Наполеон. Заговоры и покушения

— Протестантский священник.

— Сколько вам лет?

— Восемнадцать.

— Для чего вам был нужен найденный у вас кухонный нож?

— Чтобы убить вас.

— А вы, случайно, не сумасшедший? — засмеялся Наполеон, но смех его был каким-то нервным. — Нет, вы — иллюминат[12], молодой человек! Вы жалкий сектант, излишне возомнивший о себе!

Словно ища поддержки, Наполеон повернулся к своим генералам и воскликнул:

— Посмотрите, вот они — плоды иллюминатства, которым заражена буквально вся Германия! И с этим ничего не поделаешь: пушками секты не истребишь.

— Я не сумасшедший, — гордо ответил Фридрих Штапс. — И я не знаю, кто такие иллюминаты.

— Тогда вы просто больной, другого объяснения я не вижу.

— Я не болен, я чувствую себя хорошо.

— За что же вы хотели меня убить? — спросил Наполеон, и голос его снова стал суровым.

— За то, что вы делаете зло моему отечеству, а я желаю ему мира.

— Но и я хочу мира для Германии, — возразил Наполеон. — Я воюю против Австрии, но австрийцы что-то совершают попыток убить меня.

Молодой человек ничего на это не ответил.

— Не я начал эту войну, — продолжал Наполеон. — Почему же вы не хотели убить того, кто ее начал? Это было бы справедливее?

— Не вы, но вы сильнее всех остальных вместе взятых. Легче убить одного. Я знаю одно: смерть одного злодея может дать мир всей Европе, и этот злодей — вы.

— Очень интересно! И какое же зло я, например, сделал лично вам?

— Не мне, а всем немцам. Я считаю, что пока вы живы, моя родина и весь мир не будут знать ни свободы, ни покоя.

— И кто же это вбил вам в голову подобную чушь?

— Никто. Я просто уверен, что, убив вас, я окажу огромную услугу моей стране и всей Европе.

— Наверное, этому вас учат в ваших университетах?

— Нет.

— А, я понял! Вы, наверное, хотели быть похожим на Брута?

Фридрих Штапс ничего не ответил. Как потом говорил Наполеон, он, похоже, не очень хорошо знал, кто такой был Брут.

— Вы видите меня в первый раз?

— Нет, я видел вас во время вашей встречи с русским императором в Эрфурте.

— И там у вас не возникало мысли убить меня?

— Нет. Тогда я думал, что вы прекратите войну в Германии. Я верил в вас, я даже был вашим самым искренним поклонником.

— И сколько времени вы уже находитесь здесь, в Австрии?

— Десять дней.

— Почему же вы так долго ждали и не пытались осуществить ваш безумный план?

— Я приехал в Шёнбрунн восемь дней назад, но я никак не мог найти возможности приблизиться к вам.

— Нет, дорогой юноша, — покачал головой Наполеон, — вы определенно больной.

Потом император вновь повернулся к своим генералам и резко приказал:

— А ну-ка, позвать сюда Корвизара!

— Кто такой Корвизар? — не понял задержанный.


— Это мой личный доктор.

— Но я не болен! Я не нуждаюсь в его услугах! — закричал Штапс, безуспешно пытаясь вырваться из рук жандармов.

Прибежал доктор Корвизар, лейб-медик императора.

— Посмотрите, доктор, — попросил его Наполеон, — что с этим несчастным: он, должно быть, сошел с ума?

— Месье, — закричал Штапс, обращаясь к Корвизару, — подтвердите им всем, что я не болен!

Корвизар был человеком обстоятельным, но долгого осмотра ему не потребовалось. Он пощупал Штапсу пульс, приложил руку ко лбу. Повернувшись к императору, он вскоре подтвердил, что юноша совершенно здоров и чувствует себя хорошо, разве что… излишне перевозбужден.

— Я же говорил, я же говорил… — обрадовался Штапс. — Проще всего свалить все на чье-то безумие, вместо того чтобы посмотреть правде в глаза.

После этого Наполеон, сложив руки на груди, продолжил допрос.

— Вы и впрямь очень возбуждены. Ваша семья вряд ли будет рада, узнав о вашей глупой выходке. Но так и быть, я вас помилую, если вы попросите у меня прощение, — сказал он.

— Я не нуждаюсь в вашем прощении! Более того, я очень жалею, что мне не удалось осуществить свой план, — воскликнул Штапс.

— Черт побери! Кажется, для вас преступление ничего не значит?

— Убить вас — это не преступление, — возразил Штапс, — это мой святой долг, и я.

— Молодой человек! — не дал ему закончить Наполеон. — Вы знаете, как бог относится к преступлениям!

— Пусть это будет необходимая жертва.

Понимая, что юноша находится на грани истерики и вот-вот разрыдается, Наполеон решил сменить тему и спросил:

— Что это за портрет, что нашли при вас?

— Это одна молодая особа, которую я люблю и которая любит меня.

— Она что, тоже замешана в вашей авантюре!

— Она будет очень огорчена, когда узнает о моей неудаче. Она ненавидит вас так же, как и я. Как и все честные немцы.

— Ну а если я вас все-таки помилую, — вновь вернулся к своему Наполеон, — будете ли вы опять предпринимать попытки убить меня?

Штапс долго молчал, прежде чем ответить:

— Буду, Ваше Величество.

По свидетельствам очевидцев этого разговора, Наполеон остолбенел. Поняв, что дальнейшие расспросы ни к чему не приведут, он приказал генералу Савари увести задержанного.

— Пусть свершится правосудие, — приказал он.

Когда жандармы увели Штапса, Наполеон еще долгое время находился в глубокой задумчивости. Потом он взял министра Шампаньи за локоть и тихо сказал:

— Господин герцог, нужно заключать мир с этими дикими животными, вы слышите меня? Срочно возвращайтесь в Вену, я рассчитываю на вас.





* * *


Военно-полевой суд собрался в тот же вечер. Расследование, проведенное полицией, показало следующее. Фридрих Штапс выехал из Эрфурта 12 сентября в открытой повозке, одолженной у друга его отца. При этом он никому ничего не сказал. Нашли лишь его записку, в которой было сказано, что он отправляется записываться в немецкую армию. Записка эта заканчивалась следующими словами:

«Меня найдут либо среди победителей, либо мертвым на поле боя».

Недалеко от Эрфурта он продал лошадь и повозку, что позволило ему получить деньги, достаточные, чтобы добраться до Вены и поселиться в одном из пригородов. Потом он купил кухонный нож и стал ходить на военные парады в Шёнбрунн, поджидая удобного случая, чтобы осуществить свой замысел.

Следствие длилось четыре дня. Когда председатель военно-полевого суда спросил у Штапса, знает ли тот, что его ждет, юноша ответил:

— Я знаю, что мне предстоит перенести муки. Я с самого начала был готов к этому. Но смерть положит им конец и даст мне перед лицом бога достойное вознаграждение за мои страдания.

В ответ председатель военно-полевого суда заявил ему, что пытки уголовников не предусмотрены законом и не в традициях французского судопроизводства. Потом он сурово посмотрел на подсудимого и сказал:

— А вот насчет смерти вы правы, завтра вы будете расстреляны.

Историки Эрнест Лависс и Альфред Рамбо констатируют: