На службе у Изгоя
Часть 22 из 33 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
К вечеру большая часть отряда едва держалась на ногах! Но мне этого показалось мало: «отдыхавший» весь день дозор я отправил на реку, половить на зорьке сетями рыбу. Ну а остальных ждал ужин – единственный, кстати, прием пищи. Обе взрослые половчанки весь день варили конские кости и мослы в трех огромных котлах, добавив туда часть не пошедшей в дело требухи (сердца и печени я приказал испечь на углях, получилось… неплохо). И лишь распределив на ночь дозорные смены и отправив уже поевших ратников отнести шурпу[90] рыбакам, я сам принялся есть, усевшись рядом с половчанками и немного восстановившимся Радеем. Густой, пусть и пресный бульон я, не мудрствуя лукаво, выпил практически залпом, не забывая делать вид, что мне очень понравилось. Мои энергичные кивки вызвали робкие смешки разве что маленьких девочек, старшие женщины остались по-прежнему напряженными и скованными. Да и малютки просто не понимают, что в отцовском шатре поселились вовсе не папины знакомые. Они еще не осознают, что папа давно уже мертв и лежит с десятками своих соплеменников в общей могиле, наспех вырытой вчера в степи и едва-едва присыпанной землей. Даже со стены было видно, что волки ночью разрыли могильник, и тела павших стали их добычей…
Промелькнувшие перед глазами образы отбили всякую охоту есть. Впрочем, я и так собирался поделиться половиной своего куска печени с Диларой. И в этот раз девушка не отпрянула, не пыталась отстраниться, а лишь вежливо, как мне показалось, благодарно кивнула и принялась жевать мясо. Сегодня она весь день была подле ратников и здорово их пугалась; похоже, старшая дочка вождя наконец поняла, кому обязана спасением собственной жизни и чести.
Закончив трапезу, я вновь спрятал женщин в шатре, пообещав воинам завтра еще более сложный рабочий день. Н-да, это не вызвало радости на их лицах. Уставшие, они все, кроме дозора, повалились спать. А я вдруг понял, почему на флоте бытуют поговорки «отдыхающий матрос – это ЧП!» и «только плохой офицер не может занять своих матросов». Действительно, гораздо спокойнее, когда люди устают от тяжелого труда и ночью крепко спят, а не гулеванят…
Откинув полог шатра, я вошел в практически целиком потонувшее во мраке помещение. Лишь спустя пару секунд глаза различили фигуры половчанок, сбившихся на ночь в тесную кучку.
– Дилара!
Подозвав девушку, я указал ей на свой лежак. Степнячка обернулась к матери, но та лишь коротко кивнула ей в темноте. Потупившись, нетвердым шагом она последовала к толстым шкурам, разложенным на земле.
На мгновение меня будто молнией пробило – захотелось взять девчонку, взять грубо, силой, чтобы насладиться ее отчаянным сопротивлением, заведомо обреченным на поражение, и полностью подвластным мне женским телом. Да, я мог бы так сделать, и несколько секунд похоть владела мной, толкая на насилие…
Но быстро осознав, что это именно похоть, бес, разжигающий во мне греховную страсть, что это не столько мое желание, сколько напускное, я пришел в чувство. Нет, девушка мне очень понравилась, понравилась при первой же встрече, при первом же брошенном на нее взгляде. И нет, я не могу сказать, что воспылал к ней сразу сильным, высоким чувством… Да я даже поговорить с ней не могу толком! Но и ломать, насиловать точно не буду. Пока мне достаточно того, что рядом красивая женщина. Пока мне достаточно того ощущения душевного тепла, что я испытываю, когда она оказывается рядом. Особенно теперь, когда Еремей погиб…
Я осторожно лег рядом и, положив руку на тонкую талию, мягко, но властно привлек Дилару к себе. И даже через одежду почувствовал, как сильно напряглось ее крепкое, упругое тело… Но руки распускать не стал, а лишь приобнял ее так, чтобы голова девушки оказалась на моем плече, да принялся гладить по волосам – все так же мягко, неспешно… И все это время смотрел в глаза половчанки, абсолютно черные во мраке шатра.
Я проснулся только утром – этой ночью посты проверял Радей. Свернувшаяся калачиком девушка безмятежно спала на моем плече, но открыла глаза, как только я коснулся ее нежной, теплой кожи, аккуратно погладив щеку.
В них не было страха.
И я не удержался – приблизив к ней лицо, вначале очень мягко, одним лишь легким касанием дотронулся губами до ее губ. Дилара чуть отстранилась, но не рывком, не испуганно, а скорее удивленно. И я вновь прильнул к ней, накрыв губы девушки коротким поцелуем. Половчанка не отстранилась… В этот миг у меня сорвало крышу: властно прижав к себе степнячку, я принялся жарко ее целовать, прикусывая полные, сладкие губы, проникая языком в ее маленький рот. Девушка уперлась руками мне в грудь, попыталась отстраниться – тщетно. Я запустил пальцы в шелковистые, мягкие густые волосы, крепко прижав к себе ее голову и лишь через несколько секунд отпустил, поймав ошалелый взгляд замутившихся дымной поволокой глаз. В нем отразились и отчаяние, и страх, и желание защищать себя, и… и возбуждение.
Лукаво улыбнувшись, я бодро встал и показал девушке язык. Пусть теперь ждет вечера, недотрога половецкая! Ох и напридумывает же она себе!
Шалея от предвкушения еще одной ночи, что я проведу рядом с ней, я вышел из шатра. Меня ждет очередной сложный, наполненный трудами день.
Сегодня ров углубили и расширили наполовину того, чего я хотел достичь, – по крайней мере, сейчас его уже не перемахнет всадник. А заготовщики продолжали резать обреченных животных, разделывать их крупные туши, коптить и вялить. Половчанки вновь несколько часов варили шурпу. Общий прием пищи вечером, и уставшие, практически обессилевшие ратники рухнули спать… Я же, весь день снедаемый каким-то веселым, будоражащим предвкушением, повел половчанку на реку.
К моменту нашего прихода рыбаки уже убрали сети. Подведя Дилару к песчаной отмели, я с улыбкой указал ей на воду, после чего принялся снимать с себя одежду. Девушка чуть отстранилась, видимо ожидая для себя самого худшего, но я со смехом окатил ее брызгами уже довольно прохладной воды, после чего прыгнул в реку. На мгновение перехватило дыхание, но только на мгновение… Кажется, что вместе с потом и грязью студеные волны Дона смыли с меня и боль последних дней, и грехи…
Дилара с минуту стояла на берегу, наблюдая, как я плескаюсь в воде, – умение плавать было сильной стороной не только моей, но и Андерса. И его сухое, жилистое тело легко подстроилось под изученный мною кроль и так же легко удержалось на речной глади, когда я лег на спину.
Подойдя к самой кромке воды, половчанка решилась: взявшись за отвороты длинной рубахи и рывком потянув ее через голову, она подставила лунному свету свое нагое тело. В первое мгновение мне показалось, что белая девичья кожа засеребрилась… От вида длинных, изящных стройных ног, абсолютно плоского живота и тугой, крепкой груди у меня перехватило дыхание. Роскошные волосы степнячки разметались по плечам, ниспадая едва ли не до пупка…
Пораженный красотой Дилары, я вышел из воды, медленно, словно боясь спугнуть, приблизился к девушке. Она лишь прикрыла глаза, смежив длинные, пушистые ресницы. И я вдруг понял, что не хочу обладать ею вот так, по принуждению. Я хочу, чтобы она жаждала меня всем своим естеством так же, как желаю ее сейчас я… И на меньшее я не согласен.
Чуть присев, я обхватил ее за ноги и горячие, крепкие бедра так, что девушка оказалась в моих объятиях, а мое лицо на уровне ее живота, под упругой грудью… И в этот самый миг Дилара неожиданно обвила меня руками за шею, сама прижалась к холодной голове, к мокрым волосам… Как же сладко держать ее – теплую, мягкую, нежную… Чувствуя, как напряглось мое естество, как разошлось по венам жидкое пламя, поняв, что уже не могу сдерживаться, я сделал шаг к реке и опустился в ее холодную воду вместе со вскрикнувшей девушкой.
Стало чуть легче, но только я попытался выпустить половчанку, как она еще сильнее прижалась ко мне, скорее уже испуганно – и оттого еще более крепко. Я рассмеялся, поняв, что степнячка банально не умеет плавать, Дилара ответила застенчивой улыбкой… Это послужило сигналом – я не мог не прильнуть к ее губам, не мог не покрыть их поцелуями. И в этот раз девушка не просто не отстранилась – она ответила. Ответила жадно, страстно, забывшись в долгих, сладостных минутах единения…
Мы целовались, стоя в воде, пока оба не задрожали от холода. И лишь ощутив, как девушку бьет уже крупная дрожь, я вынес ее кажущееся невесомым тело из воды. На берегу я схватил свою нательную рубаху и стал быстро, даже грубо растирать кожу Дилары, лишь бы согреть… Девушка не сопротивлялась. И лишь высушив ее тело, я позволил Диларе одеться, а после оделся сам, натянув порты и рубаху на мокрое тело.
А потом мы бежали к воротам крепости, взявшись за руки и громко смеясь – беззаботно, радостно, счастливо… Будто бы и не было крови, пролитой с обеих сторон, не было русского полона, смерти Еремея, убийства ее отца и расправы над племенем… Но я не думал об этом.
Потому что, кажется, я действительно влюбился.
Глава 5
Июнь 1066 г. от Рождества Христова
Безымянная хазарская крепость
– Андрей! Половцы.
Встревоженный, суровый голос Радея вырвал меня из сладкого забытья. Рывком встав, я сразу потянулся к перевязи с мечом, даже не посмотрев на испуганно вскинувшуюся Дилару.
– Сколько?
– Пока разъезд.
– Ясно… – Выскочив из шатра, я уже привычно для всех заорал: – Десятники, ко мне!
Натренированные моим криком, трое варягов (наиболее опытные воины, которым я и доверил рубак-топорников), а также пятеро русичей-лучников стояли передо мной через две минуты. Впрочем, судя по полному боевому облачению и горящим глазам, новость они узнали еще раньше меня.
– Могута, Ингвар – берите свои десятки и спускайтесь к ладьям. Забирайте всю смолу, канаты и сбивайте набойные доски. Ян и Макар – вы с вашими лучниками прикроете их на поле. Никита, Глеб – ваши десятки на стену. Михаил, начинайте поднимать наверх связки со стрелами, поставьте два чана у ворот и один у пролома. Умир, твой десяток дежурит у ворот.
Ко мне тихо обратился Радей, до того держащийся сзади.
– Воевода, – по имени новгородец величает меня наедине, перед людьми проявляет всегда большее уважение, молодец! – а разве нам не стоит сохранить ладьи? Вдруг половцев будет очень много и…
Судя по встревоженным взглядам десятников, они разделяют опасения телохранителя. Ну что же…
– Нет, не стоит, корабли нам не защитить и внутрь их не заволочем. Тянулась бы стена вниз, отгородив сходни, тогда еще можно было что-то подумать – да и то, мало нас. А так из досок собьем дополнительные заборолы, все лишняя защита от стрел степняцких будет! Все, за работу, времени у нас, чую, немного осталось!
Люди дернулись, но тут заговорил Могута:
– Воевода, так, может… оставим крепость?
Я аж дернулся от накатившей злобы:
– А возвращать как будем?! Внезапно ударили, и то полсотни гридей потеряли, а сколько ляжет в землю, если половцы ворота закроют, а? И к штурму подготовятся? Не трусьте, браты, эти стены им не одолеть!
До полудня степняки нас не беспокоили, лишь вдалеке маячил их разъезд, так что мои люди успели практически целиком расшить борта одной из ладей и содрать часть досок с другой. Но после на горизонте показался один пыльный столб, затем другой, третий… и к вечеру на незначительном удалении от крепости вырос крупный лагерь, человек под четыреста. Нечего и думать о вылазке!
Весь день стучали топоры, сбивая заборолы – доски между собой или хитро скреплялись насечками, или увязывались. Весь день трудились дружинники оставшимися от прежнего поселения заступами, в срочном порядке рыли землянки и еще один колодец.
Мы готовились к штурму.
Но на следующее утро он не последовал. И днем не последовал, и ночью…
Только вот число половцев как минимум удвоилось. И на наших глазах степняки повели в лес несколько десятков русских мужиков (судя по рубахам и лаптям). На некоторых четко виднелись кровавые подтеки – полон. И вскоре в лесу послышался громкий стук топоров…
Вечерами мы спускали котлы со стены и варили в них горячую пищу – по одному съедая уцелевших до того коней. Днем дежурящие на стене ратники подкреплялись некоторым количеством вяленого мяса и рыбы, утром, на восходе, завтракали вареной кониной, оставленной с вечера.
Все гриди выглядят мрачно, во взглядах молодых воев читается тоска. Особенно она усилилась на третий день, когда к половцам прибыло еще пополнение, причем числом не меньшим, чем в первый день. Теперь их уже под полторы тысячи…
На четвертый день я ждал штурма, и ожидание это было каким-то болезненно нетерпеливым, трудным. Ведь штурм – это будущая гибель, смерть, возможно, моя. Но странное дело, оказалось, что ждать боя гораздо сложнее, чем принять его. А ведь прошло-то всего три дня с момента появления половцев! Страшно себе представить, как в позднем Средневековье некоторые города и крепости сидели в осаде месяцами…
С Диларой я практически не виделся. Теперь, когда враг подступил к крепости, а вся дружина спит на стенах, я счел невозможным отрываться от людей и проводить ночи рядом с девушкой, когда все остальные ждут встречи со смертью. И вообще, сейчас напряженные воины могут увидеть в половчанках врага и сорвать на них раздражение, пока я не вижу, сорвать любым способом. Поэтому семью местного хана я спрятал в одной из наспех вырытых землянок, оставив при них Радея – только новгородцу я могу полностью доверять.
И все же, к добру иль к худу, но степняки мои ожидания оправдали. На четвертый день крепость по широкой дуге стал обтекать отряд из пяти сотен воинов с пятью здоровенными лестницами, и столько же замерло со стороны ворот. Кроме того, кочевники заставили полонянников срубить примитивный таран – подвешенное между деревянными балками бревно с крепким навесом, но без колес, переносимое вручную. Впереди их замерли воины с десятками вязанок хвороста.
– Лучники! Мы со стены бьем на пятьсот шагов, наши метки вы все знаете и видите. Как только половцы с ними поравняются, начинайте бить! У них самих не так много составных луков, за заборолами укроемся, когда их стрелки подойдут к первому рву. Бейте по тем, кто несет лестницы, кто будет забрасывать ров хворостом! Когда же пойдет таран, его не трогать! Пусть приблизится к воротам!
Через главный ров, обновленный бывшими поселенцами, перекинут крепкий деревянный мостик шириной под арку прохода. Видимо, они рассчитывали просто разобрать его при появлении врага, но я придумал иной ход… Будет сюрпризец половцам, будет, коль до ворот дойдут!
– Никита, Глеб, Ян! Ваши десятки со стороны ворот! Могута, в резерв, встаньте у пролома. Остальные – ко второй стене! Пошли!!!
После первого боя с половцами в наши руки попало под два десятка составных луков. Ими я перевооружил часть своих стрелков, дав им более привычное по размеру оружие, более сподручное и естественное при индивидуальной стрельбе. А топорникам из десятков Ингвара и Умира мы дали простые луки. Конечно, хороших стрелков среди них нет, но натянуть лук и послать стрелу в толпу половцев они смогут. Также нам достался немалый запас степняцких стрел, так что пока живем…
Из-за южной, выходящей к берегу стены раздался рев сигнальных рожков, и тут же им ответили с нашей северной стороны. И спешенные половцы с диким визгом бросились на штурм!
– Давай!!!
С немалым усилием я натягиваю тетиву композитного половецкого лука и посылаю стрелу в сторону пешцев, бросившихся закидывать внешний ров. И кажется, там кто-то упал! А справа и слева от меня быстро защелкали тетивы стрелков из десятка Никиты. Они вооружены как раз композитными луками и успевают послать во врага еще две стрелы, пока летит первая!
Поначалу половцы даже попятились под нашим обстрелом, теряя людей на дистанции, которую считали для себя вполне безопасной. Но быстро пришли в себя, вперед выдвинулись воины со щитами, прикрывая тех, кто уже не бежит, а медленно идет вперед с вязанками хвороста. Кстати, некоторые догадались поднять их над головами, используя в качестве защиты.
– Прекратить стрельбу! – Отдав приказ, видя низкую эффективность нашей стрельбы, я уже тише произнес, для самого себя: – Побережем стрелы… – И вновь громко закричал, обращаясь к лучникам: – Если увидите особо высунувшихся, бейте точно! Когда пойдут с лестницами, щитами уже не прикроются!
Потянулись томительные минуты ожидания, пока степняки закидают первый ров сразу в шести местах – особенно долго они возились, выстилая его дно для прохода тарана. Все это время их стрелки держались на почтительном расстоянии, даже не пробуя тягаться с нами. Да, полководец врага – далеко не дурак, штурм ведет вполне грамотно, людей запросто не теряет…
– За мной, по ближней – бей! – неожиданно громко закричал Никита, выпустив первую стрелу.
Следом по выдвинувшейся вперед «черепахе» начал стрелять его десяток, а вскоре и прочие воины. Востроглазый лучник сумел точно определить просвет в построении половцев, толком не умеющих ставить стену щитов. Первым же срезнем он свалил врага, и, прежде чем степняки сумели закрыть прореху, в брешь ударил десяток стрел, мгновенно развалив их строй! Причем в этот раз в «черепахе» скрывались не носильщики с хворостом, а такие же лучники, да еще и с композитными луками! Но благодаря наблюдательности и точности моего десятника группа из двух дюжин половцев погибла в считаные секунды.
– Никита!
Русич обернулся, с вызовом посмотрев мне в глаза. Неужели считает, что я буду возмущен его инициативой?
– Молодец! Бери команду на себя!
Бодро кивнув, лучник улыбнулся и громко воскликнул:
– За мной – бей!!!
Промелькнувшие перед глазами образы отбили всякую охоту есть. Впрочем, я и так собирался поделиться половиной своего куска печени с Диларой. И в этот раз девушка не отпрянула, не пыталась отстраниться, а лишь вежливо, как мне показалось, благодарно кивнула и принялась жевать мясо. Сегодня она весь день была подле ратников и здорово их пугалась; похоже, старшая дочка вождя наконец поняла, кому обязана спасением собственной жизни и чести.
Закончив трапезу, я вновь спрятал женщин в шатре, пообещав воинам завтра еще более сложный рабочий день. Н-да, это не вызвало радости на их лицах. Уставшие, они все, кроме дозора, повалились спать. А я вдруг понял, почему на флоте бытуют поговорки «отдыхающий матрос – это ЧП!» и «только плохой офицер не может занять своих матросов». Действительно, гораздо спокойнее, когда люди устают от тяжелого труда и ночью крепко спят, а не гулеванят…
Откинув полог шатра, я вошел в практически целиком потонувшее во мраке помещение. Лишь спустя пару секунд глаза различили фигуры половчанок, сбившихся на ночь в тесную кучку.
– Дилара!
Подозвав девушку, я указал ей на свой лежак. Степнячка обернулась к матери, но та лишь коротко кивнула ей в темноте. Потупившись, нетвердым шагом она последовала к толстым шкурам, разложенным на земле.
На мгновение меня будто молнией пробило – захотелось взять девчонку, взять грубо, силой, чтобы насладиться ее отчаянным сопротивлением, заведомо обреченным на поражение, и полностью подвластным мне женским телом. Да, я мог бы так сделать, и несколько секунд похоть владела мной, толкая на насилие…
Но быстро осознав, что это именно похоть, бес, разжигающий во мне греховную страсть, что это не столько мое желание, сколько напускное, я пришел в чувство. Нет, девушка мне очень понравилась, понравилась при первой же встрече, при первом же брошенном на нее взгляде. И нет, я не могу сказать, что воспылал к ней сразу сильным, высоким чувством… Да я даже поговорить с ней не могу толком! Но и ломать, насиловать точно не буду. Пока мне достаточно того, что рядом красивая женщина. Пока мне достаточно того ощущения душевного тепла, что я испытываю, когда она оказывается рядом. Особенно теперь, когда Еремей погиб…
Я осторожно лег рядом и, положив руку на тонкую талию, мягко, но властно привлек Дилару к себе. И даже через одежду почувствовал, как сильно напряглось ее крепкое, упругое тело… Но руки распускать не стал, а лишь приобнял ее так, чтобы голова девушки оказалась на моем плече, да принялся гладить по волосам – все так же мягко, неспешно… И все это время смотрел в глаза половчанки, абсолютно черные во мраке шатра.
Я проснулся только утром – этой ночью посты проверял Радей. Свернувшаяся калачиком девушка безмятежно спала на моем плече, но открыла глаза, как только я коснулся ее нежной, теплой кожи, аккуратно погладив щеку.
В них не было страха.
И я не удержался – приблизив к ней лицо, вначале очень мягко, одним лишь легким касанием дотронулся губами до ее губ. Дилара чуть отстранилась, но не рывком, не испуганно, а скорее удивленно. И я вновь прильнул к ней, накрыв губы девушки коротким поцелуем. Половчанка не отстранилась… В этот миг у меня сорвало крышу: властно прижав к себе степнячку, я принялся жарко ее целовать, прикусывая полные, сладкие губы, проникая языком в ее маленький рот. Девушка уперлась руками мне в грудь, попыталась отстраниться – тщетно. Я запустил пальцы в шелковистые, мягкие густые волосы, крепко прижав к себе ее голову и лишь через несколько секунд отпустил, поймав ошалелый взгляд замутившихся дымной поволокой глаз. В нем отразились и отчаяние, и страх, и желание защищать себя, и… и возбуждение.
Лукаво улыбнувшись, я бодро встал и показал девушке язык. Пусть теперь ждет вечера, недотрога половецкая! Ох и напридумывает же она себе!
Шалея от предвкушения еще одной ночи, что я проведу рядом с ней, я вышел из шатра. Меня ждет очередной сложный, наполненный трудами день.
Сегодня ров углубили и расширили наполовину того, чего я хотел достичь, – по крайней мере, сейчас его уже не перемахнет всадник. А заготовщики продолжали резать обреченных животных, разделывать их крупные туши, коптить и вялить. Половчанки вновь несколько часов варили шурпу. Общий прием пищи вечером, и уставшие, практически обессилевшие ратники рухнули спать… Я же, весь день снедаемый каким-то веселым, будоражащим предвкушением, повел половчанку на реку.
К моменту нашего прихода рыбаки уже убрали сети. Подведя Дилару к песчаной отмели, я с улыбкой указал ей на воду, после чего принялся снимать с себя одежду. Девушка чуть отстранилась, видимо ожидая для себя самого худшего, но я со смехом окатил ее брызгами уже довольно прохладной воды, после чего прыгнул в реку. На мгновение перехватило дыхание, но только на мгновение… Кажется, что вместе с потом и грязью студеные волны Дона смыли с меня и боль последних дней, и грехи…
Дилара с минуту стояла на берегу, наблюдая, как я плескаюсь в воде, – умение плавать было сильной стороной не только моей, но и Андерса. И его сухое, жилистое тело легко подстроилось под изученный мною кроль и так же легко удержалось на речной глади, когда я лег на спину.
Подойдя к самой кромке воды, половчанка решилась: взявшись за отвороты длинной рубахи и рывком потянув ее через голову, она подставила лунному свету свое нагое тело. В первое мгновение мне показалось, что белая девичья кожа засеребрилась… От вида длинных, изящных стройных ног, абсолютно плоского живота и тугой, крепкой груди у меня перехватило дыхание. Роскошные волосы степнячки разметались по плечам, ниспадая едва ли не до пупка…
Пораженный красотой Дилары, я вышел из воды, медленно, словно боясь спугнуть, приблизился к девушке. Она лишь прикрыла глаза, смежив длинные, пушистые ресницы. И я вдруг понял, что не хочу обладать ею вот так, по принуждению. Я хочу, чтобы она жаждала меня всем своим естеством так же, как желаю ее сейчас я… И на меньшее я не согласен.
Чуть присев, я обхватил ее за ноги и горячие, крепкие бедра так, что девушка оказалась в моих объятиях, а мое лицо на уровне ее живота, под упругой грудью… И в этот самый миг Дилара неожиданно обвила меня руками за шею, сама прижалась к холодной голове, к мокрым волосам… Как же сладко держать ее – теплую, мягкую, нежную… Чувствуя, как напряглось мое естество, как разошлось по венам жидкое пламя, поняв, что уже не могу сдерживаться, я сделал шаг к реке и опустился в ее холодную воду вместе со вскрикнувшей девушкой.
Стало чуть легче, но только я попытался выпустить половчанку, как она еще сильнее прижалась ко мне, скорее уже испуганно – и оттого еще более крепко. Я рассмеялся, поняв, что степнячка банально не умеет плавать, Дилара ответила застенчивой улыбкой… Это послужило сигналом – я не мог не прильнуть к ее губам, не мог не покрыть их поцелуями. И в этот раз девушка не просто не отстранилась – она ответила. Ответила жадно, страстно, забывшись в долгих, сладостных минутах единения…
Мы целовались, стоя в воде, пока оба не задрожали от холода. И лишь ощутив, как девушку бьет уже крупная дрожь, я вынес ее кажущееся невесомым тело из воды. На берегу я схватил свою нательную рубаху и стал быстро, даже грубо растирать кожу Дилары, лишь бы согреть… Девушка не сопротивлялась. И лишь высушив ее тело, я позволил Диларе одеться, а после оделся сам, натянув порты и рубаху на мокрое тело.
А потом мы бежали к воротам крепости, взявшись за руки и громко смеясь – беззаботно, радостно, счастливо… Будто бы и не было крови, пролитой с обеих сторон, не было русского полона, смерти Еремея, убийства ее отца и расправы над племенем… Но я не думал об этом.
Потому что, кажется, я действительно влюбился.
Глава 5
Июнь 1066 г. от Рождества Христова
Безымянная хазарская крепость
– Андрей! Половцы.
Встревоженный, суровый голос Радея вырвал меня из сладкого забытья. Рывком встав, я сразу потянулся к перевязи с мечом, даже не посмотрев на испуганно вскинувшуюся Дилару.
– Сколько?
– Пока разъезд.
– Ясно… – Выскочив из шатра, я уже привычно для всех заорал: – Десятники, ко мне!
Натренированные моим криком, трое варягов (наиболее опытные воины, которым я и доверил рубак-топорников), а также пятеро русичей-лучников стояли передо мной через две минуты. Впрочем, судя по полному боевому облачению и горящим глазам, новость они узнали еще раньше меня.
– Могута, Ингвар – берите свои десятки и спускайтесь к ладьям. Забирайте всю смолу, канаты и сбивайте набойные доски. Ян и Макар – вы с вашими лучниками прикроете их на поле. Никита, Глеб – ваши десятки на стену. Михаил, начинайте поднимать наверх связки со стрелами, поставьте два чана у ворот и один у пролома. Умир, твой десяток дежурит у ворот.
Ко мне тихо обратился Радей, до того держащийся сзади.
– Воевода, – по имени новгородец величает меня наедине, перед людьми проявляет всегда большее уважение, молодец! – а разве нам не стоит сохранить ладьи? Вдруг половцев будет очень много и…
Судя по встревоженным взглядам десятников, они разделяют опасения телохранителя. Ну что же…
– Нет, не стоит, корабли нам не защитить и внутрь их не заволочем. Тянулась бы стена вниз, отгородив сходни, тогда еще можно было что-то подумать – да и то, мало нас. А так из досок собьем дополнительные заборолы, все лишняя защита от стрел степняцких будет! Все, за работу, времени у нас, чую, немного осталось!
Люди дернулись, но тут заговорил Могута:
– Воевода, так, может… оставим крепость?
Я аж дернулся от накатившей злобы:
– А возвращать как будем?! Внезапно ударили, и то полсотни гридей потеряли, а сколько ляжет в землю, если половцы ворота закроют, а? И к штурму подготовятся? Не трусьте, браты, эти стены им не одолеть!
До полудня степняки нас не беспокоили, лишь вдалеке маячил их разъезд, так что мои люди успели практически целиком расшить борта одной из ладей и содрать часть досок с другой. Но после на горизонте показался один пыльный столб, затем другой, третий… и к вечеру на незначительном удалении от крепости вырос крупный лагерь, человек под четыреста. Нечего и думать о вылазке!
Весь день стучали топоры, сбивая заборолы – доски между собой или хитро скреплялись насечками, или увязывались. Весь день трудились дружинники оставшимися от прежнего поселения заступами, в срочном порядке рыли землянки и еще один колодец.
Мы готовились к штурму.
Но на следующее утро он не последовал. И днем не последовал, и ночью…
Только вот число половцев как минимум удвоилось. И на наших глазах степняки повели в лес несколько десятков русских мужиков (судя по рубахам и лаптям). На некоторых четко виднелись кровавые подтеки – полон. И вскоре в лесу послышался громкий стук топоров…
Вечерами мы спускали котлы со стены и варили в них горячую пищу – по одному съедая уцелевших до того коней. Днем дежурящие на стене ратники подкреплялись некоторым количеством вяленого мяса и рыбы, утром, на восходе, завтракали вареной кониной, оставленной с вечера.
Все гриди выглядят мрачно, во взглядах молодых воев читается тоска. Особенно она усилилась на третий день, когда к половцам прибыло еще пополнение, причем числом не меньшим, чем в первый день. Теперь их уже под полторы тысячи…
На четвертый день я ждал штурма, и ожидание это было каким-то болезненно нетерпеливым, трудным. Ведь штурм – это будущая гибель, смерть, возможно, моя. Но странное дело, оказалось, что ждать боя гораздо сложнее, чем принять его. А ведь прошло-то всего три дня с момента появления половцев! Страшно себе представить, как в позднем Средневековье некоторые города и крепости сидели в осаде месяцами…
С Диларой я практически не виделся. Теперь, когда враг подступил к крепости, а вся дружина спит на стенах, я счел невозможным отрываться от людей и проводить ночи рядом с девушкой, когда все остальные ждут встречи со смертью. И вообще, сейчас напряженные воины могут увидеть в половчанках врага и сорвать на них раздражение, пока я не вижу, сорвать любым способом. Поэтому семью местного хана я спрятал в одной из наспех вырытых землянок, оставив при них Радея – только новгородцу я могу полностью доверять.
И все же, к добру иль к худу, но степняки мои ожидания оправдали. На четвертый день крепость по широкой дуге стал обтекать отряд из пяти сотен воинов с пятью здоровенными лестницами, и столько же замерло со стороны ворот. Кроме того, кочевники заставили полонянников срубить примитивный таран – подвешенное между деревянными балками бревно с крепким навесом, но без колес, переносимое вручную. Впереди их замерли воины с десятками вязанок хвороста.
– Лучники! Мы со стены бьем на пятьсот шагов, наши метки вы все знаете и видите. Как только половцы с ними поравняются, начинайте бить! У них самих не так много составных луков, за заборолами укроемся, когда их стрелки подойдут к первому рву. Бейте по тем, кто несет лестницы, кто будет забрасывать ров хворостом! Когда же пойдет таран, его не трогать! Пусть приблизится к воротам!
Через главный ров, обновленный бывшими поселенцами, перекинут крепкий деревянный мостик шириной под арку прохода. Видимо, они рассчитывали просто разобрать его при появлении врага, но я придумал иной ход… Будет сюрпризец половцам, будет, коль до ворот дойдут!
– Никита, Глеб, Ян! Ваши десятки со стороны ворот! Могута, в резерв, встаньте у пролома. Остальные – ко второй стене! Пошли!!!
После первого боя с половцами в наши руки попало под два десятка составных луков. Ими я перевооружил часть своих стрелков, дав им более привычное по размеру оружие, более сподручное и естественное при индивидуальной стрельбе. А топорникам из десятков Ингвара и Умира мы дали простые луки. Конечно, хороших стрелков среди них нет, но натянуть лук и послать стрелу в толпу половцев они смогут. Также нам достался немалый запас степняцких стрел, так что пока живем…
Из-за южной, выходящей к берегу стены раздался рев сигнальных рожков, и тут же им ответили с нашей северной стороны. И спешенные половцы с диким визгом бросились на штурм!
– Давай!!!
С немалым усилием я натягиваю тетиву композитного половецкого лука и посылаю стрелу в сторону пешцев, бросившихся закидывать внешний ров. И кажется, там кто-то упал! А справа и слева от меня быстро защелкали тетивы стрелков из десятка Никиты. Они вооружены как раз композитными луками и успевают послать во врага еще две стрелы, пока летит первая!
Поначалу половцы даже попятились под нашим обстрелом, теряя людей на дистанции, которую считали для себя вполне безопасной. Но быстро пришли в себя, вперед выдвинулись воины со щитами, прикрывая тех, кто уже не бежит, а медленно идет вперед с вязанками хвороста. Кстати, некоторые догадались поднять их над головами, используя в качестве защиты.
– Прекратить стрельбу! – Отдав приказ, видя низкую эффективность нашей стрельбы, я уже тише произнес, для самого себя: – Побережем стрелы… – И вновь громко закричал, обращаясь к лучникам: – Если увидите особо высунувшихся, бейте точно! Когда пойдут с лестницами, щитами уже не прикроются!
Потянулись томительные минуты ожидания, пока степняки закидают первый ров сразу в шести местах – особенно долго они возились, выстилая его дно для прохода тарана. Все это время их стрелки держались на почтительном расстоянии, даже не пробуя тягаться с нами. Да, полководец врага – далеко не дурак, штурм ведет вполне грамотно, людей запросто не теряет…
– За мной, по ближней – бей! – неожиданно громко закричал Никита, выпустив первую стрелу.
Следом по выдвинувшейся вперед «черепахе» начал стрелять его десяток, а вскоре и прочие воины. Востроглазый лучник сумел точно определить просвет в построении половцев, толком не умеющих ставить стену щитов. Первым же срезнем он свалил врага, и, прежде чем степняки сумели закрыть прореху, в брешь ударил десяток стрел, мгновенно развалив их строй! Причем в этот раз в «черепахе» скрывались не носильщики с хворостом, а такие же лучники, да еще и с композитными луками! Но благодаря наблюдательности и точности моего десятника группа из двух дюжин половцев погибла в считаные секунды.
– Никита!
Русич обернулся, с вызовом посмотрев мне в глаза. Неужели считает, что я буду возмущен его инициативой?
– Молодец! Бери команду на себя!
Бодро кивнув, лучник улыбнулся и громко воскликнул:
– За мной – бей!!!