Наше худшее Рождество

Писк аппарата набирал темп по мере того, как учащался пульс Гейл.

— Я думала, может, нам удастся… — Что? На что она надеялась? — Чаще встречаться. Начать все сначала.

Саманта расправила плечи.

— Сначала? Что ты имеешь в виду?

Гейл сама не понимала, что имеет в виду. Если бы в отношениях было так же просто, как в компьютере: отменить последние действия, вернуть файл в исходное состояние. Она бы получила второй шанс, возможно, что-то сделала иначе, приняла другие решения. Стоит ли признаться, что не раз задавалась вопросом, правильно ли поступила? Мысли о том, что она совершила большую ошибку, были слишком тяжелы, сейчас у нее нет сил об этом думать. На это будет время позже, когда она вернется домой, в свой мир, который обустраивала всю жизнь. Кажется, переделать его будет достаточно сложно.

Саманта подалась вперед, собираясь что-то сказать, но в палату влетела молодая женщина. Она тяжело дышала, будто прибежала сюда пешком от самого дома.

Гейл не сразу узнала в вошедшей Эллу.

Исчезли длинные кудрявые волосы, которые дочь не желала укладывать. Теперь она носила короткую стрижку, медового цвета пряди разной длины не опускались ниже подбородка. Под расстегнутым темно-синим пальто виднелось вязаное платье клюквенного цвета.

Давление в груди росло с каждой секундой. Ее ребенок. Элла. Всегда ранимая, но добрая и отзывчивая. Легкая добыча для гиен этого мира. Она так старалась защитить ее, но в конце концов оттолкнула.

Элла быстро пошла навстречу сестре, они встретились посредине, крепко обнялись и стояли так несколько мгновений, слившись в один организм.

Элла отстранилась и провела рукой по мягкой ткани пальто:

— Обожаю этот оттенок красного. Замечательно выглядишь.

— Не слишком, как думаешь?

— Что? Ах, нет же. Замечательно. И белый прекрасен.

Гейл лежала и слушала их, чувствуя себя лишней. Лишней в собственной семье.

Ее мнением об одежде Саманта не поинтересовалась, но ей важно, что скажет сестра.

— Ты же знаешь, я ненавижу черный цвет, — произнесла она, погладив рукав пальто.

Саманта ненавидит черный?

Гейл носила только черную одежду. Ежедневно. Как униформу. Ей в голову не могло прийти, что Саманта так относится к этому цвету.

Тем временем дочь отступила на шаг и оглядела сестру.

— Тебе очень идет эта стрижка, больше, чем боб. Мне нравится.

У Эллы была стрижка боб? Когда интересно?

Они продолжали болтать, слова взлетали в воздух, словно теннисные мячики. Игроки знали правила, им было легко и удобно друг с другом. Гейл хотела вмешаться — «Эй, я здесь», — но была слишком увлечена наблюдением за тем, как изменилась Саманта. Исчезли напряжение, скованность и настороженность, которые она почувствовала, стоило той переступить порог. Дочь была раскованной, спокойной. Милой.

Взяв Эллу за руку, Саманта ободряюще ей улыбнулась. Гейл не сразу поняла, для чего эта поддержка. Единственной угрозой для сестер в этом помещении была она.

— Привет, мама. — Элла подошла к кровати и нервно улыбнулась. — Как ты себя чувствуешь?

— Бывало и лучше. Спасибо, что приехала.

— Конечно. Ты ведь наша… — она запнулась и улыбнулась натянуто и робко. — Наша мама. Что произошло?

— Упала. С последним призом в руке.

Чертова звезда. Фигурально выражаясь, гордость полетела в пропасть вслед за ней самой. Известно ли им о награде? Она стояла на сцене, ей аплодировали тысячи. В своей речи она говорила о расширении прав и возможностей женщин, необходимости строить жизнь самостоятельно. Дочери, похоже, ни о чем не знают. Им нет до этого дела.

— Получила удар по голове.

— Да. Ужасно. — Элла слушала и теребила шарф. — Тебя оставят в больнице?

— На эту ночь.

Почему они стоят одетые, будто готовы бежать, как только мать скажет что-то предосудительное.

— Не хотите снять пальто, перчатки и сесть?

— Перчатки? Нет. — Элла прижала руки к животу. — Руки мерзнут.

— Но здесь даже жарко.

— Все хорошо. Мне не жарко.


Не спорь, Гейл. Не спорь.

Будь мягче.

— Но ты ведь можешь сесть?

Элла опустилась на край стула и положила руки на колени.

— Не сказали, когда тебя выпишут? Дома за тобой надо кому-то ухаживать? Мы все сделаем. Конечно, если ты хочешь.

Первый лучик света за хмурый день. Сердце Гейл затрепетало. Элла готова остаться с ней. Она получит шанс восстановить то, что разрушила. Возможно, с ее помощью удастся достучаться и до Саманты.

— Так трогательно, но…

— Я уже звонила в фирму, узнавала насчет сиделки. — Саманта посмотрела на экран телефона. — Они перезванивали, но звук был выключен. Прислали сообщение.

Сиделка?

Чужая женщина в форме будет приносить стакан воды и вставать ночью, чтобы проверить, жива ли она? Обслуживающий персонал, бесчувственный и холодный. Впрочем, учитывая жизненную стратегию Гейл, ее не должно это тревожить. Но она больше не желала, чтобы все было как прежде. Хотела почувствовать любовь родных людей, которые всегда будут рядом. Изменить ситуацию способна только она сама.

— Спасибо, я очень благодарна.

Саманта взглянула на мать с беспокойством:

— Ты хотела нас видеть. Так в чем причина?

Как ужасно слышать такое. Они ведь самые близкие ей люди, нужна ли иная причина? Жаль, но, видимо, нужна.

— Я хотела извиниться.

Спонтанное решение, но сейчас Гейл осознала неожиданно остро, что действительно этого хочет. Необходимо сделать все возможное, чтобы исправить сложившуюся ситуацию. Она не сожалеет о том, как воспитывала дочерей, но то, чем все обернулось, чрезвычайно огорчает. Девочки не знали всей правды о ее жизни, она решилась открыть им лишь малую ее часть. Остальное, отмахнувшись, поспешно спрятала, будто крошки под ковром.

Сейчас важно не прошлое, а будущее, нужно сделать первый шаг на долгом пути к близким отношениям.

— Я хочу вам сказать, что очень сожалею о том, как закончилась наша последняя встреча. Простите, что расстроила вас.

Захотелось пить. В горле пересохло, и Гейл потянулась к стоящему на тумбочке стакану. Элла ее опередила, обхватила двумя руками и поднесла к ее губам.

— Вот, — ласково произнесла она. — Ведь тебе можно пить?

Гейл кивнула и сделала глоток, воодушевленная стремлением дочери помочь. Может, еще не все потеряно?

Саманта следила за ними с нервным напряжением. Шанс на примирение даст только Элла.

— Расскажи, как твоя преподавательская деятельность?

Дочь замерла.

— Э-э-э… — Она мельком взглянула на сестру. — Мне нравится преподавать.

Гейл слишком поздно вспомнила, что дала Саманте слово не спрашивать Эллу о работе. Едва ли она поступила опрометчиво, дочь вполне дружелюбно настроена. Похоже, все в порядке.

— Рада, что ты нашла дело по душе. Самое главное в жизни — найти работу, которая увлекает, трудиться и совершенствоваться.

— Мама… — Саманта посмотрела с прищуром.

— Я лишь хочу сказать, что не сомневаюсь, у тебя были непростые времена. Обучение детей связано со стрессом. Но ты, разумеется, справляешься. — Кажется, Саманта сказала, будто Элла не чувствует, что мать ею гордится? — Я горжусь тобой, — Гейл произнесла фразу громко и отчетливо, намеренно используя то же слово. — Горжусь, что ты нашла дело по душе и занимаешься им серьезно.

Элла провела рукой по шее под воротником платья. На лбу ее выступил пот, чего нельзя было не заметить.

Однако перчатки она не сняла.

Им всем сейчас тяжело и больно. Груз свалился внезапно, никому не приходило в голову, что больничная палата станет местом примирения семьи. Здесь обычно лечат людей, а не отношения, восстановлению семьи врач не поможет.

Что же ей делать?

Только убедительными действиями она сможет доказать дочерям, что решительно настроена исправить ошибку, искренне готова помочь залечить рану, которую сама и нанесла. Разумеется, для этого потребуется время. Удастся ли в этот раз составить эффективный план действий?

Необходимо срочно придумать повод собраться вместе на срок более длительный, чем требуется для посещения больного. Внезапно Гейл вспомнила о начинающей журналистке Рошель, в голове пронеслись ее слова: «Обожаю, когда собирается вся большая семья. Наряжают огромную елку. У камина раскладывают подарки». Тогда Гейл отвечала уклончиво, прекрасно зная, что Рождество станет для нее обычным днем, она будет работать — девочки всегда с трудом переносили эту ее привычку. Семьи их подруг забывали на это время о долге перед работодателем, и дочери умоляли мать о том же, а еще о подарках, украшенной елке, поездке на каток, игре в снежки и светящихся гирляндах. Она, конечно, отказывала, ведь Рождество было для нее самым трудным временем года. Она справлялась, погрузившись в работу, всегда помогавшую забыться, и не оглядывалась назад, не смотрела с завистью в окна соседей, не позволяла себе грустить. Гораздо полезнее сосредоточиться на настоящем, на работе, которая обязательно приведет к благой цели, в отличие от игры в снежки.

Дочери любили Рождество и мечтали о волшебном празднике, который уже давно нарисовали в своем воображении.

Мысль пронзила внезапно. Конечно же, Рождество — лучший повод собраться всей семьей!

— Хотите знать, зачем я просила вас приехать? — Она вернула стакан с водой Элле. — Решила лично вам сказать, что предлагаю провести Рождество в этом году вместе.