На лезвии любви
Часть 36 из 38 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Я знал, что это произойдет. – Отец неловко пожал плечами и опустил взгляд. – Что тебе известно?
– Представь, почти ничего. Порадуй меня тем, что скажешь обо всем честно и без лишней театральщины.
– Эрналия, я, может, и не самый лучший человек на свете, но не хочу, чтобы моя дочь разговаривала со мной в таком тоне!
– Ты чуть не убил мою лучшую подругу. Из-за тебя чуть не лишился жизни мой лучший друг, – сухо перечислила я. – Черт, да меня саму почти отправили на тот свет! Как еще с тобой разговаривать?
Отец, кажется, растерялся от этих новостей. Секунд тридцать он сидел, безучастно смотря прямо перед собой.
– Если я скажу, что слабо понимал, во что ввязываюсь, ты поверишь?
– Попробую, – покривила душой я.
Понимаю, что сейчас мне нужно хоть какое-то оправдание, за которое я смогу уцепиться.
– Уилкинс говорил, что это лекарственные сборы, которые будут реализовываться в аптеках. Мы не раз поднимали тему лицензии…
Сдержать злобный смешок не удалось. Лекарственные сборы, как же.
– Поверь, если бы ко мне с самого начала пришли со словами, что этой гадостью будут травиться люди… Неужели ты думаешь, что я?.. – В голосе отца слышалась неприкрытая боль. – Ты же понимаешь, что от лорда Уилкинса никак не ждешь подставы такого масштаба. Как только я понял, где оказался, сразу же попытался выйти из этой затеи. Но после этого появилось первое обвинение в том, что я вымогаю у людей деньги и строю финансовую пирамиду. Склепать доказательства не так уж и сложно. Эрни, они угрожали тебе, матери… Я бы ни за что…
– Ты мог быть честным с нами… – жестко произнесла я, но не смогла продолжить, услышав за спиной возмущенный голос матери:
– Ушам своим не верю! Как ты вообще смеешь винить отца?! Он сделал это для тебя! Для нас! А ты, моя дорогая, слишком привыкла к шикарной жизни, чтобы понимать, каким трудом все это дается.
Резко обернувшись, я увидела горящие возмущением глаза матери. Ее щеки налились румянцем, ноздри раздувались от тяжелого дыхания.
– Ты обо всем знала? – глухо поинтересовалась я.
– Почти с самого начала, – ответила она, задирая подбородок. – Мне твой отец не лгал.
– И ты радостно покрывала его, надеясь, что обвинения в финансовых махинациях слишком зыбкие, а за что-то другое не возмут за неимением улик? – Теперь мой голос звучал куда спокойнее.
– Эрналия, это взрослые вопросы, в которые мы не стали бы тебя посвящать. Даже решили, что тебе куда безопаснее перейти в род Роунвесских, чтобы при худшем из вариантов на тебя не пала тень!
Как же больно это слышать…
– Папа, скажи, – я решилась на вопрос, уже заранее зная, что отец ответит. – Когда ты решил выйти из этого грязного бизнеса?
– Сразу перед тем, как меня упекли за решетку, – слишком поспешно произнес он. – Я пробыл в нем совсем немного.
Фатальная ошибка.
– То есть твои подписи и рукописные отчеты по поставкам, которые датируются тремя годами ранее, – подделка? Или, быть может, ты не догадывался об отсутствии лицензии, когда закупал фасовочные мешочки в королевствах, в которых до сих пор процветает рабство? Или не подписывал отчеты о тестировании этих сборов? Взрослые проблемы? Возможно, но вот ошибки очень детские.
Отец просверлил меня тяжелым виноватым взглядом и явно не знал, как ответить. А я… Я до сих пор не видела в нем преступника. Всего лишь папу, который подарил лучшие моменты в моей жизни. Я знала, что всю жизнь буду винить себя за это решение. Буду чувствовать ответственность перед семьями тех, кто прямо или косвенно пострадал от действий или бездействия моего отца.
Знала, но все же произнесла:
– Раз вы любите решать взрослые вопросы, решайте. – Я встала из-за стола, опираясь руками на столешницу. – Уилкинса, скорее всего, уже снаряжают в ссылку. Ты можешь отправиться вместе с ним или остаться тут, выбрать любой комфортный для себя дальнейший путь. Это ваше с мамой дело. Я порадуюсь, если ты останешься. Не сразу. Может, через год… два… или пять. Но порадуюсь. А перед этим подумай, пожалуйста, как же так вышло? Как получилось, что твоя дочь, рискуя собственной жизнью, добывает нужные сведения с целью обелить тебя, но вместо этого получает информацию во сто крат хуже? Мне не хочется, чтобы ты всю жизнь жил с чувством вины, поэтому подумай об искуплении. Каком? Понятия не имею. Это взрослые вопросы.
Я перевела дыхание и ненадолго замолчала, но увидев, что мама вновь готова разразиться гневной тирадой, продолжила:
– Вы моя семья. И я всегда была готова принять вас любыми. Тебя, отец… Экономическим преступником? Да ерунда. Черным торговцем? Сложнее, но это не отменяет того факта, что ты мой отец. Ты дал мне воспитание, учил меня всему или почти всему, что знаешь сам. Это всегда будет со мной. То, что ты сделал, очень-очень плохо, но я все равно тебя люблю. И тебя, мама, тоже. И буду любить всегда. С деньгами или без них, все равно. Но на некоторое время я пропаду из вашей жизни. Хочу посмотреть, станут ли мои родители и их решения примером для меня.
Я бросила еще один взгляд на свою мать. Под конец моего недолгого, но эмоционального монолога она умерила свой пыл. Сердце вновь болезненно сжалось. Если бы двадцать лет назад на нее не повлияли ментальным воздействием, как бы сложилась ее жизнь?
Сейчас от этой связи, что складывалась годами, невозможно избавиться. Это не излечить парочкой зелий, а если просто озвучить, знание подарит лишь боль. Да я и не вправе…
– Хорошего вечера, – напоследок сказала я и покинула дом, в котором долгие годы жила в сытости и достатке. Но больно было не от воспоминаний о потерянной роскошной жизни, а оттого, что именно там я оставила самых дорогих для себя людей.
Интересно, а каково Ричарду? Легче или сложнее? Я хотя бы точно уверена, что мой отец – действительно мой отец. А другу пришлось узнать тяжелую правду еще и под соусом из других дрянных новостей. Мне почему-то начинает казаться, что он испытывает схожие эмоции. Может, даже хуже. Какими бы ни были его отношения с лордом Уилкинсом, каким бы ни было их родство, этот мужчина воспитал Ричарда. А значит, дал все то, что давал мне и мой папа. И уж точно вряд ли Ричард побежит к его величеству с криками: «Папа! Ты был мне так нужен!»
Не долго думая, отправила Ричарду вестник:
«Как ты? Э.»
Не дожидаясь ответа, активировала новый артефакт телепортации.
Впереди еще одна беседа. Самая тяжелая.
* * *
– Эрналия? Ты рано.
Бабушка, как и всегда, ухоженная: волосок к волоску, даже макияж идеален. Словно слуги не разбудили ее двадцать минут назад с вестью о том, что пожаловала внучка.
– И видок у тебя так себе, – не преминула сообщить она.
– И тебя с Первым днем, – с улыбкой произнесла я. – Я попросила заварить ратайского чая.
– Есть повод? – напряглась бабушка, элегантно присаживаясь на край дивана и принимая чашку с блюдцем. Окинула меня внимательным взглядом.
– Ну, это с какой стороны посмотреть… – все с той же милой улыбкой ответила я.
– Боги, Эрналия, ты понесла?!
Уж не знаю, чего было больше в возгласе старшей родственницы – радости или страха.
– Если боишься за свой нравственный облик, не волнуйся. Надо просто быстрее закрепить ваши отношения. Твоя мама тоже…
После этих слов бабушка, забывшись, прикусила язык и бросила на меня осторожный взгляд.
– Нет, бабушка. Я не беременна. Более того, мы с Ричардом разорвали помолвку. Через пару часов разрыв станет официальной новостью. И этого никак не изменить.
– Что?!
Раньше от столь ледяного тона у меня бы мурашки по всему телу побежали. Теперь… Теперь я сохранила улыбку, понимая, ради чего это делаю.
– Эрналия, ты вообще отдаешь себе отчет в том, что это большая ошибка? После королевского приема, где каждый щенок судачил о том, что вы с Ричардом… Да тебя никто замуж не возьмет!
– Значит, останусь старой девой! – радостно хмыкнула я.
– Останешься, – сухо ответила она. – Я не дам согласия на брак с кем бы то ни было, кроме Ричарда Уилкинса. Что бы там ни делал его отец.
Тоже мне, печаль!
– Я знаю. Просто хотела, чтобы ты узнала об этом первой. Но у тебя и без меня есть осведомители. Вероятно, о делах его отца ты узнала многим раньше.
Бабушка сделала небольшой глоток, сохраняя привычную невозмутимость готовой ко всему леди. Вот только ко всему, графиня Роунвесская, подготовиться невозможно.
– Впрочем, давай иначе, – предложила я. – Сыграем в правду или ложь. Я расскажу тебе сказку, а ты обозначишь, где вымысел, а где реальность.
Бабушка напряглась еще сильнее. Я заметила, что она пытается унять дрожь в руках. Вот только что-то подсказывало, что дрожь – вовсе не следствие нервного напряжения. Начинало действовать зелье.
– Жили-были в королевстве графиня и король. Графиню воспитывали в строгости, прививали ей нравственные принципы. Вырвавшись и будучи представленной ко двору, графиня ощутила вкус свободы и бросилась во все тяжкие. Правда или ложь?
– Правда, – едва слышно ответила бабушка.
Я даже предположить боялась, что заставило бабушку принять правила игры. Неужели до нее дошло, что теперь скрывать свои тайны абсолютно бессмысленно? Или же она уловила странный привкус в любимом ратайском?
– Графиня почти сразу влюбилась в короля. Молод, горяч. Он олицетворял все то, что графиня так хотела видеть в мужчинах. И король отвечал ей взаимностью. Правда или ложь?
– Правда.
– Но имела место одна кро-о-о-охотная деталь. Король был помолвлен с княгиней из небольшого княжества, расположенного на дальних землях континента. Брак был выгоден, а потому нарушить договоренности даже ради наследницы богатого рода он не мог. Правда или ложь?
– Правда.
– Графиня была почти готова смириться со своим положением, но тут в нашу сказку вмешивается второе «но». Ее беременность. Понимание того, что она понесла от короля первенца, окрыляет, и графиня начинает мечтать о том, чтобы все же получить статус королевы. Правда или ложь?
– Правда. – В этом графиня Роунвесская призналась крайне неохотно.
– После таких вестей графиню довольно быстро выдают замуж, чтобы у первенца был род, далекий от королевского. Чтобы он никак не мог унаследовать все то, что полагается первенцу. Вот только карты королю спутал маленький просчет по поводу возникновения жизни и истинного физического рождения. Первенец наследует не все, но многое. Правда или ложь?
– Правда.
На щеках у бабушки появились алые пятна, губа начала подрагивать. Зелье действовало так, как надо.
– Графиня соглашается с тем, что ребенок не должен узнать всю силу первенца. Но задумывает страшную месть за то, что ею таким возмутительным образом воспользовались. Она сохраняет дружеские отношения с королем, но лишь для того, чтобы контролировать его дальнейшую жизнь. Правда? Или ложь?
– Представь, почти ничего. Порадуй меня тем, что скажешь обо всем честно и без лишней театральщины.
– Эрналия, я, может, и не самый лучший человек на свете, но не хочу, чтобы моя дочь разговаривала со мной в таком тоне!
– Ты чуть не убил мою лучшую подругу. Из-за тебя чуть не лишился жизни мой лучший друг, – сухо перечислила я. – Черт, да меня саму почти отправили на тот свет! Как еще с тобой разговаривать?
Отец, кажется, растерялся от этих новостей. Секунд тридцать он сидел, безучастно смотря прямо перед собой.
– Если я скажу, что слабо понимал, во что ввязываюсь, ты поверишь?
– Попробую, – покривила душой я.
Понимаю, что сейчас мне нужно хоть какое-то оправдание, за которое я смогу уцепиться.
– Уилкинс говорил, что это лекарственные сборы, которые будут реализовываться в аптеках. Мы не раз поднимали тему лицензии…
Сдержать злобный смешок не удалось. Лекарственные сборы, как же.
– Поверь, если бы ко мне с самого начала пришли со словами, что этой гадостью будут травиться люди… Неужели ты думаешь, что я?.. – В голосе отца слышалась неприкрытая боль. – Ты же понимаешь, что от лорда Уилкинса никак не ждешь подставы такого масштаба. Как только я понял, где оказался, сразу же попытался выйти из этой затеи. Но после этого появилось первое обвинение в том, что я вымогаю у людей деньги и строю финансовую пирамиду. Склепать доказательства не так уж и сложно. Эрни, они угрожали тебе, матери… Я бы ни за что…
– Ты мог быть честным с нами… – жестко произнесла я, но не смогла продолжить, услышав за спиной возмущенный голос матери:
– Ушам своим не верю! Как ты вообще смеешь винить отца?! Он сделал это для тебя! Для нас! А ты, моя дорогая, слишком привыкла к шикарной жизни, чтобы понимать, каким трудом все это дается.
Резко обернувшись, я увидела горящие возмущением глаза матери. Ее щеки налились румянцем, ноздри раздувались от тяжелого дыхания.
– Ты обо всем знала? – глухо поинтересовалась я.
– Почти с самого начала, – ответила она, задирая подбородок. – Мне твой отец не лгал.
– И ты радостно покрывала его, надеясь, что обвинения в финансовых махинациях слишком зыбкие, а за что-то другое не возмут за неимением улик? – Теперь мой голос звучал куда спокойнее.
– Эрналия, это взрослые вопросы, в которые мы не стали бы тебя посвящать. Даже решили, что тебе куда безопаснее перейти в род Роунвесских, чтобы при худшем из вариантов на тебя не пала тень!
Как же больно это слышать…
– Папа, скажи, – я решилась на вопрос, уже заранее зная, что отец ответит. – Когда ты решил выйти из этого грязного бизнеса?
– Сразу перед тем, как меня упекли за решетку, – слишком поспешно произнес он. – Я пробыл в нем совсем немного.
Фатальная ошибка.
– То есть твои подписи и рукописные отчеты по поставкам, которые датируются тремя годами ранее, – подделка? Или, быть может, ты не догадывался об отсутствии лицензии, когда закупал фасовочные мешочки в королевствах, в которых до сих пор процветает рабство? Или не подписывал отчеты о тестировании этих сборов? Взрослые проблемы? Возможно, но вот ошибки очень детские.
Отец просверлил меня тяжелым виноватым взглядом и явно не знал, как ответить. А я… Я до сих пор не видела в нем преступника. Всего лишь папу, который подарил лучшие моменты в моей жизни. Я знала, что всю жизнь буду винить себя за это решение. Буду чувствовать ответственность перед семьями тех, кто прямо или косвенно пострадал от действий или бездействия моего отца.
Знала, но все же произнесла:
– Раз вы любите решать взрослые вопросы, решайте. – Я встала из-за стола, опираясь руками на столешницу. – Уилкинса, скорее всего, уже снаряжают в ссылку. Ты можешь отправиться вместе с ним или остаться тут, выбрать любой комфортный для себя дальнейший путь. Это ваше с мамой дело. Я порадуюсь, если ты останешься. Не сразу. Может, через год… два… или пять. Но порадуюсь. А перед этим подумай, пожалуйста, как же так вышло? Как получилось, что твоя дочь, рискуя собственной жизнью, добывает нужные сведения с целью обелить тебя, но вместо этого получает информацию во сто крат хуже? Мне не хочется, чтобы ты всю жизнь жил с чувством вины, поэтому подумай об искуплении. Каком? Понятия не имею. Это взрослые вопросы.
Я перевела дыхание и ненадолго замолчала, но увидев, что мама вновь готова разразиться гневной тирадой, продолжила:
– Вы моя семья. И я всегда была готова принять вас любыми. Тебя, отец… Экономическим преступником? Да ерунда. Черным торговцем? Сложнее, но это не отменяет того факта, что ты мой отец. Ты дал мне воспитание, учил меня всему или почти всему, что знаешь сам. Это всегда будет со мной. То, что ты сделал, очень-очень плохо, но я все равно тебя люблю. И тебя, мама, тоже. И буду любить всегда. С деньгами или без них, все равно. Но на некоторое время я пропаду из вашей жизни. Хочу посмотреть, станут ли мои родители и их решения примером для меня.
Я бросила еще один взгляд на свою мать. Под конец моего недолгого, но эмоционального монолога она умерила свой пыл. Сердце вновь болезненно сжалось. Если бы двадцать лет назад на нее не повлияли ментальным воздействием, как бы сложилась ее жизнь?
Сейчас от этой связи, что складывалась годами, невозможно избавиться. Это не излечить парочкой зелий, а если просто озвучить, знание подарит лишь боль. Да я и не вправе…
– Хорошего вечера, – напоследок сказала я и покинула дом, в котором долгие годы жила в сытости и достатке. Но больно было не от воспоминаний о потерянной роскошной жизни, а оттого, что именно там я оставила самых дорогих для себя людей.
Интересно, а каково Ричарду? Легче или сложнее? Я хотя бы точно уверена, что мой отец – действительно мой отец. А другу пришлось узнать тяжелую правду еще и под соусом из других дрянных новостей. Мне почему-то начинает казаться, что он испытывает схожие эмоции. Может, даже хуже. Какими бы ни были его отношения с лордом Уилкинсом, каким бы ни было их родство, этот мужчина воспитал Ричарда. А значит, дал все то, что давал мне и мой папа. И уж точно вряд ли Ричард побежит к его величеству с криками: «Папа! Ты был мне так нужен!»
Не долго думая, отправила Ричарду вестник:
«Как ты? Э.»
Не дожидаясь ответа, активировала новый артефакт телепортации.
Впереди еще одна беседа. Самая тяжелая.
* * *
– Эрналия? Ты рано.
Бабушка, как и всегда, ухоженная: волосок к волоску, даже макияж идеален. Словно слуги не разбудили ее двадцать минут назад с вестью о том, что пожаловала внучка.
– И видок у тебя так себе, – не преминула сообщить она.
– И тебя с Первым днем, – с улыбкой произнесла я. – Я попросила заварить ратайского чая.
– Есть повод? – напряглась бабушка, элегантно присаживаясь на край дивана и принимая чашку с блюдцем. Окинула меня внимательным взглядом.
– Ну, это с какой стороны посмотреть… – все с той же милой улыбкой ответила я.
– Боги, Эрналия, ты понесла?!
Уж не знаю, чего было больше в возгласе старшей родственницы – радости или страха.
– Если боишься за свой нравственный облик, не волнуйся. Надо просто быстрее закрепить ваши отношения. Твоя мама тоже…
После этих слов бабушка, забывшись, прикусила язык и бросила на меня осторожный взгляд.
– Нет, бабушка. Я не беременна. Более того, мы с Ричардом разорвали помолвку. Через пару часов разрыв станет официальной новостью. И этого никак не изменить.
– Что?!
Раньше от столь ледяного тона у меня бы мурашки по всему телу побежали. Теперь… Теперь я сохранила улыбку, понимая, ради чего это делаю.
– Эрналия, ты вообще отдаешь себе отчет в том, что это большая ошибка? После королевского приема, где каждый щенок судачил о том, что вы с Ричардом… Да тебя никто замуж не возьмет!
– Значит, останусь старой девой! – радостно хмыкнула я.
– Останешься, – сухо ответила она. – Я не дам согласия на брак с кем бы то ни было, кроме Ричарда Уилкинса. Что бы там ни делал его отец.
Тоже мне, печаль!
– Я знаю. Просто хотела, чтобы ты узнала об этом первой. Но у тебя и без меня есть осведомители. Вероятно, о делах его отца ты узнала многим раньше.
Бабушка сделала небольшой глоток, сохраняя привычную невозмутимость готовой ко всему леди. Вот только ко всему, графиня Роунвесская, подготовиться невозможно.
– Впрочем, давай иначе, – предложила я. – Сыграем в правду или ложь. Я расскажу тебе сказку, а ты обозначишь, где вымысел, а где реальность.
Бабушка напряглась еще сильнее. Я заметила, что она пытается унять дрожь в руках. Вот только что-то подсказывало, что дрожь – вовсе не следствие нервного напряжения. Начинало действовать зелье.
– Жили-были в королевстве графиня и король. Графиню воспитывали в строгости, прививали ей нравственные принципы. Вырвавшись и будучи представленной ко двору, графиня ощутила вкус свободы и бросилась во все тяжкие. Правда или ложь?
– Правда, – едва слышно ответила бабушка.
Я даже предположить боялась, что заставило бабушку принять правила игры. Неужели до нее дошло, что теперь скрывать свои тайны абсолютно бессмысленно? Или же она уловила странный привкус в любимом ратайском?
– Графиня почти сразу влюбилась в короля. Молод, горяч. Он олицетворял все то, что графиня так хотела видеть в мужчинах. И король отвечал ей взаимностью. Правда или ложь?
– Правда.
– Но имела место одна кро-о-о-охотная деталь. Король был помолвлен с княгиней из небольшого княжества, расположенного на дальних землях континента. Брак был выгоден, а потому нарушить договоренности даже ради наследницы богатого рода он не мог. Правда или ложь?
– Правда.
– Графиня была почти готова смириться со своим положением, но тут в нашу сказку вмешивается второе «но». Ее беременность. Понимание того, что она понесла от короля первенца, окрыляет, и графиня начинает мечтать о том, чтобы все же получить статус королевы. Правда или ложь?
– Правда. – В этом графиня Роунвесская призналась крайне неохотно.
– После таких вестей графиню довольно быстро выдают замуж, чтобы у первенца был род, далекий от королевского. Чтобы он никак не мог унаследовать все то, что полагается первенцу. Вот только карты королю спутал маленький просчет по поводу возникновения жизни и истинного физического рождения. Первенец наследует не все, но многое. Правда или ложь?
– Правда.
На щеках у бабушки появились алые пятна, губа начала подрагивать. Зелье действовало так, как надо.
– Графиня соглашается с тем, что ребенок не должен узнать всю силу первенца. Но задумывает страшную месть за то, что ею таким возмутительным образом воспользовались. Она сохраняет дружеские отношения с королем, но лишь для того, чтобы контролировать его дальнейшую жизнь. Правда? Или ложь?