Наше худшее Рождество

— Нет, милая, я не знала. — Она вообще не знала, что мама когда-то их лепила. Такое и представить было сложно. Это занятие для беззаботного, веселого ребенка, а мать всегда производила впечатление другого человека. Элла почти ничего не знала о прошлом мамы. Похоже, с Таб они об этом говорили. Она внимательно посмотрела на Гейл, но та, кажется, была полностью поглощена наблюдением за без умолку болтающей внучкой.

— Бабуля лепила снеговика со своей мамочкой, у него был красный шарф. Сначала бабуля не хотела со мной его лепить, говорила, что забыла, как это делается, но я ее научила.

Элла попыталась представить мать девочкой с горящими глазами, увлеченно лепящей шары из снега.

— Вы лепили его в Центральном парке, мама?

— Нет, — вздрогнув, ответила Гейл. — У нас был большой сад.

— Но ты ведь жила на Манхэттене.

— Тогда еще нет. Мы переехали, когда мне было шестнадцать, хотя, конечно, часто там бывали. Мы жили в Вермонте, когда я была маленькой, в большом доме на достаточно крупном участке земли. Лоси часто объедали деревья, и мама расстраивалась.

Элла задумчиво протянула Таб еще веточку.

— Ты никогда не рассказывала о Вермонте.

Значит, мама умеет лепить снеговиков. Почему же она с ними никогда не лепила? Что стало тому причиной?

Так много вопросов, и ни на один нет ответа.

Элла собиралась с силами, чтобы задать первый, когда неожиданно к ним подошел Майкл. На нем было шерстяное пальто, на шее — теплый шарф, воротник поднят.

— Как у вас дела? — Он выглядел спокойным и довольным жизнью, но его скорое появление подсказывало, что он быстро позавтракал, чтобы быть рядом и поддержать ее. — Как мои девочки?

— Весело проводят время, — ответила Элла. — Сегодня именно такой снег, какой подходит для снеговиков.

— Что ж, я как раз пришел, чтобы вынести вердикт. — Он повернулся и посмотрел на Таб.

— У нас не конкурс, — заявила та. — Снеговик всего один — мой. Значит, победила я.

— Ты победила. Официально объявляю твоего снеговика лучшим в Шотландии. А возможно, и во всем Северном полушарии.

— Ты шутишь, папочка.

— Не шучу, получился отличный снеговик. — Он склонился к Элле и громко прошептал: — Сказать, что ему, вероятно, понадобится пластическая операция носа?

В ответ она вскинула бровь:

— Думаешь, пастернак смотрелся бы лучше? Как прошел завтрак?

— Вам стоит отвлечься и попробовать. Я поэтому и пришел. К тому же вы наверняка проголодались. Рекомендую полный шотландский завтрак.

— Я уже ела тост, — сообщила Таб. — Лучше я здесь поиграю. — Она принялась сгребать снег, намереваясь создать что-то рядом со снеговиком.

Майкл присел рядом с дочерью.

— Будет еще один снеговик?

— Будет собачка. — Таб похлопала по холмику, придавая ему форму. — Ему же одному скучно.

Майкл поднялся на ноги и улыбнулся жене:

— Вы с мамой идите, позавтракайте.

— Нам некуда торопиться.

— Иди. — Майкл посмотрел многозначительно. — Лови момент.

Он явно намекал, что стоит проводить больше времени с мамой, и он прав, к тому же все складывается хорошо.

— А где Саманта?

— Недавно видел ее, она шла в библиотеку. Между прочим, там великолепное собрание книг. У нее встреча с Броди, потом, полагаю, он будет показывать ей поместье.

Интересно, сестра до сих пор обижена? Что она скажет вечером, после того как проведет весь день с Броди? Удастся ли ей преодолеть смущение из-за постоянно повторяющихся неловких ситуаций?

— Я побуду здесь, пока Таб не закончит лепить собаку.

— Иди, я с ней останусь. — Майкл обнял и поцеловал жену.

— Хватит целоваться. — Таб вставила два маленьких камушка туда, где на морде должны быть глаза. — Знаешь, бабуля, они постоянно целуются.

Элла совсем забыла о присутствии мамы и сейчас, покраснев, отошла от мужа подальше, а тот нагнулся и протянул дочери веточку для хвоста.


— Твой папа любит твою маму, и в поцелуях нет ничего плохого.

— Это противно.

— Противно? Думаешь, целоваться противно? — Майкл сделал страшное лицо, зарычал и потянулся, чтобы поцеловать Таб в шею.

Она взвизгнула, попыталась убежать, потом захохотала так, что повалилась на спину в снег. Майкл подхватил ее на руки, а Элла наблюдала за ними, качая головой и не зная, злиться ей или смеяться.

— Теперь она вся в снегу, Майкл.

— И ей это нравится.

Элла принялась отряхивать куртку Таб, потом сняла шарф и повязала ей.

— Так тебе будет теплее, — объяснила она и покосилась на мать.

Лицо Гейл выражало такую муку и боль, что Элла чуть не задохнулась. Даже в больнице она выглядела не такой несчастной и растерянной. Мать шла по жизни уверенно, как настоящий боец, гладиатор, никогда не позволяющий себе эмоции и срывы, оттого Элла и привыкла считать, что мама совсем не испытывает чувств. Почему сейчас у нее такое лицо? Причина в Майкле и Таб?

— Мама? — осторожно спросила Элла, а затем, не увидев реакции, повторила громче.

Гейл несколько раз моргнула и посмотрела на нее:

— Прости, ты что-то сказала?

— Я? Ничего… — Она не сможет понять состояние матери, когда рядом визжит и хохочет Таб, для этого надо остаться наедине и в тишине. — Знаешь, Майкл, я захотела есть. Ты прав, оставайтесь здесь с Таб, мы с мамой пойдем завтракать. Встретимся позже.

Она пошла в сторону дома, Гейл последовала за ней.

Получится ли поговорить с мамой? Раньше они никогда не обсуждали чувства друг друга. Как вообще начать этот разговор?

«Послушай, мама, ты выглядела так, будто твой ребенок умер у тебя на руках. Что с тобой случилось?»

Неожиданно Гейл заговорила первой:

— Он хороший отец.

— Майкл? Самый лучший. Веселый, с удовольствием проводит время с Таб. Ей очень повезло.

— М-м-м… А тебе?

— Мне? Разумеется, мне тоже повезло. Почему ты спрашиваешь?

— А почему нет? Ты же моя дочь. Твое благополучие по-прежнему беспокоит меня, несмотря на то что ты выросла и создала свою семью.

— Я должна была рассказать тебе о Таб. И о Майкле.

— Я бы очень этого хотела, но понимаю, почему ты не сделала. — Гейл подняла воротник пальто. — Я тебя не виню.

— Не винишь?

— Нет. Я плохо поступила в нашу последнюю встречу, обидела тебя и прошу за это прощения. Я всегда желала лишь одного — защитить тебя и твою сестру. Я, собственно, и не ждала, что вы меня поймете.

— Так помоги нам. Помоги понять тебя. — Элла остановилась, до дома идти минут пять, не больше, и она не хотела, чтобы столь важный разговор так быстро был кем-то прерван. — От чего именно ты нас защищала? Это из-за папы? Конечно, мне не понять, как тяжело потерять в столь юном возрасте любимого мужчину, но я вполне понимаю желание женщины защитить ребенка.

Может, с этого и стоит начать? С того, что их объединяет?

Гейл обернулась и посмотрела на Майкла и Таб.

— Во время нашей последней встречи ты, должно быть, уже была беременна.

— Да. — Мама решила просто проигнорировать ее вопрос?

— Понятно, почему ты была такая ранимая и эмоциональная и почему Саманта так тебя оберегала.

Гнев медленно нарастал, грозя уничтожить ее самообладание.

— Я была слишком эмоциональна, потому что… — Потому что ты меня обидела. Надо сдержаться. Никаких обвинений. — Наш разговор меня расстроил.

— Я волновалась за тебя. Меня расстраивало, что ты никак не можешь найти работу по душе. До того как стать учителем, ты поменяла четыре места за два года.

— Но это помогло мне понять, чего я хочу на самом деле: что хочу стать учителем. Прости, что разочаровала тебя, ты же видела меня врачом или юристом.

— Для меня было важно, чтобы ты получила профессию, которая даст финансовую независимость и уверенность в завтрашнем дне. Ты меня не разочаровала, а напугала.