Наполеон. Заговоры и покушения
Часть 11 из 40 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Всезнающая мадам де Сталь в своих «Мемуарах…» пишет так:
«Моро, человек, наделенный безупречной нравственностью, неоспоримым воинским талантом и умом, в высшей степени справедливым и просвещенным, позволил себе в разговорах жарко порицать первого консула. <…> Для человека благородного весьма естественно выражать свои мнения, не задумываясь о последствиях, однако действия Моро слишком явно занимали первого консула, и потому подобное поведение не могло не погубить генерала. Бонапарту требовался предлог, чтобы арестовать человека, выигравшего столько сражений; предлог отыскался если не в делах, то в речах Моро».
* * *
Полиция исправно делала свою работу и ежедневно доносила первому консулу о том, что успевала узнать. А рассказать было о чем, ведь уже были арестованы и допрошены тайный агент Бурбонов Фош-Борель, а также нескольких шуанов, участвовавших в заговоре. Один из них Буве де Лозье поведал, что Жорж Кадудаль высадился в Бивилле с борта английского корабля капитана Райта в конце августа 1803 года, а встреча Моро, Пишегрю и Кадудаля в Париже все же состоялась 25 января 1804 года.
Этот Буве де Лозье был офицером-роялистом, адъютантом Жоржа Кадудаля и одним из его самых ближайших соратников, отвечавшим за связь с Англией. На первом допросе государственному советнику Реалю не удалось «выбить» из него ничего определенного. Но когда Реаль удалился, тот повесился у себя в камере. Стражники услышали предсмертные хрипы арестованного и вытащили его полуживого из самодельной петли.
Когда Реаль вернулся в тюрьму Тампль, он велел снять с ног шуана обувь и посадить в кресло на колесиках. После этого Буве де Лозье придвинули к пылающему жаром камину. «Я все расскажу! — закричал он, не вытерпев боли. — Пишегрю в Париже! Бога ради, отодвиньте кресло! Кадудаль и Пишегрю встречались с генералом Моро!»
Вот так была получена эта важнейшая информация. Метод не очень гуманный, зато надежный и проверенный веками.
Американский историк Вильям Миллиган Слоон по этому поводу пишет:
«Тайная полиция первого консула не стеснялась прибегать к пытке, чтобы выудить у некоторых из участников показания, которым уже по этому самому нельзя придавать сколько-нибудь серьезного значения».
Измотанный длительным допросом Реаль помчался из тюрьмы во дворец Сен-Клу, где проходил бал, на котором присутствовал Наполеон. Обвитый лентами серпантина, осыпанный блестками и конфетти первый консул оставил танцующих и уединился с Реалем в дальнем кабинете.
— Ну, удалось узнать что-нибудь важное?
— Они встречались с Моро…
— Ну вот видите! Сколько раз я говорил вам, Реаль, что вы не знаете и четверти этого дела…
После этого Наполеон срочно потребовал протокол допроса Буве де Лозье.
В протоколе говорилось о том, что роялисты хотели воспользоваться услугами генерала Моро, что они прибегли для этого к помощи генерала Фредерика де Ляжоле, роялиста по взглядам, служившего в свое время под началом Моро. Тот изложил своему бывшему начальнику разработанный в Лондоне план. 25 января Ляжоле вместе с Пишегрю и Кадудалем ездили на встречу с Моро на Елисейские поля.
— И как только Моро мог позволить втянуть себя в подобную аферу? — удивленно спросил первый консул, возвращая протокол Реалю. — Ведь это единственный человек, который мог причинить мне беспокойство, единственный, кто мог иметь шанс против меня. И так попасться. Все-таки моя звезда не изменяет мне.
Однако дело тут было вовсе не счастливой звезде Наполеона. Истинную причину называет историк Вильям Миллиган Слоон:
«Расставляя свои ловушки неосторожным противникам, правительство Бонапарта не противилось пользоваться всеми средствами, какие только попадались ему под руку».
Поговаривали, например, что тот же Ляжоле, которого профессор Слоон называет «искателем приключений», «сильно скомпрометированным человеком» и просто «шпионом», перед встречей с Моро виделся с самим Фуше и получал от него подробные инструкции. Также, как мы уже знаем, агентом тайной полиции, но уже иного закала, был и Меге де ля Туш, который выдавал себя за противника Наполеона, втирался в доверие к эмигрантам и передавал важную информацию консульскому правительству. При этом он брал деньги и с французских принцев, и с англичан. Это он придумал версию о том, что в Париже действует якобинский комитет, готовящий восстание против первого консула, что этот комитет вступил в контакт с роялистами и избрал своим вождем генерала Моро.
Вообще следует отметить, что Фуше очень внимательно следил за ходом всего этого дела, особенно за действиями Реаля, которого он считал весьма дельным полицейским. Узнавая от своих людей новости, Фуше тут же шел в Тюильри и принимался рассказывать их, вызывая всеобщее восхищение своей осведомленностью. Однажды Наполеон не удержался и спросил:
— Вы все еще работаете в полиции?
— У меня там осталось несколько друзей. Они держат меня в курсе.
Позже, вернувшись к власти, Фуше не забудет людей, помогавших ему в период немилости.
Тот же Вильям Миллиган Слоон, занимавшийся этим вопросом, констатирует:
«Обнародованая переписка свидетельствует, что сам первый консул с величайшим увлечением руководил всей этой интригой».
Когда готовый на все, чтобы показать свою эффективность, Реаль предложил немедленно арестовать генерала Моро, Наполеон остановил его:
— Послушайте, Реаль, Моро — это очень важная фигура. С такими людьми, как он, не следует делать слишком поспешных шагов.
— Но Моро вступил в преступный заговор…
— O, это другое дело: докажите мне, что Кадудаль и Пишегрю в Париже, и я тут же прикажу арестовать Моро.
— Но это можно считать доказанным.
— Только не для меня, — возразил Наполеон. — Послушайте, в этом же очень легко убедиться. У Пишегрю, например, есть брат, который живет в Париже — где, я не знаю, но это уже ваше дело, найдите его, Реаль.
— Будет исполнено, генерал.
— Если его нет дома, это может значить, что Пишегрю в Париже, если же он спокойно живет у себя — значит, его опального брата здесь нет. Осторожно расспросите его, может быть, что-нибудь удастся выяснить.
Позже Наполеон вспоминал об этой истории. Его слова, адресованные на острове Святой Елены английскому врачу Уордену, приводит в своей книге «Жизнь Наполеона» Стендаль:
«Было известно, что у Пишегрю в Париже есть брат, старик-монах, живущий весьма уединенно. Монах этот был арестован, и в ту минуту, когда жандармы его уводили, у него вырвалась жалоба, наконец, открывшая мне то, что мне так важно было узнать: "Вот как со мной обращаются из-за того, что я дал приют родному брату!"».
Короче говоря, хитрость Наполеона удалась. Простодушный брат Пишегрю стал невольным доносчиком. Правильно говорят, что наивность — двоюродная сестра глупости.
— Что у вас есть еще? — спросил Наполеон государственного советника Реаля.
— Я поручил своим людям разыскать мне Ляжоле. Его нужно взять живым, без него мы ничего не узнаем точно о планах Моро. Я знаю генерала Ляжоле. Если его хорошенько напугать — он заговорит. Есть еще один интересующий меня человек — это Костер де Сен-Виктор. Он будет арестован сегодня. Но это еще не все, генерал. Вы собираетесь давать большой смотр войск послезавтра?
— В воскресенье? Но… конечно, а что?
— Нужно его перенести под каким-нибудь предлогом.
— Почему это?
— Потому что вся банда может быть там. Это отчаянные люди, и они могут решиться на крайние меры. Смотр нужно перенести на другой день. Ведь лишь одного выстрела из пистолета будет достаточно…
— Я сказал, нет! — резко оборвал его Наполеон.
— Позвольте заметить, генерал, что тогда мы не сможем гарантировать вашу безопасность. В конце концов, это ваша проблема, а не наша.
— Позвольте и вам заметить, господин государственный советник: каждый здесь находится на своем месте и выполняет свои обязанности: ваши состоят в том, чтобы охранять меня от любой опасности, а мои — в том, чтобы проводить запланированные смотры войск и не разводить панику.
— Генерал, это неосторожно!
— Неосторожно действовать в вашем стиле. Ведь об этом смотре было объявлено? Париж забеспокоится, если смотр не состоится, а я не хочу этого. Короче, выкручивайтесь, как хотите.
После этого первый консул и Реаль расстались очень недовольные друг другом.
* * *
В Париже была объявлена тревога. Все силы полиции и жандармерии были подняты на ноги. Как в былые времена террора, арестовывали всех подряд — достаточно было хоть малейшего подозрения или доноса. 15 февраля 1804 года был арестован и генерал Моро.
Проведение ареста было поручено майору элитной жандармерии Анри. Он встретил генерала по дороге из Парижа. Тот был в своей карете один. Майор Анри сидел в своем служебном кабриолете. Увидев генерала, он приказал кучеру остановиться, подошел к его карете, открыл дверь и полным уважения голосом сказал: «Извините, генерал, но мне поручена очень неприятная миссия — вот, посмотрите!»
Моро прочитал протянутый ему ордер и вернул его майору, не проронив ни слова. После этого он вышел из кареты, пересел в его кабриолет и позволил отвезти себя в тюрьму Тампль, не привлекая к себе ничьего внимания.
Что ему оставалось делать? С начала 1801 года он жил обособленно, почти никого не принимал, мало (во всяком случае, по внешним проявлениям) интересовался политикой, редко показывался на людях. Денег на жизнь ему вполне хватало, и заботиться о хлебе насущном не было никакой нужды. Единственное, в чем Моро был тверд и непоколебим, так это в нежелании служить первому консулу. Но это отнюдь не преступление. Славы у него было предостаточно, и компрометировать себя сотрудничеством с новым режимом он не желал. Со стороны могло показаться, что Моро превратился в обыкновенного сельского отшельника, индифферентного ко всему, что происходит за пределами его имения.
Когда Фош-Борель первый раз обратился к нему и заговорил о Пишегрю, генерал выслушал его. Да и глупо было бы упираться. В конце концов, почему бы ни узнать новости о бывшем товарище по оружию…
Факт возвращения Пишегрю во Францию Моро дипломатично назвал признанием его очевидных заслуг перед отечеством, и у Фош-Бореля сложилось впечатление, что Моро проявил большую заинтересованность во встрече. А еще ему показалось, что Моро весьма недоволен своим теперешним положением, ненавидит Наполеона и готов на все, чтобы столкнуть его с высоты, на которую тот забрался. После этого к делу подключился генерал Ляжоле, служивший раньше в армии генерала Моро и пользовавшийся его доверием, а уже он организовал встречу Моро с Пишегрю и Кадудалем.
Моро готовился увидеть одного Пишегрю и, увидев рядом с ним незнакомого человека, насторожился. Но Кадудаль не замедлил представиться:
— Я — Жорж Кадудаль, сын мельника из Бретани. Мы с вами равны в чинах, но я стал генералом королевской милостью.
Моро усмехнулся:
— А, Кадудаль — знаменитый вождь вандейских шуанов? Личность, достойная уважения, хотя бы как храбрый противник.
— Здравствуй, Моро, — вступил в разговор Пишегрю. — Знал бы ты, как странно мне видеться с человеком, предавшим меня. Знаешь, дружище, благодаря тебе я совершил увлекательное путешествие в Гвиану. Но мне повезло, я сумел бежать…
Моро решительно перебил его:
— Ты не прав, Пишегрю! Твою переписку с принцем Конде я никому не показывал несколько месяцев. Признай, в те непростые времена это было крайне опасно. Я рисковал жизнью ради тебя. А ты? Давай-ка вспомним, кто кого предал. Это не я — это ты изменил революции ради служения Бурбонам. Говоришь, сумел бежать? Что ж, молодец. Сидеть никому не хочется. А вот мне тогда бежать было некуда. Я был разжалован, оклеветан… Вот она, моя голова! Спроси, как она уцелела?
Пишегрю рассмеялся ему в ответ:
— Твоя голова уцелела, но не для того ли, чтобы проклятый корсиканец уселся тебе на шею? Ну и как тебе твоя новая жизнь? Где же твои былые убеждения?
Кадудаль резко оборвал перебранку двух генералов:
— Прекратите! Мы пришли сюда не для того, чтобы осыпать друг друга претензиями.
— Да уж, не для этого, — согласился Моро. — У вас, как я понял, есть ко мне дело…
Выслушав Кадудаля и Пишегрю, Моро быстро понял, что от него хотят. Понял он и то, что роялисты явно ошиблись адресом. Что за новость? Они что, все сошли с ума там, в Лондоне? Его, республиканского генерала Моро, они хотят сделать знаменем роялизма?
Кадудаль тем временем перечислял фамилии людей, находившихся в Париже и готовых хоть сейчас выступить вместе с ним.
— Я захвачу Бонапарта, а потом за деньги буду показывать его в клетке.
«Моро, человек, наделенный безупречной нравственностью, неоспоримым воинским талантом и умом, в высшей степени справедливым и просвещенным, позволил себе в разговорах жарко порицать первого консула. <…> Для человека благородного весьма естественно выражать свои мнения, не задумываясь о последствиях, однако действия Моро слишком явно занимали первого консула, и потому подобное поведение не могло не погубить генерала. Бонапарту требовался предлог, чтобы арестовать человека, выигравшего столько сражений; предлог отыскался если не в делах, то в речах Моро».
* * *
Полиция исправно делала свою работу и ежедневно доносила первому консулу о том, что успевала узнать. А рассказать было о чем, ведь уже были арестованы и допрошены тайный агент Бурбонов Фош-Борель, а также нескольких шуанов, участвовавших в заговоре. Один из них Буве де Лозье поведал, что Жорж Кадудаль высадился в Бивилле с борта английского корабля капитана Райта в конце августа 1803 года, а встреча Моро, Пишегрю и Кадудаля в Париже все же состоялась 25 января 1804 года.
Этот Буве де Лозье был офицером-роялистом, адъютантом Жоржа Кадудаля и одним из его самых ближайших соратников, отвечавшим за связь с Англией. На первом допросе государственному советнику Реалю не удалось «выбить» из него ничего определенного. Но когда Реаль удалился, тот повесился у себя в камере. Стражники услышали предсмертные хрипы арестованного и вытащили его полуживого из самодельной петли.
Когда Реаль вернулся в тюрьму Тампль, он велел снять с ног шуана обувь и посадить в кресло на колесиках. После этого Буве де Лозье придвинули к пылающему жаром камину. «Я все расскажу! — закричал он, не вытерпев боли. — Пишегрю в Париже! Бога ради, отодвиньте кресло! Кадудаль и Пишегрю встречались с генералом Моро!»
Вот так была получена эта важнейшая информация. Метод не очень гуманный, зато надежный и проверенный веками.
Американский историк Вильям Миллиган Слоон по этому поводу пишет:
«Тайная полиция первого консула не стеснялась прибегать к пытке, чтобы выудить у некоторых из участников показания, которым уже по этому самому нельзя придавать сколько-нибудь серьезного значения».
Измотанный длительным допросом Реаль помчался из тюрьмы во дворец Сен-Клу, где проходил бал, на котором присутствовал Наполеон. Обвитый лентами серпантина, осыпанный блестками и конфетти первый консул оставил танцующих и уединился с Реалем в дальнем кабинете.
— Ну, удалось узнать что-нибудь важное?
— Они встречались с Моро…
— Ну вот видите! Сколько раз я говорил вам, Реаль, что вы не знаете и четверти этого дела…
После этого Наполеон срочно потребовал протокол допроса Буве де Лозье.
В протоколе говорилось о том, что роялисты хотели воспользоваться услугами генерала Моро, что они прибегли для этого к помощи генерала Фредерика де Ляжоле, роялиста по взглядам, служившего в свое время под началом Моро. Тот изложил своему бывшему начальнику разработанный в Лондоне план. 25 января Ляжоле вместе с Пишегрю и Кадудалем ездили на встречу с Моро на Елисейские поля.
— И как только Моро мог позволить втянуть себя в подобную аферу? — удивленно спросил первый консул, возвращая протокол Реалю. — Ведь это единственный человек, который мог причинить мне беспокойство, единственный, кто мог иметь шанс против меня. И так попасться. Все-таки моя звезда не изменяет мне.
Однако дело тут было вовсе не счастливой звезде Наполеона. Истинную причину называет историк Вильям Миллиган Слоон:
«Расставляя свои ловушки неосторожным противникам, правительство Бонапарта не противилось пользоваться всеми средствами, какие только попадались ему под руку».
Поговаривали, например, что тот же Ляжоле, которого профессор Слоон называет «искателем приключений», «сильно скомпрометированным человеком» и просто «шпионом», перед встречей с Моро виделся с самим Фуше и получал от него подробные инструкции. Также, как мы уже знаем, агентом тайной полиции, но уже иного закала, был и Меге де ля Туш, который выдавал себя за противника Наполеона, втирался в доверие к эмигрантам и передавал важную информацию консульскому правительству. При этом он брал деньги и с французских принцев, и с англичан. Это он придумал версию о том, что в Париже действует якобинский комитет, готовящий восстание против первого консула, что этот комитет вступил в контакт с роялистами и избрал своим вождем генерала Моро.
Вообще следует отметить, что Фуше очень внимательно следил за ходом всего этого дела, особенно за действиями Реаля, которого он считал весьма дельным полицейским. Узнавая от своих людей новости, Фуше тут же шел в Тюильри и принимался рассказывать их, вызывая всеобщее восхищение своей осведомленностью. Однажды Наполеон не удержался и спросил:
— Вы все еще работаете в полиции?
— У меня там осталось несколько друзей. Они держат меня в курсе.
Позже, вернувшись к власти, Фуше не забудет людей, помогавших ему в период немилости.
Тот же Вильям Миллиган Слоон, занимавшийся этим вопросом, констатирует:
«Обнародованая переписка свидетельствует, что сам первый консул с величайшим увлечением руководил всей этой интригой».
Когда готовый на все, чтобы показать свою эффективность, Реаль предложил немедленно арестовать генерала Моро, Наполеон остановил его:
— Послушайте, Реаль, Моро — это очень важная фигура. С такими людьми, как он, не следует делать слишком поспешных шагов.
— Но Моро вступил в преступный заговор…
— O, это другое дело: докажите мне, что Кадудаль и Пишегрю в Париже, и я тут же прикажу арестовать Моро.
— Но это можно считать доказанным.
— Только не для меня, — возразил Наполеон. — Послушайте, в этом же очень легко убедиться. У Пишегрю, например, есть брат, который живет в Париже — где, я не знаю, но это уже ваше дело, найдите его, Реаль.
— Будет исполнено, генерал.
— Если его нет дома, это может значить, что Пишегрю в Париже, если же он спокойно живет у себя — значит, его опального брата здесь нет. Осторожно расспросите его, может быть, что-нибудь удастся выяснить.
Позже Наполеон вспоминал об этой истории. Его слова, адресованные на острове Святой Елены английскому врачу Уордену, приводит в своей книге «Жизнь Наполеона» Стендаль:
«Было известно, что у Пишегрю в Париже есть брат, старик-монах, живущий весьма уединенно. Монах этот был арестован, и в ту минуту, когда жандармы его уводили, у него вырвалась жалоба, наконец, открывшая мне то, что мне так важно было узнать: "Вот как со мной обращаются из-за того, что я дал приют родному брату!"».
Короче говоря, хитрость Наполеона удалась. Простодушный брат Пишегрю стал невольным доносчиком. Правильно говорят, что наивность — двоюродная сестра глупости.
— Что у вас есть еще? — спросил Наполеон государственного советника Реаля.
— Я поручил своим людям разыскать мне Ляжоле. Его нужно взять живым, без него мы ничего не узнаем точно о планах Моро. Я знаю генерала Ляжоле. Если его хорошенько напугать — он заговорит. Есть еще один интересующий меня человек — это Костер де Сен-Виктор. Он будет арестован сегодня. Но это еще не все, генерал. Вы собираетесь давать большой смотр войск послезавтра?
— В воскресенье? Но… конечно, а что?
— Нужно его перенести под каким-нибудь предлогом.
— Почему это?
— Потому что вся банда может быть там. Это отчаянные люди, и они могут решиться на крайние меры. Смотр нужно перенести на другой день. Ведь лишь одного выстрела из пистолета будет достаточно…
— Я сказал, нет! — резко оборвал его Наполеон.
— Позвольте заметить, генерал, что тогда мы не сможем гарантировать вашу безопасность. В конце концов, это ваша проблема, а не наша.
— Позвольте и вам заметить, господин государственный советник: каждый здесь находится на своем месте и выполняет свои обязанности: ваши состоят в том, чтобы охранять меня от любой опасности, а мои — в том, чтобы проводить запланированные смотры войск и не разводить панику.
— Генерал, это неосторожно!
— Неосторожно действовать в вашем стиле. Ведь об этом смотре было объявлено? Париж забеспокоится, если смотр не состоится, а я не хочу этого. Короче, выкручивайтесь, как хотите.
После этого первый консул и Реаль расстались очень недовольные друг другом.
* * *
В Париже была объявлена тревога. Все силы полиции и жандармерии были подняты на ноги. Как в былые времена террора, арестовывали всех подряд — достаточно было хоть малейшего подозрения или доноса. 15 февраля 1804 года был арестован и генерал Моро.
Проведение ареста было поручено майору элитной жандармерии Анри. Он встретил генерала по дороге из Парижа. Тот был в своей карете один. Майор Анри сидел в своем служебном кабриолете. Увидев генерала, он приказал кучеру остановиться, подошел к его карете, открыл дверь и полным уважения голосом сказал: «Извините, генерал, но мне поручена очень неприятная миссия — вот, посмотрите!»
Моро прочитал протянутый ему ордер и вернул его майору, не проронив ни слова. После этого он вышел из кареты, пересел в его кабриолет и позволил отвезти себя в тюрьму Тампль, не привлекая к себе ничьего внимания.
Что ему оставалось делать? С начала 1801 года он жил обособленно, почти никого не принимал, мало (во всяком случае, по внешним проявлениям) интересовался политикой, редко показывался на людях. Денег на жизнь ему вполне хватало, и заботиться о хлебе насущном не было никакой нужды. Единственное, в чем Моро был тверд и непоколебим, так это в нежелании служить первому консулу. Но это отнюдь не преступление. Славы у него было предостаточно, и компрометировать себя сотрудничеством с новым режимом он не желал. Со стороны могло показаться, что Моро превратился в обыкновенного сельского отшельника, индифферентного ко всему, что происходит за пределами его имения.
Когда Фош-Борель первый раз обратился к нему и заговорил о Пишегрю, генерал выслушал его. Да и глупо было бы упираться. В конце концов, почему бы ни узнать новости о бывшем товарище по оружию…
Факт возвращения Пишегрю во Францию Моро дипломатично назвал признанием его очевидных заслуг перед отечеством, и у Фош-Бореля сложилось впечатление, что Моро проявил большую заинтересованность во встрече. А еще ему показалось, что Моро весьма недоволен своим теперешним положением, ненавидит Наполеона и готов на все, чтобы столкнуть его с высоты, на которую тот забрался. После этого к делу подключился генерал Ляжоле, служивший раньше в армии генерала Моро и пользовавшийся его доверием, а уже он организовал встречу Моро с Пишегрю и Кадудалем.
Моро готовился увидеть одного Пишегрю и, увидев рядом с ним незнакомого человека, насторожился. Но Кадудаль не замедлил представиться:
— Я — Жорж Кадудаль, сын мельника из Бретани. Мы с вами равны в чинах, но я стал генералом королевской милостью.
Моро усмехнулся:
— А, Кадудаль — знаменитый вождь вандейских шуанов? Личность, достойная уважения, хотя бы как храбрый противник.
— Здравствуй, Моро, — вступил в разговор Пишегрю. — Знал бы ты, как странно мне видеться с человеком, предавшим меня. Знаешь, дружище, благодаря тебе я совершил увлекательное путешествие в Гвиану. Но мне повезло, я сумел бежать…
Моро решительно перебил его:
— Ты не прав, Пишегрю! Твою переписку с принцем Конде я никому не показывал несколько месяцев. Признай, в те непростые времена это было крайне опасно. Я рисковал жизнью ради тебя. А ты? Давай-ка вспомним, кто кого предал. Это не я — это ты изменил революции ради служения Бурбонам. Говоришь, сумел бежать? Что ж, молодец. Сидеть никому не хочется. А вот мне тогда бежать было некуда. Я был разжалован, оклеветан… Вот она, моя голова! Спроси, как она уцелела?
Пишегрю рассмеялся ему в ответ:
— Твоя голова уцелела, но не для того ли, чтобы проклятый корсиканец уселся тебе на шею? Ну и как тебе твоя новая жизнь? Где же твои былые убеждения?
Кадудаль резко оборвал перебранку двух генералов:
— Прекратите! Мы пришли сюда не для того, чтобы осыпать друг друга претензиями.
— Да уж, не для этого, — согласился Моро. — У вас, как я понял, есть ко мне дело…
Выслушав Кадудаля и Пишегрю, Моро быстро понял, что от него хотят. Понял он и то, что роялисты явно ошиблись адресом. Что за новость? Они что, все сошли с ума там, в Лондоне? Его, республиканского генерала Моро, они хотят сделать знаменем роялизма?
Кадудаль тем временем перечислял фамилии людей, находившихся в Париже и готовых хоть сейчас выступить вместе с ним.
— Я захвачу Бонапарта, а потом за деньги буду показывать его в клетке.