптимистический настрой разрушила суровая реальность.

— Мы рискуем здесь замерзнуть до смерти. — Гейл распахнула входную дверь и скинула ботинки. — Не знаю как ты, а я готова к завтраку.

Это все? Больше она ничего не скажет?

Элла считала себя человеком коммуникабельным, но не могла найти общий язык с собственной матерью. Во всяком случае, ее последние попытки, кажется, еще больше отдалили их друг от друга.

И как, скажите, наладить отношения с человеком, о котором вы ничего не знаете?





Гейл




Не совершила ли она серьезную ошибку, приехав в Шотландию?

Ее целью было познакомиться ближе с внучкой и наладить отношения с дочерями. Она очень хотела все исправить, но как? Похоже, чтобы сблизиться с Эллой, чего явно желали они обе, придется вспоминать и говорить о том, о чем совсем не хотелось ни вспоминать, ни говорить. Почему Элле так интересно узнать об отце, ушедшем из жизни еще до ее рождения?

Гейл тогда была на шестом месяце беременности, а Саманте исполнилось семь месяцев.

Она многие годы приучала себя не вспоминать о том времени. Сердце сдавливало от боли, печаль затуманивала разум, что мешало сосредоточиться на делах насущных: на выживании. Разговоры — бесполезная трата времени, а оно ценно, когда воспитываешь двоих детей одна.

Гейл никогда не любила сплетни и пустую болтовню, предпочитала много думать, изучая возникшую проблему или ситуацию, а затем решать ее или учиться с ней жить.

Этот метод не работал лишь тогда, когда звучали вопросы девочек об отце…

Может, решение приехать сюда действительно было ошибочным? Надо быть осторожной, иначе они опять поссорятся.

Зачем она только сказала, что бывала в Шотландии во время медового месяца? Неудивительно, что это привлекло внимание романтичной Эллы.

Гейл сама не ожидала, что будет так сложно. Перед поездкой она не сомневалась, что справится с чувствами, как всегда и со всем в жизни. Из любой ситуации выйдет победителем.

Сейчас же у нее трясутся руки, к горлу подкатывает тошнота только из-за того, что дочь интересуется ее медовым месяцем и собственным отцом. Внезапно рухнули защитные стены, возводимые много лет, и она будто вернулась в прошлое, проскочив в мгновение все прожитые годы.

Помнит ли она свой медовый месяц? Да, хорошо помнит. Она парила высоко, у самых звезд, и радовалась этому, ведь тогда она еще не знала, что с большой высоты лишь дольше падать, а время падения неминуемо наступает.

Ей пришлось заплатить высокую цену за наивность и беспричинный оптимизм.

Эти мысли вызвали слабость в теле. Гейл поспешила снять шарф, затем пальто и протянула их стоящей перед ней Кирсти. Бедняжка изо всех сил пыталась придать лицу выражение благодушия и дружелюбия, но все равно выглядела как человек, страдающий от зубной боли. Интересно, отчего она так несчастна? Гейл решила выяснить это и дала себе совет: найти силы и точку опоры, чтобы, разумеется, действовать. Однако промолчала, внезапно обнаружив, что не может и не хочет переключаться и думать о другом. К тому же сейчас она не уверена, что сможет сама собраться с силами, не говоря уже о том, чтобы помочь ближнему.

Гейл ощутила острое желание сесть и остаться в одиночестве, чтобы перезапустить систему, дающую уверенность в себе.

Однако она направилась в столовую, где несколькими часами ранее они с Таб ели тосты.

В камине пылал огонь, начищенные до блеска серебряные приборы сияли на фоне льняной скатерти болотного цвета. Картина вернула ее в первое утро их первого семейного путешествия. Рэй тогда проснулся раньше и ждал ее, сидя у огня с кофе и утренней газетой. Гейл показалось, что она увидела его лицо и улыбку, открывающую белоснежные зубы, морщинки в уголках глаз.

Обычно образ его виделся ей нечетким, расплывчатым, сейчас же казался таким реальным, что она отшатнулась. У нее вдруг закружилась голова, появилась рябь перед глазами. Гейл покачнулась, потянулась, пытаясь нащупать опору, и сжала протянутую кем-то руку.

— Сюда. Вот так, садитесь.

Эту женщину она видела вечером — мать Броди Макинтайра. Как же ее зовут? Гейл никогда не забывала имен, но сегодня все необычно. Она попыталась сосредоточиться на происходящем, но настырный ум опять увлек ее в прошлое.

Первой мыслью было отказаться от помощи незнакомой дамы, но не хотелось показаться невежливой. К тому же больше ей помочь некому, а повалиться на пол было бы еще постыднее.

— Благодарю вас, у меня немного…

— Закружилась голова? Всему виной смена часовых поясов.